Воин

Глава 15

Впервые Локлан с надеждой смотрел в будущее. Наконец у него появился кто-то, ради кого стоило жить. Он и Катарина начнут совместную жизнь, как только последняя тайна, касающаяся его брата, будет раскрыта. Они пока не знают, куда направятся, но это и не важно.

Кэт привыкла довольствоваться малым и сама себя обеспечивать. Она научит этому и Локлана. Не говоря уж о том, что он может зарабатывать участием в турнирах. Ни разу он не проиграл в рыцарских поединках на копьях, и лишь немногие могли одолеть его в схватке на мечах. У них с Катариной все будет хорошо — горец был уверен в этом.

Они дожидались в доках, пока вернется Пустельга, который отправился покупать новых лошадей для путешествия в замок Шотландца. Сейчас, глубокой ночью, людей в порту было немного. Однако Мак-Аллистер держался настороже — ведь до сих пор оставалось неизвестным, кто был доносчиком Филиппа.

Но даже с таким грузом на плечах шотландец чувствовал себя свободным как никогда.

Пустельга вернулся с лошадьми. Локлан одобрительно улыбнулся: этот человек выбрал здоровых, быстроногих коней.

— Прими мою признательность.

Следопыт криво улыбнулся:

— Надеюсь, она никогда мне не пригодится.

— Я тоже надеюсь, — рассмеялся лэрд, подсаживая Катарину в седло.

Скрываться от королевского правосудия всегда было непросто, и это часто рождало между людьми, попавшими в такие обстоятельства, тесную дружбу.

Взобравшись на собственную лошадь, горец позволил Пустельге возглавить их маленький отряд. Они помчались вперед, сопровождаемые лишь ярким светом луны. Вдалеке раздавался волчий вой. По земле стелился легкий туман. И все же в эту ночь ничто, казалось, не предвещало беды. По крайней мере, пока путники не достигли замка Шотландца. Крепость стояла на вершине высокого холма, и к ней вела настолько узкая дорога, что пришлось ехать, вытянувшись в цепочку по одному. К тому же лошади вели себя нервно, и всадники были вынуждены передвигаться очень медленно, чтобы животные не оступились.

Катарина, ехавшая позади, произнесла:

— Нам следует спешиться.

— Слишком поздно, — в один голос ответили мужчины.

Уже не было никакой возможности слезть с лошади, не скатившись с холма. А это, скорее всего, означало бы неминуемую мучительную смерть на торчащих внизу острых камнях. Шотландец очень хорошо продумал, где устроить свое убежище. Никто не смог бы взять приступом его крепость или приблизиться незамеченным. Путники поняли это, когда достигли небольшой расчищенной площадки перед входом в замок.

Пустельга натянул поводья и въехал в круг света, падающего сверху, из бойниц в парапетной стенке. Благодаря этому освещению гости были видны, как на ладони, а сами при этом не могли разглядеть, кто наблюдает за ними сверху.

— Разиэль! Это Пустельга. Я привел друзей, которые ищут Шотландца. Впусти нас!

Локлан смог разглядеть только темные очертания стены с зубцами наверху. Наверняка оттуда уже готово было пролиться кипящее масло, поджигая незваных гостей. Эта мысль заставила его занервничать.

Несколько минут царила полная тишина.

— Услышал ли он тебя? — спросил наконец лэрд.

Ответом ему послужил скрип — это открылась одна из тех дверей, что были перед ними. В проеме возник высокий, поджарый сарацин в ниспадающем свободными складками синем одеянии, расшитом золотом. От него веяло какой-то особой силой. За спиной его виднелись два меча, закрепленные крест-накрест. Воин стоял, подбоченившись, и, казалось, был вовсе не рад позднему визиту.

— Пустельга, — произнес он низким раскатистым голосом, — давненько не виделись, старый друг.

— Да уж. Спасибо, что не подстрелил меня… на этот раз.

На лице Разиэля не отразилось и намека на веселье.

— Ты что же, никогда не забудешь об этом?

— Я все еще хромаю, и каждый раз перед дождем рана дает о себе знать. Как же тут забыть? — Пустельга спрыгнул с коня, подошел к сарацину и по-братски похлопал его по спине.

Обрадовавшись, что напряженность момента спала, Локлан тоже спешился и помог слезть с лошади Катарине.

Когда они приблизились к Разиэлю, глаза сарацина опасно сузились.

— Они не из наших, — недовольно проворчал он. — Кого ты привел сюда и зачем?

— Я — Локлан Мак-Аллистер.

Разиэль, стиснув зубы, зашипел, выхватил из-за спины меч и прижал его к горлу лэрда.

— Ты что, рехнулся? — прорычал он, не разжимая зубов. — Шотландец утратит последние крохи разума, которые у него еще остались.

У горца перехватило дыхание от обуревавших его чувств: ожидания встречи, страха и беспокойства.

— Он мой брат. Я хочу с ним увидеться.

