Удача в подарок, неприятности в комплекте

Глава 5. Любовь беспощадная, яду подобная

Прохор Захарович Васильев собственным примером мог как никто иной доказать, что тем, кому везёт в картах, удача в любви заказана. Господин Васильев был удачлив не только за карточным столом, но и в шахматах, лотерейках и даже ставшей модной забаве под названием биллиард. Он мог с копеечного билетика выиграть сто рублей, а то и более, мог вытянуть самую рисковую партеечку, но видимо именно поэтому любовь, как всем известно, находящаяся не в ладу с фортуной, обходила его стороной. Нет, конечно, Прохор Захарович обет безбрачия никогда не соблюдал, дамским вниманием, как и внешней привлекательностью он обделён не был, но… Ох уж это вечное и бесконечное но, та самая пресловутая ложка дёгтя, способная испортить бочку любого, даже самого сладкого и душистого мёда! Девиц в первую очередь привлекало богатство Прохора Захаровича, его рудничок золотодобывающий на Урале, дающий ежегодно весьма привлекательный доход, его удачливость, особливо по финансовой части. Пригожесть и обходительность всегда шли приятственным дополнением, а начитанность и образованность и вовсе считались чем-то несущественным. Такое равнодушие к порывам души всегда больно ранило господина Васильева, а потому ещё в пору своего юношества он торжественно поклялся жениться лишь на той, кто сумеет оценить его душу беззлобную да сердце нежное. После сей клятвы Прохор Захарович с головой окунулся в мир развлечений, тайных свиданий и ночных приключений, не скупясь на подарки для своих любовниц и раз за разом ускользая от свадебных арканов многочисленных барышень на выданье и их родственников, мечтающих завладеть столь желанным, в прямом смысле слова золотым, супругом и зятем.

Когда Прохору Захаровичу исполнилось двадцать восемь, возраст уже немалый с точки зрения благородного общества, родственники, а особенно родственницы, стали усиленно намекать, что пора бы уже и остепениться, семью создать на наследников фамилии древней обеспечить. Господин Васильев лишь отмахивался да отшучивался, пока во время охоты случайно не наткнулся на милую барышню, собиравшую грибы. Сцена встречи так походила на памятную для сердца повесть господина Белкина «Барышню-крестьянку», что Прохор Захарович не смог проехать мимо незнакомки, остановил коня, окликнул девицу, спросил, кто она да откуда. Барышня оказалась особой не из пугливых, представилась Дарьюшкой Куницыной, дочерью купца третьей гильдии Василия Прокофьевича Куницына. Господин Васильев и сам не заметил, как за разговором с красавицей время пролетело, опомнился лишь тогда, когда в лесочке уж темнеть начало. Прохор Захарович Дарюшку до дома довёз, в щёчку на прощание поцеловать захотел, да барышня рассмеялась звонко, пальчиком тонким погрозила, мол, не балуйте, и за дверью скрылась, даже в дом не позвала. А на следующее утро словно бы случайно Дарьюшка опять господину Васильеву встретилась, на ярмарке, у лавки с пряниками медовыми, о коих Прохор Захарович во время той памятной лесной беседы весьма приятственно отзывался. Конечно, господин Васильев барышню пряничком угостил и на карусели покатал, и платочек ей шёлковый подарил, Дарьюшка же в ответ позволила ручку себе поцеловать да до беседки проводить, зеленью причудливо украшенной. В этой беседке барышня своими нежными белыми ручками налила Прохору Захаровичу морса, коий с собой на ярмарку принесла, на случай, если жажда одолеет.

- Покупной-то с нашим не сравнится, - ворковала барышня, угощая кавалера, - у меня матушка дивный морс готовит, всем на зависть.

Прохор Захарович сделал большой глоток (после пряничков и правда жажда начала одолевать), покатал кислую прохладную влагу во рту и одобрительно сглотнул. Напиток был чудесным, лёгкую кислоту ягод оттеняла и подчёркивала терпкость трав, господину Васильеву неведомых.

- Ну как, - выдохнула Дарьюшка, придвигаясь ближе и кокетливо теребя выбившийся из причёски локончик, - вкусно?

- Вкусно, - выдохнул Прохор Захарович, сграбастал девицу в объятия и припал к её губам жарким ненасытным поцелуем.

