Вдова военного преступника

Глава 2

Эрнст же проявлял гораздо меньше понимания. Может, потому что был эмоциональным австрийцем, как большинство из них, в отличие от пруссака-Генриха, гораздо более сдержанного в своих чувствах; может, потому что снова выпил слишком много бренди в тот день, читая новости с восточного фронта, я не знаю. Я помогла ему донести его бумаги в гараж, но там он отпустил своего водителя и попросил меня, нет, даже не так, велел мне поехать с ним домой. Может, ему опять было грустно и слишком уж тоскливо одному в чужом городе, — он не сказал, а я и не спрашивала. Он не очень-то любил изливать кому бы то ни было свою душу, это я уже к тому времени уяснила.

Он хотя бы не заставил меня остаться на всю ночь; я так и не рассказала ему о нашем разговоре с Генрихом и о том, что он знал о нас, и Эрнст наконец-то меня отпустил, хоть и с видимым неудовольствием. Он проявлял всё больше и больше собственнических чувств ко мне, и даже не скрывал, что ревновал меня к собственному мужу, как бы глупо это не звучало. Но таким уж он был человеком, мой Эрни: он хотел либо всё, либо ничего.

Другой причиной, почему он так искал моего общества, были наши разговоры, которые мы начали вести в последнее время. Мы ужинали вместе, а после того, как он отпускал свою домработницу, мы перемещались в гостиную, где он обычно усаживался прямо на ковёр перед камином и курил без передышки, в то время как я сидела подле него в кресле, подобрав под себя ноги, и слушала то, что было у него на уме.

А на уме у него в последнее время было много, начиная от ситуации на фронте, и заканчивая программой уничтожения, военнопленными, и возможными путями того, как Германия могла выйти из этой кровопролитной войны с наименьшими потерями, пока было ещё не поздно. У него и раньше возникали все эти мысли, но, окружённый солдатами, готовыми слепо последовать за своим фюрером хоть в самый ад, он никогда не позволял себе по-настоящему к этим мыслям прислушаться. Он также слепо следовал приказам, которые пусть и знал, что были преступными и бесчеловечными, но всё равно ставил свою подпись под очередным документом с направлением на особое обращение.

— Я никогда не забуду тот взгляд, что ты на меня бросила, когда впервые увидела, что именно я подписываю. — Он улыбнулся мне и зажёг очередную сигарету. — С таким негодованием и презрением, что я тебя пристрелить захотел прямо на месте. А потом и себя заодно… Знаешь, у тебя очень выразительные глаза.

Я никогда не думала, что это имело хоть какое-то значение для него, мои взгляды или то, что я о нём думала. Он и сам-то толком не мог этого объяснить, и только сердито дёргал плечом, когда я спрашивала. Я прекратила свои расспросы; он не любил пускать людей к себе в голову, вот я и сидела молча с ним рядом и слушала.

— Если мы выйдем на контакт с союзниками в ближайшее время, если предложим им мир на приемлемых для обеих сторон условиях, то у них отпадёт нужда открывать второй, западный фронт. — Эрнст поднялся с пола и начал мерить комнату шагами, как он всегда делал, когда обдумывал что-то у себя в кабинете. — Советский Союз… Не знаю, какие они нам предъявят требования, но я уверен, что что бы там ни было, это всё равно будет лучше, чем полное и сокрушительное поражение, к которому мы медленно, но верно идём. Но кто сможет говорить от лица целой нации, кроме самого фюрера? Он никогда на такое не согласится; он и так уже приказал вешать и расстреливать всех, кто даже заикается о возможном поражении или переговорах с врагом. Так что же нам делать в подобной ситуации?

Эрнст остановился и посмотрел на меня в растерянности. Больше всего я хотела ему помочь, подсказать правильный ответ, но только вот прав он был на сто процентов: мы были абсолютно бессильны, пока Гитлер был у власти.

— С другой стороны, если переговоры пока для нас невозможны, мы можем сосредоточить свои усилия на чём-то другом. — Он снова перевёл взгляд на огонь и задумчиво потёр подбородок. — Можно начать с малого. Скажем, остановим преследование церкви. И нам совершенно точно нужно остановить программу уничтожения, как евреев, так и военнопленных. Этого нам союзники точно никогда не простят.

— И как ты надеешься её остановить?

— Поговорю с рейхсфюрером. А может даже с фюрером, — просто отозвался Эрнст.

— Ты же это сейчас не серьёзно, верно? — я выгнула бровь.

— Никогда ещё я не говорил так серьёзно, как сейчас.

— Дай-ка проясню: ты просто вот так возьмёшь, подойдёшь к рейхсфюреру Гиммлеру и скажешь: «Эй, знаете что, а я тут подумал, почему бы нам не перестать убивать большевиков и евреев?» Если он тебя не отошлёт прямиком в психушку или не расстреляет на месте, то он задаст следующий вопрос: «Почему это?» На что ты ответишь примерно следующее: «Да так, начал крутить роман с одной еврейкой, и знаете, они не такие уж плохие, как их рисует министр пропаганды Гёббельс. Может, и вам стоит попробовать?» Ты так это себе представляешь?

Эрнст запрокинул голову и расхохотался.

— Нет, по правде сказать, у меня в голове был немного другой сценарий, но твой вариант мне нравится больше.

— Опять ты дурачишься, а я между прочим серьёзно говорю. Ты хоть понимаешь, что жизнью будешь рисковать, если хоть заикнёшься об этом?

— А вот тут ты ошибаешься. Они все наверху уже давно поняли, что шеф РСХА Кальтенбруннер — ненормальный и неконтролируемый эксцентрик, который слишком много пьёт и не всегда думает, что несёт. В случае, если рейхсфюрер уж чересчур разозлится, я просто извинюсь на следующее утро и свалю всё на плохой французский коньяк. Он только посмеётся, вот увидишь.

— Я всё равно не хочу, чтобы ты себя в неприятности втянул, — снова повторила я.

Эрнст подошёл к моему креслу и сел на пол у моих ног, сияя от уха до уха.

— Как приятно знать, что ты так за меня переживаешь.

— Ну конечно, переживаю. Ты мне всё же не чужой.

— Ты расстроишься, если меня решат казнить?

— Эрнст! Перестань говорить такие вещи!

— Будешь плакать на моей могиле?

— Да что на тебя сегодня такое нашло? Перестань наговаривать!

Он снова рассмеялся и, стянув меня на пол, усадил к себе на колени, завернув меня в тёплые объятия и привычный запах сигарет, одеколона и шерстяной униформы.