— Ты от него отказался, — обвинение повисло между собеседниками, но Мак-Аллистер знал, что это неправда.

— Я никогда не отказывался от своих братьев. Ни разу в жизни. И я не потерплю этой лжи.

— Я ему верю, — вмешался Пустельга, голой рукой отталкивая лезвие меча сарацина в сторону. — Он проделал такой далекий путь ради истины. Давай мы сами поговорим с Шотландцем и посмотрим, что он скажет?

Разиэль фыркнул:

— Вам повезет, если он не выпотрошит вас, как свиней. Шотландца не интересует его прошлое.

Но Пустельга не сдавался:

— Будь человеком, Разиэль! Локлан не такой, как мои родственники. Уверен, он не наплюет на Шотландца ради того, чтобы спасти свою шкуру. Позволь нам потолковать с ним и посмотреть, что он ответит.

Сарацин насмешливо скривил губы и наконец убрал свой меч в ножны. Но все равно презрение, которое он испытывал к Локлану, ясно читалось в его поведении.

Сощурив черные глаза, Разиэль предостерегающе произнес низким голосом, от которого кровь стыла в жилах:

— Если ты скажешь что-то, что ранит моего господина, я вырежу твой язык и твое сердце.

— Я не причиню вред своему брату, — отозвался горец.

Сарацин еще раз кинул на него взгляд, затем повернулся и повел их через двор крепости.

Катарина держала Локлана за руку, пока они шли мимо укреплений, явно предназначенных выдержать даже Второе Пришествие. Лэрд удивленно покачал головой: Киранн никогда не имел тяги к сражениям или к управлению людьми, хотя и был настоящим воином с природным чутьем. Он всего лишь хотел резвиться и гоняться за девицами.

Было очевидно, что Локлану предстоит встретиться с совершенно другим человеком, не похожим на того обидчивого мальчишку, который сбежал из дома. Пока они шли, лэрд насчитал не меньше двадцати рыцарей, охраняющих стены крепости и ее двор. Это говорило о том, что у Шотландца хватает денег, чтобы платить этим воинам, но еще больше — о его подозрительности, раз в такую глухую ночную пору было выставлено столько часовых. Определенно, Шотландец был готов дать отпор любому, кто захочет нарушить неприкосновенность его жилища.

Когда они достигли замка, Разиэль не пустил Пустельгу и его спутников дальше нижнего этажа.

— Ждите здесь и не шевелитесь, — приказал он грозно.

— Можно хотя бы ухо почесать? — озорно спросила Катарина.

Сарацин криво усмехнулся.

— Считаешь это забавным?

Девушка отрицательно помотала головой и ответила искренним тоном:

— Никогда не считала несчастье забавным. Но я полагаю, ты видишь опасность там, где ее нет. И ты глубоко ошибся, составив плохое мнение о хорошем человеке, не имея представления о его характере.

Губы Разиэля язвительно искривились.

— Как же тебе повезло: твоя жизнь была безоблачна, раз ты так легко доверяешь людям. Да будет аллах всегда так милостив к тебе!

Сказав это, сарацин повел Пустельгу к лестнице, ведущей наверх.

Кэт стояла, не шелохнувшись, пока эта пара не скрылась из вида, а потом повернулась к Локлану.

— Да уж, они не очень-то дружелюбны.

— Это точно. Да охранит их Господь от того, что заставляет их вести себя подобным образом. Что бы это ни было.

Катарина кивнула. Мак-Аллистер прав. Прошлое этих людей, похоже, было ужасным, раз служило основанием для таких мер предосторожности.

Внезапно откуда-то сверху раздался яростный крик, приглушенный каменным перекрытием, отчего слов было не разобрать. Слышалось лишь звучавшее в голосе недовольство.

— Твой брат? — спросила Локлана Катарина.

— Не знаю, но не исключено. Святые угодники, голос этого парня, бывало, разносился на несколько лиг вокруг.

Кэт начало казаться, что все их усилия были потрачены зря, потому что рассерженные крики звучали без передышки. Оставалось только догадываться, как тяжело было бы для Локлана проделать весь этот долгий путь только для того, чтобы сейчас, когда он так близок к цели, его прогнали отсюда.

А сверху все продолжали доноситься гневные вопли.

Горец кинул на Катарину быстрый взгляд и направился к лестнице.

— Локлан! — окликнула она его, но воин не остановился и начал подниматься наверх.

Приподняв подол платья, Кэт последовала за ним. Лэрд шел уверенной поступью, говорящей о том, что он не уйдет, пока его не выслушают.

Когда они приблизились к комнате в конце коридора, из которой доносились крики, стало возможным разобрать слова.

— Ты не можешь просто взять и отослать его прочь, — сердито ворчал Пустельга. — Не после того, как он так рисковал, чтобы прийти к тебе.

— Да плевать мне на это! Его не было с нами там, в самом адском пекле. Он отсиживался в Шотландских горах, кувыркался в постели с девками и пировал, пока нас пытали и унижали. Пусть дьявол утащит его в ад и поджаривает там целую вечность!

