23

Зато Сергей… Глубокий аромат тёмно-красной розы вокруг него подсказывает, что он влюблён и очень сильно. Лина счастливая… В жизни я такое часто видела: люди ругаются друг с другом — чуть не с наслаждением, но чувство при этом у них крепкое. Если бы ещё любила и Лина. Но вокруг неё до сих пор белые лилии отрешённой созерцательности и безразличия… Впрочем, не мне её судить. Всё в их взаимоотношениях зависит только от Сергея… Я вздохнула.

Сильная ладонь легла на мои пальцы. Стах, сидевший на покрывале — оперевшись на мои ноги передними лапами, покосился на Сергея, но "промолчал".

— Не забыла? Ты мне должна рассказ.

— Но я уже сказала, в чём дело, — удивилась я.

— Уговор был — рассказ на рассказ, — напомнил Сергей. — Я поведал про Андрея, ты расскажешь про сестру. Слушаю.

Собравшись с мыслями и определившись, что говорить, а о чём умолчать, я начала:

— Аня — хороший человек. Но ей не повезло. Знаешь, наверное, есть такая фраза: бойтесь своих желаний — они имеют привычку исполняться буквально. Ну… Аня и загадала однажды, чтобы в её жизни появился человек, который её очень сильно полюбит. А на всё остальное — плевать. Ей так хотелось быть любимой, что она не подумала, что любовь может быть безжалостной. Желание сбылось. Появился такой человек. Но оказалось, что он стопроцентный эгоист. В Ане он видел свою собственность. Она не выдержала — ушла от него. Пришёл — уговорил вернуться, обещал, что исправится. Потом повторилось. И он уверовал в то, что она просто играет с ним, уходя. Сам по себе он был человеком ленивым. Но считал, что в его несчастьях, в том числе и в потерянной работе, виноват кто угодно, только не он. Последний год для Ани был страшным: он сидел дома, в то время как она работала в нескольких местах, чтобы заплатить за его квартиру, купить ему продукты, а он ещё привередничал, что она покупает не то, что он хочет. Дома — бардак, грязь. Аня приходит с полными сумками, а он валяется на диване, кидает на пол окурки и пеняет ей, что она у него дома не хочет убираться. В конце концов, она начала от него прятаться — то у родителей, то у подруг. Даже однажды на месяц уехала. Последний год жили, как на бомбе, которая вот-вот взорвётся. Больше не появлялся. Только звонит изредка и гадости говорит. Аня сейчас в себя пришла, а то вообще страшно было смотреть на неё — шарахалась от всякой малости.

Я договорила — и удивилась: такими вещами не делятся с… ну, с мужчинами. Почему мне так захотелось пооткровенничать с Сергеем? Наверное, в ответ на его откровенность по поводу Андрея?

Его ладонь спокойно лежала на моих пальцах. Некоторое время я смотрела на неё, потом подняла глаза. Почти одновременно поднял глаза и Сергей. Я покраснела, а он — чёрт побери! — улыбнулся. Чему — хотелось бы знать?!

В дверь постучали, и он не спеша убрал руку.

— Войдите, — сказала я.

На пороге оказалась Марина Львовна. С минуту она удивлённо смотрела на нас, а потом усмехнулась и сказала:

— У вас здесь уютно, Оля.

— Проходи, не стесняйся, — тоже усмешливо предложил Сергей. — Оля ко всему прочему очень гостеприимный человек. Ты пришла поболтать со свежим человеком? Мне удалиться?

— Тебя ищет Андрей — с каким-то вопросом по хозяйству.

Сергей снова улыбнулся, без усмешки — мне и выехал в открытую матерью дверь. А Марина Львовна присела в кресло, подтащенное к кровати ближе, и мы немного поболтали. Слава Богу, ей никто не говорил, что я успела тут натворить! В смысле, она не знала про недавний случай со студентами, про заигрывания её сына со мной.

Мы легко поболтали о том о сём. Немного сложнее было её убедить: то, что я делаю, поможет Сергею. Выслушав меня, она покачала головой:

— Трудно во всё это поверить, глядя на его ноги.

