Воин

Глава 2

Кэт показалось, что она неверно расслышала последнюю фразу.

— Что ты собираешься сделать?

— Отвезти тебя к твоему отцу, — повторил Локлан.

Кэт даже не знала, что больше разозлило ее: само намерение или то высокомерное выражение лица, с которым оно было высказано.

— Зачем тебе так поступать?

— Прежде всего, чтобы твой родитель не объявил войну моему народу. Не забудь, что сестра короля Филиппа приходится женой Александру Канмору. Александр — один из немногих, кто может причинить много вреда моим людям.

Катарина не верила своим ушам:

— Так ты тоже, как и остальные, собираешься спасовать перед моим отцом? А я-то думала, что ты сделан из более крутого теста.

Лицо Локлана приняло жесткое выражение:

— Это не игра. Я в ответе за каждого, кто считает земли Мак-Аллистеров родными.

Она фыркнула, выражая несогласие:

— Твои плечи недостаточно широки для такого бремени.

Судя по физиономии горца, он обиделся, чего и добивалась Кэт:

— У меня вовсе не узкие плечи.

Она опустила на них взгляд:

— Спорный вопрос. Но, может быть, они просто выглядят узкими из-за того, что твоя спина ссутулилась от привычки целовать ноги таким, как мой отец?

Локлан резко натянул поводья, остановив лошадь, и сердито уставился на собеседницу:

— Ты совсем ум потеряла, раз так меня оскорбляешь?

— У меня хватит мозгов придумать оскорбления и похлеще. Я — королевская дочь. Как ты собираешься заткнуть мне рот?

Его ноздри раздулись, а голубые глаза полыхнули огнем:

— Твоему отцу следовало бы перекинуть тебя через колено и отшлепать.

— Как это абсолютно по-мужски — прийти к мысли о принуждении силой!

Мак-Аллистер зарычал на Катарину, словно дикий лев, и вонзил шпоры в бока своего коня. Тот так резко бросился вскачь, что она чуть не соскользнула с лошадиного крупа.

Чтобы не упасть, пришлось обвить руками талию своего спутника, хотя от одной мысли о прикосновении к нему ей становилось дурно.

— Ты что, пытаешься меня убить?

— Нет, миледи. Просто стараюсь успокоиться, пока действительно вас не прикончил.

Не в силах долее сносить такое отношение к себе, Кэт наклонилась вперед и вцепилась зубами в плечо горца.

Локлан вкрикнул от неожиданной боли:

— Ты меня укусила?

— Да, и собираюсь сделать еще что-нибудь похуже, если не отпустишь меня немедленно.

— Прекрасно, — бросил воин в ответ, снова натягивая поводья. Едва конь остановился, Мак-Аллистер обернулся в седле:

— Пожалуйста, миледи. Вы свободны.

— Что? — ошеломленно спросила она.

Горец жестом указал на землю:

— Ты же хотела бежать на своих двоих? Так вперед!

«Разумеется, это он не всерьез», — подумала Катарина и спросила:

— Ты ведь не бросишь меня в этой дикой местности одну?

— О, уверяю, — ответил лэрд с издевкой, — скорее достойны сожаления здешние медведи и волки, если им случайно встретится такая, как ты.

Гнев охватил Кэт, и она в миллионный раз пожелала родиться мужчиной. Тогда бы она избила обидчика до полусмерти.

— Ты негодяй! — выпалила она.

Лэрд бросил взгляд за ее спину на преследователей, которые были уже близко:

— А вот и твои новые друзья. Несомненно, они будут очень счастливы доставить тебя домой в целости и сохранности.

Катарина бросила на Локлана убийственный взгляд и спрыгнула на землю.

— Мерзкая погань! — выплюнула она в его адрес ругательство, подобрала юбки и помчалась прочь.

Горец, откинувшись в седле, смотрел, как беглянка улепетывает со всех ног. Она была быстроногой для девицы, а за свои оскорбления заслужила, чтобы он ее бросил. Но чувство удовлетворения испарилось, когда Мак-Аллистер увидел, что преследователи поравнялись с Кэт. Здоровяк размером с медведя грубо схватил ее, одной рукой поднял с земли и бросил перед собой на спину лошади. Девушка визжала, сыпала проклятьями, лягалась и пыталась укусить злодея, но он, отодвинув ногу подальше от ее зубов, удерживал свою жертву одной рукой.

Локлан непроизвольно сжался при виде Катарины, лежащей на животе поперек скачущей лошади. Раз или два в жизни ему пришлось пройти через такое, и он по себе знал, как это может быть больно.

