Узник моего желания

Глава 18

Ровену начинало трясти, когда она думала о том, что Уоррик де Шавилль снова придет к ней. Поэтому она старалась не думать об этом. Но он пришел.

Он явился к ней на следующее утро, когда едва стало светать и она еще толком не проснулась. Но как только она, наконец, осознала, что он здесь, она сразу же поняла, что он уже своими ласками подготовил ее тело к тому, чтобы принять его. И он быстро справился с этим, так быстро, что она почувствовала разочарование скорее из-за того, что был нарушен ее сон, чем из-за того, что над ее телом было совершено насилие. Она была так измучена и опустошена, что после его ухода не смогла больше уснуть.

Вскоре пришла Инид, но Уоррика на этот раз с ней не было. Ровене теперь не хотелось обращать внимание на сочувственные взгляды этой женщины, однако она опять испытывала чувство благодарности к ней. До тех пор, пока Инид не начала массировать Ровену, она и не предполагала, что у нее так болят плечи. И, хотя Инид вполне могла этого не делать, она все же тщательно вымыла Ровену.

Но в полдень он снова пришел. И еще раз в сумерках. Единственным вознаграждением для Ровены было то, что ему пришлось немало потрудиться, чтобы ласками вызвать эту постыдную для нее влагу. То же самое произошло и на следующий день. А третий его визит, когда она в последний раз должна была перенести его вторжение в свое тело, оказался самым тяжелым.

Этого мужчину явно заботило не только то, как подготовить ее к тому, чтобы она приняла его; у него что-то еще было на уме, и Ровена совсем не удивилась бы, если его целью оказалось свести ее с ума. Даже когда он знал, что она уже готова принять его, он еще долго продолжал ласкать ее так, что ей это было трудно вынести. Он разжигал в ней страсть, доводя ее до такого состояния, что она — если бы кляп не мешал этому, стала бы умолять его овладеть ею. Но ей осталось принимать то, что давал ей он, в том числе и новое для нее понимание своего собственного тела, осознание того, что она была слабой и духом и плотью. Этот ублюдок сделал так, что она хотела его. И он это знал. В этом заключалась его окончательная победа.

Единственное, что поддерживало Ровену, — это уверенность, что все будет закончено на третье утро, когда его чувство мести будет удовлетворено. Однако она с ужасом думала о том, какое еще возмездие он приготовил для нее, ибо ни на минуту не сомневалась, что Уоррик не ограничится тем, что уже совершил. Он ведь сказал, что теперь ее жизнь, которую он абсолютно не ценил, в его руках, как плата за намерение Гилберта убить его. Он также сказал, что она теперь полностью в его распоряжении, и он может делать с ней все, что пожелает.

Нет, он не отпустит ее, как она отпустила его, — по крайней мере, пока не родится ребенок. Если он намеревается оставить ребенка себе, а ее не допускать до младенца, тогда он позволит ей уйти или просто отправит ее в какое-нибудь свое владение. Она не могла допустить, чтобы такое случилось, хотя и не знала, что можно предпринять в такой трудной и неожиданной ситуации. Ведь ей даже неизвестно, что произойдет завтра.

А назавтра произошло вот что: Инид пришла с ключами от цепей. Ровена надеялась, что Уоррик явится сам, чтобы сообщить ей, какие еще унижения ей предстоит пережить. Инид, конечно, ничего не могла сказать ей об этом. Она принесла также еду, которую Ровена смогла кое-как проглотить, одежду.

Именно эта одежда заставила Ровену заподозрить, какая судьба ей уготовлена. Ее собственную одежду забрали уже давно. Принесенная сорочка и верхняя туника были из домотканой шерсти мрачно-коричневого цвета, не сказать, чтобы ткань была очень грубой, но все же она была очень низкого качества. Это была одежда для дворцовых слуг, — туника была короткой — такую не надела бы истинная дама, но она была чистой, новой и предназначалась для Ровены. Поясом служила полоска из переплетенной кожи. Были здесь и толстые шерстяные чулки, и простые матерчатые башмаки, но не было ни мягкого лифа, ни нижней сорочки. Она должна была надеть все это на голое тело. Похоже, это было еще одним унизительным напоминанием о том, что обстоятельства изменились.