Кэт ожидала, что эти слова заставят Локлана задуматься, но они, казалось, лишь еще больше укрепили его уверенность. Лэрд подошел к двери и широко распахнул ее. Едва дерево с грохотом ударилось о каменную кладку, воцарилась полная тишина.

Катарина замерла, как вкопанная, едва не отпрянув назад при виде лица… Или, точнее, того, что осталось от лица брата Локлана. Печальнее всего, что одна сторона его была просто идеальной и словно говорила миру о том, как прекрасен был когда-то этот мужчина. Другую сторону испещрили ужасные шрамы от ожогов, а глаз, несомненно, отсутствующий, прикрывала повязка. У Кэт оборвалось сердце. Какие страдания, должно быть, выпало испытать Шотландцу!

Оказавшись лицом к лицу с незнакомцем, лэрд наконец остановился. Его сердце забилось быстрее, едва он встретился взглядом с единственным уцелевшим кристально-прозрачным глазом того же цвета, что и у отца Локлана… и у Киранна. Надо сказать, в чертах, оставшихся неповрежденными варварской жестокостью, многое напомнило Киранна, и все же…

Истина ударила его, словно обухом по голове.

— Ты — не мой брат.

Шотландец издал дикий крик, исполненный такой боли, что у Локлана волосы дыбом встали. Хозяин замка опрокинул стоящий перед ним стол, выхватил меч и сделал стремительный выпад.

Лэрд едва успел вытащить свой клинок и отбить яростный удар, который чуть не снес ему голову.

— Ублюдок! — выкрикнул Шотландец, вновь бросаясь на противника. Но прежде чем он успел снова замахнуться, перед ним вырос Пустельга.

Шотландец плюнул в Локлана и метнул в него свой меч. Лэрд поймал его и положил на пол.

Взгляд искалеченного хозяина замка по-прежнему обвинял его в вероломстве и других грехах, о которых Локлан мог только догадываться.

— Я такой же Мак-Аллистер, как и ты, — прорычал Шотландец.

Лэрд вздрогнул, осознав, что стоящий перед ним человек, должно быть, один из бесчисленных бастардов его отца.

— Значит, я был неправ, и ты мой брат. Я рад этому. Прошу простить мои слова. Просто ты не тот брат, которому я надеялся принести извинения.

Это охладило боевой пыл Шотландца. Он тяжело повис на Пустельге, но тут же резко оттолкнул его и повернулся с Разиэлю.

— Я хочу, чтобы этого наглеца вышвырнули из моего замка. Сейчас же. Живого или мертвого — мне без разницы.

— Но для меня есть разница, — отрезала Катарина.

Она подошла к Шотландцу, уперев руки в бока, и смерила его уничтожающим взглядом, словно отчитывая ребенка за невоспитанное поведение.

— Да как вы смеете, сэр!

Хозяин замка ошеломленно уставился на девушку.

— Ты что, спятила?

— Нет, — возразила Кэт, гордо подняв голову. — Я — нет. А вот вы уж точно.

От этих слов единственный глаз Шотландца зажегся еще большей яростью, а на его челюстях заходили желваки.

— Женщина…

— Мужчина! — выплюнула Катарина в ответ, прервав его. — Я достаточно тебя наслушалась. Будет справедливо, если ты теперь дашь и мне кое-что сказать.

Локлан обменялся изумленными взглядами с Пустельгой, не зная, у кого из них двоих глаза шире распахнулись от удивления.

Разиэль направился было к Катарине, но она заставила сарацина замереть на полпути таким ледяным взглядом, что Локлан почти физически ощутил его обжигающий холод.

Затем принцесса обратила взор на Шотландца.

— То, что случилось с тобой, бесспорно, трагедия. И я искренне сочувствую твоему несчастью. Никто не должен так страдать. Но ты мог бы хоть раз потратить мгновение своей эгоистичной жизни на то, чтобы облегчить страдания другого человека.

Искалеченный воин двинулся к ней со смертельной усмешкой, искривившей его губы.

— Ты ничего не знаешь о страдании. Ничего.

— А вот тут вы ошибаетесь, сэр. Сильно ошибаетесь, — голос Катарины обрел силу и искренность женщины, которая была вынуждена зайти слишком далеко, чтобы отступать.

Кэт без страха и колебаний стояла лицом к лицу со своим собеседником. Лэрд никогда еще не видел ее такой. И когда она заговорила снова, ее голос был исполнен боли ее собственного прошлого, а слова вызвали в душе Локлана сильнейшую ярость.

— Я очень хорошо знаю, каково это, когда тебя хватают и, не давая вырваться, бьют без всякой причины. Мне приходилось чувствовать вкус собственной крови и ощущать, как от ударов шатаются зубы во рту. Если вы считаете себя единственным обитателем в царстве страдания, то подумайте хорошенько. Мир полон тех, кто испытывает боль. Если повезет, на наших телах не увидишь шрамов, искромсавших наши души. Но значит ли это, что мы счастливчики?

