Вдова военного преступника

Глава 4

Первой реакцией Эрнста, когда я пересказала ему мой весьма странный разговор с шефом внешней разведки, было развернуть машину, вернуться в РСХА и «пристрелить наглого сукина сына как собаку». Но бокал бренди в близлежащем кафе, куда я его уговорила зайти, немного успокоил импульсивного австрийца, и он решил вместо расстрела пойти сначала обсудить вопрос со своим лучшим другом, Отто.

Когда тот не был занят со своей тренировочной базой, Отто останавливался в довольно недешёвых апартаментах в центре Берлина — щедрый подарок от РСХА за верную службу (а вернее от его шефа). Как только мы остановились на его этаже, Эрнст начал долбить в тяжёлую дубовую дверь с такой силой, что Отто распахнул её с пистолетом в руке и ругаясь на чём свет стоит, как только австрийцы умели. Однако, как только он увидел, что на пороге стоял никто иной как его друг, «самый опасный человек в Европе» немедленно опустил оружие, просиял в ослепительной улыбке и по-медвежьи стиснул Эрнста в объятиях.

— Эрнст! Вот так сюрприз! Ну, проходи же, мне как раз только что доставили целый ящик «Дом Периньона» из Франции! — Отто наконец заметил меня за широкой спиной Эрнста. — Здравствуй, Аннализа! Теперь сюрприз стал ещё приятнее! Знаешь, ты сегодня ну просто исключительно хороша собой!

После этой фразы он тут же получил увесистый подзатыльник от своего друга.

— Ай! Это ещё за что?

— Смотри, с чьими девушками заигрываешь.

— Ни с кем я не заигрывал. Просто стараюсь быть вежливым и галантным.

— Да ты даже не знаешь, что эти слова означают.

— К твоему сведению, я отношусь к древней австрийской аристократии.

— Польской, ты хотел сказать? — Эрнст премило улыбнулся, скептически приподняв бровь, явно намекая на отцовскую линию семьи Скорцени.

— А у самого-то матушка откуда? — Отто не растерялся и сощурил глаза в ответ. — Из Венгрии, если я не ошибаюсь, чистокровный ты наш? Да и фамилия у неё девичья была какая-то интересная, Эдварди… Может, ты у нас ещё и француз?

Я не удержалась и расхохоталась. Никто в целом РСХА не мог сравниться в колоритности с этой парочкой, особенно когда они начинали свои шутливые перебранки.

— Оставь моё генеалогическое дерево в покое и пошли-ка прогуляемся лучше.

— Я что, чую какой-то заговор? — Отто наигранно повёл носом при виде серьёзного лица Эрнста.

— Ты и представления не имеешь. Давай, собирайся. У тебя ровно две минуты. Мы будем ждать тебя внизу у машины.

— Буду там через полторы.

Отто Скорцени действительно вышел к нам навстречу ровно через полторы минуты; Эрнст, нарочно бросив взгляд на свои наручные часы, одобрительно ухмыльнулся невероятно пунктуальному диверсанту. Мы остановились у небольшой площади неподалёку — по настоянию Отто — и нашли свободную скамью на открытом, хорошо просматриваемом месте, где никто не смог бы к нам приблизиться незамеченным.

— На, возьми сигарету и прикрывай рот, когда говоришь, делай вид, что затягиваешься, — Эрнст протянул Отто свой портсигар и сам вынул оттуда одну. — Аннализа, постарайся тоже говорить с рукой у рта. Если люди Мюллера или Шелленберга действительно за нами следят, они не смогут прочитать, что мы говорим, по губам.

— Что, всё настолько серьёзно? — Отто удивлённо вскинул брови, затягиваясь.

— О да. Шелленберг сегодня говорил с Аннализой и сообщил ей, что Мюллер на меня копает.

— Чего копает?

— Инкриминирующую информацию, что же ещё?

