Воин

Глава 16

Есть несколько вещей, которых ни один мужчина не желает себе ни при каких обстоятельствах. Первая — утратить в бою тот орган, который, собственно, и делает его мужчиной. Вторая — потерять его из-за несчастного случая. Третья — перестать быть мужчиной в результате подхваченной болезни.

Но меньше всего бедняга хочет услышать, что отец женщины, которой он только что овладел вне священных уз брака, стоит сейчас у ворот того дома, в котором свершилось это святотатство. И этот отец — один из самых могущественных людей всего христианского мира. А значит, виновный наверняка лишится не только того, что у него между ног, но и остальных внутренностей — их по приказу короля вырвут из наглеца, пока тот еще достаточно жив, чтобы в полной мере это почувствовать.

«Меня убьют. Вспорют живот. Повесят. И хуже всего, что сделают это не в таком порядке, — мелькнуло в голове у Локлана.

Он услышал, как снаружи охранники бросились открывать перед королем ворота, исполняя его приказ. Нелегко было начинать таким образом новый день и так же трудно было сообщить Катарине, что на их шеях внезапно захлестнулись петли.

— Кэт, — прошептал лэрд, расталкивая принцессу. — Милая, проснись!

Та, открыв глаза, заморгала и зевнула.

— Что, уже утро?

— Нет, — ответил горец, от всей души желая, чтобы он разбудил ее всего лишь по этой причине. — Твой отец у ворот замка и будет здесь с минуты на минуту.

Возмущенная Катарина так быстро подняла голову с подушки, что чуть не выдрала себе волосы, придавленные к постели телом Локлана. Горец сочувственно поморщился и, приподнявшись, высвободил зажатые пряди.

Судя по шуму, доносившемуся снаружи, там царила суматоха и продолжались споры. Кэт, завернувшись в простыню, пробралась к окну, чтобы выглянуть из него.

Лэрд торопливо одевался. Если ему суждено подвергнуться оскоплению, он не собирался облегчать палачу эту задачу.

Катарина повернулась к Локлану, в глазах ее плескался ужас.

— Как он нас нашел?

Горец не знал этого точно, но у него были свои предположения:

— Либо он пытал Страйдера, пока тот не сломался, либо его соглядатай оказался умнее, чем мы предполагали.

Катарина, перебросив волосы через плечо, обвела взглядом комнату, словно искала способ сбежать.

— Что мне делать? — спросила она.

У Локлана не было ответа на этот вопрос.

Девушка с надеждой огляделась.

— Бьюсь об заклад, отсюда есть тайный ход. Где-нибудь точно есть. Не может не быть — уж слишком Шотландец одержим.

Та же самая мысль мелькнула и у Локлана, но он подавил ее в себе, осознав происходящее.

— Неужели мы хотим именно этого?

— О чем ты?

Лэрд указал рукой на окно.

— До конца своих дней бегать от твоего отца.

По лицу Катарины было видно, что она охотно продолжит эту игру.

— Разве не на этом мы порешили?

Да, это было так, и все же теперь, когда они, оказались почти лицом к лицу с Филиппом, Локлан не хотел удирать, словно трус в ночи.

Нет! Он не был вором или преступником, подающимся в бега в страхе от содеянного. Он — взрослый мужчина. Он был с женщиной, которую любит. В этом нет ничего преступного. Нет никакого зла.

Мак-Аллистер посмотрел на Кэт. Да, он взял кое-что, ему не принадлежавшее. Но и Филиппу это тоже не принадлежало. Катарина — не вещь. И пришла пора заставить ее отца понять это.

— Я собираюсь поговорить с королем.

Девушка нахмурилась:

— Ты с ума сошел?

Скорее всего. Только глупец мог о таком хотя бы подумать. И все же это казалось лэрду единственным достойным выходом. Несмотря на то, что его отец совершил немало плохого, все же он не учил сына убегать от проблем. С самого рождения Локлану внушали, что нужно твердо стоять на ногах и до конца бороться за то, что важно. А важнее Кэт для него не было ничего. Горец готов был умереть, сражаясь за эту девушку.

— Оденься и будь готова бежать, если моя затея не удастся, — сказал он Катарине.

В ее темных глазах всколыхнулось подозрение.

— А ты сбежишь вместе со мной?

Боже всемогущий! Локлану не хотелось, чтобы Кэт увидела, насколько он не уверен в исходе того, что задумал.

— Да, — ответил он. — Но ради нас я должен хотя бы попытаться поговорить с твоим отцом, прежде чем мы вновь ударимся в бега.