«Какое тебе до этого дело? Это забота ее отца», — шепнул его внутренний голос.

Но на самом деле лэрд не мог выноси́ть, когда с кем-нибудь так жестоко обращались. Даже с такой мегерой, как эта девчонка.

«Она же укусила тебя», — напомнило второе «я».

Да, это тоже правда. И все же она спасла жизнь Ювина. За брата он перед ней в огромном долгу.

«Ох, даже не думай об этом!»

Но было уже поздно отговаривать самого себя: пришпорив коня, Локлан бросился вслед за похитителями. Те, оглянувшись и увидев его, немедленно подстегнули своих лошадей.

— Постойте! — крикнул горец, понимая, что при такой бешеной скачке девушка наверняка пострадает.

Но всадники не снизили темп.

Не желая, чтобы Кэт сильно ушиблась, лэрд прекратил погоню. Он выследит злодеев позже. Рано или поздно они будут вынуждены остановиться для отдыха, вот тогда он сможет освободить Катарину и доставить ее домой без вреда для нее.

Плечо напомнило дергающей болью о подлом укусе этой девчонки. Что ж, он больше не будет обращаться с ней грубо. Вот только оставался открытым вопрос, повезет ли ему не получить повреждений в этой истории.

А ведь ему некогда провожать беглянку к отцу. Сейчас он путешествовал, пытаясь найти новые сведения о своем брате Киранне, который бесследно исчез много лет назад. Все решили, что он утопился из-за женщины, разбившей его сердце, потому что меч и плед юноши были обнаружены на берегу озера, а тело его так и не было найдено.

Никто не сомневался в печальном исходе до того момента, когда в ночь убийства Лисандра вдруг нашлась точная копия пледа Киранна. С тех пор Локлан искал ключ к разгадке судьбы младшего брата.

Поиски привели его на юг Франции, куда, как он теперь полагал, бежал его брат, изобразив свое самоубийство. Несколько дней назад Локлану рассказали о Страйдере Блекмурском — рыцаре, который последним видел Киранна в Святой Земле.

Страйдер участвовал сейчас в турнире в Нормандии — именно поэтому лэрд и прибыл в эти края. Турнир должен завершиться уже через несколько дней, и надо обязательно успеть попасть на него, прежде чем рыцари соберут свои вещи и разъедутся.

Если бы только он не повстречал Катарину в ее нынешнем затруднительном положении! Вольно или невольно он оказался замешан в это дело. Позволить девушке страдать, даже если она того заслуживала, было не в его принципах.

Проклятье!

У Локлана было врожденное качество, которое Брейден называл «возмутительным чувством ответственности». Семья очень рано взвалила все на плечи Локлана, а он был не в состоянии отказаться от этого бремени. На миг горцу захотелось хоть раз в жизни стать похожим на Брейдена, Ювина или Киранна, которые могли жить ради себя самих, совершать поступки, не заботясь об их последствиях.

Но он прекрасно осознавал, что недомыслие одного человека может повлиять на тех, кто рядом с ним. Если сейчас он ускачет прочь, чтобы позаботиться о собственных делах, Катарина может быть искалечена из-за небрежности ее стражей. Если он оставит ее, с ней может случиться, что угодно. И виноват в этом будет он, потому что не помог ей, хотя у него была такая возможность.

Такой выбор навечно ляжет камнем на его совесть.

— Я не убийца, — сердито выдохнул Мак-Аллистер.

Он — человек слова и твердых убеждений. А она — женщина, с которой сейчас жестоко обращались те самые люди, что были наняты для ее защиты.

Это было подло с их стороны, и он это знал.

Поэтому горец почти час ехал вслед за всадниками, схватившими Кэт, пока те не остановились, чтобы отдохнуть. В полном молчании Локлан спешился, оставил своего коня пастись, а сам подкрался ближе к месту стоянки тех, кого преследовал.

Здоровяк, который вез пленницу, грубо сбросил ее с лошади на землю и угрожающе произнес:

— Еще раз сбежишь, и, бог свидетель, я сломаю тебе обе ноги.

Она вызывающе вздернула подбородок:

— Ты не посмеешь!

— Попробуй и увидишь.

Кэт выпрямилась перед грубияном с таким изяществом и царственным достоинством, что это тронуло Локлана. Следовало отдать ей должное: она противостояла здоровяку с дерзкой отвагой. В сравнении с ним она выглядела миниатюрной и хрупкой и все же не убоялась его. Такая храбрость изумила горца.

Пряди длинных черных волос, выбившиеся из косы, плясали на ветру вокруг бледного лица, льнули к щекам, покрытым легким румянцем, и к девичьей шее. В темных глазах горела ярость. Воистину, Катарина была прекрасна.