Дарья Васильевна размякла, одной ручкой вроде и отталкивала, а другой к себе привлекала, ещё и взглядом, словно магнитом, тянула к себе, поощряла. Господин Васильев в раж вошёл, обо всём на свете позабыл, к груди девичьей, платьем прикрытой потянулся, в декольте руку запустил, сжал жадно волнующий кровь прохладный холмик, и вот тут-то и прозвучало громом небесным над головой сердитое:

- Эт-то что тут такое происходит?!

- Батюшка, - испуганно пискнула Дарья и в сторону шарахнулась, забыв, что рука Прохора Захаровича по-прежнему в декольте обитает.

Господин Васильев попытался руку вынуть, да зацепился обо что-то, ещё и Дарья извивалась, пытаясь помочь, а на деле лишь только мешая.

- Дочку мою лапаешь, мерзавец?! – продолжал бушевать господин Куницын, стискивая кулаки и наступая на незадачливого кавалера. – Бесчестишь её?! Да я тебя за это даже на дуэль вызывать не стану, не достоин ты поединка благородного, я тебя палкой в кровь изобью! А тебя, бесстыдница, честь девичью не сохранившую, в монастырь к тётке отправлю, будешь там грехи замаливать, блудодейка!

- Батюшка, не губите, - взвыла Дарья, бухаясь пред отцом на колени.

- Всё, я сказал, - отец величественно повернулся, но дочь обхватила его руками за сапог и зарыдала, заголосила, словно на покойника.

Прохору Захаровичу стало искренне жаль девицу. Право слово, не так уж и велик грех, чтобы за него всю жизнь расплачиваться, дело-то молодое, можно подумать, сам господин Куницын по молодости так не баловался!

- Василий Прокофьевич, мне кажется, вы слишком суровы, - господин Васильев улыбнулся, стремясь свести всё если и не к шутке, то к чему-то менее трагичному, - Ваша дочь никоим образом честь свою не порушила…

- Просто не успела, - рыкнул Куницын.

Прохор Захарович глотнул ещё морса и неожиданно даже для самого себя предложил:

- А отдайте за меня Вашу дочку? Я давно себе невесту присматриваю, Ваша Дарьюшка по сердцу мне пришлась, я к ней присватаюсь.

Василий Прокофьевич зыркнул на дочь, поскрёб подбородок, протянул неуверенно:

- Да не пара мы вам, Вы человек богатый, а у нас капиталишка, почитай, что и нет.

- Так я ведь не ссуду в банке беру, чтобы на капитал смотреть, - рассмеялся господин Васильев, - для жены что главное? Чтобы глаз радовала, тело тешила, сердце грела, детей рожала да за домом смотрела, а боле от неё ничего и не требуется. Дарьюшка ваша по всем статьям мне подходит, так что, ждите ввечеру сватов.

Прохор Захарович был уверен, что его предложение воспримут сразу и с радостью, но Василий Прокофьевич замолк, губы поджал, не спеша с ответом.

- Умоляю, батюшка, благословите, - Дарья молитвенно сложила руки, глядя на отца заплаканными глазами, от коих и камень бы растаял.

- Очень прошу, - поддержал девушку Прохор.

- Ладно уж, - вздохнул господин Куницын, - благословляю. Со сватами не мешкайте, ввечеру присылайте, а то во всех торговых рядах вас ославлю как человека непорядочного, с коим дела иметь не следует.

Прохор Захарович заверил будущего тестюшку, что прибудет ввечеру непременно, на правах жениха поцеловал Дарьюшку и отправился за сватами, думая лишь о том, что пламя, вспыхнувшее в душе после первого поцелуя, не угасает, а лишь сильнее разгорается. В таком вот любовном угаре молодец и сам не заметил, как стал счастливым супругом, на венчании стоял, глаз с невесты не сводя, дожидаясь того блаженного мига, когда сможет в спальне с молодой женой уединиться. Старая тётка Прохора змеёй шипела, что, мол, молодка не так проста, как кажется, опоила она Прошу приворотом любовным, да никто её не слушал, а ежели и слушали, то не верили, если же и верили, то как докажешь-то? Да и поздно уже, венчальные клятвы сказаны, свадьба сыграна, теперь проще умолчать обман, чем выносить его на пересуд широкой публике.

