Ведьмы в Драконьей Академии (СИ)

Глава 20. Ракутка

Взмах мощных кожистых крыльев — и очередной порыв ветра бьёт мне прямо в лицо. Дыхание перехватывает. Склоняюсь ниже, почти сливаясь с огромным, покрытым крупной чешуёй телом дракона.

Поняв, видимо, моё волнение, Модсогнир издаёт какое-то странное урчание. Плавной волной оно проходится по исполинского размера туше и переходит на моё тело. Напряжённые от ужаса мышцы, которые вполне по своей твёрдости могли посоревноваться с драконьими мускулами, начинают расслабляться, постепенно и небольшими импульсами. Это похоже на то, как бросают камешек в воду: от него тут же отходят всё увеличивающиеся круги воды, пока он, наконец, не окажется полностью поглощённым этой прохладной глубиной. Едва слышно шепчу "спасибо" и по повторному, уже куда более довольному урчанию понимаю, что меня услышали.

Знаете, если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что меня покатает настоящий дракон, то я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Но сейчас, изо всех сил вцепившись в массивные, длинные шипы, которые как скалы пробиваются из спины моей обратившейся пары, последнее, чего мне хочется — хохотать и веселиться. Ибо когда ты на высоте несколько сот метров паришь верхом на живой, летающей махине, то в голове у тебя бьётся лишь одна-единственная мысль: "Хоспади, хоть бы не навернуться!"

Нет, я, конечно, не сомневалась в способностях своего женишка и точно знала: если что — поймает, но, чёрт побери, как же ж это всё-таки страшно! На карете добираться тоже не айс, но там хотя бы не приходится цепляться каждой частью своего тщедушного тельца (и даже теми частями, за которыми способностей к цеплянию до этого замечено не было) за весь пол из опасения совершить парочку кульбитов в воздухе!

Модсогнир плавно планирует вниз, и моё сердце ухает в том же направлении. Прижимаюсь ещё ближе к одному из самых больших шипов.

Слава богу, здесь хотя бы не холодно — кровь животной ипостаси драконов на несколько градусов горячее, чем кровь их человеческих тел, что создаёт удачный баланс с низкой температурой воздуха на высоте.

Как я вообще оказалась парящей над землёй-матушкой верхом на своём наречённом?

Нет, я здесь не потому что своей непримиримостью окончательно доконала мужика, и он, послав в Гиену Огненную концепцию добровольного согласия и прочие цивилизованные понятия, решил утащить меня в свою пещеру. У Модсогнира, вообще-то, в принципе не было пещеры, если уж на то пошло.

Я тут, потому как полёт на драконе — это единственный быстрый способ добраться до нужного нам места. А именно — до треклятой и, как оказалось, не существующей деревни.

Рассказываю по порядку.

В первые минуты после сказанного Лолитой, я стояла в абсолютнейшем ступоре. Шарики в моём мозге начали расходиться с роликами, рождая одну очень любопытную вещь — осознание всего случившегося. Одно за другим принялись вспыхивать воспоминания, и картинка постепенно сложилась в ужасающее понимание: все жители той деревни на самом деле были мертвецами.

Та милая торговка-ликантропка, продавшая нам нашу уже давно вышедшую из моды одежду и обувь. Та градоправительница, прилетевшая непонятно откуда и улетевшая в никуда. Те старые, потёртые свитки из местной библиотеки, информация в которых, как мы впоследствии поняли, устарела на добрую пару сотен лет. Тот случай с каретой, когда она сломалась аккурат в тот момент, когда мы покинули пределы леса. Странное поведение жителей, и, наконец, Парон Скотт. Начальник местного отделения стражей, активно выставлявший нас вон и велевший не возвращаться больше обратно… Сначала мы с сестрой восприняли это в штыки, посчитали его всего лишь глупым, неотёсанным, деревенским грубияном. Однако на самом деле глупыми и неотёсанными были мы.

Это мы сразу ухнули в сладкие фантазии о построении собственной бизнес-империи, не потрудившись даже осмотреться. Проявить внимание. Настороженность. Может, если бы мы хотя бы попытались вывести Скотта на разговор, узнать о причинах его якобы неприязни, то всего этого не произошло бы с нами?

Не знаю…

С другой стороны, мне легко судить об этом сейчас, когда я, проучившись в Академии уже несколько месяцев и имея достаточный набор знаний, понимаю, что василиск, как оборотень, человеческий мозг которого не подвержен обширному разрушению и хорошо сохраняется даже после смерти, пытался таким странным образом донести до нас то, что сохранило его уже мёртвое сознание.