— Как что, например? Злоупотребление алкоголем, чрезмерное употребление ненормативной лексики в адрес подчинённых и аморальные отношения с секретарским составом? — фыркнул Отто.

— Нет. Переговоры с союзниками.

Рука Отто замерла вместе с сигаретой в воздухе, так и не достигнув рта.

— Что?

— Ты меня слышал.

— Ты что, правда ведёшь переговоры с врагом?

— Нет, конечно!

— Тогда почему он тебя в этом подозревает?

— Вот и я себе в течение последнего часа этот вопрос задаю. Но это даже не самое главное; что гораздо более любопытно, так это зачем этому хлюпику, именующему себя шефом разведки, предупреждать Аннализу о расследовании Мюллера? — Эрнст выдохнул облачко сизого дыма и сощурился на что-то вдали.

— Потому что они раньше были на дружеской ноге? — предположил Отто.

— Нет. У таких, как Шелленберг, друзей не бывает, только люди, которых они могут использовать в своих корыстных целях. Он передал эту информацию Аннализе зная, что она мне всё расскажет. Но вот зачем он это сделал? Зачем ему предупреждать меня через неё о Мюллере?

— Он не мог больше отрицать свои к тебе чувства и осознал наконец, что всё это время был тайно в тебя влюблён? — проговорил Отто с самым что ни на есть серьёзным выражением лица.

— Чего?! — Эрнст чуть не выронил сигарету, а я рассмеялась.

— А что? Ты, между прочим, очень даже привлекательный мужчина.

— Ну-ка отсядь от меня на другой конец скамейки, будь добр! Что-то мне кажется, что ты слишком много времени проводишь со своими диверсантами у себя в горах, и меня начинают терзать определённые сомнения по поводу того, чем вы там занимаетесь, если ты о таких вещах заговорил!

Отто сбросил наконец пресерьёзную маску и, смеясь, поднял обе руки вверх.

— Эй, я бы попросил с твоими грязными намёками! Я же просто шучу. Не знаю я, что тебе ответить, ты же у нас голова, а я так, приказы твои выполняю и всего-то. Прикажи мне его прибить, этого хлюпика, и я с радостью это сделаю. Но вот помочь тебе понять его логику…

Отто извиняющееся покачал головой и пожал плечами.

И тут неожиданная мысль возникла у меня в голове.

— Подождите-ка, я помню, как он однажды меня учил, что лучшая защита — это нападение.

— Что? — оба мужчины повернулись ко мне, в то время как я пыталась уловить, что же такого важного было в тех его словах.

— Лучшая защита — это нападение. Это одна из его излюбленных тактик, я помню это с тех времён, когда работала с ним, — продолжила рассуждать я. — Это означает, что если ты что-то задумал, то напасть первым, чтобы отклонить от себя подозрения, это самое верное дело. Он рассказал мне о расследовании Мюллера не потому, что хотел предупредить нас, а потому…

— …потому что хотел сосредоточить наше внимание на несуществующей угрозе! — закончил мою мысль Эрнст. — Ну конечно! Шелленберг хочет, чтобы мы думали, что находимся под постоянным наблюдением, отвлекая нас таким образом от того, что происходит на самом деле.

— О чём вы таком говорите? Я ничего не понимаю, — Отто уже устал крутить головой от меня к Эрнсту и обратно.

— Шелленберг хочет, чтобы я думал, что нахожусь под наблюдением из-за моих якобы переговоров с врагом, когда на самом деле…

— …это он ведёт эти самые переговоры! — закончили мы в один голос.

— Вы что, серьёзно? — Отто, похоже, был искренне удивлён такому повороту.

