Влюблен до безумия

Глава 11

Делейни надеялась на везение – вдруг каким-то чудом миссис Вон ее не разглядела тогда.

Однако когда у дверей салона она увидела Ваннетту Ван Дамм, то в мгновение поняла, что чуда не произошло и на везение рассчитывать не приходится.

Ваннетта, прихрамывая, вошла в салон, гулко стуча серебристыми ходунками – динь-бум, динь-бум, – и тут же спросила:

– Это произошло здесь?

Делейни было страшновато спрашивать о том, что и так было яснее ясного, но любопытство взяло верх.

– Что произошло?

Она приняла у старухи пальто и повесила на вешалку в небольшом вестибюле.

Ваннетта показала на стойку рядом с кассой:

– Это здесь вы сидели с мальчишкой Аллегрецца, когда Лаверн увидела, как вы… ну, ты понимаешь.

У Делейни ком подкатил к горлу.

– Что?

– Ну, это… баловались, – шепотом сказала старуха. Ком в горле Делейни упал в желудок, а брови поползли вверх.

– Баловались?

– Ну, занимались этим самым.

– Этим самым? – Делейни показала на стойку. – Здесь?

– Так Лаверн рассказала вчера нам всем, когда мы играли в бинго в церкви на Седьмой улице, ну, знаешь, Иисуса Спасителя.

Делейни подошла к креслу для клиентов и плюхнулась в него. Щеки у нее горели, в ушах начался звон. Она знала, что пойдут сплетни, но не представляла, что все будет настолько плохо.

– Бинго? В церкви Иисуса Спасителя? – В ее голосе послышались истеричные нотки. – О Господи!

Можно было бы догадаться. Все, что связано с Ником, всегда бывало плохо, но на этот раз Делейни даже не могла свалить вину на него. Не он расстегнул свою рубашку – это сделала она.

Ваннетта подошла к Делейни. Динь-бум, динь-бум.

– Так это правда?

– Нет!

– А-а…

Казалось, Ваннетта была разочарована.

– Этот младший баск красавчик. Хотя репутация у него ужасная, я бы сама перед ним не устояла.

Делейни приложила ладонь ко лбу и глубоко вздохнула.

– Он сущий дьявол, Ваннетта, держитесь от него подальше, а то можете однажды проснуться и узнать, что стали объектом ужасных слухов.

Делейни подумала, что мать ее убьет.

– Обычно по утрам я просто радуюсь, что вообще проснулась. И в моем возрасте вряд ли эти слухи показались бы мне такими уж ужасными. – Она проковыляла в глубину салона. – Ты сможешь меня сегодня принять?

– Что? Вы хотите сделать укладку?

– Конечно. Не притащилась же я в такую даль только затем, чтобы поговорить.

Делейни поднялась и прошла к мойке. Она помогла миссис Ван Дамм устроиться в кресле и поставила поблизости ее ходунки.

– Сколько человек играли в бинго? – спросила она, боясь услышать ответ.

– Человек шестьдесят.

Шестьдесят! Они расскажут еще шестидесяти, и сплетня распространится со скоростью степного пожара!

– Может, мне лучше покончить с собой? – пробормотала Делейни.

По сравнению с возможной реакцией матери смерть казалась ей сейчас неплохим выходом.

– Ты будешь мыть мне голову тем шампунем, который очень хорошо пахнет?

– Да.

Делейни обернула шею Ваннетты полотенцем и наклонила ее голову над раковиной мойки. Включила воду и рукой попробовала ее температуру. Весь предыдущий день она пряталась в своей квартире как в норе. После того, что произошло между нею и Ником, она чувствовала себя как избитая – и физически, и морально. Больше всего ее смущала собственная несдержанность.

Она вымыла волосы Ваннетты шампунем, ополоснула их с кондиционером и помогла пожилой женщине пересесть в кресло перед зеркалом.

– Делаем то же самое?

– Да, я придерживаюсь того, что мне подошло.

– Я помню.