Не дав времени на ответ, девушка продолжила:

— Когда люди смотрят на вас, милорд, они видят отметины вашего прошлого и обращаются с вами с соответствующим почтением. Когда вы смотрите на Локлана или на меня, вы судите, ничего не зная о цене, которую каждый из нас заплатил в прошлом. Да как вы смеете! Уж вам-то должно было хватить ума так не поступать!

Локлан напрягся, готовый вмешаться, если Шотландец бросится на девушку.

Но вместо этого хозяин замка лишь смотрел на нее с таким выражением, словно мысленно представлял, как медленно расчленяет ее.

— Ты наглая девка, — произнес он.

— А ты — тупой болван, — не осталась Катарина в долгу.

Шотландец посмотрел на Локлана отрешенным взглядом и покачал головой.

— Помоги тебе господь, человек, если это твоя женщина. Лучше бы ты позволил мне выпустить тебе кишки и спасти от ее языка.

Локлан пожал плечами.

— Мне этот язычок вполне по душе. Я нахожу, что часто в ее словах много правды.

Шотландец протянул руку и нежно коснулся лица Катарины. Взгляд его едва заметно смягчился.

— Я уже и забыл, какой гладкой может быть кожа женщины.

Он уронил руку, повернулся и медленно направился к камину.

Локлан, нахмурившись, посмотрел на Пустельгу. Тот пожал плечами. А Разиэль между тем подошел, чтобы поднять с пола меч хозяина.

Внезапно густой низкий голос Шотландца наполнил комнату:

— Киранн умер, чтобы сохранить мне жизнь, какой бы она ни была, — он горько рассмеялся, а затем сморщился, словно это причинило ему невообразимую боль. — Он принял на себя предназначавшийся мне удар клинка и умер на моих руках, кашляя кровью и умоляя попросить у тебя за него прощения.

Шотландец уперся одной рукой в каминную полку.

— Он сказал, что хочет, чтобы ты знал: он сожалеет о сказанном тебе в вашем последнем разговоре. Киранн вовсе так не думал. Это были безрассудные и жестокие слова. И еще он хотел, чтобы ты знал: он любил и уважал тебя.

Замолчав, Шотландец устало вздохнул и продолжил:

— В тот последний год, который мы провели в темнице, он хотел только одного: вернуться домой и снова увидеть всех вас. Вновь и вновь он повторял, что милосердный Бог не позволит, чтобы последние слова, сказанные им его братьям, были такими жестокими. Именно поэтому Киранн не покончил с собой в тот день у озера, хотя ему больше не хотелось жить. Но у него не хватило смелости снова посмотреть тебе в лицо. Он просто хотел, чтобы эта боль закончилась. Он не хотел увидеть осуждение в глазах вашей матери и разочарование в глазах своих братьев. Это было больше, чем он мог вынести.

Локлан стиснул зубы, чувствуя, как каждое произнесенное шепотом слово отдается в его сердце, словно удар молота. Ему отчаянно хотелось заплакать по брату, которого он так любил и которого надеялся снова найти.

Он был среди чужих людей, и только это помогало сохранить внешнюю невозмутимость. Однако в душе он снова кричал от боли… Так же, как и в тот день, когда обнаружил у озера меч и плед Киранна.

И вновь ему предстояло вернуться к матери с горькой новостью о смерти ее сына. Как же не хотелось этого делать! Но, как сказала Катарина, он не был трусом, а такие новости должен принести только член семьи.

— Благодарю тебя, — произнес Локлан, сглотнув ком в горле, — за то, что пытался его спасти. За то, что был с ним, когда меня не было рядом.

Дункан повернулся, и когда их взгляды встретились, Локлан понял, что их связывают и кровные узы, и любовь к Киранну.

С глазами, затуманенными непролитыми слезами, лэрд протянул руку своему новому брату.

— Я понимаю твою ненависть ко мне. Но если тебе когда-нибудь что-то понадобится, дай знать, и я приду.

В течение нескольких ударов сердца Дукан смотрел на протянутую руку, а затем взял ее и притянул брата в свои объятия:

— Он любил тебя, Локлан. Мне было ненавистно то, как много ты для него значил. Как много значили вы все. Я знал, что и в половину не так хорош для него, как вы. По крайней мере, я так считал, пока он не умер за меня. И тогда уже было слишком поздно… Никогда не должно быть слишком поздно для таких вещей.

Локлан похлопал Шотландца по спине, чувствуя, как и его самого душит скорбь.

— Сводный или полнокровный — неважно. Брат — всегда брат.

Дункан зарылся рукой в волосы Локлана, затем подался назад и уткнулся лбом в лоб брата. С гримасой страдания он отпрянул и направился к двери.

— Вы можете отдохнуть здесь, если хотите, — произнес он и поднял капюшон своего плаща.

— Разиэль! — добавил Шотландец раздраженно. — С меня хватит разговоров. Не желаю. Больше не беспокой меня этим вечером.