— Это единственное логическое объяснение. — пожал плечами Эрнст. — Этот прохвост знает, что я терпеть его не могу и постоянно слежу за тем, что он делает. Вот он и решил объединить усилия с Мюллером и запугать меня через Аннализу, чтобы преспокойно продолжать вести переговоры, пока я буду бояться и шаг ступить, пытаясь понять, что же я такого сделал, что меня подозревают в измене. И, думается мне, это и был мотив его неудавшегося покушения в протекторате, который мы никак не могли разгадать. А когда тот его план не сработал, он решил придумать этот новый.

— Вот сукин же сын! — Отто наконец всё понял. — Что будешь делать? В открытую его во всём обвинишь и прижмёшь к стенке?

— Нет, всё равно же выкрутится, змеёныш. — Нехорошая ухмылка заиграла на лице у Эрнста. — А что, двое вполне могут играть в эту игру. Пусть пока думает, что я ни о чём не догадываюсь, а затем сцапаю его за горло, когда у меня все карты будут на руках. С поличным.

— Да ты интриган! — Отто даже не пытался скрыть своего энтузиазма, предчувствуя новое задание. — Какие будут указания, обергруппенфюрер?

— Найди мне женщину, агента, которая будет верна нам лично, желательно шведку, только смотри, чтобы страшненькая была и в глаза не бросалась. Сможешь?

— Да смочь-то смогу, но должен заметить, странные у тебя несколько вкусы…

— Брось уже свои шуточки, я тут о серьёзных вещах говорю. Скорее всего Шелленберг ведёт эти самые переговоры на нейтральной территории — в Швейцарии, это самый очевидный выбор — потому как он всё же не дурак и не захочет инкриминировать себя у себя же дома. Скажи этой женщине, чтобы следовала за ним, как тень и глаз с него не спускала, пока он ещё тут, в Берлине. А как только он решит «съездить отдохнуть на пару дней» в Швейцарию, я сразу же дам тебе знать. И думается мне, что ждать он нас долго не заставит…

У Эрнста было одно отличительное качество: если кто-то имел глупость перейти ему дорогу, он никогда не оставался в долгу. Вот и сейчас, председательствуя за большим круглым столом с Мюллером и Полем — человеком, отвечающим за концентрационные лагеря — вместо того, чтобы слушать их доклады, он безотрывно буравил взглядом сидящего напротив него шефа внешней разведки Шелленберга, который изо всех сил старался избежать этого самого тяжёлого взгляда.

Будучи приглашённой стенографисткой, я сидела у окна со своим блокнотом и время от времени переводила взгляд от Шелленберга, всё более неуютно ёрзающего на своём стуле, к Эрнсту, чья ухмылка становилась всё более широкой, словно тот чуял дискомфорт подчинённого.

— Герр обергруппенфюрер? — шеф Бюро Экономического Управления Освальд Поль осторожно позвал Эрнста, который, похоже, не только пропустил мимо ушей весь его доклад, но ещё и последовавший за ним вопрос в отношении «одалживания» части лагерных заключённых для работы на местных фабриках по вооружению.

Шеф РСХА наконец перестал пытать Шелленберга игрой в гляделки и лениво повернул голову в сторону Поля.

— Что?

— Я просто хотел узнать ваше мнение по данному вопросу…

— Моё мнение заключается в том, что если кому-то нужны работники, то я с удовольствием одолжу им пару человек из своего личного состава. — Австриец откинулся на спинку стула, заметив, как Шелленберг резко вскинул голову от своих бумаг. — Некоторым из них полезно было бы приобщиться к физическому труду, а то без регулярных упражнений они энергию свою не в то русло начинают направлять.

Поль и шеф гестапо Мюллер обменялись быстрыми взглядами. Вальтер Шелленберг потерял-таки своё обычное хладнокровие и нервно сглотнул.

— Простите, герр обергруппенфюрер, — начал он с плохо скрытым раздражением в голосе. Эрнст был единственным человеком, который умел без труда вывести его из себя, и от этого Шелленберг ещё больше его ненавидел. — Но я не понимаю ваших намёков.