Пока Делейни расчесывала Ваннетте волосы, в голове у нее звучали слова Ника: «Потому что ты мне позволила». Он целовал ее и прикасался к ней только для того, чтобы проверить, позволит ли она ему. Он довел ее до такого состояния, что у нее горела кожа, а грудь покалывало, только для того, чтобы проверить, позволит ли она. И она позволила. Так же, как и десять лет назад.

Что с ней такое? Какой в ней есть изъян, из-за которого она так легко позволяет Нику проникнуть сквозь ее защиту? Раздумывая над этим вопросом долгие часы, Делейни смогла найти только одно объяснение, кроме одиночества: биологические часы. Должно быть, в них все дело. Она не чувствовала, как они тикают, но ей двадцать девять лет, она не замужем и в ближайшем будущем не видно никаких перспектив. Возможно, ее тело было чем-то вроде гормональной бомбы с часовым механизмом, хотя она об этом даже не знала.

– Лерою нравилось, когда я носила шелковые панталоны, – сказала Ваннетта, прерывая раздумья Делейни о гормонах. – Хлопковые он терпеть не мог.

Делейни надела резиновые перчатки. Ей не хотелось представлять Ваннетту в шелковых панталонах.

– Тебе надо купить шелковые панталоны.

– Вы имеете в виду трусы, которые закрывают пупок? – «И похожи на чехлы для автомобильных сидений».

– Да.

– Зачем?

– Потому что они нравятся мужчинам. Им нравится, когда женщины носят красивые вещи. Если ты купишь шелковые панталоны, то сможешь найти себе мужа.

– Нет, спасибо.

Делейни взяла флакон с раствором для перманента и срезала верхушку. Даже если бы она хотела найти себе мужа в Трули, что, конечно, просто нелепо, все равно она пробудет в городе только до июня.

– Мне не нужен муж. – Она подумала о Нике и обо всех проблемах, которые возникли в связи с ее возвращением. – Честно говоря, мне кажется, мужчины не стоят тех сложностей, которые они же и создают. Их ценность сильно завышена.

Пока Делейни наносила раствор на одну сторону головы Ваннетты, та молчала. Но едва Делейни подумала, не уснула ли ее клиентка с открытыми глазами или, хуже того, не потеряла ли сознание, как Ваннетта открыла рот и спросила, понизив голос:

– А ты, часом, не из этих, не из лесбиянок? Можешь мне рассказать, я никому не проболтаюсь.

«Ну да, – подумала Делейни, – не проболтаешься. А луна сделана из сыра». Будь она в самом деле лесбиянкой, она бы не оказалась в такой ситуации, когда, целуя Ника, одновременно срывала с него рубашку. Ее бы не завораживал один только вид волос на его груди. Она посмотрела в зеркало, встретилась взглядом с Ваннеттой и задумалась, не сказать ли «да». Такой ответ уж точно положил бы конец слухам о ней и Нике. Но мать бы еще сильнее разозлилась. В конце концов Делейни вздохнула и сказала:

– Нет. Хотя, наверное, это бы очень облегчило мне жизнь.

Укладка волос миссис Ван Дамм заняла у Делейни чуть меньше часа. Закончив, она подождала, пока женщина выпишет чек, потом помогла ей надеть пальто.

– Спасибо, что пришли, – поблагодарила Делейни, провожая клиентку до двери.

– Шелковые панталоны, – напомнила Ваннетта, перед тем как выйти и медленно двинуться по улице.

Минут через десять после ухода миссис Ван Дамм в салон вошла женщина с сыном лет трех. Делейни не стригла детей с тех пор, как закончила школу стилистов, но не забыла, как это делается. Однако уже после первого щелчка ножниц она пожалела, что взялась за это дело. Малыш тянул за маленький пластиковый фартук, который Делейни отыскала в кладовке, так, будто он его душил; ерзал, капризничал и то и дело кричал: «Нет!» Стрижка превратилась в турнир по реслингу. Делейни подумалось, что дело пошло бы гораздо быстрее, если бы можно было просто привязать ребенка и сесть на него.