— Да я же просто шучу, Аннализа. Ну, перестань хмуриться! Хочешь, торжественно поклянусь, что никто, ни союзники, ни наше собственное гестапо никогда меня не поймают и уж точно не казнят. Ну как можно меня убить? Я же Эрнст Кальтенбруннер; я слишком очаровательный и у меня потрясающее чувство юмора. Они просто не посмеют!

Я улыбнулась его игривому выражению лица.

— Эрни… И за что я тебя так люблю?

Говорят, не стоит накликивать беду разговорами, но Эрнст, похоже, именно это и сделал всеми своими шутками о казни непосредственно перед нашей поездкой в Чехословакию для инспекции новой тренировочной базы, где готовились будущие диверсанты. Естественно, когда мы только летели в Протекторат на частном самолёте, мы и понятия не имели, что простая инспекция новой любимой «игровой площадки» Отто Скорцени могла поставить сами наши жизни под угрозу. А может Гейдрих, на кого благодаря нам было совершено нападение на этой же самой земле, решил таким вот образом отомстить за себя с того света… Однако, ни я, ни Эрнст в «тот свет» не очень-то верили, и соответственно позже нашли такую возможность крайне маловероятной.

Как только мы приземлились на небольшом военном аэродроме, мы были сердечно встречены Отто — соотечественником и самым верным другом Эрнста, который настоял, чтобы мы немедленно отправились на базу. Отто всю дорогу говорил без перебоя, и едва сдерживал своё взволнованное состояние, с нескрываемой гордостью рассказывая, каких результатов он достиг всего за какие-то недели в тренировке молодых и неопытных солдат в смертоносных убийц, готовых напасть в самом сердце вражеских укреплений и так же незаметно исчезнуть, выполнив поставленную задачу.

Эта идея впервые возникла у Эрнста — создать подобную программу, которую британцы разработали и успешно выполняли по личным приказам Черчилля вот уже какое время, и которая подготовила тех самых агентов, ответственных за покушение на Гейдриха.

Пока мы были заняты разработкой покушения, нам и дело не было, кто именно тренировал наших будущих агентов; теперь же, когда миссия их была выполнена, сама британская программа оставалась самой настоящей занозой для внешней разведки, да и всей немецкой армии. Как только он принял пост шефа РСХА, у Эрнста возникла идея создать подобную занозу и для британцев, раз уж против самой их программы он сделать ничего не мог. Естественно, подготовку будущих агентов он поручил самому опасному диверсанту из всех в рейхе — своему лучшему другу, Отто Скорцени. Почти двухметровый Отто, который походил немного на Эрнста с его гривой тёмных волос и дуэльными шрамами на лице, оставшимися с его студенческих лет, не мог дождаться, чтобы продемонстрировать своему другу и начальнику, что тот не ошибся в своём выборе.

На территории самой тренировочной базы, состоявшей из нескольких ангаров и широкого поля с различными полосами препятствий, Эрнст попросил, чтобы будущие диверсанты продолжали свою тренировку без всяких ненужных формальностей, какими он считал их салюты и замирание с руками по швам. В отличие от тщеславного Гейдриха, Эрнста заботила исключительно эффективность, а не салюты.

— Мы даже превзошли британцев и в подготовке, и в результативности. — Отто передал Эрнсту статистику за квартал, в течение которого он успешно подготовил и инфильтрировал свыше ста агентов в различные страны. — Изучив программу врага, мы решили использовать больше приёмов и методов, им недоступных, как то выживание в самых экстремальных ситуациях и заканчивая ликвидацией вооружённого соперника голыми руками. И с особым удовольствием я имею честь доложить, что процент выживания среди наших агентов куда выше, чем среди британцев.

— Отто, я знал, что ты меня не разочаруешь! — Эрнст похлопал просиявшего диверсанта по спине, сразу же вызвав завистливые взгляды со стороны сопровождавших нас офицеров. Австрийцы (Отто, как и Эрнст, предпочитал набирать командный состав из своих соотечественников, кому больше доверял) едва ли не боготворили своего бывшего лидера СС доктора Кальтенбруннера, и все они, как и сам Отто, никогда не скрывали желания как можно лучше выслужиться перед начальником, чтобы получить его похвалу. — Мы не хотим отправлять этих юношей на смерть; они нам нужны живыми и здоровыми, так что постарайся поддерживать уровень выживания на такой же высоте.

— Слушаюсь, герр обергруппенфюрер! — как всегда формально обращаясь к шефу при посторонних, Отто с радостью щёлкнул каблуками и пригласил нас на специальную демонстрацию различных сценариев, с которыми могли столкнуться в своей работе будущие диверсанты.

Должна признать, я была весьма впечатлена силой и ловкостью будущих агентов, которые без малейшего страха бросались под машины, проезжающие мимо, и цепляли под них бомбы, умудряясь и себя не поранить, и остаться незамеченными; лазили по почти отвесным стенам и даже ловко балансировали на тончайших перекладинах с завязанными глазами. Эрнст и я даже захлопали, когда один из них в доли секунды обезоружил троих других агентов, используя только свои руки и почти незаметные глазу молниеносные движения. Но вот что меня по-настоящему удивило, так это девушки-агенты, выступающие наравне с мужчинами, а то иногда и лучше.

— Вы и представить не можете, какое нам даёт преимущество тренировка женщин-агентов, — объяснил Отто. — В основном ведь диверсий ожидают от мужчин; женская же роль до сих пор сводилась либо к «подушечному шпионажу», либо к позиции радистки при лучшем раскладе. Никто не ожидает от этих хорошеньких мордашек, что я тут тренирую, драться наравне с мужчинами, и это даёт нам несомненное преимущество над врагом. Не желаете ли небольшую демонстрацию?

Эрнст решил поддразнить своего друга, который так хвастался своими успехами, и ухмыльнулся, решив немного сбить с него спесь.

— А пусть на мне продемонстрирует. — Он махнул головой в сторону одной из девушек, ожидавшей указаний своего командира. — Вот и посмотрим, правда ли они так хороши, как ты утверждаешь. Сможет обезоружить меня, я тебе сразу же бюджет повышу на пятьдесят процентов.

— Уверен? — шепнул Отто, убедившись, что другие офицеры его не слышали. — Я это к тому, что… Они у меня сильные, мои девчата.

— Ничего, думаю, с девчонкой я справлюсь, не переживай, — фыркнул в ответ Эрнст.

Отто пожал плечами и дал знак ожидавшей девушке подойти ближе, пока Эрнст вынимал патроны из пистолета. Я заметила, что к её желанию угодить своему непосредственному командиру примешалось сомнение, а не попадёт ли она в неприятности, если ненароком ударит шефа РСХА куда-нибудь не туда.