— А кто сказал, что я вас имел в виду? — Эрнст вскинул бровь, протянул руку к столу, поднял свою чашку из тонкого фарфора и отпил немного кофе. С такой же нарочитой неторопливостью он выбрал бисквит с икрой с серебряного подноса, стоящего перед ним, и начал смаковать свой завтрак, не отрывая глаз от шефа разведки. — Или у вас есть причины так дёргаться от каждого моего слова?

— У меня совершенно нет никаких причин, герр обергруппенфюрер. Поэтому-то я и не понимаю всех этих постоянных обвинений с вашей стороны. — В его голосе прозвучала почти что искренняя обида.

— Обвинений? — Эрнст рассмеялся. — Нет, дружочек мой. Если бы я хотел предьявить вам какие-либо «обвинения», то разговаривали бы мы сейчас в «офисе» группенфюрера Мюллера, в подвале. Понимаете, о чём я?

Сам Мюллер тоже неловко заёрзал в своём кресле, явно не имея никакого желания оказаться вовлечённым в перебранку между шефом РСХА и шефом внешней разведки; судя по его быстро отведённым глазам, идея строить заговоры против австрийца вместе с Шелленбергом ему теперь не казалась такой уж привлекательной.

Поняв, что придётся отверчиваться самому, Шелленберг решил играть роль обиженной жертвы до конца, и выпрямился на своём стуле.

— Если вы хотите что-то мне сказать, герр обергруппенфюрер, то я бы предпочёл услышать это как есть. Потому как бросать против меня завуалированные намёки в присутствии других я нахожу просто безвкусным.

Эрнст громко расхохотался.

— Безвкусным? Как вы сами повторяете на каждом углу, дорогой мой Шелленберг, я — австриец. Как простому народу, плевать нам на ваше прусское «безвкусно» с высокой колокольни.

— Я прошу прощения, герр обергруппенфюрер, но я не собираюсь сидеть здесь и служить мишенью для ваших совершенно необоснованных атак! Прошу вас освободить меня от присутствия на данном собрании.

— Да идите себе, никто вас не держит.

Едва ли не хихикающий шеф РСХА проследил взглядом за тем, как Шелленберг салютовал присутствующим в зале и с видом оскорблённой невинности чуть ли не бросился вон за дверь. После этого Эрнст сладко потянулся, закинул руки за голову, переплетя пальцы, и остался в этой расслабленной позе, явно довольный собой.

— Ничто так не поднимает настроение с утра, как хорошая шутка, а, господа? Так на чём мы остановились? Рабочая сила? Один из ваших будущих работников только что сбежал, Освальд, уж придётся вам ловить его самому. Зато сколько в нём энергии, он двадцати евреев стоит, клянусь вам! От вас только требуется эту его энергию, что он тратит на все свои конспирации, приложить к чему-то более конструктивному.

Всё ещё смеясь, Эрнст взял второй бисквит с подноса и подмигнул мне. Мюллер наконец решился поднять на него глаза.

— Герр обергруппенфюрер, вы хотите, чтобы я… Занялся чем-то конкретным…в отношении оберфюрера Шелленберга?

— Вы же не подразумеваете под «чем-то конкретным» расследование? — Эрнст изобразил на лице наигранное изумление. — Или вы что, и вправду намекаете, что мне стоит его в чём-то подозревать?

— Нет, герр обергруппенфюрер. Я только заключил это из ваших слов…

— Моих слов? — Эрнст нехорошо сощурил глаза на шефа гестапо, но ровно через секунду гнев в его глазах сменился на загадочную улыбку. «Понимай, как хочешь. Может, я и знаю что-то о ваших делах, а может и нет. Только вот в любом случае спать ты спокойно с сегодняшнего дня не будешь». — Меня просто забавляет издеваться над парнишкой, всего-то.