Какая-то часть меня, которая, по-видимому, имеет мазохистические наклонности, кричит о том, что я должна была. Должна была проявить внимательность, настороженность. Не скакать по верхам, как я это делаю обычно, а быть степенной и размеренной, ведь только в таком случае можно заметить все необходимые детали. Но другая часть, отличающаяся большим миролюбием, просит не винить себя ни в чём и сосредоточиться на том, как исправить свою ошибку. Найти сестру и разобраться в том, что же на самом деле не так с этой чёртовой деревней Шрёдингера.

То, что все её обитатели мертвы — это уже понятно. Но как это произошло? Кто та женщина, которая, очевидно, прекрасно осознаёт всё происходящее? И, самое главное, какое отношение ко всему этому имеем мы с Анькой? Просто удачно подвернулись под руку или в этой истории имеются ещё какие-то подводные камешки?

Когда я пришла в себя и влетела в кабинет ректора, запыхавшаяся и, готова поспорить, с пылающими безумством глазами, и сбивчиво выложила Верховным всё, на меня посмотрели, как на умалишённую. Честно? Я и сама себе такой показалась в тот момент. Растрёпанная, с красными, опухшими глазищами (да, у меня случилась внеочередная истерика, но можно подумать, у вас бы такого не было после подобных открытий!), ору что-то о деревни мертвецов и потопе… Короче, с первого раза мне, как несложно догадаться, не поверили. Да я не уверена даже, что мои невменяемые оры кто-то понял вообще! Я же и без того была вся, как оголённый нерв, а тут ещё эти новости! Психанула чутка. Но стоило мне подуспокоиться и уже более внятно объяснить, что именно заставило меня чуть ли не снести с петель двери ректорского кабинета, как Верховные и, что странно, Модсогнир резко подобрались. Переглянулись между собой. И, наконец, кивнув невысказанным мыслям друг друга, объявили (тоном строгим и непреклонным, адресованным, готова поспорить, ректору) о необходимости срочно посетить развалины Ракутки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Собственно, именно по этой причине мы с ведьмами, оседлав драконов (для того, чтобы обеспечить летательным средством госпожу Линштейм выдернули тренера по драконьим полётам, ибо ректор как-то чересчур поспешно объявил о том, что повезёт мою Верховную), плавно пикируем сейчас над распростёртой под нами широкой поляной — местом, ставшим двести лет назад могилой для целой деревни.

Я сильнее обвилась вокруг ребристого шипа. Удивительно, но на поверку чешуя дракона оказалась вовсе не скользкой и гадкой, каковой она была у змей и ящериц, а вполне себе приятной на ощупь. Я бы сказала, что она чем-то напоминает каменистую поверхность: немного жестковатая, с острыми выступами, но живая и очень тёплая. Заходящее солнце мягко касается её черноты, заставляя переливаться тёмно-изумрудным цветом, подобно огромному драгоценному камню.

Трое драконов аккуратно опускаются на землю, причём получается это у них почти синхронно. Обернувшись, наблюдаю за тем, как Верховные ловко спрыгивают со своих "жеребцов" и сглатываю.

Нет, залезть-то я залезла сюда. Не без трудностей, конечно, но сдюжила. А вот со спуском… как-то что-то проблематично у меня. В смысле, драконы как бы огромные! А соскакивать с такой высоты, рискуя переломать себе все важные части тела, я немного побаиваюсь.

Та-а-ак, пришла беда, откуда не ждали. Давай, Варька, продолжай трястись. Щас ещё часа два будем с мужика своего слезать, что б уж точно стемнеть успело.

Шевелись, тряпка! Мы сестру спасаем!

Выдыхаю.

Ну, с богом.

Расцепляю руки и… очень бы мне хотелось сказать "грациозно, с достоинством спускаюсь вниз, сражая всех наповал своей ловкостью и элегантностью", но нет. Грохаюсь, как тумбочка с начёсом, позорно и в раскорячку, приземляясь, как и водится, на самое мягкое местечко. Супер просто.

А больно как!

Да уж… Явилась, прости господи, спасительница! Какая уж тут сестричка, самой как бы не убиться!

— Варвара, ты не ушиблась? — Ну капец просто.

То есть мало того, что я навернулась, так ещё сделала это при Модсогнире!

Ну и стыдуха.

— Нет, всё в порядке, — героически поднимаюсь с земли, выдавливая улыбочку.

Обтираю форменные брюки, оглядываясь вокруг.

Прародительница…

Почему… почему здесь всё выглядит… так?

Из полуразвалившихся, редких домов, от многих из которых остался лишь один фундамент, торчат невысокие деревья и кустарники. Настойчиво пробившиеся, в том числе и сквозь каменные дорожки, они изменили всю архитектуру деревни настолько сильно, что я даже приблизительно не смогла бы сориентироваться и соотнести хранившиеся в моей памяти картинки с удручающей реальностью. Тропинки, некогда протоптанные регулярными прогулками, теперь невозможно было даже разглядеть в гуще покрывавшей землю низкой травы. Всё здесь носит отпечаток запустения и разрухи, причём создававшийся не один десяток лет.