Эрнст тоже это заметил и ободряюще ей кивнул, одновременно поднимая руку с пистолетом на уровень её груди.

— Не бойся, нападай. Со всех сил, как учили.

Девушка нервно улыбнулась, сделала было шаг вперёд, но неловко отступилась и приземлилась перед ним прямо на четвереньки. Эрнст инстинктивно опустил пистолет, сделав движение, чтобы помочь ей подняться, как будущая диверсантка неожиданным жестом выбросила вверх левую руку, выбивая оружие у него из рук; не дав ему опомниться, в ту же секунду поймала его за другое запястье и вывернула его в сторону, заставив его инстинктивно потянуться за рукой и оказаться на одном с ней уровне, и наконец нанесла свой финальный удар: выбросила вперёд руку ребром вперёд, остановившись едва ли в сантиметре от его шеи.

— Всё, герр обергруппенфюрер, вы официально мертвы, — заключил развеселившийся Отто. — Она только что перебила вам трахею, что обычно заканчивается асфиксией в течение пары минут при лучшем раскладе. Четыре секунды, Хельга, отличная работа!

Эрнст расхохотался, протягивая руку смущённо улыбающейся Хельге.

— Отто, ты заслужил свой удвоенный бюджет, чёрт возьми!

— Не говорите, что я вас не предупреждал. Она использовала фактор неожиданности, когда изобразила неуклюжесть и неуверенность, а потом нанесла удар, когда вы меньше всего этого ждали. Видите ли в чём дело, мы, мужчины, физически, естественно, сильнее, а поэтому женская программа тренировки отличается от мужской. Мы учим девушек нападать быстро и самое главное неожиданно, потому что если бы дело дошло до настоящей драки — которую вы, кстати, и ожидали — она почти наверняка проиграла бы.

Позже тем днём мы обедали в «личной ставке» Отто, как он сам называл свой кабинет, который занимал в местном отделе РСХА. Будучи лучшим другом и главным доверенным лицом Эрнста, он знал и про историю с Райнхартом, и про его дело, заведённое на меня и про то, что я была еврейкой. Последнее его, как оказалось, и вовсе не беспокоило, пока его друг был счастлив.

А Эрнст был более чем счастлив, снова «похитив» меня у моего мужа на целых два дня. Он потянул меня за руку с моего стула и усадил к себе на колени, как только секретарша Отто, подавшая нам свежесваренный кофе, закрыла за собой дверь.

— Ну-ка следите за руками, герр обергруппенфюрер, — шутливо шлёпнула я его по тыльной стороне ладони, когда он хозяйским жестом сжал мою ногу. — Я между прочим запомнила все те приёмы с тренировочной базы и с удовольствием на вас попрактикуюсь!

— Обещаешь? — Эрнст игриво выгнул бровь.

— Ой, прошу вас, увольте меня от ваших нежностей, будьте так любезны! — Отто театрально закатил глаза, протягивая руку за бисквитом.

— Уволим и сразу же покинем твою скромную обитель, как только я получу свой обещанный доклад по проведённым операциям, — Эрнст ответил с ухмылкой и назло другу зарылся лицом мне в волосы.

— Он уже давно готов, просто мой адъютант заворачивает его для вашего генеральского высочества в золотую обёртку, — не остался в долгу Отто и отпил свой кофе. — И вообще, невежливо это: я тебя уже пару месяцев не видел, а ты дождаться не можешь, чтобы опять от меня сбежать.

— Хочешь сказать, ты на моём месте предпочёл бы своё общество вот этой красавице? — Эрнст ухмыльнулся, крепче обнимая меня за талию.

— Ужасно не хочется это признавать, но тут ты прав. — Рассмеялся в ответ Отто и заговорщически мне подмигнул.

Очередная симфония Вагнера, сменившая предыдущую по радио, заставила Эрнста болезненно поморщиться.

— Аннализа, ты не будешь так добра и не сменишь волну? — умоляюще посмотрел на меня он.

— Что? Кто-то сегодня страдает от упадка патриотизма? — поддразнила я его, пытаясь перенастроить радио.

— Нет. И позволь кое-что прояснить. Я — самый большой патриот Великого германского рейха. Я до смерти люблю свою страну и восхищаюсь её богатой культурой, — начал Эрнст наигранно-торжественным тоном, затем взял паузу для драматического эффекта и завершил свою мысль, — Но если я услышу хоть ещё одну чёртову симфонию этого чёртова Вагнера сегодня, богом клянусь, я застрелюсь!

Я не сдержала смеха, думая, что идея Министра Пропаганды Гёббельса вызвать в своих согражданах патриотические чувства, часами играя симфонии любимого композитора фюрера по радио, явно имела обратный эффект.

— Ну вот, Би-Би-Си, как тебе это? Какой-то весёленький джазовый концерт. — Я повернулась к австрийцу.

— Всё, что не написано Вагнером, более чем сгодится, — отозвался Эрнст с пресерьёзным видом, вызвав очередной приступ хихиканья у меня и Отто.

Шеф РСХА улыбнулся и похлопал себя по колену, приглашая меня назад. Отто вальяжно развалился в своём кресле, закинув обе длинных ноги в начищенных сапогах на стол. Без всего их официального антуража они вели себя как обычные друзья, чувствующие себя как нельзя более комфортно в обществе друг друга. Они говорили в основном об Австрии, делились воспоминаниями, судачили об общих знакомых и как всегда много шутили.

Я не могла принимать активное участие в их беседе просто потому, что не знала ни людей, которых они обсуждали, да и их интимных шуток, понятных только им двоим и в нужном контексте, не понимала. Вот я и сидела, склонив голову на плечо своему любимому и слушала радио, мысленно имитируя британский акцент. Рудольф, коллега Генриха по контрразведке, научил меня американскому английскому, и из-за этого мне иногда бывало сложно понимать британский выговор.

Ведущий с большим энтузиазмом чирикал что-то о дальнейших программах, когда одна фраза, выхваченная моим мозгом из его речи, вдруг подняла красный флаг и заставила меня навострить уши. «Когда ты обучаешься профессии агента, ты всегда будешь мыслить как агент», вдруг вспомнились слова Рудольфа, произнесённые уже очень давно; и сегодня я наконец-то поняла их смысл. Британский ведущий только что проговорил секретный код, который я запомнила ещё два года назад, работая радисткой под началом Гейдриха.

— Британские патриоты! Только храбрейшие выживут в этой схватке.