Правда, только когда молчала.

Второй похититель приблизился к пленнице, чтобы скрутить ее веревкой. Кэт уклонилась от его рук и оттолкнула мужчину. Но прежде чем она успела отпрянуть, тот ударом в лицо свалил ее на землю.

Утратив самообладание, Локлан в мгновение ока преодолел расстояние, разделявшее его и обидчика Катарины, снова замахнувшегося на свою жертву. Горец схватил мужлана, заехал ему кулаком и швырнул на второго злодея, бросившегося на выручку напарнику.

Затем он повернулся к Кэт, ошарашенной его появлением и не верящей своим глазам, подхватил ее с земли и с размаха подсадил в седло стоящей рядом лошади. Сунув в руки девушки поводья, неожиданный заступник с силой шлепнул лошадь по боку, посылая ее вскачь. После этого шотландец вновь повернулся к похитителям, готовый к поединку.

Щеку Катарины терзала ужасная боль от полученной оплеухи, но она не обращала на это внимания, направляя лошадь прочь от своих тюремщиков. Все, что ей было нужно — навсегда от них избавиться. Конь стрелой летел по дороге. Кэт, пригнув голову к его шее, думала лишь о том, как сбежать, и даже не оборачивалась, пока не услышала позади приближающийся стук копыт.

Опасаясь, что это снова ее похитители, она бросила взгляд за спину и увидела Локлана, догонявшего ее на своем сером жеребце. Не говоря ни слова, он поравнялся с девушкой и, схватив поводья ее лошади, вынудил ехать медленнее.

— Что ты делаешь? — спросила она и попыталась шлепком сбросить его руку, вцепившуюся в уздечку.

Одной рукой горец пресек эту попытку, а другую положил на саднящую щеку Кэт:

— Я хотел посмотреть, какие повреждения они тебе причинили. Ты в порядке?

Это беспокойство о ней охладило пыл Катарины: девушка не привыкла, чтобы кто-то кроме Виктора или Бавела проявлял к ней такую доброту.

— А тебя это заботит? — прямо спросила она.

Глаза шотландца тут же приобрели стальной цвет и пронзили ее холодом:

— Достаточно заботит, чтобы убить того, кто это сделал. А теперь не шевелись и

позволь мне осмотреть синяк.

Его резкий тон заставил Кэт сглотнуть образовавшийся в горле комок:

— Ты его убил?

— Ну уж точно не поздравил с тем, что он такой сильный. Без сомнения, твой отец поступил бы с ним гораздо хуже, узнай он, что этот человек тебя ударил.

Это было правдой. Ударить члена королевской фамилии считалось преступлением и каралось смертной казнью. И все равно Кэт удивило, что Локлан принял случившееся с ней так близко к сердцу. Это чуть уменьшило ее ненависть к нему.

Мак-Аллистер опустил ладонь, испачканную кровью, на девичью талию:

— Что они с тобой делали?

Катарина выдернула свою руку, которую воин до сих пор удерживал, из его хватки:

— Они пытались отвезти меня туда, куда я не желала ехать.

Горец покачал головой:

— Ты всегда такая невыносимо упертая?

— Нет, я могу быть довольно милой, когда я в ударе. Но не когда кто-нибудь пытается навязать мне свою волю, не считаясь с моими чувствами. Скажи, ты был бы покорным в такой ситуации?

— Но я мужчина.

— И в чем твое преимущество? — сощурившись, спросила Кэт.

— Я рожден не для подчинения кому-то другому.

Она рассмеялась:

— Разве? Ты же говорил, что не свободен в своих поступках, потому что любой из них оказывает влияние на твой народ. Не значит ли это, что твои люди владеют тобой?

В ответ на такое умозаключение лэрд удивленно поднял бровь: эта девица за словом в карман не лезла.

— Я вовсе не это имел в виду, — попытался оправдаться он.

— Конечно, что-то другое. Ведь я всего лишь недоделанный мужчина, что могу я знать о риторике?

«Похоже, больше, чем следует», — мелькнуло в голове у Локлана.

— Я не Аристотель, миледи, и не полагаю, как он, что женщины — это недоделанные подобия мужчин.

— И при этом ты все же обвиняешь нас в невыносимой узколобости.

— Нет, — возразил горец, наклоняясь вперед, чтобы настоять на своем. — Я назвал упертой лишь тебя, но ты такая и есть. Это было обвинением не против всех представительниц твоего пола, а только против тебя.