Семейное счастие продлилось недолго, два месяца после свадьбы всего лишь прошло, как молодая супруга заскучала, возжелала на балах блистать, да мужчинам головы кружить. Прохор Захарович пытался жену образумить, да Дарья его и слушать не желала, от робких замечаний отмахивалась, на упрёки обижалась, а от строгости плакать принималась да попрекать в ответ, мол, не ценит он её, запер в четырёх стенах, словно невольницу, не о том она мечтала, из сурового отчего дома вырываясь. Господин Васильев от слёз жёниных терялся, от укоров в замешательство впадал, а Дарья Васильевна тем прекрасно пользовалась и по-своему всё вершила. С каждым годом Прохор Захарович всё явственнее понимал, что его отношения с супругой совсем неладные, гуляет она от него, не скрываясь почти, нанося тем самым вред немалый не только чести, но и делам, компаньоны на такое отношение глядючи и сами начинают думать, как бы обмануть да вокруг пальца обвести. Головой-то это всё господин Васильев понимал, пытался и до супруги донести, скандалил даже, только толку не было. Едва Дарья Васильевна после бурной ссоры мужа от себя отлучит, в спальне своей закроется, так словно солнце гаснет, и тьма кромешная вокруг разливается. Не может Прохор Захарович ни есть, ни пить, ни спать, ни делами заниматься, об одном лишь думает: как бы расположение жены вернуть. Как-то раз от отчаяния даже в остановившийся за городом табор приехал к цыганке, дабы она помогла сухоту по жене снять, развеяла путы проклятые, его душу с блудницей окаянной спутавшие. Цыганка, морщинистая старуха с пронзительными до мурашек по коже ввалившимися чёрными глазами вынула изо рта глиняную трубку, прямо в лицо Прохору Захаровичу выдохнула клуб горького дыма:

- Приворот на тебе, красавец, давний, на крови да земле могильный деланный, до смерти твоё сердце к приворожившей привязавший. Пока жива жена твоя, будешь ты без неё чахнуть да сохнуть, и никто тебе не поможет, сколько ты не рвись и не бейся. Только если сама она тебя отпустить захочет, тогда, может, станет тебе полегче, но более никогда и никого ты уже не полюбишь. Сердце твоё у жены под ногами.

После этого визита господин Васильев с горя в кабак отправился и так укушался, что разуметь себя лишь утром начал, когда глаза кое-как разлепил и понял, что в своей спальне находится. Подняться с кровати не получилось, тело категорически не желало слушаться, а потому Прохор Захарович, не мудрствуя лукаво, перекатился к краю ложа и рухнул вниз, крепко приложившись об пол, хоть и прикрытый ковром с густым ворсом, а всё одно не шибко-то мягкий. Боль помогла привести в относительное союзничество разум и тело, господин Васильев выругался, вспомнив все слова, кои слышал от своих приятелей и поднялся на ноги, даже до кувшина с водой добраться смог, а уж после того, как жажда была утолена, жизнь и вовсе новыми красками заиграла. Прохор Захарович утёр рот ладонью, с наслаждением крякнул и зычно крикнул лакею, что, мол, одеваться пора. Проверенный годами службы молчаливый и исполнительный Егор споро помог барину облачиться, с поклоном выслушал приказ позвать горничную Дарьи Васильевны и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, господин Васильев прошёлся по комнате, мысленно обдумывая всё, что хотел сказать супруге. Конечно, взывать к совести бесполезно, у Дарьи Васильевна она если когда и была, то на сей момент, бесспорно, уже давно развеялась прахом. Значит, стоит вести беседу в деловом русле, пообещать ей денег, стабильный годовой доход, причём немалый, иначе сделка не состоится. Васильев крякнул досадливо, губами пожевал. Пред собой лукавить смысла не было, денег было жаль, но и собственная свобода и честь, и так-то уже изрядно потрёпанная, стоили немало. Значит, придётся платить и платить много и долго, иначе супруга своим развратом его репутацию так испоганит, что никто из почтенных господ и руки господину Васильеву не подаст, а как, спрашивается, дела тогда вести?

- Да где там уже эта горничная? – проворчал Прохор Захарович, и тут в дверь, наконец-то, коротко стукнули.

Господин Васильев одёрнул сюртук, откашлялся и не сразу, как и положено солидному человеку, откликнулся:

- Входи.

Горничная Прасковья зашла степенно, поклонилась низко, коснувшись рукой пола и застыла, скромно опустив очи долу. Прохор Захарович опять откашлялся, произнёс строго, скупо роняя каждое слово:

- Вот что, милая… Хозяйка твоя к завтраку вышла?