Нас в РСХА ещё на ориентации заставили запомнить эту фразу, зовущую к действию всех «спящих агентов». Эта кодовая фраза была универсальным знаком для всех инфильтрированных британским СОИ агентов, не приписанных к какой-то конкретной миссии и сидящих без действия в разных точках рейха, чьим единственным способом получить этот самый призыв к действию был через обычное радио. Далее ведущий должен был прочесть ещё одно закодированное послание, шифр к которому был дан заранее этим агентам и который нам уже, в отличие от общей первой фразы, был неизвестен. Как и ожидалось, ведущий только что объявил координаты, замаскировав их под видом выигрышных лотерейных билетов, где «спящие агенты» должны были активизироваться.

— Оставайтесь на нашей волне, чтобы не пропустить наш специальный анонс! 14:30, время Лондона, премьер министр Черчиль зачитает новую директиву касательно движения сопротивления в Чехословакии! Не выключайте радио!

— Вы слышали? — Под немного растерянным взглядом австрийцев я вытянула листок бумаги из-под рукава Отто и быстро начала записывать время и названные ранее координаты. — Они будут передавать что-то важное!

— Вот уж не знал, что ты такая страстная поклонница старика Черчиля! — хмыкнул Отто.

— Да это вовсе не от Черчиля! — я нетерпеливо тряхнула головой, снова потревожила Отто, согнав его и его ноги с крышки стола, чтобы найти нужное место на расстеленной карте и ткнула в него пальцем. — Они использовали особую кодовую фразу, призывающую ко вниманию всех «спящих агентов» в нашем округе! Да вы что, совсем ничего не слышали? Чешское сопротивление! Только это не имеет никакого отношения к настоящему сопротивлению, это всего лишь обозначает страну, в которой должна будет произведена диверсия! Не могут же они открыто это сказать, вот и используют аллюзии. Ну, поняли теперь? А вот и наши координаты!

— Ты уверена? — Отто скептически приподнял бровь.

— На сто процентов. Я же работала радисткой ещё при Гейдрихе, я знаю, о чём говорю, уж поверь.

— Но о какой диверсии может идти речь, если они призывают к действию «спящих агентов?» — подал голос Эрнст. — Что-то не похоже на тщательно спланированную операцию, если ты моего мнения спросишь.

— А она и не должна быть тщательно спланированной, — объяснила я. — Здесь речь идёт о так называемой «спонтанной диверсии», которую они не планировали и скорее всего не предвидели, но которую у них вдруг появилась возможность привести в исполнение.

— И что же это может быть за операция? Очевидно, что не фабрику же они какую-то собираются взорвать; для любой операции нужны ресурсы и подготовка.

— Вовсе нет. Например, для покушения никаких ресурсов, кроме оружия, не требуется. Да и людской силы тоже. — Я пожала плечами.

— Покушения? — австрийцы переспросили в один голос, после чего Эрнст продолжил уже один. — Да мы даже не в столице находимся; никаких стратегически важных объектов здесь не наблюдается, да и насколько мне известно, никто из хоть сколько-нибудь важных официальных лиц в эту глушь в ближайшее время не собирается.

Я продолжала пристально на него смотреть, но, поняв, что он так и не ухватывал мою мысль, решила её озвучить:

— А как насчёт одного шефа некого РСХА? Не слышал о таком? Здоровый такой, презлющий, подчинённых любит всех вокруг гонять, говорит с жутким австрийским акцентом, склонен к неконтролируемым припадкам гнева… Неужели не слышал?

— Антиправительственная пропаганда, — заявил Эрнст с таким видом, будто речь и не о нём шла. — Я лично слышал, что он чрезвычайно хорош собой, невероятно очарователен, высоко интеллигентен, обладает крайне высоким интеллектом, и что все барышни от него без ума.

— Ты забыл упомянуть, что смерть от скромности ему не грозит, — саркастически подвёл итог Отто.

— Да брось, ты же не всерьёз это предполагаешь, что кто-то планирует на меня покушение? — до сих пор находясь в своём шутливом настроении, Эрнст явно не воспринимал мои предостережения всерьёз. — Я не такая уж важная фигура.

— Не хочется выбивать лестницу из-под твоих аргументов, но в случае если ты забыл, ты занимаешь точно такую же позицию, как Гейдрих. И посмотри, куда это его привело.

— Но это же мы спланировали его покушение! — зашептал на всякий случай Эрнст.

— Да, мы. И что мешает кому-то другому из Берлина спланировать твоё?

— Зачем кому-то меня убивать? — Он, похоже, и вправду искренне удивился.

Отто вдруг не выдержал и расхохотался.

— Да потому что тебя там все на дух не переносят! Я прямо сейчас могу навскидку назвать человек двадцать, которые с радостью станцуют на твоей могиле. Начиная с Мюллера, который до сих пор на тебя страшно зол за то, что ты пристрелил его помощничка.

— Об этом я не подумал, — повесил голову Эрнст.

— Ну не грусти, Отто преувеличивает, вовсе не все тебя ненавидят! — я попыталась его приободрить. — Мы двое, например, очень тебя любим.

— Ага, поможет мне это, когда мне сегодня дырку в голове кто-нибудь проделает!

— Может, это вовсе и не про тебя было. Я ведь это так, озвучила первое, что пришло в голову. Подождём до 14:30, запишем их сообщение и попробуем его расшифровать как можно быстрее. А до тех пор будем сидеть здесь, только надо охрану предупредить о режиме чрезвычайного положения, да и гестапо местному весточку передать.

Мужчины согласно кивнули и, после того, как все нужные инструкции были переданы, мы уселись рядом с радио в ожидании.

— Ты знаешь, что это значит? — снова спросил Отто.

Я наморщила лоб, пытаясь вызвать в памяти похожие ассоциации, но послание по-прежнему не имело никакого смысла.

— Нет. Это не кодовая фраза, как предыдущее сообщение; это закодированное послание, и только те, кому оно адресовано, имеют код к расшифровке. Тебе придётся отдать это специалистам.

— Расшифровка обычно занимает часы, иногда даже дни. — Отто нахмурился, но тем не менее поднял трубку и короткими, отрывистыми предложениями и командным тоном объявил своему отделу шифровки, каким было их новое и срочное задание. — У нас попросту не хватит времени, ведь вы двое уже завтра уезжаете. А это значит, они наверняка попробуют попытать свою удачу сегодня.

— Тогда мы останемся здесь, — заключила я. — А завтра вызовем особый эскорт Вермахта, чтобы сопроводили нас на аэродром.

— У меня идея получше. А почему бы нам самим не пойти и не попробовать их найти?