Локлан шагнул к брату, но Разиэль преградил ему путь, и Дункан вышел из комнаты.

— Не мучайте его больше, — сказал сарацин низким гортанным голосом. — Ему больно говорить и еще больнее двигаться. Хозяину сейчас необходим отдых, и он не хочет, чтобы кто-либо видел его, когда он так страдает. Прошу вас с подобающим уважением отнестись к его чувству собственного достоинства.

Локлан жаждал получить больше ответов, но понял Разиэля и вместо этого спросил:

— По мне, ты не выглядишь, как слуга. Почему ты так повинуешься Дункану?

— Ради меня он отказался от своего лица, когда я был всего лишь презренной собакой. Теперь я готов для него на что угодно.

— Разиэль также один из немногих людей, которым Шотландец доверяет, — негромко промолвил Пустельга и покачал головой. — Так, значит, выжил тогда Дункан. Теперь мы точно это знаем.

Катарина наморщила лоб и спросила у Локлана:

— Я не понимаю. Откуда Киранн знал, что Дункан — его брат, если тебе это было неизвестно?

Горец понятия не имел.

— Дункан вырос в соседней деревушке, — объяснил Разиэль. — Его мать прятала сына из страха. Она сделала все, чтобы защитить ребенка, потому что видела, как жена лэрда обращалась с бастардами своего мужа. К сожалению, мать Дункана умерла, когда ему было всего восемь лет, и мальчику пришлось самостоятельно бороться за выживание. Спустя несколько лет он случайно встретился с Киранном, и тот тут же распознал в нем своего брата. Поэтому Киранн приносил Дункану еду и одежду, а иногда даже деньги. Именно Киранн заплатил за обучение Дункана в качестве подручного местного кузнеца.

Локлан пробормотал проклятие, вспомнив, как их отец не раз ловил Киранна на воровстве. Но мальчишка никогда никому не признавался, зачем это делает. Теперь стало понятно: Киранн крал все это для их брата.

— Почему он не рассказал мне? — выдохнул Локлан.

— Этого не хотел Дункан. Он не желал, чтобы хоть кто-то знал о его существовании.

— И все же он отправился в Утремер с Киранном.

Сарацин кивнул.

— Дункан обнаружил плачущего Киранна на берегу озера, и тот сказал, что не может больше вернуться домой. Именно тогда они решили найти своего брата Сина и создать свою собственную семью, где все будут равны. Где между ними никогда не встанут грубые речи или раненые чувства.

Эти слова потрясли Локлана до глубины души.

— Я никогда не испытывал неприязнь ни к одному из своих братьев.

Пустельга бросил взгляд на Разиэля, а потом посмотрел на Локлана.

— Гораздо легче прощать самому, чем просить прощения.

Лэрд кивнул. Это точно. Киранн слишком сильно стыдился своих слов и действий, чтобы просто прийти к своей семье и повиниться.

— Не могу поверить, что он мертв.

— Мне жаль, Локлан, — прошептала Катарина.

Горец привлек Катарину к себе. Впервые он почти мог смириться со смертью брата. Почти.

Сарацин сделал шаг вперед.

— Уверен, что вы все утомлены путешествием. Ступайте со мной, и я покажу комнаты, где вы сможете отдохнуть. Желаете ли, чтобы я принес вам еды?

Локлан кивнул.

— Легкую закуску для леди. Я знаю, она умирает от голода.

Пустельга кашлянул.

— И наверняка эти двое пожелают одну комнату на двоих.

— Это было бы крайне непристойно, — быстро возразил горец.

Пустельга округлил глаза:

— Тогда во имя любви божьей, найди священника и женись на этой женщине, наконец.

Разиэль от этой мысли пришел в ужас:

— На деле это было бы очень трудно осуществить. Шотландец не подпускает к своему дому ни одного человека, одетого в сутану. Он полагает, что бог отвернулся от него, а раз так, то он никогда больше не пустит к себе священника.

Пустельга нахмурился:

— Даже Кристиана из Аккры?

— Он — исключение, потому что состоит в Братстве. И должен добавить, он не настоящий священник.

— Ну да, — согласился Пустельга. — Но это обычно не мешает ему носить сутану.

Ничего не ответив, Разиэль провел их по коридору в большую спальню. Когда Локлан собрался ретироваться, предоставив эту комнату Катарине, сарацин взял его за руку.

— Здесь вас никто не осудит. Нам ведомо, как хрупка и преходяща жизнь. Ищите утешение там и тогда, когда можете. И поверьте, мы никому об этом не промолвим ни слова.

Локлан знал, что должен уйти, но, если честно, именно этого ему хотелось меньше всего, поэтому он был благодарен Разиэлю за понимание.

— Спасибо тебе.

Сарацин вежливо склонил голову, закрыл дверь и удалился вместе с Пустельгой.