Что-то в его словах поставило Кэт в тупик — она сама не знала, почему. Шотландец выглядел поразительно: в волосах его бликами червонного золота играл солнечный свет, от него веяло силой и благородством. На этого мужчину было бы довольно приятно смотреть, если бы Катарине не было хорошо известно, как этот тип умеет действовать на нервы.

Ее лошадь шарахнулась в сторону от коня Мак-Аллистера, из-за чего девушка покачнулась в седле и ощутила внезапный порыв сбежать от своего спасителя, но, зная уже его мастерство наездника, поняла, что горец легко ее догонит. Если она хочет удрать, то придется проявить еще больше сообразительности, чем при побеге от своих похитителей.

Но сперва она попробует использовать логику:

— Я не желаю возвращаться к моему отцу. Ты поможешь мне найти Виктора и Бавела? Ну пожалуйста!

В глазах Локлана промелькнула нерешительность.

Кэт оставалось только молиться, чтобы у нее получилось воспользоваться этим и перетянуть его на свою сторону. Ей было бы гораздо легче найти своих родственников, если бы кто-нибудь сопровождал ее в этих поисках. Одинокая женщина, путешествующая по сельской местности, вызывает слишком много неуместных предположений и привлекает чрезмерное внимание.

Не говоря уже об опасности. В лесах полным-полно грабителей и беглых преступников, которые будут рады захватить благородную даму, путешествующую без охраны.

— Мои стражи мертвы, — мягко продолжила Катарина. — Никто не узнает, что ты мне помог. Обещаю, что, разумеется, никому об этом не скажу. Пожалуйста, Локлан! Все, чего я хочу в жизни, — это не нести ни за кого ответственность. Уверена, ты меня понимаешь. Мой отец навяжет мне корону и мужа, которые мне не нужны. Если в тебе есть хоть немного сострадания, умоляю тебя быть милосердным. Я скорее предпочту, чтобы ты пронзил меня мечом, чем передал в руки отца и претендента на мою руку.

Горец в ответ хранил молчание, ведя мысленный спор сам с собой. Ему было знакомо то бремя, которого страшилась Кэт. И временами оно было угнетающим и неприятным и тяготило его, словно он держал на плечах тяжелую железную дверь. Каждый день эта ответственность так или иначе душила его.

Катарина же напоминала дикого зверька, который скорее отгрызет себе лапу, чем смирится с тем, что попал в капкан.

Принц или король потребует от нее полного послушания, а если она откажется повиноваться, навязанный ей муж может заключить ее в темницу. И, скорее всего, так и сделает — ведь именно подобным образом поступил со своей королевой английский монарх.

Если уж на то пошло́, ее муж может потребовать голову бунтарки.

В лучшем случае ее покорности добьются побоями. Этого он не пожелал бы никому. Даже ей.

— Ладно, — ответил Локлан наконец, — я помогу тебе отыскать твоих дядю и кузена, но сперва я должен съездить в Нормандию, чтобы повидать одного человека и расспросить его о моем брате.

Девушка взглянула на горца с подозрением:

— Клянешься, что это не уловка?

— Никаких уловок. Клянусь в этом душами своих братьев. Я буду защищать тебя и доставлю к Виктору и Бавелу. Что будет потом — твое дело.

В глазах принцессы-беглянки сверкнули воодушевление и счастье, чуть не ослепив воина:

— Я бы расцеловала тебя за это, если бы ты не был таким хамом.

Несмотря на на этот выпад, слова строптивицы позабавили Мак-Аллистера:

— Надеюсь, ты помнишь, что случилось, когда ты оскорбила меня в прошлый раз?

— Да, но ты ведь вернулся за мной.

— Может быть, в следующий раз я этого не сделаю.

— Возможно… — Кэт ударила пятками в бока своего коня и обогнала шотландца.

Находя забавным ее душевный подъем, лэрд наблюдал за девушкой. Она скакала верхом, двигаясь в полной согласованности с движениями лошади, спина ее была идеально прямой. Ее королевское происхождение было трудно не заметить, однако он был настолько туп, что не различил его при первой встрече. Конечно, он тогда был поглощен мыслями о Ювине и тех неприятностях, в которые тот попал вместе с Канмором, когда сбежал с его дочерью.

И все же лэрд должен был распознать в Катарине королевскую кровь.

Сейчас никаких сомнений в ее праве по рождению не было, но чувствовалось в ней и что-то варварское. Эта женщина любила жизнь и даже не пыталась этого скрывать. В то время как других благородных дам крайне заботило, что о них думают другие, Катарина жила, повинуясь лишь порывам души. Если она была счастлива, то смеялась. Если сердилась…

Она кусалась.