– Брендон – хороший мальчик, – ворковала в соседнем кресле мамаша, – мама им так гордится.

Делейни удивленно покосилась на женщину, которая вырядилась в «Эдди Боер». Ей было явно за сорок. Глядя на нее, Делейни вспомнила статью в одном журнале (она читала ее в приемной у дантиста, пока ждала своей очереди), где обсуждался вопрос, разумно ли заводить детей в зрелом возрасте, когда яйцеклетки уже старые.

– Брендон хочет фруктовый батончик для хороших мальчиков?

– Нет! – заверещало порождение старой яйцеклетки.

– Готово!

Закончив стрижку, Делейни выбросила руки вверх, как победитель родео, и взяла с женщины пятнадцать долларов, очень надеясь, что в следующий раз Брендон будет терзать Хелен. Она вымела белокурые детские волосы, повесила на дверь табличку «Обеденный перерыв» и пошла в угловое кафе за своим обычным ленчем – сандвичем с индейкой на хлебе из муки грубого помола. Вот уже несколько месяцев Делейни ходила на ленч в это заведение, и даже перешла с владельцем, Бернардом Далтоном, на ты. Холостяку Бернарду было под сорок. Он был невысокого роста, лысоватый и выглядел как человек, который доволен собой. Лицо у него всегда было слегка розоватое, как будто он запыхался, а темные усы были подстрижены так, что казалось, будто их обладатель постоянно улыбается.

Когда Делейни входила в кафе, поток посетителей уже схлынул. В зале пахло окороком и шоколадным печеньем. Бернард поднял взгляд и тут же отвел глаза в сторону; лицо его стало чуть розовее обычного.

Значит, слухи дошли и до него. Он слышал сплетню и поверил ей.

Делейни оглядела кафе, ощущая на себе взгляды других посетителей, и спросила себя, все ли они уже в курсе. Почувствовав вдруг себя раздетой, она быстро подошла к прилавку.

– Добрый день, Бернард. – Делейни старалась, чтобы голос ее звучал обычно. – Мне, как всегда, сандвич с индейкой на хлебе из муки грубого помола.

– И диетпепси? – спросил Бернард, подходя к лотку с мясом.

– Да.

Делейни не отрываясь смотрела на стаканчик, стоящий рядом с кассой. «Интересно, – думала она, – неужели весь город верит, что я занималась сексом с Ником у себя в салоне, прямо у витрины?» Делейни слышала за спиной приглушенные голоса и боялась оглянуться. Она не могла бы сказать, они действительно говорят о ней или у нее мания преследования.

Обычно Делейни брала сандвич и шла к столику у окна, но сегодня заплатила за ленч и поспешила вернуться в салон. Ее желудок сжал спазм, и она еле-еле заставила себя съесть хотя бы часть сандвича.

Ник. Это все из-за него. Каждый раз, когда она теряет в его присутствии бдительность и ослабляет защиту, за это приходится расплачиваться. Всякий раз, когда, ему приходит в голову ее очаровать, она лишается достоинства, не говоря уже об одежде. В начале третьего в салон пришла клиентка, которая попросила подровнять прямые черные волосы. В половине четвертого явился Стив, водитель экскаватора, с которым Делейни познакомилась на вечеринке по случаю Дня независимости. Он вошел и принес с собой прохладный осенний воздух. На нем была джинсовая куртка с меховой подстежкой. Щеки его порозовели, глаза горели, а улыбка сказала Делейни, что он рад ее видеть. Ей было приятно видеть дружеское лицо.

– Мне нужно подстричься, – сказал Стив.

Делейни с первого взгляда оценила состояние его взлохмаченных волос.

– Это точно. – Она показала на кабинку. – Вешай куртку и возвращайся.

– Я бы хотел покороче. – Он показал пальцем на голову выше уха. – Вот так. Зимой я часто ношу лыжную шапочку.