После массажа Ровена ощутила, что боль в руках и плечах прошла, она оделась, причесалась и заплела косу. Инид кивком головы пригласила ее следовать за ней. Служанка не могла сказать, что с Ровеной собираются делать, но, совершенно очевидно, она знала, куда ее надо отвести. И не успели они войти в Парадный зал, как Ровена почувствовала устремленный на себя взгляд, который приковал ее глаза к столу господина.

Там сидел Уоррик. Солнечный луч, падавший сверху вниз из высокого окна, придавал его светло-каштановым волосам яркий золотистый оттенок. Хотя время для утренней трапезы уже давно прошло, перед ним все еще стояли высокая кружка с элем и деревянное блюдо с едой. Он уставился на нее без всякого выражения, просто смотрел, не отрываясь, и это заставило ее вспомнить тот последний раз, когда он видел ее обнаженную в постели.

Но она тотчас напомнила себе, что это уже прошло. Она способна выдержать все, что угодно, все, что он приготовил для нее, — лишь бы то, что произошло тогда, навсегда прошло. Однако он не подозвал ее к себе. Он не собирался сообщать ей о том, что должно было произойти. Что же, пусть будет так. Хорошо, если бы он не захотел быть свидетелем того ужаса, который может вызвать у нее сообщение о его дальнейших намерениях.

Ровена продолжала стоять, не двигаясь. Сбоку от Уоррика она заметила какое-то движение. Вглядевшись, она увидела сидящую у очага группу женщин. Все они с большим любопытством уставились на нее. Она не заметила их раньше из-за того, что лучи солнца ярко освещали лишь стол господина и их свет не доходил до очага. И в самом деле, солнечный луч, падающий на Уоррика, был так ярок, что казалось, все остальные вокруг него находились в тени. Но глаза ее привыкли к яркому свету, и она заметила, что большинство женщин были дамами, некоторые из них — очень молодыми. А две самые юные смотрели на нее, одинаково нахмурившись…

Боже милосердный, у Уоррика были еще совсем молоденькие дочери! Они не были похожи на него, если не считать этого насупленного взгляда, по которому их сразу можно было отнести к роду де Шавиллей. Тогда у него может также быть и жена. Впрочем, нет. Какая жена, если она настоящая дама, допустит, чтобы в главной комнате замка, предназначенной для госпожи и господина, ее муж насиловал другую женщину? Но, с другой стороны, какой бы ни была жена Уоррика де Шавилля, она не могла высказать свое мнение относительно того, что делает Уоррик: содержит ли любовниц или насилует женщин в своей постели. Ровена могла бы лишь посочувствовать женщине, имеющей такого мужа, как он.

И тут Ровена чуть не открыла рот от удивления, когда одна из женщин поднялась со своего стула и Ровена смогла ее как следует разглядеть. Милдред! Как могло это произойти?

От радости у нее вспыхнуло лицо, сердце подпрыгнуло в груди, и Ровена сделала шаг вперед. Милдред отвернулась от нее и посмотрела в сторону Уоррика, потом она снова села на свое место, и ее загородила женщина, сидевшая перед ней. Она не сказала ни единого слова. Даже не поздоровалась. Ровена ничего не понимала. Но потом она посмотрела на Уоррика, увидела его улыбку, и все поняла. В каком-то смысле это был еще один акт его возмездия. Неужели ему удалось каким-то образом полностью настроить Милдред против нее? Нет, она не может представить, что такое возможно, но, очевидно, Милдред запрещено разговаривать с ней. И радость, еще минуту назад переполнявщая ее сердце, сменилась гневом. С ней уже поступили неподобающим образом, лишив ее собственной одежды и заставив надеть одни лишь чулки и юбки. Но чтобы еще лишить ее и служанки, которая была для нее как вторая мать? Ровена забыла о том, что она пленница, что Уоррик может вновь бросить ее в темницу, избить и даже убить.

Она не обратила внимания на то, что Инид пыталась удержать ее за руку, и направилась прямо к столу, остановившись напротив Уоррика. Он лишь вопросительно поднял брови, как будто бы и не видел, что она была в ярости.