Боже помоги тому дураку, который когда-нибудь отдаст свое сердце этой женщине! Никогда не видать ему мира в своем доме. Его жена всегда будет спорить и ссориться с ним, пока муж либо не бросит ее, либо не попадет к ней под каблук.

Покачав головой, Мак-Аллистер догнал Кэт и заставил девушку немного замедлить бег лошади.

— Нам надо беречь силы наших коней, насколько это возможно.

— Может, тогда пойдем пешком?

Это предложение застало его врасплох.

— А ты не возражаешь?

— А что, должна?

— Нет.

Большинство знакомых ему женщин отказались бы от такого предложения. Сельская местность хоть и радовала прекрасными видами, но была довольно пересеченной, и долго шагать по ней было утомительно.

Остановив коня, Локлан соскользнул на землю. Прежде чем он успел приблизиться к Кэт, чтобы помочь ей спешиться, та уже сама оказалась на земле и стояла, поглаживая морду своей лошади, уткнувшейся ей в плечо.

Сверкнув улыбкой в сторону горца, Катарина зашагала по дороге. Мак-Аллистера сбила с толку и очаровала такая резкая перемена в ее поведении.

— А ты в веселом расположении духа, — обратился он к спутнице.

Продолжая идти, та вскинула руки вверх, выгнула спину и воскликнула:

— Я свободна! По крайней мере, еще на один день. И это уже повод для праздника.

Выпрямившись, Кэт взглянула на шотландца:

— А ты никогда не праздновал тот факт, что ты здесь, сейчас, жив-здоров, солнце

освещает твое лицо, а вокруг поют птицы? Что небо над твоей головой такое синее?

Локлан начал сомневаться: нет ли случайно у этой девицы проблем с головой, а

вслух произнес:

— Должен признаться, никогда не обращал на это внимания.

Она нахмурилась:

— Ты не танцуешь, когда слышишь музыку?

— Я лэрд своего клана. Мне не подобает такое поведение. К тому же любая

женщина, выбранная мной в партнерши, немедленно вообразит, что мои намерения куда серьезнее, чем просто пляска.

Катарина остановилась, услышав эти слова, произнесенные бесстрастным голосом. Бедняга страшится настолько простой вещи, как танец!

— Не могу представить себе жизнь без танцев. Это равносильно жизни без смеха, — она задрала голову, чтобы взглянуть на собеседника, и вспомнила их краткое знакомство в Шотландии.

— Ты, небось, еще и не смеешься?

— Только когда на то есть причина.

— То есть, хочешь сказать, веселишься ты редко.

Мак-Аллистер сделал глубокий выдох, словно и спутница, и их разговор крайне его раздражали:

— Если собираешься составить список моих недостатков, можешь не трудиться. Уверяю, я вполне отдаю себе отчет в каждом из них.

Кэт послышалась боль в его голосе, и она решила дать горцу временную передышку. Было ясно, что кто-то в прошлом Локлана потратил много времени, разъясняя ему его несовершенства.

— Я вовсе не составляла список твоих изъянов. Просто хотела поддержать беседу с тобой, чтобы скоротать время. Если ты предпочитаешь, чтобы мы шагали молча, я постараюсь справиться с этой задачей.

Он склонил перед ней голову так чинно, что она едва удержалась, чтобы не разбранить его и за это.

— Прошу простить меня за мое предположение, миледи. Пожалуйста, сделайте одолжение, продолжайте свой допрос.

Кэт удивленно вскинула бровь на его неожиданно остроумный ответ:

— Это шутка?

— Неудачная, должно быть, если вам пришлось переспросить.

Девушка рассмеялась:

— Но это была попытка сострить, и за это я горжусь тобой.

Она с минуту разглядывала идущего чуть впереди спутника. У него была властная мужская походка, ровная и уверенная, словно он в любой момент ожидал нападения. Это была походка воина, а не дворянина. Его взгляд постоянно обшаривал окрестности, словно в поиске угрозы.

В этом было что-то невероятно неотразимое. И еще она сочла странным, что лэрд оказался здесь без слуги или охраны.

— Ты проделал все путешествие в одиночку?

Он кинул на нее беглый взгляд:

— Бо́льшую его часть. До того, как я сел на корабль, чтобы покинуть Англию, меня сопровождал Язычник.

Кэт улыбнулась при упоминании старого друга. Язычник по каким-то своим личным делам оставил ее и ее семью еще в Шотландии. Он был неприветливым человеком, и все-таки она ценила его дружбу.

— О, как мне его недостает! — воскликнула девушка. — Он такой язвительный и

склонный к меланхолии.