У Делейни была на уме одна стрижка, которая должна была очень пойти Стиву. К тому же ей хотелось пустить в ход машинку для стрижки волос. Она мечтала об этом уже несколько месяцев. Волосы при этом должны быть сухими, поэтому она сразу усадила Стива в парикмахерское кресло.

– Давно тебя не видела, – сказала Делейни, расчесывая золотистые пряди.

– Мы много работали, надо было успеть до первого снега. Но теперь стало поспокойнее.

– А кем ты работаешь зимой? – спросила Делейни, включая машинку.

– Получаю пособие по безработице и катаюсь на лыжах, – сказал Стив, перекрывая жужжание машинки.

В двадцать два ей бы тоже понравилось быть безработной и кататься на лыжах.

– Звучит заманчиво, – сказала Делейни, состригая волосы внизу и оставляя их длиннее на макушке.

– Еще бы. Было бы неплохо нам как-нибудь покататься вместе.

Да, это было бы неплохо, но ближайший горнолыжный курорт находится за пределами Трули.

– Я не катаюсь на лыжах.

– Тогда, может, я заеду за тобой сегодня вечером? Мы могли бы где-нибудь перекусить, а потом поехать в «Каскад» и посмотреть какой-нибудь фильм.

В «Каскад» она тоже не могла ехать.

– Я не могу.

– А завтра?

Делейни отвела руку с машинкой в сторону и посмотрела в зеркало на Стива. Он сидел, опустив подбородок на грудь, и смотрел на нее такими огромными и такими голубыми глазами, что по ним можно было бы плавать на лодке. Может быть, не настолько уж он молод, может быть, стоит дать ему шанс? Возможно, тогда она перестанет чувствовать себя такой одинокой и не будет столь легко подпадать под чары Ника.

– Только обед, – сказала она. – Никакого кино. И мы будем лишь друзьями.

В улыбке Стива смешались невинность и лукавство.

– Может, ты еще передумаешь.

– Не передумаю.

– А что, если я попытаюсь помочь тебе передумать?

Делейни рассмеялась:

– Попытайся, только не слишком приставай.

– Договорились. Мы не будем спешить.

Перед тем как Стив ушел, Делейни дала ему номер домашнего телефона. К половине пятого она обслужила четырех клиентов, а еще одна клиентка записалась на мелирование на завтра во второй половине дня. День прошел не так уж плохо.

Делейни предвкушала, с каким удовольствием будет принимать ванну. До закрытия салона оставалось полчаса. Она села в парикмахерское кресло и стала листать книгу про прически для невест. До свадьбы Лайзы оставалось меньше месяца, и Делейни с нетерпением ждала того дня, когда она будет делать прическу подруге.

Колокольчик над дверью звякнул, и в салон вошел Луи. На его щеках был густой румянец, как у человека, который провел на открытом воздухе целый день. Он вошел, держа руки в карманах синего брезентового плаща. На лбу Луи залегли глубокие морщины, и по его виду не было похоже, чтобы он пришел стричься.

– Луи? Чем могу быть полезна? – спросила Делейни. Она встала и подошла к стойке.

Луи быстро оглядел салон и остановил взгляд на Делейни.

– Я хотел поговорить с тобой, пока ты не закрылась.

– Ну что ж.

Делейни захлопнула книгу, открыла кассу и стала перекладывать деньги в черную поясную сумку. Луи молчал. Тогда она посмотрела на него:

– Ну, выкладывай.

– Я хочу, чтобы ты держалась от моего брата подальше.

Делейни заморгала и медленно застегнула молнию на сумке.

– О! – Вот и все, что она могла сказать.

– Меньше чем через год ты уедешь, а Нику здесь жить. У него свой бизнес, а он вынужден будет существовать в атмосфере сплетен, которые вас с ним постоянно преследуют.

– Я не собиралась ничего для этого делать.

– Но получилось именно так.

Делейни почувствовала, что краснеет.

– Ник меня уверял, что ему безразличны все эти сплетни о нем.