Фраза Эрнста заставила нас обоих повернуть к нему голову.

— Совсем с ума сошёл?! — я наконец-то обрела контроль над своим голосом после первоначального шока.

— Сколько таких «спящих агентов» у британцев может быть в таком крохотном городке? Один? Два, и это при наилучшем для них раскладе. И очевидно, что если их сюда послали, то они не самые способные ученики в классе, если вы понимаете, о чем я. Скорее всего у них и оружия-то никакого нет, пистолет от силы, а то и вовсе нож. Да нам же будет легче лёгкого притвориться, что мы ничего не знаем об их миссии и схватить их, когда они меньше всего будут этого ожидать. Как ты там говорил, Отто? Фактор неожиданности?

Австрийцы обменялись одинаковыми ухмылками и, будь я тем несчастным британским агентом, мне бы их блеск в глазах совсем не понравился.

Хоть я и настаивала на том, чтобы пойти с ними, мужчины конечно же отказались меня даже слушать и чуть ли не силой затащили меня в гостиницу, где мы с Эрнстом должны были провести ночь. Все мои возмущённые доводы были встречены непробиваемым «Жди здесь, держи пистолет наготове и не выходи, пока не скажем». После этих нехитрых инструкций, мужчины вышли из номера и ещё и заперли за собой дверь на ключ, оставив меня в совершенном негодовании от их манеры вот так бросаться указаниями. Но десять минут спустя, уже немного успокоившись, я даже заулыбалась, думая о том, как они всё-таки обо мне заботились и не хотели, чтобы со мной что-нибудь случилось.

Снаружи темнело, но я решила свет не включать на всякий случай. Хорошие новости заключались в том, что национальное радио играло себе потихоньку своего Вагнера и ничего чрезвычайного не объявляло. Совсем заскучав и не имея возможности себя ничем развлечь, я вскоре прилегла на большую кровать и даже задремала, когда меня вдруг разбудил громкий смех Эрнста за дверью. Я быстро соскользнула с покрывал и спряталась за кроватью, как он мне и велел.

Дальше события начали развиваться весьма неожиданно, когда Эрнст открыл дверь и впустил свою спутницу. Сам он, похоже, был мертвецки пьян. На секунду у меня даже пронеслась мысль: «Он что, забыл зачем пошёл, надрался в какой-то таверне, да ещё и девку какую-то с собой притащил, забыв, что я здесь вообще-то сижу?!»

«Это вряд ли», — ответила я сама себе и осталась в своём укрытии, решив всё же снять оружие с предохранителя. Двумя секундами позже раздался глухой удар чего-то о дверь, затем шорох на ковре, и наконец уже совершенно трезвый голос Эрнста:

— Аннализа? Ты там?

Он щёлкнул светом, и я невольно сощурилась, поднимаясь на ноги и оглядывая неподвижное тело у его ног.

— Это и есть агент? — спросила я, подходя ближе. Девушка с волнистыми каштановыми волосами была очень молоденькой и привлекательной, и совсем не выглядела угрожающе.

— Судя по тому, как настойчиво она вешалась мне на шею у бара — да.

— В твоём случае это не показатель. На тебя все девушки вешаются.

— Да в том-то всё и дело, что она вовсе не тот «вешательный» тип. Я имею большие сомнения, что она вообще раньше хоть раз в баре была, настолько она нервничала и, по правде сказать, совершенно не имела никакого понятия, что она делала. Мне пришлось притвориться вусмерть пьяным, чтобы её сюда заманить. Чтобы она решила, что я — лёгкая добыча, понимаешь? Но как бы то ни было, она сама нам всё расскажет, как очнётся. — Эрнст слегка приподнял руку девушки носком сапога, но её безжизненная кисть соскользнула обратно на пол. — Кажется, я её сильнее, чем надо приложил. Но иначе она могла раскричаться, а я рисковать не хотел.

— Она вообще-то жива?

— Да чего с ней случится? — Эрнст отмахнулся от моего вопроса и открыл дверь в коридор. — Отто? Иди сюда.

Диверсант появился в дверях за какие-то секунды: похоже, что он ждал за дверью всё это время на тот случай, если его другу потребуется помощь.

— Это ты её так?

— Я её не бил, просто стукнул затылком о дверь, — почему-то начал оправдываться Эрнст.

— А это не одно и то же? — фыркнул Отто.

— Чем ударить её по лицу, да так, чтобы она отключилась? Нет, совсем даже не одно. Я женщин не трогаю. Это была мера предосторожности, да и от удара затылком у неё никаких следов не останется.

— Интересная у тебя философия, но как скажешь, — усмехнулся Отто. — Теперь что?

— Гестапо дежурят снаружи?

— Снаружи и на каждом лестничном пролёте, одетые в гражданское, готовые арестовать любого, кто попробует проследовать за твоей новой подружкой сюда — всё, как ты приказал.

— Отлично. Привяжи-ка её к стулу и пора её будить.

Устроившись с краю кровати, я наблюдала, как Отто ловко завязывал узлы на запястьях девушки за спинкой стула. Как только он проверил свою работу, он отступил назад, предоставляя свободу действий своему другу. Эрнст похлопал девушку по щекам несколько раз и, как только она приоткрыла глаза со слабым стоном, он резко задрал её подбородок вверх, заставив смотреть себе прямо в глаза.

— Подъём, принцесса. На случай, если ты ещё не поняла, мы знаем, кто ты такая и на кого ты работаешь. Так что я бы на твоём месте начал говорить и как можно скорее. И предупреждаю заранее: даже не пытайся мне врать.

— Но я не понимаю, о чём вы говори…

Эрнст резко оборвал её, крепко схватив девушку за волосы и дёрнув их назад, отчего она испуганно вскрикнула.

— Я сказал. Даже. Не пытайся. Мне. Врать!

Немигающий взгляд его хищно сощуренных глаз на перепуганной до полусмерти девушке напомнил мне о нашей первой встрече в допросной камере гестапо, и как я до ужаса испугалась, когда он только переступил порог камеры. Эрнст мог казаться весьма устрашающим, когда хотел, а потому все эмоции, написанные на внезапно побледневшем лице девушки, были мне более чем понятны. Свободной рукой Эрнст обыскал её карманы и вытащил небольшой прозрачный флакон с белой пудрой внутри.

— Что это ещё такое? Мышьяк? Крысиный яд? Тебя что, даже не вооружили? Знаешь, будь ты умнее, ты бы подсыпала мне эту отраву ещё там, в баре; ждать момента, когда мы остались бы одни, было весьма неразумно, как ты скорее всего уже поняла. Или ты не хотела попасться с поличным гестапо?

