Узник моего желания

Глава 46

То, что Ровена вернулась к исполнению своих обязанностей, не изменило к лучшему мрачной атмосферы, царившей в Фалкхерсте. Мэри Блауэт не испытывала радости от того, что Ровена опять попала в ее подчинение. Мелисанта часто плакала. Милдред беспрестанно ворчала. А Эмма наградила своего отца таким злым взглядом, что ему следовало бы ее за это отругать, но он не сделал этого. В трапезной во время приема пищи стояла такая тишина, что даже кашлянуть никто не решался.

Ровена отказалась с кем-либо говорить обо всем этом, в том числе и с Милдред, на которую она была сердита за то, что та подтолкнула ее на действия, которые таким ужасным образом обернулись против нее. Не Уоррик пострадал, а именно она! Так что теперь она едва слушала то, что говорила Милдред, и почти ничего не отвечала.

Все последующие недели были очень похожи на первые дни, проведенные Ровеной в замке Уоррика. Изменения были незначительны: ее не звали помогать ему во время купания; не приглашали к нему в постель. Он вообще едва обращал на нее внимание, и если вдруг его взгляд падал на нее, его лицо ничего не выражало. Она была не больше того, чем он с самого начала хотел ее сделать: служанкой, не заслуживающей его внимания. Из упрямства она перестала носить свою собственную одежду, хотя он и не настаивал на этом. Если ей суждено быть не более чем служанкой, она и выглядеть хотела как служанка.

Ровена пребывала то в состоянии депрессии, то горького отчаяния. Она с удовольствием занималась с Эммой, когда у нее находилось время, но старалась не показать девушке своих чувств.

Но важнее было скрыть свои чувства от Уоррика.

Настал день, когда Эмму отправили в дом Шелдона, где она должна была сочетаться браком с молодым Ричардом. Ровена сшила Эмме свадебное платье, но присутствовать на свадьбе ей не было разрешено. Именно в этот день она перестала сдерживать чувство обиды и негодования. Уоррик тотчас заметил перемену. Дважды в один день пища оказалась опрокинутой ему на колени. То, что это случилось дважды, не могло быть простой случайностью. У себя в сундуке он больше не мог найти одежды, которая не нуждалась бы в каком-нибудь ремонте. К концу недели его покои представляли собой отвратительное зрелище. Простыни на его постели не были как следует выстираны, от этого у него появилась сыпь на коже. Вино его делалось все кислее и кислее, а эль теплее и теплее. Еда, которую она чуть ли не швыряла ему на стол, становилась все больше пересоленной.

Но Уоррик ничего ей об этом не говорил. Он не доверял себе и боялся, что, если заговорит с ней, это закончится тем, что он потащит ее к себе в постель. Он так страстно желал ее, что боялся даже прикоснуться к ней. Но он и не прикоснется к ней. Она его обманула. Она была заодно с его противником. Ее смех, ее подшучивание, ее желание принадлежать ему — все это ложь. Но тем не менее он не мог ее ненавидеть. Он никогда не простит ее, никогда не прикоснется к ней, никогда не даст ей понять, какую глубокую рану она ему нанесла, но ненавидеть ее он не мог — не мог он и перестать желать ее.

Уоррик злился на себя за то, что оставался в замке. Ему следовало уехать и самому заняться поисками д’Амбрейя, а не отправлять на поиски других. Или поехать навестить Шелдона и его новую жену. Он не сказал Ровене о свадьбе ее матери, так как это сообщение наверняка положило бы конец, хотя и на время, тому состоянию обиды и негодования, в котором Ровена пребывала. Можно подумать, что у нее есть причины для обиды. У него они есть, а у нее — нет.

Ему следовало бы уехать, но он оставался. И он все еще был в замке, когда туда явился Шелдон со своей новой женой.

Уоррик встретил их на лестнице, ведущей в крепость. Шелдон широко улыбнулся, приветствуя его, и посоветовал ему «собраться с духом». Потом он прошел в зал, оставив Уоррика наедине с леди Анной. Ее крепко сжатые губы подсказали ему, чего ему следовало ожидать. И Анна сразу, без предисловий, приступила к делу.

— Я здесь, чтобы повидать свою дочь, и не вздумайте отказать мне в этом, сэр. Ваша собственная дочь только что поведала мне о том ужасном обращении, которому вы подвергаете Ровену. Я не уверена, что смогу простить Шелдону, что он сам мне не рассказал этого. Знай я это раньше, я бы устроила-таки вам ловушку в крепости Амбрей, вместо того чтобы передать замок вам…

— Достаточно, госпожа. Вы ничего не знаете о том, что произошло между мной и Ровеной. Вам ничего не известно о том, что ваша дочь сделала мне. Она моя пленница и таковой останется. Вы можете повидать ее, но не сможете взять ее отсюда. Вам понятно?