– Ну да, Ник такой. Он много чего говорит, хотя не всегда это означает, что он так действительно думает. – Луи помолчал и почесал нос. – Подумай о том, что Нику придется выслушивать сплетни про тебя и после твоего отъезда. Ему придется опровергать их своим поведением. Снова.

– Снова?

– Когда ты уехала из Трули в прошлый раз, про тебя и Ника говорили черт знает что. Говорили такие вещи, которые причиняли боль нашей матери, да и Нику, думаю, тоже. Хотя он и заявлял, что его волнуют только переживания матери.

– Ты имеешь в виду слухи про то, что у меня был ребенок от Ника?

– Да. Но слухи про аборт были еще хуже.

Делейни ошеломленно заморгала.

– Аборт?

– Только не говори, что ты об этом не знала.

– Но я не знала!

Делейни уставилась на свои руки, сжимавшие сумку с деньгами. Она сама не понимала, почему старые сплетни так ранят ее сейчас. Нельзя сказать, чтобы ее волновало, что о ней думают люди.

– Ну, наверное, кто-то где-то тебя увидел и заметил, что ты не беременна. Одни говорили, что ты сделала аборт, потому что ребенок был от Ника; другие уверяли, что это Генри заставил тебя избавиться от ребенка.

Делейни встретилась взглядом с Луи и ощутила знакомую боль где-то в районе сердца.

– Этой версии я не слышала.

– Разве Гвен тебе не говорила? Я-то думал, ты именно поэтому не возвращалась.

– Никто об этом даже не заикался. – Однако Делейни это не так уж и удивляло. Некоторое время она молчала, потом спросила: – И что, здесь действительно этому поверили?

– Некоторые поверили.

Намекать, будто она прервала беременность, потому что ребенок был от Ника, или что Генри принудил ее сделать аборт, – это было за гранью оскорбления. Делейни считала, что у женщины есть право выбора, однако была уверена, что сама она никогда бы не стала делать аборт. Не потому, что ей не нравился отец ребенка, и, уж конечно, не потому, что этого хотел Генри.

– А что думал Ник?

Луи всмотрелся в глаза Делейни и только потом ответил:

– Ник вел себя как всегда. То есть так, будто ему все равно, но когда Скутер Финли имел глупость упомянуть об этом в его присутствии. Ник избил его до полусмерти.

Известие, что слухи о ее беременности хоть как-то задели Ника, не говоря уже о том, что разозлили настолько, что он избил Скутера, поразило Делейни – ведь Ник-то точно знал, что она не беременна.

– А теперь, когда ты вернулась, снова стали возникать слухи. Я не хочу, чтобы моя свадьба стала для вас с Ником поводом вызвать новые сплетни.

– Я ничем не собираюсь их вызывать.

– Надеюсь, потому что хочу, чтобы в такой день в центре внимания была Лайза.

– Думаю, мы с Ником будем избегать друг друга до конца жизни.

Луи сунул руку в карман пальто и достал комплект ключей.

– Это было бы самым правильным. Иначе вы только снова причините друг другу боль.

Делейни не стала спрашивать Луи, что он имеет в виду. Она бы никогда не причинила Нику боль. Это просто невозможно. Чтобы Нику стало больно, он должен обладать человеческими чувствами, как все остальные. Но у него их нет, ведь у него каменное сердце.

После ухода Луи Делейни заперла дверь, потом остановилась у стойки и просмотрела еще несколько журналов с прическами для невест. У нее возникли кое-какие интересные мысли, но ей не удавалось сосредоточиться достаточно надолго, чтобы представить мысленно все детали.

«Одни говорили, что ты сделала аборт, потому что ребенок был от Ника; другие уверяли, что это Генри заставил тебя избавиться от ребенка».

Делейни отложила журналы и выключила свет. Эта старая сплетня была особенно жестокой: сплетники намекали на то, что родной отец Ника заставил ее сделать аборт, потому что ребенок был от Ника. Делейни могла только гадать, что за люди способны распространять такого рода слухи, испытали ли они хотя бы капельку раскаяния и потрудились ли извиниться перед Ником.