Отто Скорцени не зря хвастался званием самого верного друга Эрнста и самого ревностного его подчинённого. Всё, что от самого Эрнста требовалось, так это поставить задачу и преспокойно заниматься своими делами, зная, что его верный Отто через огонь и воду пройдёт, но приказ выполнит. Вот и на этот раз сияющий от уха до уха диверсант возник в дверях приёмной с таинственным свёртком под мышкой.

— Привет, красавица, — поприветствовал он меня дружеским подмигиванием. — Шеф занят?

— Отто, ты же знаешь, что для тебя он всегда свободен. Сейчас пойду скажу ему, что ты здесь.

Эрнст, как и ожидалось, сразу же отбросил в сторону документы над которыми работал, и пригласил нас обоих в свой кабинет, махнув Отто, чтобы тот закрыл за собой дверь.

— Это то, что я думаю? — он вытянул шею при виде свёртка Отто. — Отчёт?

— Ты меня недооцениваешь.

Диверсант с самодовольным видом продефилировал к столу своего шефа и выложил свёрток на стол с видом фокусника, демонстрирующего любимый трюк.

— Вуаля!

Я тоже приблизилась к столу и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока Эрнст разрывал плотно запечатанный конверт. Внутри оказались многочисленные снимки Вальтера Шелленберга, главы внешней разведки, пожимающего руки и беседующего с представителями одной из западных держав, судя по их одежде. Американцы, а я подозревала, что это были именно они по слишком уж расслабленным позам, которых не позволяли себе их британские союзники, были мне совершенно не знакомы, но и это было вполне легко объяснимо: даже если союзники действительно решились на переговоры с нами, вряд ли они захотели бы посылать представителей, которых будет проще простого узнать, чтобы не дай Бог не скомпрометировать себя перед другими.

— Ага. Так значит, советских партнёров на чай никто не позвал. — Эрнст ухмылялся ещё шире Отто. — Что позволяет нам заключить, что наш дружочек Шелленберг надеется на подписание мира только с западными державами, и скорее всего уже подначивает их на совместную борьбу против Красной Армии. Интересно было бы мнение американцев на этот счёт послушать. Ты, случаем, не записал их беседу?

— Ты это сейчас серьёзно?! — Отто посмотрел на своего друга, будто тот издевался над ним в самой неприличной манере. — Я ему палец даю, а он всю руку хочет оттяпать! Между прочим, к твоему сведению, я жизнью рисковал, свисая с крыши для этих твоих снимков, а охрана в том отеле была та ещё. А ему ещё и звука захотелось! Тебя послушать, так мне стоило туда вломиться и приказать им признания для тебя подписать!

— Прекратите истерику, гражданочка! Я же просто спросил.

— Кто это такой? Ты его знаешь? — я ткнула пальцем в одного из людей на фото, переключая внимание австрийцев на более насущные проблемы с очередной их словесной перебранки.

— Это правая рука Уильяма Донована, основателя Офиса стратегических служб, или ОСС, но не всем известный его протеже Аллен Даллес, а второй, Брайан Томас, который всегда самыми тёмными делишками занимается, — объяснил Эрнст.

— Значит, они были там неофициально, — заключила я.

— Конечно же, нет. Просто зондируют почву скорее всего, прямо под носом у собственного президента.

— Как такое возможно? — удивился Отто. — Думаешь, он правда не знает?

— Американское ОСС почти как наш SD-Ausland, только в отличие от нашей внешней разведки Донован о всех своих делах начальству не докладывает. Не забывай, что он — заправила с Уолл стрит, и у него достаточно денег и влияния, чтобы действовать автономно и в собственных интересах. ОСС — его новая любимая игрушка, и уж поверь, у него достаточно ресурсов, чтобы одна рука — это самое ОСС — делала одно, а вторая рука — президент и его аппарат — ничего при этом не подозревали. А вот зайдут переговоры в нужное для США русло, и он тут же побежит докладывать о своей «секретной миссии» начальству и будет выглядеть при этом не как махинатор, а как настоящий герой.