Кэт заметила нерешительность Локлана, когда тот повернулся к ней, и не смогла сдержать улыбку. Только этот мужчина мог беспокоиться о ее репутации после всего, что выпало им разделить в приключениях. Это было так приятно и подкупающе.

— Мы найдем священника. Не бойся, — заверила Катарина.

Лэрд кивнул, отстегнул перевязь с мечом и отложил ее в сторону. Молчание горца встревожило девушку. Он явно страдал.

Подойдя к Локлану, она обвила руками его талию и сказала:

— Твой брат любил тебя.

Кэт увидела, как слезы снова навернулись на глаза воина, и все же ему как-то удавалось сдерживать их.

— Я по-прежнему вижу его ребенком, — тихо промолвил Локлан. — Киранн был настоящим дьяволенком-проказником. Подкладывал колючки мне под седло или в башмаки. Однажды он разбудил меня среди ночи и заявил, что в замке пожар. Я выбежал наружу почти раздетым, чем сильно его повеселил, а половина замка стала свидетелями моего испуга.

Катарина невольно рассмеялась:

— И все же ты любил его.

— Больше жизни. Боже мой, Катарина, мы должны были стариться с ним вместе, и я до седых волос еще заглядывал бы под седло, проверяя, нет ли там подложенных колючек. Как мог он умереть в далеком краю, окруженный чужаками?

— С ним был Дункан.

У Кэт перехватило дыхание от муки, отразившейся в глазах Локлана.

— С ним должен был быть я. Его старший брат. Это было моей обязанностью — всегда приглядывать за ним. Как я мог так его подвести?

— Ты не подвел. Ты его любил. Больше ты ничего не мог поделать.

Горец кивнул. В глубине души он знал, что девушка права. Но ноющее от боли сердце не желало с этим соглашаться. Оно хотело, чтобы Киранн вернулся, и никакие доводы разума не могли погасить эту боль или чувство вины.

С разрывающейся душой Локлан привлек Катарину ближе и приник к ее губам поцелуем, в который вложил всего себя. В этот миг он нуждался в ней так, как никогда ни в ком другом. Она отвела боль. Помогла ему ощутить радость того, что он еще жив.

Жаждая спасения, которое могла дать только Кэт, горец взял ее на руки и понес к кровати.

Катарина закрыла глаза, наслаждаясь ощущением объятий Локлана, с которыми ничто не могло сравниться. Горец нес ее нежно и словно защищая от чего-то. Это напомнило ей, как сильно он ее любит. И она любила этого человека каждой своей частичкой. Кэт захотелось поцелуями изгнать каждую унцию боли, испытанной им хоть когда-то, удовлетворить его так, как ни одна другая женщина.

Он сделал для Киранна все, что мог, Катарина это знала. В глубине души Локлан тоже это понимал. Рано или поздно он сумеет себя простить. Кэт надеялась на это.

Лэрд бережно уложил ее на постель. Их глаза встретились. Во взгляде Мак-Аллистера Кэт прочла глубокое переживание и уязвимость. Таким она еще никогда его не видела. Она готова была поспорить, что для Локлана это больше, чем просто слияние тел. Катарина отчаянно нужна ему, и это тронуло ее до самого сердца.

Горец стремился забыть все, о чем только что узнал, и Кэт хотела помочь ему в этом. Этот человек заслуживал гораздо большего, чем то бремя, которое нес на своих плечах все эти годы. Он заслужил счастье, смех, а еще любовь, выходящую за рамки его воображения. И Катарина собиралась подарить ему все это прямо сейчас. С завлекающей улыбкой она через голову стянула с Локлана тунику и небрежно бросила ее на пол.

Девушку так и подмывало прикоснуться пальцами к этой твердой, бугрящейся мышцами груди. Мак-Аллистер одновременно был и могучим воином, и исполненным нежности и заботы человеком. Боже, как же она его любила!

— Поцелуй меня, — попросил горец прерывающимся от желания голосом.

Кэт подчинилась, чувствуя, как его уста дразнят ее губы, приглашая их раздвинуться. Локлан целовал её так, словно он и она были единственными людьми на всем белом свете. Катарина даже не подозревала, что любовь может быть такой сильной.

Лэрд погладил щеку девушки. Он не сказал ничего, но Кэт и без слов знала, что с ее помощью его боль на время отступила. В этот момент горец не думал о своем брате. Он думал лишь о них двоих.

Девушка коснулась пальцем щеки любимого и игриво поскребла ноготком щетину на его лице. Как ей нравилось это ощущение! Кожа Локлана была так непохожа на ее собственную — мужская, грубая. Рот Катарины наполнился слюной от желания лизнуть ее.

— Знаете, милорд, — поддразнила она, — за всеми последними событиями, кажется, вы забыли о бритье. Эта щетина чересчур длинна для моего занудного господина.

Мак-Аллистер наклонился и ткнулся лицом в ее шею так, что жесткие волоски на его щеке, дразня, защекотали кожу Кэт, отчего по всему ее телу побежали приятные мурашки.