- Нет, барин, - прошелестела Прасковья.

«И почему я не удивлён, – хмыкнул барин, недовольно поморщившись. – Опять, поди, до полуночи с полюбовником тешилась, с-с-стерва!»

Господин Васильев с досадой пристукнул каблуком, приказал резко, срывая на девке гнев на госпожу, чего ранее себе никогда не позволял:

- Ступай к Дарье Васильевне и скажи, что я жду её в кабинете. Разговор у нас с ней серьёзный будет, пусть не мешкает. Ступай!

Горничная опять поклонилась и поспешно вышла, внутренне готовясь к тому, что после беседы с супругом Дарья Васильевна будет лютовать и придираться к каждой мелочи. Ладно, бог с ней, лишь бы тяжёлыми предметами не швырялась, как в прошлый раз, а то ведь, оборони господь, покалечит, куда потом податься? Если только на паперть, так там и без неё, Парашки, сирых да убогих хватает.

Дверь в хозяйскую спальню была приоткрыта, хотя горничная точно знала, что барыня завсегда запирается, дабы супруг али слуги её с полюбовниками не застукали. А то был один раз конфузец с девкой, коя ещё до неё, Парани, служила. Сунулась та, бедолага, как-то раз к барыне в неурочный час, да не из любопытства, а исключительно из благих побуждений. Спросить хотела, мол, может, надо чего госпоже на сон грядущий. Стукнулась тихохонько, дабы не напугать, дверь открыла, а там такой разврат творится, что горничная у распахнутой двери к месту приросла, ноги слушаться перестали. А ту ещё, как на грех, барин шёл, ну, и увидел измену горячо любимой супруги во всей, так сказать, красе. Скандал был страшный, Прохор Захарович тогда супругу первый раз по лицу ударил, полюбовника его голышом из окошка выкинул. Дарья Васильевна, впрочем, стыдливо молчать да по углам таиться не стала, криком кричала, такими срамными словами мужа ругая, что даже лампада в красном углу от стыда погасла, еле затеплили потом. И чем же всё закончилось? Барин сутки пред спальней жены на коленях стоял, прощение вымаливая, да потом ещё цельную неделю каждый её каприз выполнял, дабы прощение заслужить, барыня мужу в отместку сразу двух новых любовников завела и вечером запираться стала, а горничную взашей вытолкали из дома и даже имя её упоминать запретили. Конечно, Параня-то от этого скандала только выиграла, её на место уволенной горничной взяли, только стоит ли сейчас лихо будить и в открытую дверь входить? Девок-то, место ищущих, в городе немало.

Девушка неловко потопталась в коридоре, прислушалась, надеясь, что к барыне заглянет кто-нибудь другой, лучше всего, лакей Ерёма, коий при каждом удобном случае норовил по заду шлёпнуть или в тёмном углу потискать, срамник, прости господи, но вокруг царила какая-то даже немного пугающая тишина. Прасковья размашисто перекрестилась, откашлялась и звонко позвала:

- Дарья Васильевна, барыня, Вы спите?

За дверью никто не откликнулся.

- Дарья Васильевна, Вас барин просит к нему в кабинет пожаловать, - горничная рискнула чуть посунуться в дверь, дабы понять, в каком углу кликать барыню.

В спальне царила темнота, в первый миг показавшаяся абсолютно непроглядной.

- Дарья Васильевна? – неуверенно позвала Прасковья, опасливо заходя внутрь и готовясь каждую секунду задать стрекача, словно перепуганный заяц. – Барыня, Вы тут?

И опять на зов никто не откликнулся, вокруг было темно и тихо. Пожалуй, даже слишком тихо. И уж совершенно точно чрезвычайно темно.

«Спит», - решила горничная, приободрилась и уверенно прошла к окну, отдёрнула шторы, мягко с чуть слышной укоризной, воркуя:

- Заспались Вы сегодня, барыня, а барин Вас к себе в кабинет просит.

Тяжёлые, не пропускающие ни единого лучика света шторы наконец распахнулись, в комнате моментально посветлело, и девушка окончательно успокоилась. Право слово, вот она трусиха, собственной тени испужалась! Уже даже негромко посмеиваясь над собственной робостью, Прасковья повернулась от окна, да так и застыла, широко распахнутыми глазами глядя на лежащую на полу, залитую кровью барыню, чьи красивые черты навеки сковала маска удивления и даже лёгкого пренебрежения.

