— Я выслал вперед к Джилли Филду одного своего человека, чтобы тот произвел разведку на местности. Но к тому времени, когда он вернулся и доложил, что не обнаружил никакой активности в этом районе, я уже получил другие сообщения о том, что была замечена большая армия, продвигавшаяся с севера к Фалкхерсту.
— Значит, вы уже знали об этой армии, скрывавшейся в этих лесах? — воскликнула Ровена. — Вы позволили мне рассказывать вам все это, и я пыталась убедить вас в том, что над вами нависла опасность, в то время как вы уже…
— Ты на что-нибудь жалуешься? — спросил Уоррик. — Я что, не выслушал каждое твое слово?
— Вас забавляло каждое мое слово, — негодующе возразила она.
— Нет, не каждое.
От этого краткого напоминания она на какое-то время замолчала. Он еще раз спросил ее о том, как зовут ее брата. Затем он надумал выяснить у нее, где были расположены земли, которые, как она заявляла, принадлежат ей, вероятно, полагая, что там может находиться сейчас Гилберт. Его очень раздосадовало то, что она так и не ответила на эти оба вопроса, и Ровена могла только догадываться, как его разозлило то, что попытался здесь сделать Гилберт.
В это утро они еще не выходили из его спальни, хотя Уоррик уже несколько часов был на ногах. В течение этой ночи армия Гилберта или то, что от нее осталось, так и не появилась у стен замка, и вряд ли уже теперь появится. И Ровене наконец удалось задать ему вопрос о причинах, заставивших его так быстро вернуться в Фалкхерст. И сейчас он пытался объяснить ей это, но она все время его перебивала.
Он немного выждал, пока она выговорится, и затем продолжил:
— Так как мы не обнаружили армию, о которой нам сообщили в конце первого дня нашего марша, то я подумал, что будет лучше, если мы вернемся домой. Случилось то, что мне и следовало ожидать от д’Амбрейя: он решил выманить меня из замка, чтобы напасть на него, пока меня нет, и я не смогу защитить его. А тут твой брат решил воспользоваться моим отсутствием. Я думаю, что д’Амбрей получил информацию об армии твоего брата, решил что это мой отряд, и затаился где-нибудь в засаде. Если это так, то я представляю, как он рассвирепел, когда понял, что я разгадал его план.
Ровена подумала, что сам Уоррик рассвирепел бы еще больше, если бы узнал, что д’Амбрей и ее сводный брат — одно и то же лицо.
Он мог бы догадаться об этом сам, так как в округе была замечена только одна армия. Но для того чтобы сделать правильное заключение, ему пришлось бы признать то, что это войско принадлежало его злейшему врагу, который пленил и унижал его в Киркборо. А он, казалось, был готов согласиться с любым другим вариантом, каким бы фантастическим он ни был, но не с тем, что было на самом деле. Она слишком долго не признавалась ему ни в чем. А ей следовало бы сказать ему правду, как только она пришла к заключению, что он ее не убьет, когда узнает, кем она являлась на самом деле. Но сейчас он может рассматривать ее молчание как заговор против него, а ее попытки соблазнить его как средство выведать его планы, чтобы затем предупредить Гилберта. В конце концов, почему он должен поверить в то, что она ненавидит своего сводного брата, так как вполне вероятно, что они вместе выступали против Уоррика? Правда в данной ситуации может только обозлить его, и, вероятно, ему снова захочется мстить Ровене. А сейчас она уже не сможет перенести этого, именно сейчас, когда она поняла, что у нее появилось сильное чувство к этому человеку.
То, что так случилось, было глупо с ее стороны, и она знала об этом. Еще Милдред предупреждала ее о такой возможности. Хотя тогда она и посмеялась над этим, она не сумела это предотвратить, так как чувство возникло в ней незаметно. И случилось это, вероятно, из-за ее чертовых желаний, которые она почти не могла контролировать. Было трудно не полюбить человека, который доставлял ей столько радости в постели.
Ровена закончила расчесывать волосы и стала заплетать косы. На ней снова была надета желтая туника, которая вчера не вызвала никаких возражений, хотя в мешке, который она принесла обратно с собой, находилась одежда служанки. Ровена предполагала, что таким способом она может проверить, насколько точно Уоррик придерживался тех правил, которые выработал специально для нее, и как изменилось его отношение к ней.