Девушка ничего не ответила, но её несчастный вид подтвердил все догадки Эрнста.

— Ну что ж, это выяснили. Теперь попробуем сначала, — продолжил он всё тем же низким, угрожающим голосом, так и не ослабив хватки на волосах своей жертвы. Я заметила, как нервно она сглотнула. — Твоё имя? Настоящее имя?

— Рейка. Рейка Ковакс.

— Венгерка, что ли?

— Да.

— Сопротивление или британцы?

— Британское МИ-5.

— С кем ты здесь работаешь?

— Я одна, насколько я знаю.

— Опять ты мне врёшь? — Эрнст сильнее потянул Рейку за волосы. — Знаешь, что я делаю с теми, кто сначала пытается меня убить, а потом ещё и врёт мне об этом? Я им пальцы начинаю отрезать, фалангу за фалангой. Знаешь, люди ведь могут прекрасно говорить и без пальцев.

В подтверждение своих слов Эрнст угрожающе помахал у Рейки перед носом своим острым кинжалом. Тут девушка не выдержала и разрыдалась.

— Нет! Клянусь вам, я не лгу! Всем святым клянусь! Со мной заговорил английский вербовщик около года назад; я находилась в ужасном финансовом положении, а он пообещал дать денег, если я соглашусь на них работать. Ну я и согласилась, и нас отвезли на тренировочную базу в Англии вместе с тремя другими людьми отсюда, но тех всех давно поймали. Даже если МИ-5 и посылали сюда каких-то новых агентов, то я никак не могу этого знать просто потому, что у нас нет никаких средств связи друг с другом. Я и об арестах тех других агентов, которые тренировались вместе со мной, узнала только из газет. Клянусь вам, это чистая правда!

Эрнста и Отто такой ответ, похоже, удовлетворил. Эрнст оказался прав на её счёт; теперь даже я могла сказать, что тренировали её наспех и без особых изысков, и к поимке она соответственно готова никак не была. Я сама лично знала, как тренировали наших агентов: те были способны выдержать сильнейшую боль и не вымолвить ни слова. Однако в большинстве случаев и до пыток не доходило; как только немецкий агент понимал, что он скомпрометирован, он раскусывал свою капсулу с ядом, долго не раздумывая. Рейка же умирать совсем даже не была готова, но более того, не готова была идти на мучения в руках своих дознавателей в попытке сохранить секреты своих командиров.

— Я тебе верю, — сказал Эрнст уже более спокойным тоном. — Теперь вот что скажи. Кто тебе отдал сегодняшний приказ?

— Центр, полагаю.

— Это я и без тебя знаю. Кто именно в Центре?

— Не знаю, клянусь вам! Я просто обычный агент, я даже не принадлежу ни к одной активной ячейке! Нас и тренировали по-другому, по ускоренной программе. Я только знаю, что все приказы приходят сверху, из Центра.

— Хорошо. Кто снабжает ваш Центр информацией из Германии? Это была спонтанная операция, никто не знал, что я здесь появлюсь. У вас что, есть агенты в составе РСХА?

— Не знаю… Нет, думаю, что нет… Я только слышала от тех, кто нас обучал, что зачастую они полагаются на информацию от обычных немцев, например, из Сопротивления…

— Ты что, не слышала, что я только что сказал? — Эрнст снова повысил голос. — Никто не знал, что я буду здесь, кроме… Сукин сын!!!

— Что? — Отто мигом подступил ближе. — Что случилось?

— Ничего. Убери её отсюда, она всё равно ничего не знает.

— Какие распоряжения будут для гестапо?

Эрнст повернулся к девушке.

— Хочешь болтаться на верёвке за шпионаж через пару часов или лучше на нас начнёшь работать?

— На вас! Конечно, на вас! Я всё сделаю, как вы скажете, обещаю!

— Вот и умничка.

Отто уже развязывал руки Рейки, улыбаясь своему другу. Как только он вывел её из номера, я подошла к моему весьма обеспокоенному возлюбленному.

— Кто знал о поездке?

— Шелленберг. Он один знал, куда именно я еду.

— Может, он ещё кому-то сказал, — предположила я. Несмотря на всю их ненависть друг к другу, я сильно сомневалась, что мой бывший начальник мог зайти так далеко, чтобы пойти на убийство своего нынешнего шефа. — Он бы этого не сделал…

— Мы сделали. С Гейдрихом, — тихо напомнил мне Эрнст. — И нет, не мог он никому сказать. Эта тренировочная база — объект строго секретный, и я дал ему особые указания держать в секрете пункт моего назначения. Единственная причина, по которой я вообще ему сообщил, где меня искать, так это потому что он шеф внешней разведки, и я должен быть с ним в постоянном контакте, дабы не упустить какую-нибудь срочную важную информацию.

Как только вернулся Отто, мы поведали ему свои мысли касательно теории с Шелленбергом и, к моему удивлению, он сразу же принял сторону Эрнста.

— А это очень даже логично. Кто ещё кроме него мог бы незаметно послать коротенькое сообщение своим контактам в Британии прямиком из радио комнаты РСХА? Никто бы в жизни не догадался.

— Постой, я понимаю, что он не сильно любит Эрнста, но это же не повод организовывать на него покушение, — заметила я.

— Ты хотела смерти Гейдриха именно поэтому, — пожал плечом Эрнст.

— Да перестанешь ты со своим Гейдрихом? Он был виновен в смерти моего брата! Ты виновен в смерти брата Шелленберга? Или, может, ты с его женой переспал? Потому что, уж извини, но для убийства нужен мотив поважнее, чем простая человеческая неприязнь.

— А Аннализа права. — Отто ухмыльнулся Эрнсту. — А может ты и вправду переспал с его женой? Ну знаешь, напился однажды и даже не вспомнил на следующий день. А он затаил обиду?

Эрнст состроил лицо в ответ на шутку Отто. Даже я не удержалась и рассмеялась. Но затем шеф РСХА произнёс фразу, от которой мы все враз посерьёзнели:

— А что, если у него действительно есть вполне веский мотив, а мы об этом не знаем?

В комнате повисла тяжёлая пауза.

После того, как мы закончили наш ужин в ресторане отеля, в котором мы остановились, Отто пожелал нам доброй ночи и направился в свою комнату, находящуюся по соседству с нашей. Когда мы зашли к себе, Эрнст пошёл налить нам виски, щедро разбавив мой льдом и содовой, потому что только так я могла его пить. Я уселась на постель, и он чокнулся своим бокалом о мой, одной рукой расстёгивая свой китель.