- Ба-а-арыня, - ахнула горничная, всплеснула руками, а потом завопила в голос и бросилась из комнаты с такой скоростью, словно за ней по пятам покойница бежала и схватить норовила.

В панике девушка не заметила лужи крови, поскользнулась, взвизгнула пущу прежнего и в коридор едва не на четвереньках выпала.

- Ты чего вопишь, труба Иерихонова? – прицыкнул на горничную управляющий, наблюдающий за тем, как проходит уборка в коридоре. – Всех своими криками переполошила! Вон, Прохор Захарович и то прибежал.

Параська бухнулась господину Васильеву в ноги, обхватила его колени двумя руками завыла – запричитала, обливаясь слезами и покачиваясь из стороны в сторону:

- Барин, ох, барин, бяда-то какая! Дарью-то Васильевну, голубку-то нашу, зарезали!!!

Прохор Захарович побелел, сравнявшись по цвету с убиенной супругой, оттолкнул пинком путающуюся в ногах девку и бросился в спальню к супруге, где обхватил, прижал к груди бездыханное тело Дарьи Васильевны и застыл безмолвным воплощением скорби. Он даже не отреагировал, когда пришли городовые, лишь попытался вяло возражать, когда у него попытались тело супруги отобрать.

- Не положено, - грозно рыкнул городовой, - нечего тут. Увести подозреваемого!

Прохор Захарович словно окаменел, перестав понимать, что происходит, куда и зачем его ведут. Когда его втолкнули в кресло, он сел, точнее, упал, словно сломанная механическая игрушка, новомодная забава из Англии. Со смертью Дарьи Васильевны жизнь потеряла для Прохора Захаровича всякий смысл.

Лиза

Как только Алексей Михайлович ушёл, между мной и тётушкой произошла короткая размолвка, суть коей сводилась к очередной моей безуспешной попытке доказать тётушке, что дела семейные всегда деликатные и посвящать в них людей посторонних, пусть и столичных следователей, весьма неразумно. Тётушка в ответ на мои слова лишь расфыркалась насмешливо да заявила, что мала я ещё её жизни учить, молоко на губах ещё не обсохло. Как же это, право слово, досадно постоянно быть маленькой глупенькой барышней, чья главная забота – это рукоделие да чтение романов! Ах да, ещё посещение балов и прогулки по саду в компании горничной или подруг! А я, между прочим, артефактор, способный в течение получаса изготовить амулет защитный, удар отводящий, или кристалл, изменением цвета предупреждающий о добавленном яде, могу даже приворотный артефакт сделать, пробуждающий не поддающуюся разуму страсть.

Только вот мои увлечения артефактикой никто в доме не разделяет. Большинство родственников даже и не подозревают о таком моём интересе, тётушка откровенно называет блажью и капризом, на кои так горазды хорошенькие барышни. Даже Петенька, мой жених и будущий супруг, сие увлечение считает милой дамской забавой, пустячком, не более, а ведь мне так хочется быть ему полезной! Кстати, о пользе… Петеньке-то сейчас, надо полагать, совсем тошно: тётушка убита, дядюшка арестован, дом наводнён чужими людьми и ведь далеко не все по делам служебным прибежали, от любопытствующих-то, скорее всего, и продохнуть нельзя!

Я поспешно метнулась к двери, но на самом пороге была остановлена сердитым тётушкиным окриком:

- Куда это ты, матушка, собралась, позволь узнать?

Лукавить я не стала, тётя страх как не любят, когда ей лгут, а правды она всё одно дознается, мне иногда кажется, что она всевидяща, ничего от неё не скроется.

- К Петеньке пойду, поддержу его в нелёгкий час испытаний.

- Ну ступай, ступай, жена декабриста, тьфу ты, гадость какая, прости меня господи, - усмехнулась тётушка. – Слёзыньки своему герою утри, подушечку взбей, одеялком укутай да сказку добрую расскажи, а потом сиди, сны дурные отгоняй. Чай, ему без этого не справиться, ить не мужчина, дитё малое!

- Тётушка! – в этот раз я рассердилась не на шутку, право слово, злоязычие в сей скорбный час совсем не уместно. – Да что же Вы так злы на жениха моего, что он Вам дурного-то сделал?!