Анна открыла было рот, чтобы возразить, но промолчала. Она внимательно посмотрела на него, затем слегка наклонилась и прошла мимо. Но она не сделала и двух шагов, как резко обернулась.

— Я не хочу вас запугивать, лорд Уоррик. Мой супруг заверяет меня, что у вас есть причины быть таким, какой вы есть. Я в это не очень верю, но он также сказал мне, что, вероятно, вы думаете, что Ровена оказалась добровольной пешкой в замыслах Гилберта.

— Я не думаю, я знаю это, — сухо ответил Уоррик.

— Тогда вас неправильно информировали, — упорствовала Анна. Затем продолжила более спокойным и рассудительным тоном: — Моя дочь любит меня. Вы полагаете, что она стала бы хоть как-то помогать Гилберту, если бы не была свидетелем того, как он жестоко избил меня, чтобы добиться ее содействия в осуществлении его планов?

Уоррик напрягся.

— Содействия в чем? — спросил он жестко.

— Гилберт заключил с Гудвином Лайонзом сделку относительно Ровены, Ровена отказалась, я тоже считала такое супружество недостойным. Он был старым развратником, его имя было связано со многими скандальными историями, он никоим образом не был ей парой. Но Лайонз пообещал Гилберту свою армию, которая ему была нужна, чтобы воевать против вас. Тогда Гилберт привез Ровену в Амбрей и силой заставил ее смотреть, как он избивал меня.

— Почему вас? Почему не ее?

— Потому что, насколько я могу понять, он по-своему любит ее. Он не хотел испортить ее красоту, по крайней мере не тогда, когда должна была состояться свадьба в Киркборо. Но избить меня не составляло для него труда, и он не остановился бы до тех пор, пока она не дала бы согласия на брак с Лайонзом. Но я совершенно уверена, что она опять заартачилась бы, как только он отпустил бы меня. В конце концов, она упрямая, и, думаю, у нее было желание нарушить все планы Гилберта после того, что он сделал со мной. Но он хвастался мне, что окончательно запугал ее и добьется от нее того, чего захочет. На сей раз он откровенно предупредил ее, что убьет меня, если она ослушается его. Я уверена, что он так бы и сделал. Ему не в такой степени присуща жестокость, как его отцу. Но она ему поверила. И она не могла не возненавидеть его. Что случилось? — спросила она с изумлением, видя, как мертвенно побледнел Уоррик.

Уоррик покачал головой, стон вырвался из его груди, когда в памяти всплыли слова, которые произносила Ровена, склонившись над его прикованным к кровати телом, и объясняла ему, что от него хотела. «Мне это так же не нравится, как и вам, но у меня нет выбора — у вас его тоже нет». Нет выбора. Она старалась спасти жизнь своей матери. Она не хотела насиловать его. И она так сожалела об этом, что приняла его месть как должное.

— А-а-а! — мучительно прорычал он, чувствуя, как невыносимая боль разрывает ему грудь.

Анна насторожилась.

— Подождите, я пошлю за…

— Не надо, со мной ничего такого не случилось, что не мог бы вылечить хороший кнут, — сказал Уоррик, испытывая отвращение к самому себе. — Вы были правы, госпожа, когда ругали меня. Я самый настоящий… Боже, что я наделал!

Он поспешил мимо леди Анны в зал. Когда он проходил мимо Шелдона, он сказал ему только одну фразу:

— Задержи свою жену здесь, — и побежал вверх по лестнице.

Когда он вошел в комнату для швей, Ровена была там не одна. С ней была Милдред и еще три женщины. Они взглянули на него и сразу же поспешили из комнаты. Только Милдред не спешила уходить. Она окинула его тем холодным взглядом, которым она смотрела на него уже давно. Но он смотрел только на Ровену. Та поднялась и отбросила в сторону ткань, лежавшую у нее на коленях. Всем своим поведением показывая откровенное раздражение.

— Раз уж вы прервали нашу работу, что вы хотите? — спросила она сердито.

— Я только что разговаривал с твоей матерью.

На лице у Ровены появилось удивление, смешанное с радостью.

— Она здесь?

— Да, и ты можешь с ней сейчас повидаться, но мне сначала нужно поговорить с тобой.