— Вы знаете, Марина Львовна, хорошо, что вы увидели его ноги только сейчас, а не две недели назад, — вздохнула я. — Честно говоря, тогда я тоже сомневалась.

— Но не сейчас?

— Не сейчас.

Она вышла от меня успокоенная, а я… Я снова прикусила губу, глядя на закрытую дверь. Мне хотелось ей понравиться. Я смотрела в её внимательные зелёные глаза — глаза её сына. Смотрела на её спокойное, сильное, поразительно красивое, несмотря на возраст, лицо — и вспоминала лицо Сергея… Марина восприняла меня как книгу. Она прочитала меня, вникла — и положила на отдельную полку, со справочниками и с тетрадями домашних рецептов. Я — для неё всего лишь представитель нетрадиционной медицины, временный гость в этом доме. Посторонняя.

Андрей сказал, она наведёт порядок в доме, но… Кто наведёт порядок в моей душе?

Чувствуя, как к глазам подступают горячие слёзы — ни с того ни с сего! — я поспешно схватила наушники и врубила музыку, пожалев, что стены здесь не самые плотные: поорать бы с певцами — хоть на ля-ля-ля!.. А ещё пожалела, что нельзя напиться — не потому, что нехорошо перед всеми, а потому что меня от спиртного обычно тошнит страшной тошнотой… А ещё пожалела, что нельзя сбежать — одной! — в лес, потому что подведу Вадима… Руки тряслись — и я поняла, что вязать не смогу.

Кот заглянул мне в глаза и медленно прошёл с кровати на подоконник, где встал на задние лапы и, упираясь передними в нижнюю раму форточки, сладостно потянулся.

Сердито вытирая слёзы, я решила: раз у нас с Вадимом нет договорённости насчёт сада, значит, хотя бы в саду могу погулять, пока он отсыпается после ночной. До обеда, когда меня могут хватиться, ещё времени достаточно. Написала записку: "Я в саду", бросила её между дверью и кроватью и махнула через подоконник — следом за Стахом. Тот мелкой рысью бежал по тропинке впереди меня — хвост кверху, изредка оборачиваясь, словно был очень рад, что я сообразила наконец пойти погулять… Уже на полюбившемся заборчике вспомнила: опять забыла взять мобильный телефон. Попереживала. Абонент недоступен… А потом насупилась: а мне нравится быть недоступной!

Сегодня я странно сидела здесь, среди малины и вишни-"плакучки". Мир как будто опустил на меня мягкий купол, заставив слушать целый хор птиц под аккомпанемент шелестящего листьями и травами ветра. Бездумно застыв с горстью ягод в ладони, я сидела под этим куполом, и плечи постепенно опадали в каком-то облегчении… И странные мысли начали вплывать в моё личное пространство. А может, я зря томлюсь Бог знает чем? Может, я одиночка? В жизни у каждого есть своё предназначение. Может, это моё — быть в одиночестве? И смотреть на мир с его событиями со стороны?

Не знаю, куда бы увели меня такие мысли, не раздайся мерный звук, от которого я снова сжалась. Стах, лежавший на лопухе, вздёрнул уши и вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой и, ссутулившись, затаилась.

— Оля, ты здесь?

Ага, боится въезжать! Помнит, как я вытаскивала его кресло на дорожку.

Нет меня здесь!

— Заеду, застряну — вызову всех по телефону!

Нашёл, чем пугать! Шантажист несчастный!

Хрустнула сломанная веточка под колёсами… Ррр… Решился всё-таки!

Я со вздохом встала. Опоздала. Он пригнул голову — белые волосы коснулись коленей — и въехал ко мне… Ладно, если что — моторчик в работу и выволочем.

— Ты прячешься, или мне только так кажется?

Такой постановки вопроса я не ожидала. А правда, я прячусь? Скорее всего — да.

— Да, прячусь, — спокойно ответила я.

— От меня?

— Нахал! — вырвалось у меня, прежде чем подумала над ответом. — Почему я от тебя прятаться должна?