— И ты скучаешь по нему?

— Да. Его озлобленность порой выглядела довольно забавно.

Вместо ответа Локлан внезапно замер и знаками приказал ей остановиться и умолкнуть.

Катарина хотела спросить, в чем дело, но по действиям горца поняла, что лучше затихнуть, не подвергая себя ненужному риску.

Воин пристально всматривался в окружавшие их деревья, склонив голову, словно прислушиваясь.

Катарина подошла, встала рядом с ним и тихонько прошептала:

— Что-то не так?

— Не знаю, — едва слышно отозвался Локлан.

Кэт сглотнула ком в горле. Мак-Аллистер продолжал обшаривать окрестности взглядом, а она внезапно осознала, как близко к нему стои́т. Она уже и забыла, каким крупным мужчиной был Локлан. Находясь рядом со своими братьями, он обычно старался не выделяться.

Но сейчас горец выглядел очень волнующе. У него были широкие и очень мускулистые плечи. Завязки туники шотландца ослабли, открывая взгляду Кэт тугие канаты мускулов на груди. Рука покоилась на рукояти меча, словно готовая к сражению.

Вообще-то Катарина всегда считала блондинов слегка простоватыми и женственными. Но в этом мужчине ничего подобного не было. Локлан обладал суровыми точеными чертами лица, а глаза его обжигали красотой и светившимся в них умом.

Но больше всего ее удивило внезапное желание протянуть руку и коснуться щеки горца, чтобы ощутить украшавшую ее щетину. Кэт и сама не могла объяснить этот порыв, и все же побуждение было таким сильным, что она едва ему не поддалась.

Локлан опустил взгляд на спутницу и замер, увидев отразившееся на ее лице чувственное возбуждение. Он привык видеть вожделение в глазах других женщин, но не в ее взгляде. Такое поведение Катарины одновременно и встревожило его, и вызвало желание. Учитывая далеко не дружественный характер их предыдущего общения, горец не мог поверить, что его тело так отозвалось всего на один ее жаркий взгляд. В некоей самоубийственной части его сознания даже возникла тяга поцеловать эту девицу.

«Ох, парень, — одернул он себя, — поумерь пыл. Ты же не захочешь попробовать на вкус уста этой гадюки. Она самая настоящая баламутка. Не доставало еще связаться с женщиной, которая осложнит твою и без того непростую жизнь».

Это было правдой. Он жаждал покоя. Вождю клана Мак-Аллистеров хватало суматохи, которую вносили в его существование соплеменники, братья и мать, и он не хотел приглашать в свой дом дополнительные несчастья и споры. Ему нужна была покладистая и тихая жена, которая бы умиротворяла его, а не раздражала и сердила еще больше.

Прочистив горло, Локлан отступил от Катарины на шаг и снова взялся за поводья своего коня.

— Что бы это ни было, должно быть, опасности нет. Идем дальше, — произнес горец и снова двинулся по дороге.

Кэт догнала его и зашагала рядом.

— А как поживают твои братья? — спросила она. — Ювин заботится о моей кузине, или Нора уже спустила с него шкуру?

Глядя прямо перед собой, а не на спутницу, представлявшую соблазнительное зрелище, Мак-Аллистер ответил:

— У них все хорошо. И хотя Нора уже угрожала Ювину содрать с него чуток его шкуры, он выглядит так, словно не возражает против этого.

— Но тебя все равно что-то беспокоит.

Эти слова все-таки заставили Локлана взглянуть на Катарину:

— С чего ты это взяла?

— Моя мать обладала даром ясновидения, часть его передалась и мне. Что-то, связанное с твоей семьей, лишает тебя покоя. Я это чувствую.

Всё верно. Его дом был наполнен смятением. Брейден рассказал матери про плед Киранна, и теперь Айлин проливала слезы от страха за сына, затерявшегося где-то в этом мире. Локлан пообещал ей, что не вернется, покуда не узнает наверняка, что случилось с младшим братом.

— По крайней мере, я не сбежал от своих родных, — напомнил он Кэт о ее собственных семейных проблемах.

— Так и было. Мой отец — невыносимый человек, как и ты. Но я удивлена, что ты отправился в путешествие в одиночку. Кто же руководит кланом в твое отсутствие?

— Брейден и Ювин приглядывают за всем, а моя мать им помогает.

— Это так не похоже на тебя. Не могу представить, что ты вверяешь кому-то свой клан.

Лэрд предпочел проигнорировать едкий сарказм, с которым девушка произнесла эти слова:

— Я вверяю его не кому-то, а своим братьям. Они хорошо сведущи в делах клана. Кроме того, я не мог просить их оставить надолго своих жен и детей и не доверил бы такое путешествие никому, кроме члена нашей семьи. Я — единственный, кто мог отправиться на поиски, поэтому я здесь.