— Это уже второй раз, как ты спасаешь мне жизнь. — Улыбнулся он и небрежно бросил китель на стул, где несколькими часами ранее сидела Рейка.

— И я всё равно тебе ещё должна осталась за все те разы, что ты спас мою. — Улыбнулась я в ответ. — Как она тебя всё-таки нашла?

— Отто сказал, что она следила за местным зданием РСХА после того, как получила послание, и оттуда проследовала за мной в бар. К тому же это такой маленький город, здесь все друг у друга на виду.

Он отпил немного из своего бокала и вплотную приблизился ко мне. Мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в глаза моего одомашненного зверя. «Не такого уж одомашненного, судя по тому, как он вёл себя с той бедной девушкой», — заметила про себя я.

— Ты ведь ничего бы не сделал той венгерке, если бы она отказалась говорить?

Он как-то странно на меня посмотрел и ухмыльнулся.

— Зависит от ситуации.

— Зависит от ситуации? — переспросила я, следя за тем, как он ставит свой напиток на прикроватный столик и развязывает галстук.

— В основном их убеждает говорить один только мой вид и тон голоса. Но если они начинают упрямиться… — он оглядел галстук у себя в руках и перевёл взгляд на меня. — То я принимаю другие меры.

В полумраке комнаты его глаза казались почти чёрными, а иссечённая шрамами левая сторона его лица вместе с его ухмылкой делала его пугающе похожим на одного из дантовских демонов, завораживающе прекрасных в своей жестокости и упоительно смертоносных. Мне вдруг вспомнилось, как маленькой девочкой я всегда разглядывала картины ада вместо ликов святых в церквях, по какой-то необъяснимой причине находя их куда более увлекательными. И вот теперь один из этих демонов стоял передо мной в полный рост.

— А если бы я попыталась тебя убить? — спросила я, позволив ему взять нетронутый бокал из моих рук. — Ты бы стал меня пытать, если бы я отказалась говорить?

— Определённо. — Эрнст опустил колено рядом со мной на кровать и слегка надавил на мои плечи, пока я не оказалась лежащей на постели.

— А я бы тебе всё равно ничего не сказала.

Я попыталась выскользнуть из его рук ближе к спинке кровати, но он тут же двинулся следом за мной и уселся сверху, полностью лишив меня возможности двигаться.

— Слезь с меня, ты тяжёлый! — Я шутливо попыталась сдвинуть его с себя, хоть и понимала, насколько это было бесполезной затеей.

— Что, некуда тебе теперь деваться? — Эрнст поймал меня за руки и вдруг обмотал мои запястья галстуком и завёл их мне за голову, привязывая их к спинке кровати.

— Ты чего делаешь? — начала я было протестовать, но было уже поздно.

— Собираюсь тебя пытать, как и обещал, — невозмутимо отозвался мой австрийский дознаватель, стоя надо мной на коленях и неспешно вынимая запонки из рукавов. — Не надо было меня дразнить, сладкая моя.

Я знала конечно, что он всего лишь играл со мной, но тот факт, что я не могла двигать руками, мне всё же не давал покоя.

— Эрнст, я серьёзно, развяжи меня.

В ответ он только медленно покачал головой и положил запонки на столик рядом с нашими бокалами.

— Ну уж нет. Привязанная ты мне больше нравишься. И почему я раньше этого никогда не пробовал?

Он разглядывал меня как кот, только что поймавший мышь и вогнавший свои длинные когти в её тоненький хвост, решая, что дальше делать со своей добычей. У меня невольно участился пульс под его пристальным взглядом.

— С чего бы нам начать? — он оглядел меня сверху вниз и протянул руку к пуговицам на простой белой форменной блузке, что была на мне надета. Не торопясь, он расстегнул их одну за другой, вытянул блузку у меня из-под юбки и расстегнул её до конца. Я едва заметно вздрогнула, когда его пальцы коснулись голой кожи на животе. — Уже лучше. Но ещё не совсем.

Эрнст приподнялся и с прежней неспешностью расстегнул мой ремень и стянул с меня юбку. Я в ожидании следила за его дальнейшими действиями. Он всегда был так нетерпелив раздеть меня поскорее при первой же возможности, но сегодня он похоже решил поиграть со мной сначала.

— Ну вот, это мне уже больше нравится. — Он с удовлетворением кивнул, осмотрев моё полуголое тело и снова уселся на меня сверху. — Так что ты там говорила? Хвасталась, что ничего бы мне не сказала? Вот сейчас и посмотрим, как быстро я смогу заставить тебя передумать.

Эрнст просунул палец под моё бюстье и потянул его наверх, обнажая мою грудь. Он ухмыльнулся, с удовлетворением заметив, как быстро затвердели мои соски, стоило ему едва меня коснуться. Не знаю, как ему удалось так натренировать моё тело отзываться на малейшее его прикосновение, но сам он сейчас с удовольствием наблюдал за результатом, в то время как я облизывала вдруг пересохшие губы и с блестящими от волнения глазами ждала, чего он решит дальше со мной делать.

Он даже ещё ни разу меня не поцеловал; я невольно сглотнула, думая, какой же властью он надо мной обладал, если мог довести меня до голодного безумия почти совсем невинными прикосновениями. Австриец тем временем переместил руку ниже мне на живот, слегка царапая ногтями нежную кожу над самой линией трусиков. Я резко втянула воздух и задержала дыхание от сладких мурашек, щекочущих каждый нерв в теле.

— Я знаю, чего ты хочешь. — Он снова ухмыльнулся, сел рядом со мной и провёл кончиками пальцев по моему бедру. — Только я с тобой ещё даже не начал. Это будет долгая ночь, сладкая моя.

Я в нетерпении ждала, когда он снимет с меня нижнее бельё вместе с поясом и чулками, пока он проделывал это всё так же нарочито медленно. Только он и теперь даже и не подумал тронуть меня там, где я больше всего хотела, и вместо этого улёгся на меня сверху, всё ещё почти полностью одетый, и начал снова меня дразнить, только уже не пальцами, а губами и языком.

Сказать, что Эрнст был хорошим любовником, было ничего не сказать. Он не только знал, где и как именно меня коснуться, чтобы заставить дрожать в возбуждении под его искусными руками, но делал это всё одновременно, с горячими губами на моей шее, одной рукой на моём бедре, а другой на моей груди, уже сильнее сжимая мой сосок между пальцами до сладкой боли в груди. Я не сдержала стона, когда Эрнст, убрав пальцы, накрыл его губами и слегка сжал зубы, лишая меня последней возможности думать о чём бы то ни было, кроме него самого и его сладких пыток.