Катарину подмывало накричать на шотландца за его бессмысленную глупость. Ее отец не станет его слушать. Он никогда никого не слушал. Локлану важно только то, чего хочет он сам. А остальной мир пусть катится ко всем чертям. Но она любит этого человека и понимает, что ему необходимо так поступить. Он не сможет жить в мире с самим собой, если не попытается договориться с ее отцом.

— Если тебя убьют, Локлан Мак-Аллистер, видит бог, я тебе этого никогда не прощу!

— Не бойся, я и сам себе не прощу.

Кэт раздраженно застонала.

— Не время шутить.

— А я и не шучу, милая. Поверь, я очень хорошо понимаю, чем все может кончиться.

Катарина снова притянула Локлана к себе и поцеловала.

— Храни тебя бог! А если не убережет, то пусть поможет бежать быстрее ветра.

Мак-Аллистер уткнулся лицом в шею девушки, а затем с усилием оторвался от нее. Бросив взгляд на свой меч, он тут же отказался от мысли взять его с собой. Больше не стоит сердить короля. Пришло время мирных действий.

«Пришло время удирать, ты, проклятый болван!» — шепнул лэрду внутренний голос.

Нет! Пора, как подобает мужчине, посмотреть в лицо отцу Катарины и заставить его понять, что дочь заслуживает большего, чем молокосос, которого ей прочат в мужья.

«Как же всё так дьявольски запуталось?» — мелькнуло у Локлана в голове.

Он остановился наверху лестницы и, посмотрев вниз, увидел Филиппа с двумя его герцогами и несколькими телохранителями-французами. Монарха можно было отличить не только по царственной осанке, но и по огромному росту и лысой голове — он возвышался над окружающими словно башня.

Разглядывая прибывших, Локлан остановил взгляд на входившем в свиту короля палаче. Тот был одет во всё черное и даже лицо его закрывал черный капюшон. Да, король сюда явился явно не для переговоров.

— Кто хозяин этого замка? — вопросил Филипп.

Разиэль, войдя в зал по левую руку от монарха, склонился перед ним в поклоне.

— Мой господин прикован к постели, ваше величество. Он сожалеет, что не может приветствовать вас.

Филипп высокомерно вскинул бровь.

— Не может?

— Он искалечен на войне, сир, — произнес Локлан, по-прежнему стоя на верху лестницы.

Король перевел на него взгляд и угрожающе прищурился.

— А ты кто такой?

— Лэрд Локлан Мак-Аллистер, ваше величество.

— И ты еще смеешь показываться нам на глаза? — прорычал Филипп, словно горец был гнуснейшим из всех существ на свете.

Понимая, что дразнить монарха опасно, Локлан, не удержавшись, все-таки изобразил неведение.

— Я чем-то прогневил ваше величество?

— Разумеется! Ты украл нашу дочь…

— Он защитил меня, отец. Люди, которых ты послал за мной, били меня и угрожали. Можно лишь поблагодарить лорда Локлана за то, что он позаботился о моей безопасности, в то время как твои посланцы собирались причинить мне зло.

Локлан бросил быстрый взгляд на Катарину. Он не услышал, как подошла принцесса. На ней был неяркий наряд, распущенные волосы завитками спадали на плечи.

— Что ты здесь делаешь? — негромко спросил её шотландец.

— То, чему ты меня учил — стою на своем, не сдаваясь.

— Катарина… — процедил он сквозь зубы.

Она нежно прикоснулась к его лицу.

— Ты был прав. К добру или к худу, но он мой отец. Я не смогу убегать от него до конца своих дней. На этот раз я встречусь с ним лицом к лицу, как и подобает дочери.

Оставив Локлана, принцесса спустилась по лестнице и подошла к королю.

— Я не лиса, чтобы загонять меня своими гончими, отец. И я устала от той игры, в которую мы друг с другом играем.

— Значит, ты одумалась?

— Если под этим ты подразумеваешь, что я готова выйти за твоего принца, то нет. Никогда он не станет моим мужем. И я больше не буду пешкой в твоих политических играх.

— Ты, своенравное…

— … упрямое и несносное дитя, — закончила за него Кэт. — Знаю, отец, что я — твое мучение и проклятие.

— Но прежде всего она — ваша дочь, сир.

Катарина обернулась и увидела, что позади нее стоит Локлан.

— Твоя дерзость не внушает нам расположения к тебе, мальчишка!

Мак-Аллистер склонил голову перед королем.

— Простите, ваше величество. Я не приносил присяги защищать Францию. Но я поклялся Катарине защищать ее от любого, кто хочет причинить ей вред.

Лицо монарха сурово застыло.

— Ты понимаешь, что переходишь все границы?

Локлан квинул.