Ровена повернулась к нему и спросила:
— Вы думаете, что д’Амбрей может предпринять что-нибудь неожиданное?
Уоррик лег на постель, наблюдая за Ровеной.
— Я не предоставлю ему такой возможности. Через два дня я выступлю на его замок.
У Ровены перехватило дыхание, и пальцы замерли в волосах.
— Который? У него же их несколько.
— Да, под его контролем есть еще замки, но он не имеет права ими владеть. Но замок Амбрей, где он окопался, я возьму. Надеюсь, в этот раз он окажется в замке, когда я подойду.
Если Гилберта там не окажется, то мать Ровены будет все еще там. И наконец леди Анну можно будет вырвать из рук Гилберта, но если замок не сдастся и битва разгорится внутри его стен, то она может пострадать.
— Когда вы берете замок, то вы и ваши люди убиваете всех без разбора? — нерешительно спросила она.
— В Киркборо кого-нибудь убили?
— Киркборо не обороняли, — напомнила она ему. — А Амбрей будут.
— В любом сражении, Ровена, люди гибнут не по выбору, но я никогда не занимаюсь бессмысленными убийствами. — Он сел на постели. — А почему ты это спрашиваешь? И если ты скажешь, что ты волнуешься за людей, которых ты даже не знаешь, я…
— Не начинайте запугивать с самого раннего утра, — с обидой в голосе прервала она его. — Я только думаю о женщинах и детях. У этого лорда есть семья, жена, мать?
— У него никого нет, отец умер. Хотя нет, там живет вдова его отца с дочерью, но они не кровные родственники.
— И все же я слышала, когда вы нападаете на врага, вы уничтожаете целые семьи.
Уоррик усмехнулся:
— Обо мне много чего говорят, женщина. Но, наверное, только половина из этого правда.
Он так и не произнес того, что ей было необходимо услышать. Это стало волновать ее, и она напрямик спросила:
— Значит, вы не убьете этих женщин, хотя они связаны с лордом д’Амбрейем через женитьбу его отца?
Уоррик окончательно нахмурился.
— Если бы я, Ровена, был способен на убийство женщин, то у тебя уже не было бы возможности задавать такие дурацкие вопросы.
Она повернулась к нему спиной, но прежде он успел заметить, как изменилось выражение ее лица. Уоррик невнятно ругнулся и, подойдя к ней сзади, привлек к своей груди.
— Я имел в виду совсем другое, а не то, как это прозвучало, но я просто объяснил тебе, что я думаю по этому поводу, — сказал он ей. — Думаешь, мне нравятся эти твои вопросы? Судя по ним, можно подумать, что я такой элодей. Я думал, что ты больше не боишься меня?
— Нет, не боюсь.
— А почему?
Она обернулась, чтобы посмотреть на него, но неожиданно краска залила ее щеки, и она в смущении потупила взор и тихим, раскаивающимся голосом произнесла:
— Потому что вы не делаете плохого женщинам, даже если у вас для этого есть причины. Извините меня, Уоррик. Мне бы следовало яснее выражать свои мысли, но мне… мне не нравится, что вы отправляетесь воевать.
— Я рыцарь…
— Я знаю, рыцари всегда где-нибудь воюют. Женщинам не должно это нравиться. Вас… вас долго не будет?
Он обвил ее руками и еще ближе прижал к себе.
— Да, может случиться, что несколько месяцев. Ты будешь скучать без меня, женщина?
— С вами исчезнет половина моих обязанностей.
Он похлопал ее по ягодицам.
— Ты не так должна отвечать своему господину.
— Этот ответ предназначался для человека, который называет меня своей крепостной. Для человека, который любил меня этой ночью, у меня есть другой ответ. О нем я буду мечтать, молиться за него и считать дни, когда он вернется живым и невредимым…
Его руки чуть не раздавили ее, и он жадно впился в нее губами. Прежде чем все ее мысли спутались от возбуждения, которое он так быстро вызвал у нее, она успела решить, что этот ответ, должно быть, понравился ему больше. Ей было просто жаль, что все это было правдой.