- На тебя роток раскрывает, а сам ничего из себя не представляет, - огрызнулась тётя и властно рукой махнула, все возражения пресекая. – Иди уже, а то огневаюсь, из дома не выпущу, будешь у себя в комнате сидеть, святцы читать да рукодельничать. Может, хоть вышивку месяц назад начатую завершишь сама, а не горничная твоя как обычно.

Я лишь руками всплеснула огорчённо, но далее с тётушкой спорить поостереглась, у неё слова с делом почти никогда не расходятся, с неё станется меня в комнате запереть, а сейчас мне нужно быть рядом с женихом, поддержать его в скорбный час. Единственное, что я позволила себе, так это ножкой притопнуть и дверью бухнуть, а потом подхватила шляпку с плащиком в прихожей и птицей понеслась к соседям, истово молясь всем святым, коих только вспомнить могла, дабы мне никаких препятствий на пути не чинили.

К счастью, путь к Васильевым прошёл без задержек, хоть любопытствующих, делающих вид, что у них дела важные в этой части города обнаружились либо же променад предобеденный совершающих, было превеликое множество. Но не успела я обрадоваться, как столкнулась с первым испытанием: городовой, стоящий на крыльце на страже оловянно таращил глаза и пропускать меня в дом не желал.

- Да поймите же Вы, - я старалась говорить вежливо, как и подобает благовоспитанной барышне, но при этом и настойчиво, дабы мой интерес за простую прихоть скучающей барыньки не сочли, - я невеста Петра Игнатьевича, племянника Прохора Захаровича и мой долг, как невесты, быть рядом с женихом в сей нелёгкий час испытаний, дабы поддержать и ободрить его.

Городовой посопел, глядя на меня так, словно прикидывал: хватит ему ткани на саван для меня али докупать придётся, потом фуражку форменную сдвинул, затылок почесал, по сторонам огляделся и рукой махнул, шепнул приглушённо:

- Ладно уж, барышня, коли невеста, так ступайте к жениху. И то правда, тошнёхонько ему сейчас. Шутка ли: дядюшка тётку прирезал в порыве ревности!

- Может, ещё и не он, чего зря на человека напраслину возводить, - я никак не могла представить всегда такого милого и обходительного Прохора Захаровича в образе душегуба. Да, с Дарьей Васильевной у них последнее время, и правда, отношения не складывались, так что с того, чай, во всех семьях рано или поздно ссоры случаются, а между тем, далеко не все лиходействами их разрешают.

- Начальство разберётся, - городовой кивнул в сторону дома, уважительно голос понизил, - вон, из самого Петербурга человека прислали. С проверкой, поди.

Что ж, вполне возможно, что Алексей Михайлович действительно прибыл в наш город с проверкой, причём сугубо тайной, нам-то с тётушкой он совсем о другом вещал. Я мило улыбнулась городовому, вежливо его поблагодарила и поспешно юркнула в дом, пока бравый служитель закона не передумал меня пускать.

Где располагается комната Петеньки я знала прекрасно, чай, частенько заходила к своему жениху, хоть и наносила визиты неизменно в компании горничной, дабы ничто не угрожало моей чести девичьей. А мужчины, например, визиты наносят без сопровождения слуг, даже в ночную пору могут по улицам в одиночестве гулять и это в их среде не осуждается, а наоборот, считается признаком отваги и всячески поощряется. Барышня же как только стемнеет, должна дома сидеть, и почему такая несправедливость? Я досадливо вздохнула, головой покачала. И ведь не в дремучем Средневековье живём, когда женщину едва ли не к скотине бессловесной приравнивали, в нас на дворе начало нового века, а вот поди ж ты, дамы по-прежнему подневольные, от воли главы семьи зависящие. Исключение составляют лишь вдовы да решительные особы, вроде тётушки, коим законы не писаны, а если писаны, то не читаны, а если читаны, то не поняты, а если поняты, то не так. Иногда мне тоже хочется быть такой воинственной амазонкой, важна для меня свобода, но… Жёсткости не хватает. Тётушка порой так скажет, словно мечом острым рубанёт, а я так не могу. Словом-то ведь искалечить на всю жизнь можно, а раны душевные хоть глазу и не видны, а кровоточат сильно.