— Да, ваше величество.

— И ты готов отдать за неё свою жизнь?

Горец обменялся с Кэт мрачными взглядами.

— Ну, что скажешь? — Филипп указал подбородком в сторону дочери. — Действительно ли её свобода важнее для тебя собственной жизни?

Лэрд нахмурился: король спрашивает, что думает Мак-Аллистер?

— Отвечай, мальчишка! Умрешь ли ты за её свободу?

Разумеется, горец был готов на это.

— Нет! — крикнула Катарина.

Но Локлан знал истину и ответил, не задумываясь:

— Да, ваше величество.

Филипп усмехнулся:

— Слова всегда даются легко. Мы уважаем только поступки.

Щелчком пальцев он подозвал к себе палача с мечом.

— Если ты сказал правду, тогда вставай на колени и пусть голова твоя будет отделена от тела. В тот миг, когда ты умрешь, нашей волей принцессе будет дарована свобода.

Кэт пронзительно вскрикнула и вцепилась бы в отца ногтями, если бы один из стражников её не схватил.

— Ты, поганый ублюдок! Будь ты за это проклят! Будь проклят!

Но на лице Филиппа не было и тени милосердия.

Локлан глубоко вдохнул, вспомнив обо всём, от чего отказывается ради этой девушки. Но в конечном счете он знал, что Катарина достойна такой жертвы.

— Вы даете слово, что она будет вольна отправиться, куда пожелает?

— Она получит полную свободу, оплаченную твоей кровью

Горец кивнул и повернулся к Кэт, бьющейся в руках стражника.

— Могу я попрощаться с ней, ваше величество?

Король недовольно фыркнул:

— Учитывая обстоятельства, последняя просьба, полагаем, уместна.

Мак-Аллистер медленно подошел к принцессе.

— Катарина! — бросил он.

Она перестала сражаться с державшим её воином и взглянула на Локлана. Слезы текли по ее лицу, тело сотрясали рыдания.

— Не делай этого! Не смей!

Горец утер ей слезы рукавом своей туники, чувствуя, что и его глаза затуманивает предательская влага. Кэт такая красивая! Такая замечательная!

— Я же говорил тебе, милая, выпадет нам на двоих один час или миллион часов — мне этого хватит.

— Я не могу потерять тебя, понимаешь?

Лэрд обнял её лицо ладонями и попытался объяснить Катарине, что она приобретет:

— Отныне ты будешь жить спокойно, не оглядываясь через плечо. Тебе не придется больше убегать или бояться, что тебя схватят, пока ты спишь. Я с радостью заплачу для тебя эту скромную цену.

Принцесса пнула стражника так сильно, что тот выпустил её, и рванулась к Локлану.

Он сгреб её в объятия и прижал к себе в последний раз.

— Почему ты не убежал со мной, когда я тебя об этом просила?

Шотландец с трудом сдержал слезы.

— Хотел бы я так поступить! Пустельга прав. Больше всего мы сожалеем о том, чего не сделали. Мне очень жаль. Если бы я мог вернуть назад прошлую ночь, то с радостью сбежал бы с тобой, обо всем на свете.

Не в силах дольше сдерживаться, он провел губами по щеке Кэт и вдохнул сладкий аромат её кожи. Это всё, что он заберет с собой в могилу. Воспоминания о прикосновении к любимой и её запах.

Лэрд легонько подтолкнул её к Разиэлю.

— Не дай ей увидеть это.

Тот мрачно кивнул. Катарина запротестовала и потянулась к горцу.

Локлан отпустил её и повернулся к Филиппу, наблюдавшему за ними с непроницаемым лицом.

Ничего сложнее Локлану в жизни не выпадало. «Беги, ублюдок, беги!» — кричало его сознание. Но он не мог так поступить, потому что дал слово и собирался его сдержать. И он встретил взгляд короля спокойно — без страха и сожаления. Хотя, нет. Он сожалел о каждом дне, который не сможет прожить на земле вместе с Катариной.

Собравшись с силами, шотландец встал на колени и склонил голову.

Кэт забилась в объятиях Разиэля.

— Отпусти меня!

— Прекрати, — тихо прошипел он ей. — Этот мужчина ложится в могилу ради тебя, женщина. И самое меньшее, что ты можешь для него сделать, это избавить от твоих горестных воплей, звенящих у него в ушах.

Он был прав, и это убивало Катарину. Действительно, Локлан заслуживал другого.

— Я люблю тебя, — сказала она, злясь на то, что голос при этом дрогнул. — Я всегда буду любить тебя. Тебя одного.

Разиэль развернул её лицом к стене, удерживая так, чтобы она не могла видеть происходящее.