Не в силах больше терпеть, я просунула ногу между его бёдер, пытаясь заставить его наконец раздеться и заняться со мной любовью. Я чувствовала, насколько он был возбуждён, но тем не менее он всё равно отвёл мою ногу в сторону и прижал её рукой к кровати, чтобы я не тёрлась бедром там, где не надо.

— Ну уж нет, красавица моя. Этого тебе придётся подождать.

— Ненавижу тебя.

— Правда? — Он раздвинул мне ноги и, слегка сощурив свои тёмные глаза, наконец провёл пальцами там, где я так хотела. — А так и не скажешь.

— Эрнст, пожалуйста… — Мой голос прозвучал почти умоляюще, когда я прижалась к его руке насколько позволяли мои связанные запястья.

— Пожалуйста что? — невинно поинтересовался он, играя со мной с той же убийственной нерасторопностью, медленно но верно сводя меня с ума. «Пытки» было весьма правильным словом, когда он описывал то, что будет делать со мной.

— Я хочу тебя… — выдохнула я, закрывая глаза и чувствуя, как стыд окрашивал щёки лёгким румянцем от тех слов, что он заставил меня проговорить. Только мне в тот момент было уже всё равно; я бы ещё и не такое сказала, только чтобы он перестал меня терзать.

— Мм, хоть мне и нравится предложение в целом, нам тем не менее придётся вернуться к нему чуть позже. Как я тебя предупреждал ранее, это будет очень долгая ночь, и я с тобой ещё не скоро закончу.

— Эрнст! — возмутилась было я, но тут он скользнул пальцами внутрь, и все мои невысказанные возмущённые речи превратились в едва сдерживаемые стоны.

— Нравится тебе? — Он лёг рядом со мной, прижимаясь бёдрами к моему бедру. Его рубашка и даже шерстяные галифе казались прохладными на моей горящей коже. — Знаю, что нравится. Тебе сегодня так хорошо будет, как никогда ещё не было, обещаю.

Я и не сомневалась. Я лежала с закрытыми глазами, постепенно растворяясь в знакомом онемении, охватывающем всё тело клеточка за клеточкой, и нарастающем тянущем жаре внизу живота, когда он начал двигать рукой быстрее и быстрее. Я двигалась навстречу его пальцам и с готовностью приоткрыла губы, когда он накрыл мой рот своим, почти доводя меня до исступления. Но когда я уже готова была закричать его имя, он вдруг убрал руку в самый ответственный момент.

Я резко распахнула глаза и даже задохнулась от возмущения, но он закрыл мне рот очередным поцелуем, так и не дав ничего сказать.

— А ты мне не поверила, когда я сказал, что буду пытать тебя, да? — ухмыляющийся австриец уселся на край кровати, расстёгивая пуговицы на рубашке под моим испепеляющим взглядом.

— Это уже просто жестоко! — крикнула я на него.

— Зато ты теперь поймёшь наконец, как я себя чувствовал в твоём обществе всё это время. — Он сбросил рубашку и сапоги, но галифе так и не снял. — Каково, думаешь, мне было ходить всё время, думая, что у меня сейчас все пуговицы на штанах отлетят? Каково, думаешь, мне было сидеть на всех этих собраниях и пытаться сосредоточиться на том, что мне докладывали, а не представлять себе, где и как бы я тебя трахал в этом чёртовом кабинете?

Я не сдержалась и захихикала отчасти над его наигранно рассерженным видом, а отчасти потому, что он впервые сознался в чём-то подобном. Но всё моё веселье быстро прошло, стоило ему снова положить руку мне между ног, напоминая, кто сегодня был главным, и что пришло моё время расплаты за все его предыдущие «страдания».

— Но это нечестно, — заныла я, когда он снова начал меня мучить, теперь уже заранее зная, что он снова остановится в самый важный момент и оставит меня неудовлетворённой и отчаянно жаждущей большего. — Я же всё-таки в конце концов тебе сдалась.

— Что-то я это по-другому помню, как то я сам к тебе пришёл, когда больше сил терпеть не было, пусть и храбрость моя вся была от огромного количества бренди. Если бы не это, ты бы до сих пор ходила и дразнила меня, как раньше.

— Хочешь сказать, если бы ты тогда не напился, то не пришёл бы ко мне?

— Нет, конечно. Будь я трезвым, ты бы ни за что не позволила мне этого сделать, а я бы ушёл, как только ты указала бы мне на дверь. Знаешь ли, мне вообще-то никогда раньше не приходилось женщин ни к чему принуждать, сами обо всём просили, пока не появилась тут одна еврейка, которая начала со мной в игры играть. — Он слегка прикусил мою губу и плотно прижал палец к самой чувствительной точке на моём теле. — Но теперь она моя, и я могу делать с ней всё, что захочу и так долго, как захочу.

Я резко выдохнула и закрыла глаза, как только он снова ускорил свои движения. Вскоре я потеряла счёт тому, сколько раз он доводил меня до сумасшествия своими изощрёнными пытками, пока не увидела, как он сам уже начал трогать себя сквозь галифе, так и не отнимая руки от меня. Я вздохнула с облегчением, зная, что долго он так не протянет.

Я в нетерпении следила за тем, как он избавлялся от ненужной одежды, но вместо того, чтобы лечь сверху, как я того ожидала, он как-то совсем нехорошо мне ухмыльнулся, поднял мои ноги себе на плечи и вошёл в меня, резко и до конца. Я выгнула спину, и не сдержала крика от накрывшей меня с головой дикой волны удовольствия.

Когда он пообещал мне ранее, что мне будет так хорошо, как никогда раньше, он себя явно недооценил. Всё то время, когда он весьма несдержанно двигался внутри, превратилось в нескончаемый поток удовольствия, и я была даже рада, что он привязал меня заранее, иначе я бы точно расцарапала ему все плечи.

Он всё же освободил меня позже, когда ему вздумалось переместиться с кровати к стене, «как в наш почти что первый раз», а потом на стол, что было куда привычнее, чем кровать в нашем с ним случае, ввиду наших постоянных уединений у него в кабинете, пока у нас больше не осталось сил и мы не уснули среди смятых простыней.

Отто, в отличие от нас, выглядел весьма уставшим на следующее утро, и на вопрос Эрнста только закатил глаза и сказал, что скорее застрелится, чем ещё раз займёт номер с нами по соседству. Но уже в самолёте наше весёлое настроение быстро сменилось озабоченным видом, когда мы вспомнили, что в Берлине нас ждал Шелленберг, который вполне возможно едва не преуспел в покушении на своего шефа.