Лиза

Пока я о силе слов рассуждала, опять на городового натолкнулась, он аккурат у Петенькиной комнате стоял, весь из себя такой суровый, при оружии, я бравых стражей порядка такими видела лишь три года назад, когда Великий Князь на воды приезжал, да в нашем городке останавливался.

- Не положено, - рыкнул городовой, выпячивая грудь и поудобнее перехватывая винтовку. – Подозреваемый тут содержится, к него никого пускать не велено.

Что? Да как он посмел моего Петеньку подозреваемым обзывать, как он вообще дерзнул моего ненаглядного в чём бы то ни было обвинять?! Я покраснела, сжала кулачки и глубоко вдохнула, собираясь разразиться гневной отповедью, не хуже тех, до коих моя тётушка такая большая мастерица. И плевать, что благовоспитанные барышни так себя не ведут, на всё плевать!!!

Крушению моей репутации помешал Алексей Михайлович, с сосредоточенным деловым видом вышедший из комнаты, в коей, как я знала, располагалась спальня Дарьи Васильевны. Увидев меня, господин следователь замедлил шаг, вопросительно покосился на городового, коий вытянулся во фрунт и несколько сконфуженно пробормотал:

- Вот-с, Ваше Высокоблагородие, барышня до подозреваемого пришла, к нему просится, а я не пускаю!

Господин Корсаров бросил на меня ещё один взор, вздохнул и коротко приказал:

- Пропустите.

Городовой вытянулся ещё сильнее, звучно щёлкнул каблуками:

- Слушаюсь.

Потом повернулся ко мне, коротко поклонился, распахнул дверь:

- Прошу-с.

- Благодарю, - я, как и пристало благовоспитанной барышне, вежливо кивнула и даже улыбнулась, совсем чуть-чуть приподняв уголки губ.

- Елизавета Андреевна, - моей руки коснулись сильные чуть шершавые пальцы, заставив меня вздрогнуть от неожиданности и внутренне напрячься, - буквально пара слов, прежде чем мы войдём к Вашему жениху.

Я повернулась к господину следователю, вопросительно приподняла брови, стараясь скрыть нетерпение. Право слово, какие могут быть разговоры, мне к Петеньке надо!

- Елизавета Андреевна, - Алексей Михайлович опять коснулся моей руки, привлекая к себе внимание, - Ваше стремление быть с женихом в столь непростой для него час весьма похвально и по-человечески объяснимо…

- Так может быть, не станем терять время? – я выразительно покосилась на дверь. – Меня жених ждёт, Вас дела служебные, к чему лишние разговоры?

- Я всего лишь хотел попросить Вас, сударыня, - господин Корсаров заговорил медленнее, тщательно подбирая слова, - проявить благовоспитанность и деликатность, кои, без всякого сомнения, вам свойственны…

Я не выдержала, вспылила, выдернула руку и строго посмотрела на следователя:

- Сударь, берегите если не своё, то хотя бы моё время! Скажите яснее, что Вам от меня нужно, не надо петлять, точно заяц по лесу!

- В допрос Петра Игнатьевича не вмешивайтесь, пожалуйста, - Алексей Михайлович приподнял уголки губ в улыбке, но глаза смотрели строго и требовательно, и этот взгляд походил на воронку в омуте, коя затягивает всё сильнее и не даёт вырваться.

Я с трудом сглотнула, глубоко вздохнула, ощутив странное жжение в груди. Мамочка милая, так это что же, я, подобно барышне из куртуазного романа, под взором мужчины дыхание затаила?! Господи, стыд-то какой! Я покраснела, резко отвернулась, но отпускать меня просто так господин следователь явно не собирался, ожидая ответа, причём положительного, на свою просьбу. Интересно, он, когда своей супруге предложение руки и сердца делал, также себя вёл? Силы небесные, и о чём я только думаю?!

Я пожала плечами, мягко, но при этом настойчиво освобождая руку:

- Разумеется, я не стану вмешиваться в допрос. Просто тихо и скромно посижу в уголке, могу вообще за ширму спрятаться, чтобы Вашу трепетную натуру не смущать!

Я так быстро закрыла рот, что едва кончик языка не прикусила, но было уже поздно: дерзкие слова вырвались и вернуть их обратно не было никакой возможности. К моему искреннему облегчению, Алексей Михайлович на меня не прогневался, наоборот, в карих глазах сверкнули золотистые искорки-смешинки, от коих лицо мужчины озарилось внутренним светом, став значительно моложе и привлекательнее. Честное слово, я даже засмотрелась, да приметила, как выразительно изогнулась бровь господина следователя, смутилась, пробормотала что-то невразумительное и пошла, током не понимая, куда именно направляюсь.