Делейни взяла пальто, вышла из салона и заперла за собой дверь. На небольшой темной стоянке рядом с ее автомобилем стоял джип Ника. «Ник вел себя как всегда. То есть так, будто ему все равно». Она старалась не задумываться о том, действительно ли он так переживал, как можно было понять из слов Луи. Делейни пыталась не зацикливаться на этом. После вчерашнего она просто ненавидела Ника. Она уже дошла до лестницы в свою квартиру и вдруг неожиданно повернулась и пошла обратно, к двери черного хода в офис Ника. Она постучалась три раза, дверь распахнулась, и на пороге возник Ник. Он был в черной толстовке и выглядел даже более устрашающе, чем обычно. Он переступил с ноги на ногу, удивленно поднял бровь, но ничего не сказал. Теперь, когда он стоял перед Делейни на фоне прямоугольника света, она сама не знала толком, зачем пришла сюда. Да и что ему сказать после вчерашнего, она тоже не очень представляла.

– Я тут кое-что узнала и подумала… – Делейни замолчала и глубоко вздохнула. От волнения ее немного трясло и даже слегка подташнивало, как будто она разом выпила тройную порцию немецкого шоколада с кофейным ликером. Она сцепила пальцы и уставилась на них, обдумывая, с чего начать. – Мне тут рассказали нечто ужасное… и я подумала, как ты…

– Да, – перебил ее Ник. – Все это я уже слышал сегодня несколько раз. Более того, утром Фрэнк Стюарт поймал меня на строительной площадке только для того, чтобы поинтересоваться, нарушил ли я условия завещания Генри. Он может и тебя об этом спросить.

Делейни встрепенулась и подняла взгляд.

– Ты о чем?

– Ты была права. Миссис Вон сообщила всем и, по-видимому, добавила еще кое-какие смачные подробности от себя.

– Ох…

Делейни покраснела и отодвинулась чуть в сторону, чтобы свет не падал на ее лицо.

– Я не хочу об этом говорить. Я вообще не хочу говорить о том, что произошло вчера.

Ник прислонился плечом к косяку и посмотрел на Делейни.

– Тогда зачем ты пришла?

– Сама толком не знаю. Дело в том, что сегодня я услышала старые сплетни и хотела тебя расспросить об этом.

– Это какие?

– О том, что десять лет назад, когда я уехала из Трули, я якобы была беременна от тебя.

– Но мы же оба знаем, что это невозможно, правда? Конечно, если ты действительно была девственницей.

Делейни попятилась, уходя глубже в тень.

– Еще я услышала, что я будто бы сделала аборт, потому что ребенок был от тебя. – Ник выпрямился, и Делейни вдруг поняла, зачем она постучалась в его дверь. – Ник, мне очень жаль.

– Это было давно.

– Я знаю, но я узнала обо всем только сегодня.

Делейни подошла к лестнице и положила руку на перила.

– Ты хочешь, чтобы все думали, будто тебя ничто не трогает, но мне кажется, те сплетни задели тебя больнее, чем ты хочешь показать. Иначе ты не избил бы Скутера.

– Скутер – дрянь, и он меня разозлил.

Делейни вздохнула и оглянулась на Ника:

– Я только хотела, чтобы ты знал: я бы не стала делать аборт, – вот и все.

– С чего ты взяла, что мне небезразлично, что обо мне говорят?

– Может быть, и безразлично. И все-таки говорить такие вещи было жестоко. Наверное, я просто хотела, чтобы ты знал, что я считаю эту сплетню очень злой и, по-моему, тот, кто ее запустил, должен извиниться. – Делейни ступила на лестницу и нащупала в кармане ключи от квартиры. – Ладно, забудь, об этом.

Делейни решила, что Луи ошибся. Ник вел себя так, будто ему все равно, потому что ему действительно было все равно.

– Делейни!

– Что?

Делейни взялась за ручку двери.

– Вчера я тебе соврал.