Неужели это место выглядело живым каких-то полгода назад?

Но как? Как подобное возможно?

— Варвара, — я вздрагиваю, когда на моё плечо опускается рука госпожи Рокзанской. — Ты говорила, что это место было жилым, когда вы с сестрой здесь находились.

— И оно было! — Мои ладони начинают дрожать.

Похоже, мой мозг до последнего отказывался принимать эту безумную теорию о мертвецах, и я против воли надеялась, что всё это — просто неудачное совпадение. Обман зрения, ошибка восприятия.

Заблуждение.

Но стоя здесь, посреди всех этих развалин, я просто не могу поверить своим глазам.

Всё мертво.

Эта деревня на самом деле погибла.

— Никто и не обвиняет тебя во вранье, — успокаивающе произносит Верховная. — Скажи мне, что вы с сестрой делали перед тем, как увидеть ту женщину и жителей?

— Мы, — сглатываю.

Я не могу сказать всей правды, не могу!

Но что, если я… просто не договорю? Опущу некоторые незначительные моменты из нашей истории? Например, им вовсе не обязательно знать о нашем истинном происхождении, но я могу пойти на хитрость и якобы нехотя рассказать о родстве с бабкой Кхамали и Анькином сне… Да, это было бы неплохим вариантом. Это позволит мне выдать всю информацию, которая может оказаться полезной для поиска сестры, но при этом не затронуть опасную для нашего будущего тему. Да-да, это подходит. Решено.

— Мы скрыли от вас кое-что, — не дрожи так сильно, Варя. Успокойся. Ты исходишь из благих побуждений, тебе нечего опасаться. — О нашей семье.

Бросаю трусливый взгляд в сторону присутствующих. На их лицах отчётливо читается интерес, но без намёка на осуждение. Это придаёт мне уверенности, и я немного расправляю плечи.

Смелее. Ты же умеешь отбрехаться. Не забывай, чья кровь в тебе.

— И что же? — Нетерпеливо подталкивает меня ректор.

— Наша бабушка говорила, что… в общем, одна из бывших Верховных Варханского ковена — Кхамали Дильконская — наша пра… наш предок. Вот.

— Дильконская? — В голосе госпожи Линштейм отчётливо слышно недоумение.

— Да, Дильконская, — киваю. — Она была… то есть, у неё неоднозначная репутация. Очень неоднозначная.

— Это уж точно, — рослая накаченная драконица, бывшая тренером по драконьим полётам, прыскает.

— Да. И это, собственно, одна из причин, почему мы с Аней скрывали наше родство. Я бы даже сказала — основная причина.

— Насколько мне известно, Кхамали Дильконская бесследно исчезла вместе со своей сестрой Вереной, — растерянно произносит ректор. — Неужели у неё остались здесь потомки?

— Видимо, это так, — моя Верховная проходится своим цепким, задумчивым взглядом по моему лицу.

Я внутренне съёживаюсь.

Чёрт, а это оказалось куда сложнее, чем я предполагала.

— Но это… не самое главное, — поспешно, пока они не принялись заваливать меня новыми вопросами, говорю я. — В ту ночь, когда мы встретили ту женщину, мы с сестрой проводили обряд. В лесу.

— Что за обряд? — Левая бровь госпожи Линштейм резко поднимается вверх.

— Я… я не знаю. Ане приснился сон, то есть… она влюбилась, а парень не обращал на неё внимания, — ох, ну и наревелась же тогда сестричка из-за этого придурошного Артёма! Все нервы вытрепала со своей влюблённостью. Честно, будь я на месте нашей прабабки, то сама бы с того света явилась и что угодно ей на уши навешала, лишь бы она успокоилась. — И во сне к ней пришла бабка Кхамали, дала описание какого-то обряда, заклинание к нему. Сказала, что это поможет её зазнобушке "одуматься" или типа того. Ну, мы всё и сделали, как она говорила: начертили пятиконечную звезду, расставили свечи, зажгли полынь и перечную мяту, прочитали заклинание. Правда, всего один раз, а не четыре. Потом… всё как будто с ума сошло! Свечи вспыхнули, почти взорвались! Мы жутко перепугались… Всё убрали и вышли из леса, вон там, — указываю пальцем на знакомую чащу, — и встретили её.

— Она представилась вам Верховной? — Уточнила госпожа Рокзанская.