— Неужели? — А я-то думал, ты предпочитаешь видеть меня таким же диким и неукротимым, как ты сама.

Катарина, не сдержавшись, рассмеялась:

— В этом есть своя прелесть, но есть еще так много всего, что я нахожу в тебе очаровательным, Локлан Мак-Аллистер.

Горец снова потерся щетиной о ее шею и, склонившись еще ниже, замер и насмешливо шепнул на ухо Кэт:

— И я нахожу очень многое в тебе неотразимым.

— Например?

Глаза шотландца, разглядывающие девушку, насмешливо сверкнули.

— Уши.

Катарина непонимающе наморщила лоб: что такого привлекательного Локлан нашел в этой части тела?

— Уши?

— Да. Они такой изысканной формы.

Горец поцеловал ее в мочку уха, и тепло его дыхания послало вдоль позвоночника сладкую дрожь.

— Так ты любишь меня за мои уши? — спросила Кэт.

Мак-Аллистер улыбнулся:

— В том числе и за это.

— А что еще ты любишь во мне?

Локлан обвел изгиб шеи Катарины указательным пальцем, а после тем же путем проследовали и его губы, прокладывая дорожку из нежных поцелуев, исполненных любви

— Вот это. Я обожаю изгиб твоей шеи. Он очень призывный.

— М-м-м, — выдохнула Катарина, — а еще что-нибудь во мне ты находишь призывным?

Локлан наслаждался ее игривым настроем как никогда раньше. Она пыталась отвлечь его от печальных дум и, помоги ей Господь, это у нее получалось. Горец был покорен ее очарованием и нежностью.

— Да, любимая, кое-что в тебе я особенно люблю.

Кэт удивленно выгнула бровь.

— Неужели?

Она уже представляла, куда рука Локлана скользнет после этих слов.

— Это, — лэрд положил руку на грудь девушки, напротив ее сердца и, глядя ей в глаза, произнес. — Вот самая прекрасная часть тебя, Катарина. Ею ты пленила меня, и плен этот мне в радость.

От неожиданного жеста у Кэт перехватило дыхание, и слезы навернулись на глаза. Потрясенная нежностью воина, она обхватила его лицо ладонями и подарила глубокий поцелуй.

Локлан затрепетал, ощутив ничем не сдерживаемую страсть Катарины. Каким-то образом его возлюбленная помогла утихнуть страданиям по Киранну.

В этот миг он был не Мак-Аллистером, человеком, который безоговорочно служил своей семье, не заботясь о собственном будущем, а всего лишь счастливым парнем, которого любила Катарина — большего он и не желал.

Поцелуй их становился все глубже, и горец скользнул языком в рот Кэт, дразня ее, умоляя об уступчивости, прощении, надежде и об утешении, обрести которое он мог лишь в ее объятиях, в ее постели. Весь мир словно исчез куда-то, остались лишь они вдвоем.

Казалось, влюбленные бесконечно долго целовались и изучали тела друг друга. Локлан до боли жаждал обладать Катариной, погрузиться в ее плоть так глубоко, чтобы утратить ощущение реальности. Но также ему хотелось, смакуя, растянуть этот момент.

И вдруг Кэт прервала поцелуй.

— Что случилось? — встревожился горец.

Катарина обожгла его взглядом, исполненным такой плотской жажды, что у него захватило дух.

— Я хочу ощутить тебя в себе. — Если этого сейчас не произойдет, боюсь, я сгорю от желания до самых углей.

Лэрд улыбнулся этим словам. Это были речи не женщины, соблазняющей главу клана Мак-Аллистеров в надежде заполучить его в мужья, а возлюбленной, которая хочет его, Локлана, как мужчину.

Ничего более чувственного ему еще не приходилось испытывать. С гулко колотящимся сердцем горец распустил шнуровку платья Кэт, снял его с девушки и судорожно вздохнул при виде обнаженной Катарины, лежащей на кровати.

Он сбросил с себя башмаки и штаны, а Кэт в это время скинула рывком свои туфли. Чувствуя, как горит огнем его тело, горец обхватил рукой правую грудь девушки и начал играть с ее вершинкой, пока Катарина не застонала от удовольствия, а затем продолжил ласку, глядя, как любимая извивается в наслаждении от его прикосновений.

Она закрыла глаза и откинула голову на подушку. Не в силах противиться мощному влечению, шотландец склонился над ней и взял в рот ее нежный сосок. Кэт вскрикнула от удовольствия, чувствуя, как его язык быстрыми легкими движениями касается этого чувствительного места. Ее лоно затопило желание. Она испугалась, что может даже умереть, если горец не овладеет ею тут же.

Но Локлан с непреклонным взглядом коснулся лодыжки Катарины, провел рукой вдоль девичьей ноги, проложив путь по внутренней поверхности бедра, и остановился у самого чувствительного местечка, которое больше всего жаждало его касания. Затем горец скользнул пальцем внутрь. Кэт широко раздвинула ноги, облегчая ему доступ.