— Точно не от меня? Тогда угощай.

Ничего себе — логика! Глядя на него уничтожающе, я в душе грозно порычала, потом по-щенячьи жалобно потявкала и, рассмеявшись там же, в душе, встала обирать вишню, до которой ему и в самом деле не дотянуться. Только успела пару штук сорвать, как сильная рука скользнула за моей спиной — и меня прижало к подлокотнику кресла.

— Ты что делаешь?!

— Только ты можешь задать такой вопрос, — почему-то вздохнул он и усмехнулся. — Что делаю? Поймал — держу. У меня два вопроса к тебе. Даже три.

— Эй, а остановиться? Ты что — решил допрашивать меня? И отпусти, — уже неуверенно добавила я. Просидела в кустах недолго, но здесь прохладно, и я немного не то что замёрзла — лето же, но его тёплая рука на спине была как-то… кстати…

— А вдруг сбежишь?

— В смысле — ты задашь такие вопросы, от которых можно сбежать?

— С тобой я ни в чём не уверен. Другая, может, и не сбежала бы, но ты… Так от кого ты прячешься?

— Ни от кого. Забыл, что сам о своём доме говорил, что всё на виду? Я привыкла к тишине и к тому, что редко с кем общаюсь. Могу молчать сутками, и меня это, как говорится, не напрягает. А здесь приходится говорить и общаться… Дикая я, в общем… На — вишню, ты же хотел.

— Хотел, — подтвердил он, с удовольствием закидывая в рот пару ягод. — Из твоих рук мне всегда хочется. Вкусней. — В сумраке ветвей его глаза блеснули тёмно-зелёным бликом. — А ведь ты соскучилась по общению, Оля. Так что пребывание в моём доме тебе на пользу.

— С чего это ты взял, что соскучилась?

— Слишком долго объясняла. Могла бы сказать просто — привыкла быть в одиночестве. Но тебе хочется поговорить — отсюда развёрнутый ответ.

— Ах-ах-ах, какой психолог — на мою голову! Второй вопрос вашей анкеты, господин психолог?

Настроившись на шутливый лад, я не сразу поняла, что он делает: убрал руку с моей спины и обеими ладонями взял мою кисть с вязаным браслетом.

— Оля, прости… Тебе было очень больно? — Он осторожно отогнул "браслет". На свет явились четыре до сих пор тёмных синяка. — Ты… не обиделась на меня из-за этого?

— Нет. Почему я должна обижаться? — пожала плечами я. — Ты же спал. Может, сон беспокойный был, и тебе легче было, если есть за кого-то держаться… А браслет я связала, чтобы никто ничего не спрашивал тысячи раз.

— Но это синяки, — настаивал он. — Больно же!

— Я ко всему прочему ещё и очень неуклюжая, — сказала я, с недоумением глядя на него. — И очень часто оступаюсь и падаю. Синяков у меня обычно не счесть. Особенно в гололёд. А ещё у меня и дурацкая привычка есть: если на дорожке увидела ледянку, мне надо обязательно проехаться по ней, пока никто не видит. Так что привычна. И пару-тройку нечаянных синяков от человека, который нуждается в моей помощи, я переживу.

Он вздохнул так, как будто с его плеч упала страшенная тяжесть, и поднёс мою кисть к своим губам. Держал крепко: от неожиданности я попыталась отдёрнуть — не смогла. И держал ласково — как-то так, что по-другому и выразиться не могу.

Удивлённая, я не удержалась:

— Сергей, ты переживал из-за этого?

— Да, — коротко сказал он, не отпуская моей кисти, и я почувствовала, как его тёплым дыханием обдало кожу. И так снова захотелось погладить его по голове… Он, как будто услышал мои мысли, поднял глаза, потёрся о мою руку щекой. — Я бываю довольно груб иногда.

— Ну, это ещё не грубость, — нерешительно сказала я, гадая, почему он об этом заговорил. — Синяки я имею в виду. И вообще. Со мной настоящая грубость не пройдёт.

— Сдачи дашь? — улыбнулся он.