— Обнаружил ли ты какие-либо известия о Киранне?

— Да. Он покинул Шотландию и отправился в Святую Землю в поисках нашего брата Сина.

— Но так и не нашел его?

Локлан отрицательно покачал головой и добавил:

— Хотя многие знавали Киранна. Последний раз его видели с рыцарем по имени Страйдер Блэкмурский. Мне сказали, что лорду Страйдеру наверняка ведомо, что сталось с братом.

— А если ты найдешь беглеца?

— Я буду лупить его до крови, пока он не начнет умолять о пощаде, — прорычал шотландец.

— Почему ты так сердит на него?

Мак-Аллистер не ответил. Вместо этого он вспомнил тот последний раз, когда видел брата.

Киранн был пьян. Он сидел в их старой детской комнате, исполненный хандры и боли.

— Ты помнишь тот день, когда Изобейл впервые явилась сюда? — спросил он Локлана.

Старший брат попытался отобрать у младшего кувшин с медовухой, но Киранн начал сопротивляться, и часть хмельного напитка выплеснулась ему на тунику, отчего ткань облепила грудь.

— А я помню, — продолжил Киранн, телом отгораживая кувшин, чтобы брат его не забрал, и устремляя на Локлана налитый кровью взгляд. — С чего ты тогда взял, что Изобейл плохая?

Понимая, что брошенному влюбленному скорее нужно сочувствие, чем взбучка, Локлан отступил назад и ответил:

— Она вела себя расчетливо. Ее взгляд теплел, только когда ты на нее смотрел. Стоило тебе отвернуться, и она источала холодность и безразличие.

В ту ночь, когда впервые в их за́мке появилась Изобейл, Локлан рассказал брату о своих наблюдениях. Но Киран в ответ обозвал его ублюдком, завидующим ему, потому что у него есть любовь этой девушки, а у Локлана нет ничего. Они даже подрались.

Заливаясь пьяными слезами, Киранн шмыгнул носом:

— Мне следовало тогда прислушаться к тебе. Но что ты знаешь о любви или о женщинах? Я никогда и не видел тебя с бабой. Сколько раз я гадал, а интересуют ли они тебя вообще?

Локлан застыл от прозвучавшего в голосе брата ожесточенного упрека:

— Что ты сказал?

Пристальный взгляд Киранна буквально пронзил его насквозь:

— Ты знаешь, о чем я. Думаю, тебя привлекают мужчины. Поэтому ты прогнал от меня Изобейл? Ты завидовал, что у одного из нас есть женщина, в то время как тебе противно даже приближаться к ним.

Локлана охватил гнев, но он решил ему не поддаваться:

— Ты пьян.

— Я не единственный, кто так думает. Брейден, Ювин… даже наши родители. Отец

рассказывал мне о той шлюхе, что он купил для тебя, а ты ее с презрением отверг. Он сказал, что ты просто никчемный мерин.

Локлан ударил брата наотмашь за эти слова. Да, он прогнал ту женщину и дал ей денег, потому что ни один человек не должен продавать себя ради еды. Его тогда рассердило, что отец может быть таким бесчувственным, и что в людях его интересует только то, как можно их использовать для себя.

А еще Локлан не хотел стать таким, как отец, — волокитой, которому плевать на покинутых им женщин и собственных бастардов. Юноша видел, к чему приводит игра чувствами других людей: она разрушила жизни его матери, брата Сина и бесчисленное множество других судеб. Локлан не желал, чтобы однажды его ребенку сделали больно.

После той ссоры, закончившейся оплеухой, Киранн пришел к брату с мечом, и они схватились друг с другом. В конце концов Локлан разоружил противника и швырнул его на землю.

Лежа, распластавшись, на спине и вперив в него злой взгляд, Киранн крикнул:

— Хоть раз в своей жизни будь мужчиной. Убей меня!

Локлан вложил меч в ножны:

— Я мужчина, уж поверь мне. Быть мужчиной — это гораздо больше, чем плодить бастардов и красть чужих жен. Я не стал бы рыдать пьяными слезами из-за того, что мой брат сбежал с моей женщиной. Будь ты хотя бы наполовину тем мужчиной, каковым себя считаешь, ты бы смог ее удержать.

Это была ложь. У Изобейл было холодное сердце, и она лишь использовала их всех. Но в ту минуту Локлану хотелось уязвить брата так же сильно, как был уязвлен им сам.