- Елизавета Андреевна, - голос Алексея Михайловича звучал столь вежливо, что я безошибочно определила в нём насмешку, - Вы же к своему жениху собирались. Или Вы, подобно доброй самаритянке, решили навестить Прохора Захаровича? Так я Вас разочарую: Вас к нему не пустят.

Я покраснела так, что у меня даже уши и шея запылали, а на глаза навернулись слёзы. Крутенько повернувшись и чуть не сломав каблук туфельки во время этого пируэта, я бросилась в комнату Петеньки и звучно бухнула дверью. Кажется, выражать возмущение через хлопанье дверьми скоро войдёт у меня в привычку, а ведь благовоспитанные барышни так себя вести не должны…

Алексей

Елизавета Андреевна, кою я сначала даже не заметил в тени её весьма властной и категоричной родственницы, оказалась барышней непростой. Во-первых, проникла на место преступления, хотя никто её не приглашал. Причём пришла девушка без сопровождения, что с точки зрения этикета не есть хорошо. Мне как следователю её визит тоже не шибко понравился, терпеть не могу дилетантов, знающих о расследованиях лишь из романов да сериалов. Такие доморощенные сыщики мнят себя детективами не хуже Шерлока Холмса или Эрюля Пуаро, а на деле оказываются в лучшем случае очередным Лестрейдом. Да, следователю Елизавета Андреевна совершенно точно была не нужна, но как мужчина я её порыв понял и оценил. Лика бы тоже, случись что-то подобное с моими родными, в стороне не осталась и непременно пришла бы поддержать меня, посидела бы рядом, держа за руку. Или обняла бы сзади за плечи, прижавшись всем телом, как делала всегда, когда я приходил домой измочаленный, словно лимон после соковыжималки. Лика… Я опять, в миллиардный раз, не меньше, отчётливо увидел перед собой супругу, её блестящие глаза, вобравшие в себя всю синеву весеннего неба, её золотистые, словно солнечные лучи, волосы, её стройную фигуру, которой не нужны были никакие диеты. Лика, девочка моя родная, прости, что не смог тебя сохранить…

Я стиснул зубы, до побелевших костяшек сжал кулаки. Проклятие, да сколько же можно в самом деле! Не вспоминать, забыть, не сметь ворошить прошлое! Усилием воли я загнал образ жены в самый потаённый уголок сердца и вернулся к размышлениям о Елизавете Андреевне. Итак, во-первых, она проникла на место преступления, показав тем самым свою самоотверженность и импульсивность. Во-вторых, барышня оказалась дерзка на язык и при этом стыдлива. Как она покраснела, когда я её за руку взял, словно ничего подобного с ней ранее не происходило! А ведь жених имеется, коий, надо полагать, суженую свою под ручку прогуливал, а то и целовал украдкой. Предположение о том, что Елизавета Андреевна целовалась с женихом, как-то неприятно оцарапало. Конечно, Софья Витольдовна свою племянницу в обиду не даст, но всё-таки как бы не стала Елизавета Андреевна очередной невинной обманутой девицей, попавшей в сети соблазна и не сумевшей из них выпутаться. Помню: был в моей практике брачный аферист, умудрившийся официально вступить в брак с четырьмя девицами. Причём все его жёны были свято убеждены, что он им верен и любит только их и никого более, а этот аферист попался лишь благодаря пятой потенциальной супруге, патологически ревнивой, а потому маниакально подозрительной.

Я фыркнул, словно окаченный водой кот, головой мотнул. Право слово, что это за неуместная ностальгия меня одолела? Подумаешь, у девицы, кою я изначально тихоней посчитал, характер обнаружился, так что с того? Главное, чтобы она под ногами у меня не путалась и следствие вести не мешала, а всё остальное меня совершенно не касается. Мне эта Елизавета Андреевна никто, знакомая, не более, так что хватит о ней думать. Я вздохнул глубоко, разум проясняя, плечи расправил и в комнату к Петру Игнатьевичу, коего городовой назвал, подозреваемому, направился, решительно запретив себе уделять хоть какое-либо внимание, кроме служебного, одной зеленоглазой особе, невесть чем и почему царапнувшей душу.