Она оглянулась, но ей не было видно его лица.

– Когда?

– Когда сказал, что на твоем месте могла быть любая женщина. Тебя я бы узнал даже с закрытыми глазами. – Помолчав, Ник добавил: – Я бы тебя отличил ото всех.

Почему-то сейчас, в темноте, его глубокий низкий голос звучал даже более интимно, чем если бы он говорил шепотом. Потом скрипнула дверь, щелкнул замок, и Делейни поняла, что осталась одна. Она огляделась, но дверь была закрыта и ничто не напоминало о том, что Ник только что был здесь. Его слова поглотила ночь, словно он их и не произносил.

Войдя в квартиру, Делейни сбросила ботинки и поставила в микроволновку готовое диетическое блюдо. Включив телевизор, она попыталась смотреть новости, но ей было трудно сосредоточиться даже на прогнозе погоды. Мысли ее все время возвращались к разговору с Ником. Делейни все вспоминала, как он сказал, что отличил бы ее даже с закрытыми глазами, и напоминала себе, что «хороший» Ник гораздо опаснее, она достала из микроволновой печи обед, и села за стол, размышляя, пожелает ли Фрэнк Стюарт обсудить и с ней самые последние слухи. Как и десять лет назад, снова весь город перешептывается за ее спиной. Горожане обсуждают, как они с Ником «баловались» в салоне. Но в отличие от прошлого раза сейчас она не может отсюда сбежать.

До того как приняла условия завещания Генри, Делейни часто переезжала. Она была вольна сняться с места и уехать в любой момент, как только ей этого захочется. Она всегда сама контролировала собственную жизнь. Но сейчас все изменилось, все было неопределенно и неподвластно ее контролю. И в центре всей этой неразберихи находился Ник Аллегрецца. Он всегда был одной из главных причин, почему она вела беспорядочную жизнь.

Делейни встала и прошла в спальню. Она бы и хотела свалить всю вину на Ника, так ей было бы легче, но обнаружила, что почему-то не может его ненавидеть. Он злил ее сильнее, чем кто бы то ни было, но она никогда не могла по-настоящему его возненавидеть. Хотя если бы ей это удалось, ее жизнь стала бы намного проще.

Ночью Делейни приснился сон, который быстро превратился в кошмар. Ей снилось, будто пришел июнь и она выполнила условия завещания Генри. Теперь она свободна и ее переполняет радость. Ее заливает солнечный свет, такой яркий, что даже слепит. Все наконец хорошо, и у нее даже есть потрясающие лиловые туфли на платформе. Словом, жизнь удалась.

В ее сне Макс вручает ей чек в огромной коробке, да так торжественно, словно она выиграла телевизионную викторину. Она садится в свою «миату» и направляется прочь из города. У нее такое ощущение, как будто с души свалилась непосильная тяжесть. Чем ближе граница Трули, тем легче у нее на душе.

Она едет из города долго – как ей кажется, уже несколько часов, но когда свобода уже близка, ее «миата» вдруг превращается в игрушечную машинку. И Делейни оказывается на обочине дороги с огромной коробкой под мышкой. Она смотрит на крошечную машинку, которая стоит рядом с ее правой туфлей, и пожимает плечами, как будто такие вещи происходят сплошь и рядом. Потом она сует машинку в карман, чтобы ее не украли, и пешком идет дальше, к границе города. Но сколько бы времени и с какой бы скоростью она ни шла, табличка «Вы покидаете Трули» по-прежнему остается еле видной вдали. Делейни бросается бежать, сгибаясь под тяжестью коробки с чеком. Чек становится все тяжелее и тяжелее, но она его не бросает и все бежит и бежит; у нее уже все болит и нет больше сил бежать. Границы города по-прежнему остаются где-то далеко впереди, и она вдруг отчетливо понимает, что застряла в Трули навсегда.

Делейни села в кровати, на губах замер безмолвный крик. Она тяжело дышала, ее прошиб холодный пот. Ей только что приснился самый страшный кошмар в ее жизни.