— Удобно, ничего не скажешь.

— Ещё как удобно, — согласился с Отто Эрнст, перелистывая фотографии. — Но хоть с американцами-то нам всё ясно, вопрос о том, кто санкционировал переговоры с нашей стороны, по-прежнему остаётся нерешённым. Фюрера удар бы хватил, если бы он только про это услышал, так кто же за всем этим стоит? Шелленберг сам по себе слишком уж маленькая рыбёшка, чтобы инициировать встречи на настолько высоком уровне…

— Никто не имеет достаточно власти, чтобы их инициировать, кроме самого фюрера. — Отто пожал плечами.

— Это верно. Но американцы всё же согласились на переговоры, а значит, вверились во власть кого-то, кому они доверяют. Или в ком видят возможного будущего лидера… Кого-то, кто стоит чуть ниже фюрера, но ровно настолько, чтобы вступить на его позицию в случае если…

Телефонный звонок внутренней линии прервал шефа РСХА. Он поднял трубку и замер на месте, слушая голос на другом конце провода. Отто и я обменялись взглядами, пока Эрнст говорил с кем-то приглушённым голосом. Повесив трубку, он повернулся к нам и тихо проговорил:

— На фюрера только что было совершено покушение. Никто не знает, выжил ли он…

То, что происходило в течение последующих нескольких дней, можно описать только одним словом — хаос. Главные заговорщики — Клаус фон Штауффенберг, его адъютант Вернер фон Хэфтен, генерал Фридрих Олбрихт и полковник Албрехт фон Квирнхайм — были расстреляны в ночь на двадцать первое июля, сразу после их неудавшегося покушения на фюрера. Бомба, которую фон Штауффенберг подложил под стол в конференц-зале, всё-таки взорвалась, но каким-то чудом крышка массивного стола сработала как своеобразный щит и спасла Гитлеру жизнь.

Как только по национальному радио было объявлено, что фюрер был жив и только едва ранен, я немедленно вспомнила слова Генриха о том, что заговорщикам никогда не преуспеть. Сопротивление Вермахта под руководством храброго фон Штауффенберга так и не смогло организовать государственный переворот из-за своей нерешительности, и многие из них в ту роковую ночь предпочли свести счёты с жизнью самостоятельно, чем быть с позором расстрелянными по приказу фюрера. Расследование заговора было поручено лично Эрнсту, отчего тот не покидал своего кабинета в течение нескольких дней. О Шелленберге и его переговорах пришлось на время забыть.

В первый более или менее спокойный вечер после крайне напряжённой недели Генрих работал над какими-то бумагами у нас дома, а я читала книгу, свернувшись калачиком на софе рядом с ним. Но и тут долгожданная тишина была нарушена громким стуком в дверь; на пороге оказалась Урсула.

— Макса только что арестовали, — пролепетала она дрожащим голосом. — Он сказал мне, когда его уводили, собирать Грету и немедленно уезжать из страны. Что мне делать?

Похоже было, что возмездие фюрера только набирало свою силу, и теперь коснулось наших ближайших друзей.

Мы едва ли не силой вливали в Урсулу неразбавленный виски, пытаясь унять её истерику, когда она рассказывала нам, плача навзрыд, как гестапо заковали её мужа в наручники, как будто тот был обычным уличным хулиганом.

— После стольких лет верной службы, — продолжала повторять она, промокая покрасневшие глаза платком Генриха. — Как они могли?… Хотя он тоже хорош, я же всё понимаю, ему надо было слушать меня, когда я говорила ему, чтобы он прекратил это с теми людьми! Что с ним теперь будет? Ведь можно что-то сделать? Ты ведь сможешь ему как-то помочь?

Она даже дыхание задержала, умоляюще глядя на Генриха, но тот только молча опустил глаза.