Мак-Аллистер играл с ней, но Катарине хотелось совсем не этого. Эти ласки приносили лишь временное облегчение ее плотского голода.

Чувствуя, что больше не может ждать, она протянула руку между их телами, чтобы коснуться Локлана и погладила его возбужденное естество. Горец зарычал. Победно засмеявшись, Кэт отбросила руку шотландца и направила его в себя.

От охватившего его исступленного восторга у Мак-Аллистера чуть не вырвалось проклятие. Находиться внутри Катарины было настоящим раем. Ее тело идеально обхватывало его, принимая в себя. Он совершал бедрами толчки, входя и выходя, наслаждаясь каждым моментом единения их тел.

— Представляешь ли ты, что со мной творишь? — прошептал горец на ухо Кэт.

Она игриво куснула его в подбородок.

— Представляю, и даже очень хорошо.

— Да?

— Угу, — подтвердила она с проказливым блеском в глазах. — То же самое, что со мной творишь ты.

Катарина обхватила ладонями лицо своего возлюбленного и поцеловала.

Локлан языком исследовал глубины рта Кэт, и его переполняло какое-то неведомое чувство. Внезапно он понял, что это — надежда. Катарина подарила ему надежду в самый безрадостный момент жизни. Вряд ли без нее он вообще смог бы пережить эти последние несколько дней.

Горец прижался к Кэт, еще глубже входя в нее, с каждым выпадом забывая обо всем. А она, крепко обхватив его, шептала на ухо слова любви. Ритм движений Локлана становился все быстрее и резче, но он не хотел получить финальное удовольствие, не убедившись, что Катарина полностью удовлетворена.

Сдерживаясь изо всех сил, Мак-Аллистер приподнял бедра Кэт так, чтобы проникнуть в нее как можно глубже.

Та ахнула, когда шотландец целиком заполнил ее. Он снова начал двигаться внутри Катарины, и вырывающиеся из ее рта тихие стоны доставляли Локлану огромную радость. Кэт принадлежит ему. Именно он дарит ей эти ощущения. При этой мысли сердце воина исполнилось гордости.

А затем он ощутил, как Катарина словно взорвалась глубоко внутри. Она впилась пальцами в спину Локлана, почти выкрикнув его имя. При этом звуке, слетевшем с ее губ, он не смог дольше сдерживаться и словно рухнул в пропасть. Его освобождение наступило так быстро и было таким сильным, что потрясло его до глубины души. Потный и обессиленный, воин рухнул в оберегающие объятия любимой.

Ощутив вес мужского тела, мгновенно прижавший ее к кровати, Кэт прикусила губу, чтобы сдержать протест. Да, Локлан был тяжел, но, если честно, Катарине даже нравилось чувствовать эту тяжесть. Горец все еще не вышел из нее, и это по неизвестной для Кэт причине рождало сильное собственническое чувство. Это был единственный мужчина, которого она когда-либо любила. Она знала это. И не хотела делить его ни с кем.

— Я, кажется, придавил тебя? — произнес наконец лэрд.

— Немного, — Катарина в ответ скорчила недовольную гримаску.

Локлан игриво куснул ее в надутую губку, а затем сокользнул с девушки и перекатился на бок. Подложив под голову руку, он потянулся, словно могучий лев. Кэт залюбовалась его обнаженной грудью и тем, как он красив. Закусив губу, чтобы сдержать стон, Катарина прижалась к шотландцу и закрыла глаза. Через мгновение она уже спала глубоким сном.

Мак-Аллистер лежал в полночной тишине, прислушиваясь к тихому посапыванию любимой. Было так странно осознавать, что после стольких лет поиски брата наконец подошли к концу. В это до сих пор верилось с трудом. Но всё действительно закончилось.

Когда Локлан пускался в этот путь, он ожидал, что отыщет Киранна, и даже не предполагал, что найдет то сокровище, которое спит сейчас рядом. Согласился бы он обменять Кэт на то, чтобы Киранн вернулся? Лэрд был благодарен судьбе за то, что она не поставила его перед таким выбором. Ведь, в конце концов, он знал ответ. Катарина была его жизнью. Он пожертвовал бы ради нее всем, чем угодно. И кем угодно.

Эта мысль потрясла и ужаснула Мак-Аллистера. Никто и никогда не имел над ним такой власти. Самое печальное, что Кэт даже не собиралась завоевывать его сердце. Просто каким-то образом за последние несколько дней она пробилась сквозь его сопротивление и вручила дар, который лэрд и не ожидал получить.

Улыбаясь первому настоящему счастью в своей жизни, Локлан закрыл глаза, чтобы заснуть.

Но едва он это сделал, снаружи раздался громкий крик:

— Откройте эту чертову дверь сейчас же или, ей-богу, я снесу этот замок — камень за камнем!

— Да кто ты такой, чтобы предъявлять такие требования?

— Филипп Капет. Король Франции и отец женщины, которой ты дал пристанище в своих стенах без моего на то разрешения!