— Да. Мы рассказали ей о смерти нашей бабушки, о том, в какой ситуации оказались. Тогда она предложила нам помощь, приняла в свой… ковен. Мы даже не заподозрили ничего!

— Вы заполняли экзаменационный лист, будучи… здесь? — Ректор сцепил руки в замок, отчего его и без того крупная фигура стала выглядеть ещё более угрожающей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да. Но указывали адрес Лораски. Это она настояла.

Как настояла на том, чтобы мы представлялись всем горожанками.

Ну, конечно.

Теперь-то до меня, наконец, дошло, какие на самом деле причины для этого были. Она просто не хотела, чтобы мы упоминали Ракутку.

Потому что она знала, что вся деревня вымерла ещё двести лет назад.

Прародительница, какие же мы были глупые и наивные!

Это ж надо было так попасться! Развела нас, двадцатилетних дурёх, как детей малых!

— Вот как, — на лице Верховной Варханского ковена отражается задумчивость.

На некоторое время мы замолкаем.

Тишину леса прерывает лишь пение птиц, да стук веток о невысокие, уже почти полностью разрушившиеся развалины.

Над головой я ощущаю мерное дыхание Модсогнира. Исходящий от него аромат мяты вновь заполняет мои лёгкие, и я подавляю возникшее в моей груди желание прикоснуться к нему.

О чём ты вообще думаешь, девочка? Сейчас не время для этого!

Боже, Варя… совсем этот дракон тебя с ума свёл уже!

Стоит, как скала и дышит прямо в макушку.

— Что ж, решено, — наконец, Верховная прерывает затянувшееся молчание. — Госпожа Линштейм, вы не поспособствуете мне?

— Думаете о сетях Варфоломеи? — С готовностью отзывается кураторша.

— Других вариантов не вижу.

Сети Варфоломеи?

Мы ещё не дошли до изучения заклинаний высшего порядка, но благодаря гению Риверы (которой я, к слову, в нашем небольшом соревновании уже проигрывала почти в сухую) я знала, что это было сильнейшим заклятием, которое могло помочь считать остаточный магический след даже при условии высокого срока давности. Но я и предположить не могла, что подобного уровня колдовство могут совершить всего две Верховные!

Насколько велика была на самом деле их сила?

Не, я, конечно, не настолько наивная дурочка, чтобы считать, будто способность подчинять пламя Гиены Огненной (да, выяснилось, что это не просто эффектная, статусная вещь, а вполне серьёзная магия), однако высшие заклинания — это совершенно другой уровень.

Прародительница… Мне порой кажется, что если я доживу до старости, то и на смертном одре найду, чему удивиться в этом мире! Прям луковица, а не мир! Только и успевай слой за слоем снимать и поражаться.

Верховная Блезиарского ковена кивает.

А дальше всё происходит… забавненько.

Приказав нам расступиться, ведьмы расчерчивают на земле круг — ещё один важный в ведьменском мире атрибут. Без круга не обходится ни одно крупное колдовство, поэтому если даже ведьм не хватает для формирования круга нужного размера, то он создаётся искусственно, посредством расчерчивания на земле. Странно, но почему-то мы с Анькой для того заклинания чертили звезду… Неужели это реально была магия мёртвых?! Я не знаю всех её тонкостей (да и никто, как утверждает Ривера, не знает), но иная символика, отсутствие четырёх обязательных повторений наталкивает на определённые мысли. Причём мысли, далёкие от радостных.

Покончив с рисованием, они становятся в центре. Берутся за руки.

И в тот же миг всё пространство круга заполняется изумрудным и алым пламенем.

Его резвые языки принимаются угрожающе гудеть. Вскоре это гудение переходит в шипение — агрессивное, злое. Подобно запертым в клетке диким псам, огненные всполохи рвутся наружу, будто охваченные стремлением освободиться от поглощающей их невидимой клетки.

Модсогнир прижимает меня к себе ближе, и я краем глаза замечаю, как кончики его пальцев начинают искриться оранжевыми искорками.

Неужели он собирается выпустить свой огонь?

Заворожёно и с неким нетерпением наблюдаю за танцем весёлых огонёчков, огибающих его тонкие, покрытые лёгким загаром пальцы.

Но внезапно красно-изумрудное пламя Верховных гаснет.

Я резко поднимаю голову, вскинувшись, как гончая, и наблюдаю за тем, как ведьмы, покинув круг, медленно приближаются к нам. На их бледных лицах написана растерянность, а губы поджаты.

— Что там? Что вы увидели? — Ректор оказывается самым нетерпеливым из нас — стоит только женщинам остановиться, он тотчас приступает к допросу.

— Деревню не затопило. Это было жертвоприношение. Магия мёртвых, — дрожащим голосом произносит госпожа Линштейм.