— Генрих? — Урсула прижала обе руки к груди, пытаясь совладать с собой от своей собственной догадки. — Они ведь его не расстреляют? Генрих, прошу тебя, ну скажи мне, что нет… Он ведь ничего не делал, так, на пару собраний сходил, и только-то…

— Урсула, у тебя есть кто-нибудь за границей? — спросил Генрих как можно мягче вместо ответа. Урсула об этом ещё не знала, но по закону фюрера о «кровной вине» все ближайшие родственники заговорщиков должны были разделить их участь, их жёны и дети в том числе.

— Нет, никого… — едва прошептала она и с трудом сглотнула, только сейчас осознавая всю тяжесть своего положения.

Я опустилась на колени перед ней и взяла Урсулы в свои. Видеть мою самую близкую подругу в таком состоянии было крайне болезненно, и я изо всех сил старалась придумать, что же можно было сделать, чтобы помочь Максу.

— Урсула, а почему бы тебе не взять Грету и не поехать в Цюрих? Остановиться ты можешь у моих родителей, они с радостью вас обеих приютят.

— Я никуда без Макса не поеду, — ответила она с железной решительностью в голосе.

— Обещаю тебе, с ним всё будет в порядке. Мы его вытащим.

Может, я и произнесла тогда самую большую ложь, но главной моей задачей было заставить её бежать, пока не стало слишком поздно. Согласно новой директиве, Урсулу бы послали в один из работных лагерей, а там она бы и недели не протянула, это я знала точно. Только не с её выхоленными руками, никогда не знавшими работы, и не с образом жизни, к которому она была привычна. А Грету, нашего маленького ангелочка с льняными кудряшками и личиком фарфоровой куколки, отдали ли бы на удочерение в одну из бездетных семей, чтобы новые родители воспитывали её в соответствии с идеалами национал-социализма, вдали от «губительного влияния» её родителей, оказавшимися врагами народа. Нет, этого я позволить не могла.

Я поднялась с пола и пошла за своей сумкой.

— Ты далеко? — Генрих нахмурился, проследовав за мной в коридор и заметив, как я взяла ключи от его машины со стола.

— Попробую помочь Максу, — шепнула я в ответ, так чтобы Урсула в гостиной меня не услышала.

— Я вывезу её и Грету из страны. Сама она не поедет.

Я кивнула и чмокнула его на прощание.

— Удачи.

— И тебе тоже.

Эрнст открыл дверь и тут же ухмыльнулся, увидев меня на своём пороге в такой поздний час.

— Что, так соскучилась, что не могла дождаться утра? — он игриво выгнул бровь, приглашая меня в дом.

— Слишком много о себе думаешь. Я здесь вообще-то по делу.

— Если по делу, то мой рабочие часы с девяти до пяти. А сейчас ты можешь либо подняться наверх, раздеться и ждать меня в моей очень удобной постели, или возвращайся завтра утром.

— Ты о чём-нибудь другом, кроме этой самой постели, хоть иногда думаешь?

Он поднял глаза к потолку, в притворной задумчивости потирая подбородок.

— Ммм, думаю, что скорее всего — нет. По крайней мере, как я могу думать о чём-то другом, когда ты стоишь передо мной в этом тоненьком платьице, и когда я знаю, что под ним скрывается, а когда я ещё и начинаю представлять, как сниму его с тебя, и…

— Эрнст! Одного из моих друзей только что арестовали!

Он обречённо простонал и закатил глаза.

— Ладно. Пошли в мой кабинет, расскажешь всё.

Эрнст сидел в своём кресле, слушая мой рассказ и время от времени сосредоточенно кивая. Когда я закончила, он объяснил, что ничего не сможет сделать до завтрашнего утра, пока не увидит дело, заведённое на Макса.

— Фюрер хочет всех до одного заговорщиков перевешать после случившегося. Но и его можно понять: я бы тоже взбесился, если бы кто под мой стол бомбу подложил. — Эрнст перевёл взгляд на миниатюрный бронзовый бюст Гитлера, стоящий у него на столе. — Я попробую что-нибудь сделать для твоего друга, но ему придётся исчезнуть на какое-то время, пока всё не уляжется.