— Сбегу. После самого первого раза. Раз и навсегда, — вспомнив сестру, сказала я. — Если сочту грубость необоснованной.

— А грубость бывает обоснованной?

— Конечно. Вон, я в прошлый раз очень больно задела твою ногу. Если бы ты матюгнулся, я бы поняла… Нас не хватятся? Время-то близко к обеду.

Сергей не ответил. Он сидел, задумавшись, всё так же прижимаясь щекой к моей ладони. Горестные складки по обеим сторонам от рта… Кажется, он размышляет о чём-то не самом приятном. Волосы свесились, полузакрыли лицо. Такое родное — хотя прошло всего полторы недели, как я знаю Сергея. Смешно сказала — знаю. Полный тайн и загадок — мне ли разгадывать его? Почему его так задело, что грубость может быть обоснованной и нет? Что-то в прошлом? Какая-то ошибка, которую он так и не смог исправить?

Осторожно покрутив кистью, я попыталась отнять свою руку. Сергей глянул снизу вверх и кивнул:

— Мм?

— Мне нужен выходной! — сказала я.

— А больше тебе ничего не нужно?

— Нужно. Если хочешь, список будет готов к ужину.

— Палец в рот не клади, да? — пробормотал он. — И каким ты видишь этот свой выходной?

— Просто. В один из дней, когда Андрей едет после завтрака на рынок, он подбрасывает меня до нашей остановки. Вечером на перевязку я приезжаю сама, а потом Вадим отвозит меня на ночь домой.

— Не слишком ли много ты хочешь: целый день без меня, да ещё и ночь?

Слегка удивлённая, я заглянула ему в лицо. Странно, но он и в самом деле сказал это без шутки. На полном серьёзе. Или просто задумался о своём, и шутка прозвучала без лёгких, насмешливых интонаций? Глаза всё ещё опущены. Не понимаю. Вроде нормально поговорили. Что с ним? Попробовать докопаться?

— Сергей, ты не хочешь справлять дня рождения?

— Пошли в дом. Там, наверное, нас заждались.

По сухой, пусть и рыхлой земле колёса кресла проехали нормально. Я шла сбоку — руки он так и не опустил. Но на повороте к асфальтовой дорожке я заартачилась.

— Сергей… Неудобно. Отпусти меня.

— Нет.

— Руку сломаешь. Но дальше всё равно не пойду.

Он остановил кресло. Отпустил мою руку. Не глядя, снова в сторону, спросил:

— Объясни — почему?

— Не понимаю, что происходит, — озвучила я недавнюю мысль. — Ты сам объясни, почему ты так со мной обращаешься. Не понимаю, чего ты хочешь.

Он медленно развернул кресло ко мне, откинулся на спинку — высокомерный и даже надменный. Зелёные глаза — злые.

— Я хочу тебя. — Помолчал, немигающе глядя на меня, и добавил: — Ещё вопросы есть?

И резко и сильно снова развернул кресло, быстро отъезжая к дому.

То, что я побледнела, я почувствовала сразу, едва кровь отхлынула от лица. Я ещё не всё поняла, что именно он сказал, но первая мысль показалась логичной — бежать!

Почему-то в душе зазвучали любимые когда-то ахматовские строки: "Тебе покорной? Ты сошел с ума! Покорна я одной Господней воле. Я не хочу ни трепета, ни боли…"

Попятившись, я снова нырнула в малиново-вишнёвые заросли. Стах всё ещё сидел здесь, и я свалилась рядом, прямо на траву, принялась машинально гладить его.

Мысли настолько вразброд, что меня затошнило. Да, теперь он выразился предельно ясно. Но мне-то что с этим делать?!

Вскочи я сразу и побеги в дом, я бы натворила "делов". Но я себя силой заставляла сидеть на месте. Знаю за собой много чего нехорошего. Например, в сердцах, как в сиюминутном состоянии, могу такое сделать, о чём пожалею на всю оставшуюся жизнь.

Господи, да мне с Игорем спокойней было, чем с Сергеем!