— Хочешь сказать последнее слово? — спросил у Мак-Аллистера Филипп.

Горец снял с шеи небольшое распятие, перекрестился и протянул его королю.

— Это для Катарины.

Он бросил взгляд через плечо и увидел, как она съежилась, пытаясь сохранить мужество.

— Я тоже люблю тебя, милая. Да хранит тебя всегда Господь!

Филипп выхватил крест из руки лэрда и кивнул палачу.

Локлан собрался с духом перед ударом. На каменной стене он увидел тень мужчины с поднятым мечом. Горец закрыл глаза и начал молиться.

Кэт услышала, как позади нее что-то с глухим стуком упало на пол. И, стоя в лучах восходящего солнца, она почувствовала, что ноги у неё подкосились из-за пронзившей её невообразимой боли. Хотелось кричать, но вырвался только какой-то писк, потому что горло перехватила обжигающая мука.

Локлан был мертв, и в этом была виновата она, Катарина.

Она с трудом осознавала, что её подняли и поддерживают руки Разиэля.

— Я тоже хочу умереть, — прошептала Кэт. — Пожалуйста.

— Чтобы ни случилось в жизни, девочка, — произнес рядом Филипп, — Я хочу, чтобы ты никогда не забывала ту боль, что испытываешь сейчас. Храни её в сердце. Потому что, пока ты её помнишь, она убережет тебя от неразумных поступков.

Принцесса подняла взгляд, изумленная жестокостью своего отца, но вместо него увидела лицо Локлана. Он был жив и обнимал её.

— Не может быть, — прошептала она.

Это была нелепая фраза, но Катарина действительно не могла осознать, как получилось, что ее обнимают руки Локлана, а не Разиэля.

Горец, такой же ошарашенный, как и она, выдохнул:

— Ничего не понимаю.

Филипп, прищурившись, посмотрел на дочь.

— Ты — принцесса, связанная кровными узами с тремя королевскими фамилиями, Катарина. Неужели ты и вправду думала, что я позволю тебе сбежать с кем-то, для кого важен лишь твой титул?

Он перевел взгляд на Локлана.

— Лорд Страйдер сказал нам, что ты любишь ее больше жизни. Но мы ему не поверили. Нам было необходимо доказательство такой любви. Теперь мы точно знаем, как далеко ты готов зайти не только ради жизни Катарины, но и ради ее счастья, — лишь сейчас его черты смягчились. — Лучшего подарка ни один отец не может сделать своему чаду.

Но Кэт не готова была так легко простить родителя.

— Ты бесчувственный зверь! — крикнула она сквозь слезы, катившиеся по лицу. — Это было так жестоко!

Король кивнул.

— Я верю, что со временем ты сумеешь меня простить. Ну а пока снаружи ждет священник, чтобы сделать тебя честной женщиной.

— Что?

Филипп пожал плечами.

— Он должен был либо поженить вас двоих, либо пособоровать Мак-Аллистера перед смертью, если бы он не согласился умереть за тебя.

Кэт через плечо взглянула на озадаченного Локлана.

Прежде чем кто-то из них двоих успел сказать хоть слово, палач скинул капюшон, и влюбленные увидели улыбающегося Страйдера.

— Возможно, меня вам тоже следовало бы возненавидеть. Но, поверьте, я понимал, что король не сможет осудить дочь за брак с другим, когда увидит своими глазами то, что было так очевидно для нас.

Филипп прочистил горло и заявил:

— Ну что, мы играем свадьбу или так и будем стоять тут с недовольными лицами?

Впервые за это утро Кэт позволила себе улыбнуться.

— О, будет свадьба. Но после, отец, нам с тобой предстоит долгий разговор о взаимном уважении и о зароке так со мной больше не поступать.

— Да, но ведь тут нужно видеть и хорошую сторону, дитя мое. Когда мужчину посвящают в рыцари, он получает крепкий удар, чтобы навсегда запомнить этот момент. Считай только что произошедшее таким же ударом. Благодаря нему ты должна понять, как много значит для тебя твой муж и как сильно он тебя любит. Дай Бог каждому такое благословение!

И в этот миг Катарина поняла, что отец прав. Покачав головой, она отпустила руку Локлана и подошла к королю.

— Пусть я не всегда согласна с твоими способами добиваться своего, но я люблю тебя и рада, что ты, наконец, рассудил разумно.

Филипп рассмеялся, но тут же посерьезнел.

— Где этот священник? Мы хотим хорошо пристроить нашу дочь.

Катарина повернулась к Локлану и Страйдеру и сказала:

— Поверь, отец, ты вручаешь меня в самые лучшие руки.