— Не сейчас, Уоррик! — сказала она нетерпеливо. — Я не была со своей матерью уже три года и видела ее только один раз несколько месяцев назад, когда…

Она не закончила и нахмурилась, а он с готовностью подсказал ей:

— Когда что?

— Неважно.

— Важно. Когда д’Амбрей избивал ее?

— Она сказала вам об этом?

— Да, и еще больше. Почему ты мне никогда не говорила, что он угрожал ей и ее жизнь была в опасности?

Она широко раскрыла глаза:

— И вы осмеливаетесь спрашивать меня об этом? Вы бы и не стали прислушиваться к голосу рассудка. «Никогда не говори, что у тебя была причина сделать так, как ты сделала». Это ваши слова, мой господин.

Он поморщился.

— Я знаю. В то время не имело никакого значения, знал я или нет об этой причине. Но сейчас это имеет большое значение.

Он замолчал, не зная, спрашивать ли еще, но ему нужно было знать, и он спросил:

— Он тебя еще и принудил шпионить за мной?

— Я говорила вам, он об этом и не помышлял. Он был слишком занят тем, чтобы придумать, как можно использовать против вас армию, которую только что заполучил.

Уоррик прислонился спиной к закрытой двери, вид у него был совсем унылый.

— Тогда, значит, я ошибался еще больше, чем я думал вначале. Боже мой, ты была совсем ни в чем невиновна, даже в том обмане, в котором я тебя недавно обвинил.

Ровена смотрела на него, не спуская глаз, не веря своим ушам.

— Невиновна ни в чем? Так я же изнасиловала вас. Вы это забыли?

— Нет, я простил тебя за это. Но…

— Когда это вы меня простили? — спросила она требовательно. — Я не слышала слов, подтверждающих это.

Он бросил на Ровену сердитый взгляд за то, что она перебила его, и за то, что она была такая бестолковая.

— Ты прекрасно знаешь когда, женщина. Это было в тот день, когда ты попросила меня о благодеянии — в ту ночь, когда ты не могла уснуть.

Щеки у Ровены вспыхнули.

— Вы могли бы и сказать об этом, — пробурчала она, и тут же добавила, вспомнив о последних неделях: — Но теперь это уже не имеет значения.

— Ты права. Мне не в чем тебя винить и не за что прощать, так что это совсем не имеет никакого значения. Это ты должна меня простить. Ты можешь простить?

Она долго в упор смотрела на него, потом безразлично подернула плечами:

— Конечно. Вы прощены. Могу я теперь увидеть свою мать?

Уоррик нахмурился.

— Ты не можешь так легко простить мне мою вину.

— Не могу? Почему же? Или вам только что пришло в голову, что мне совершенно безразлично, сожалеете ли вы или нет о своей вине?

— Ты все еще сердишься, — догадался он и кивнул. — Я не могу винить тебя за то, что ты сердишься. Но я постараюсь все уладить. Мы поженимся, и когда…

— Я не выйду за вас замуж, — спокойно прервала его Ровена, слишком спокойно.

Теперь настала его очередь уставиться на нее, и он взорвался:

— Ты должна выйти за меня!

— Почему? Чтобы вы могли искупить свою вину? — Она медленно покачала головой. — Или вы не слушали в тот день, когда я сказала вам, что все чувства, которые я испытывала к вам, больше не существуют. Их больше нет в моем сердце. С чего бы это мне хотеть выходить за вас замуж, Уоррик? — И тут самообладание покинуло ее. — Приведите мне хотя бы одну стоящую причину?

— Чтобы наш ребенок не был незаконнорожденным!

Она закрыла глаза, чтобы скрыть свое разочарование. Чего она ожидала? Что он скажет, «потому что я люблю тебя»?

Ровена вздохнула. Когда она снова посмотрела на него, взгляд ее не выражал ничего.

— Ну что ж, хоть это, — сказала она без всяких эмоций. — Но этого еще недостаточно, чтобы…

— К черту, Ровена, ты…

— Я не выйду за вас, — прокричала она, окончательно потеряв выдержку и больше не сдерживая своего раздражения. — И если вы попытаетесь заставить меня сделать это силой, я отравлю вас! Я кастрирую вас, пока вы будете спать! Я…

— Не нужно продолжать.

На лице у него было опять то же выражение, которое однажды уже ее ввело в заблуждение: он был похож на человека, терзаемого болью. Но на этот раз она не дала себя обмануть.

— Если вы хотите искупить свою вину, Уоррик, отпустите меня. Откажитесь от своих прав на ребенка и позвольте мне вернуться домой.

Прошли нескончаемые секунды. Уоррик, опустив голову, кивнул в знак согласия.