Высшая точка кипения достигла предельного уровня, когда дальше — всё, только слёзы. И я разрыдалась, думая уже не о том, что произошло, а о том, что никогда за последние четыре года я не ревела столько — и из-за чего?! А потом… А потом… Нет, всё правильно. Кто он такой — и кто такая я?! Да, всё правильно: только мне — только такое в лицо и можно говорить!.. Напридумывала, блин, всего! Волосы его хотелось потрогать! Дотрогалась!.. Я выла уже в голос, в пустоту, и тряслась от заикания, когда почувствовала рядом движение, отняла руки от мокрого лица. Перепуганный Стах стоял напротив меня — и шипел. Я с новой силой зарыдала.

Успокаивалась долго, всхлипывая и с трудом переводя дыхание, совершенно опустошённая. Заикание всё никак не могла остановить. Вздрагивала всем телом. Но слёзы оказались мощнейшей разрядкой. Мысли привела в порядок, сообразила план собственных действий и собственного поведения, прежде чем… Слёзы полились уже без нервных дёрганий… Лицо спокойное, а слёзы льются… Интересная реакция, блин…

Было интересно, пока кто-то рядом внезапно не взвыл похлеще моего. Я чуть не задохнулась от страха. Регги — распласталась передо мной на земле, глаза жалобные, сама чуть не плачет, сбоку от неё Стах — на меня осуждающе глядит, а в кусты ко мне ломится… Ну конечно, Вадим.

— Ты что тут?!

— Нич-чего, — шмыгнула я носом и глубоко вздохнула. — Вадим, я немного п-посижу, а потом приду. Ла-адно?

На свет Божий я выползла минут через пять, сама злая, но собранная. Приглядевшись ко мне, Вадим осторожно спросил:

— Оля, может, поделишься? Вдруг смогу чем-нибудь помочь? Что за проблемы?

— Никаких проблем, — бесстрастно сказала я. — Хобби у меня такое — время от времени забраться в кустики и пореветь. От счастья.

Взять себя в железные руки — этому я научилась в первые годы работы в школе, когда приходилось понервничать чуть не каждый день. Главное условие — выплакаться хорошенько. А потом можно и горы своротить.

— Мы обедать идём? — так же осторожно спросил Вадим.

— Идём.

— Оля, должен предупредить, что обедаем все вместе. Марина так решила.

Первое, что пришло в голову, — отказаться от совместного обеда. Потом внутри что-то начало подниматься такое, такое…

— Всё нормально. Вместе так вместе.

Естественно, для начала зашла к себе — подправить косметику и пожалеть, что нет пудры — прикрыть мешки под глазами. Ничего. "Стрелки" под глазами сделала отчётливей, чем обычно. Этого достаточно. Надела любимую футболку болотного цвета — и пусть кто-то мне сделает замечание! — джинсы оставила прежние. Ещё посмотрела на брошенный на полку платочек — надеть? Лишнее. Если бы на перевязку — другое дело.

Вышла из комнаты — Вадим ждёт. Брови при виде футболки вскинул, но ничего не сказал. Ха, пусть спасибо скажет, что чёрную не надела. Сжавшаяся камнем, но спину прямо, как на параде! — я вошла в общую залу апартаментов Сергея.

Примерно представляла, как будем садиться. Взглянула на приветливое лицо Марины Львовны, на безразлично спокойное лицо Лины, на хмурого Александра, почему-то оживившегося при виде меня, и, прихватив свободный стул со стороны, направилась к стульям в конце стола — для прислуги, блин! Где уже сидел изумившийся при виде этого действа Андрей. На Сергея не смотрела.

Зато смотрел он. Когда все сели, он, сидя в своём кресле на небольшом расстоянии от стола, не придвинулся к нему. Расслабленно положив руки на подлокотники, он снова сидел, словно на троне. Взгляд в упор я ощущала буквально.

Только потянулась за вилкой, как услышала его холодный голос:

— И? Что всё это значит? Объяснить можешь?

Я встала, прошла мимо стола. Обернулась у двери и сказала:

— Могу.

И хлопнула дверью. С той стороны.

Загрузка...