Я перестала мерить комнату шагами, приблизилась к его столу и облокотилась на крышку.

— А что, если ему и вовсе из страны уехать? Генрих и так его жену и дочь вывозит сегодня ночью…

Эрнст погрузился в размышления на какое-то время, но затем покачал головой.

— Нет, не думаю, что это хорошая идея. Если, например, я его отправлю в какую-нибудь…ну, не знаю, командировку по делам внешней разведки, то это одно дело. Но если он просто возьмёт и решит бежать вместе с женой, то это сразу же станет его смертным приговором. Я-то наплету что-нибудь, вытащу его, объяснив это тем, что…скажем, инфильтровал он круги заговорщиков, потому как хотел выяснить, что было у них на уме. Ничего никому не докладывал, потому как не знал, кому верить, а кому нет, но вот записи дома хранил. Сам ему скажу, чего написать. Планировал их мне передать, скажем, в августе, когда больше информации поднаберёт, да не успел.

— Ну вы и махинатор, герр обергруппенфюрер!

— Ну что ты, просто обычный адвокат. — Эрнст лукаво мне подмигнул и вдруг щёлкнул пальцами. — И мне только что пришла в голову гениальнейшая идея, как использовать его в наших общих интересах!

— Каких ещё общих интересах?

— Ну как же? Именно сейчас наш добрый дружочек Шелленберг надеется, что все так поглощены неудавшимся государственным переворотом и подготовкой к Народному Суду, что он сможет незамеченным вернуться к своим тёмным делишкам с твоими американскими друзьями. А я тем временем пошлю этого твоего, как его зовут? Штерна?

Я кивнула, внимательно слушая.

— Пошлю этого твоего Штерна в Швейцарию вместе с твоим мужем — он же всё-таки Глава Департамента D, ответственного за шпионаж в американском секторе — под предлогом расследования подозрительной активности на территории страны, вовлекающей высокопоставленных представителей Соединённых Штатов. Шелленбергу придётся залечь на дно вместе с тем, кого он представляет на этих переговорах, а если он и тут не отступит, то я покажу ему кое-какие фотографии, для которых он не знал, что позирует, и мягко намекну, что если он не прекратит свои махинации, то эти самые фотографии окажутся на столе у фюрера.

Я не удержалась и фыркнула.

— План, конечно, хорош, только вот думается мне, что кому-то очень хочется отослать моего мужа по немного другим причинам, чем Шелленберг и его переговоры.

— Да как тебе такое в голову пришло? — Эрнст сделал театрально-огромные глаза, изобразив оскорблённую в лучших чувствах невинность. — Это чистой воды совпадение, клянусь тебе! Да разве я на подобную низость способен?

— Нельзя вам, адвокатам, верить, ну никак. А особенно тем, кто ещё и РСХА руководят!

— Какие незаслуженные обвинения! — На этот раз он даже руку к сердцу прижал. — И вот что я получаю в благодарность за самые благостные намерения! Быть подозреваемым в чём-то настолько подлом!

— Ну перестаньте уже, обергруппенфюрер Кальтенбруннер! Люди из Голливуда уже выехали, чтобы вручить вам ваш Оскар за лучшую мужскую роль!

Эрнст просиял в улыбке, отвесил театральный поклон и снова откинулся в кресле.

— Признаюсь, у меня ещё кое-какой мотив есть… Но выйдет из этого что или нет, я понятия не имею.

Я терпеливо ждала объяснения, но Эрнст только молча разглядывал ковёр под ногами, совершенно пряча от меня глаза за длинными тёмными ресницами.

— И если я окажусь прав, то нам удастся убедить рейхсфюрера встать на нашу сторону касательно остановки программы уничтожения.