Она наклонилась к нему и произнесла свистящим шепотом, так, чтобы только он мог ее расслышать:

— Вы можете лишить меня всего, что мне дорого, но я могу и буду до конца дней своих денно и нощно молиться, чтобы вы, Уоррик, сгорели в аду.

Он ответил ей той жестокой улыбкой, которую она уже так хорошо знала.

— Неужели ты думаешь, что заставишь меня убояться за душу, которая уже проклята, женщина? И я не давал тебе разрешения так фамильярно ко мне обращаться.

Она выпрямилась, не веря своим ушам. Она только что прокляла его, пожелав ему вечный ад, а его обеспокоило только то, что она звала его по имени? Она кипела от гнева, а он просто продолжал над ней посмеиваться?

— Прошу вас извинить меня, — произнесла она с издевкой. — Мне следовало бы назвать вас иначе, а именно ублюдком.

Он поднялся так быстро, что она даже не успела испугаться. И прежде чем она подумала, что надо бежать, он перегнулся через стол и схватил ее за руку.

Ровена даже задохнулась, так крепко он ее схватил, но она лишь услышала, как он сказал: «Мой господин».

— Что?

— Ты не закончила своей речи должным обращением ко мне. Скажи «мой господин».

Он не собирался убивать ее за то, что она назвала его ублюдком?

— Но вы не мой господин.

— Теперь я твой господин, женщина, и отныне ты будешь называть меня именно так, и я хочу услышать это сейчас!

Она скорее отрезала бы себе язык. Должно быть, он понял это по ее упрямому выражению, потому что он резко дернул ее к себе и тихим, но исполненным угрозы голосом произнес:

— Ты это скажешь, или я прикажу принести кнут и определю наказание, соответствующее такой дерзости.

Он не шутил. Он так сказал, и, значит, он это сделает, хотелось ему этого или нет. Такие мужчины, как он, не произносят пустых угроз. Сердце ее бешено колотилось, и прошло несколько минут прежде, чем она процедила сквозь зубы «мой господин».

Он сразу же отпустил ее. Она потерла запястье, за которое он держал ее; он снова сел за стол, лицо его приняло то же выражение, что и до того момента, когда она бросила ему вызов — и проиграла. Но на этот раз его вид был обманчив, ибо на самом деле он был раздосадован тем, что, освободившись от оков, она сразу же обрушилась на него, вместо того чтобы стать вполне послушной и не пытаться навлечь на себя его гнев.

— Может быть, ты не так обделена житейской мудростью, как умом, — сказал он в ответ на ее капитуляцию, а затем грозно добавил: — Убирайся с глаз моих долой. Я не хочу тебя видеть.

Ровена не нуждалась в том, чтобы ей повторили такое, она даже не оглянулась, выходя из зала. Вместе с Инид, которая ждала ее около двери, они спустились на один этаж и прошли на кухню.

Обычно кухня располагалась в отдельном здании во дворе замка, но в последние годы стало принято устраивать кухню непосредственно в центральной, наиболее укрепленной, части замка. Кухня этого замка находилась в помещении, где раньше располагался гарнизон, и занимала огромную площадь. Человек двадцать занимались подготовкой к вечерней трапезе.

В огромный очаг, над которым висела мясная туша, подбрасывали поленья. За длинным столом повара чистили овощи, готовили сладости, отбивали мясо. Кладовщик раздавал специи. Два воина на ходу перекусывали, а хорошенькая служанка кокетничала с ними. Молочница разлила немного молока из ведра, споткнувшись об одну из многочисленных собак, находившихся на кухне. За это какая-то повариха поколотила девчонку. Та со зла пнула собаку, которая только взвизгнула и не сдвинулась с места рядом с колодой, где мясник рубил мясо. Судомойка мыла кружки после утренней трапезы. Пекарь ставил в печь противень с буханками хлеба. Двое здоровенных слуг поднимались из подвала с двумя тяжелыми мешками.

На кухне было очень тепло, хотя и не душно, так как помещение было просторным, и довольно дымно из-за большого количества горевших очагов и свечей в подсвечниках по стенам. Там же находился и мажордом. Он только что вышел из своей конторки, которая находилась над кладовой. Инид подвела Ровену к крупной женщине, которая только что колотила молочницу. Светловолосая, с цветущим лицом, ростом более пяти с половиной футов, она была свободной гражданкой, женой главного повара.

— Значит, ты та самая, еще одна из Киркборо, — сказала Мэри Блауэт, оглядев Ровену с головы до ног. Все остальные на кухне тоже смотрели на Ровену, но не так открыто, как Мэри. — Ходили слухи, что в темнице держали какую-то даму, но то, что тебя направляют ко мне, говорит о том, что это вранье, это сразу видно. Ты будешь называть меня миссис Блауэт и не вздумай важничать и дерзить мне. Я уже достаточно натерпелась от этой заносчивой Милдред, которая находится в такой милости у господина, что я не могу ей как следует врезать. Ты-то не в такой милости, не так ли, женщина?

— Напротив, — ответила Ровена, не сумев скрыть подавленности. — Я в такой немилости, что мне уготовано нести вечное наказание.

— Вечное наказание? — нахмурилась Мэри. — Никаких наказаний, пока в этом не будет надобности. Ладно, пошли. Мне надо за всем присмотреть, а то с этими ленивыми девками ничего никогда не будет сделано. По дороге я объясню твои обязанности.

Ровена была поражена.

— Значит, я буду работать на кухне?

— Здесь? — Мэри искренне рассмеялась. — У нас здесь хватает работников, и мой муж не любит, чтобы мои женщины находились в его владениях. Он терпеть не может лени в своих работниках, а мне, как проклятой, именно на таких везет, и я не знаю, как вылечить их от этого. Что тут сделаешь, когда эта ведьма Силия, стоит мне только отвернуться, всячески принижает мой авторитет. И ей это сходит с рук, потому что она самая любимая из всех потаскух лорда Уоррика, и все это знают. Как бы я хотела…

Мысль осталась незаконченной, Мэри поднималась по лестнице, направляясь в Парадный зал. Ровена тащилась за ней, страшась неожиданной встречи с Уорриком, но его уже не было в зале. Немного осталось и дам у камина. Милдред среди них не было видно.

— Я не распоряжаюсь служанками дам, — сказала Мэри, заметив, куда смотрела Ровена. — Но тебе повезло меньше, чем Милдред, которая получила легкую работенку.

— Милдред здесь уже давно?

— Нет, она прибыла вместе с господином. А что? Ты ее знаешь?

— Да.

— Знаешь, держись от нее подальше. Обитатели замка, как везде, не равны по своему положению, одни из них выше, другие — ниже. А то, что она находится в услужении у дочерей господина, ставит ее даже выше тебя. Но ты выше, чем те слуги на кухне, так что и от них держись подальше. Ты выберешь себе подругу из тех девушек, которыми распоряжаюсь я, но уж послушай моего совета и не выбирай себе в подруги эту самую Силию.

Ровену не интересовала «эта самая Силия», даже если она была любимицей Уоррика. Ее волновала только собственная судьба.

Она поняла, что ей предстоит стать одной из «женщин», находящихся в распоряжении Мэри, но ей не сообщили, что все это будет означать.

Она была не слишком шокирована своим новым положением служанки. Судя по той одежде, которую ей дали, она что-то подобное и предполагала. И потом, первое, что ей сообщил Уоррик, было то, что она более не дама. Унижение заключалось в том, что она, оставаясь леди, каждый день должна была чувствовать горечь своего положения, положения рабыни, не имеющей права даже на собственное имя.

Однако Уоррик не мог превратить ее в настоящую служанку, ибо она была рождена и воспитана как благородная дама, и этого у нее нельзя было отнять, как бы сильно ему этого ни хотелось. Но он мог сделать так, чтобы с ней обращались как со служанкой, он уже отдал соответствующий приказ, и Ровена ничего не могла поделать, так как теперь она была пленницей. Однако, когда она вдруг подумала, что он мог бы вместо этого отправить ее назад в темницу и теперь уже лишить ее заступничества доброго Джона Гиффорда, она вынуждена была согласиться, что ей повезло, даже более, чем просто повезло. Служанка могла ведь свободно передвигаться, ходить почти незамеченной. Служанка имела возможность сбежать.