Киранн рассмеялся:

— В моей постели хотя бы была женщина. И я не малодушный Ганимед, прячущийся в тени своего отца.

Локлан сжал рукоять меча. Опасаясь, что все-таки сможет убить родного брата, он повернулся, чтобы уйти.

— Все верно. Ты же трус. Беги от поверженного наземь затуманенного хмелем безоружного пьяницы. Ты боишься всего: женщин, борьбы и самой жизни. Тебя тоже следует предать смерти за то, как ты жил. Ты бесполезное ничтожество!

Локлан обернулся и пристально посмотрел на брата:

— По крайней мере, я не пытаюсь своим существованием причинять боль другим людям. Хочешь поговорить о никчемности? Все, на что ты когда-либо был способен, — лишь заставлять тех, кто тебя любит, плакать от огорчения. Это тебе следовало бы умереть.

Такими были последние слова, сказанные им младшему брату. Они жгли сердце лэрду каждый день с тех пор, как были найдены меч и плед Киранна, и все решили, что юноша мертв.

Никому не было известно о том, что произошло тогда в старой детской. Никто не знал, какую вину ощущал Локлан, и какую боль она ему причиняла. Это бремя он нес в одиночестве.

А если Киранн жив и заставил старшего брата пройти через такое лишь из эгоизма, на этот раз он точно его порешит.

Но никакие подобные мысли не заслонят колющей глаза правды: из-за безответственности и измен отца, а также из-за того, что когда лэрд был пьян, Локлану приходилось брать на себя обязанности по управлению кланом, юноша очень рано оказался обособленным от других людей. Он изо всех сил старался скрывать от всех правду о характере своего отца: от матери, братьев, соплеменников.

Лишь единожды он попытался найти утешение у женщины, и та жестоко предала его. С этим предательством он никак не мог смириться. Больше ни за что он не откроется другому человеку, чтобы тот не причинил ему такую же боль. С него хватит.

Катарина прочистила горло, привлекая к себе внимание шотландца:

— Я задала тебе вопрос, а ты, похоже, затерялся в своих мыслях. С тобой все в порядке?

— Все прекрасно, миледи.

— Хм, моя мать говаривала: мужчины утверждают, что у них все прекрасно, только когда что-то скрывают. Что утаиваешь ты?

Горец испустил долгий усталый выдох:

— Вопросы из тебя так и сыплются.

— А ты очень похож на своего брата Ювина. Кстати, не в обиду будь сказано. Вообще, он мне очень нравится… когда не впадает в упрямство. Но с ним тоже никогда особо не получалось поболтать. Ювин объяснил, это из-за того, что ему никогда не удавалось вставить даже слово, когда разговаривали его братья. Могу только предположить, что он имел в виду Брейдена и Сина, потому что и ты, и Ювин — молчуны.

Локлан притих, осознав, что буквально очарован этой девушкой. Если бы он был таким, как Брейден, то, возможно, уже через четверть часа она лежала бы под ним нагая. Но такого рода флирт никогда ему не нравился… Впрочем, это было неправдой. Мысль об этих играх казалась ему сейчас крайне привлекательной.

Ему страшно хотелось заглушить слова Кэт поцелуем и затащить ее в лесные заросли для торопливого свидания.

Но от воплощения своих фантазий лэрда удержали возможные последствия плотского слияния. Его будет мучить страх случайно стать отцом, а Катарина будет ожидать от него больше, чем поцелуй и совокупление. Слишком много дней он потратил, вытирая слезы женщинам, обиженным на его братьев, чтобы желать причинить такое же горе еще одной дочери Евы. Не говоря уже о тех годах, которые его мать прорыдала от бессердечных замечаний его отца. Локлану нравилось думать, что он в состоянии не позволить своим животным инстинктам возобладать над его человеческим началом.

Внезапно уловив краем глаза какое-то движение, шотландец замер. У него возникло отвратительное чувство, что их преследуют.

Но это невозможно! Оба похитителя Катарины мертвы, и никому не известно, где он сейчас находится.

Его спутница кинула на него подозрительный взгляд:

— Если ты продолжишь так себя вести, я начну нервничать.

— Прости меня.

Кэт не знала, что и думать о своем сопровождающем. Он был раздражающе правильным и непреклонным и слишком напоминал ее отца. Тот всегда пекся о приличиях и даже отказывался держать свою незаконнорожденную дочь за руку, когда Катарина была ребенком. От членов королевской семьи требовалось все скрывать, сдерживать себя. Она так не могла — слишком много было в ней от матери.

Вот почему она сбежала от той участи, что прочил ей отец, пусть даже убегать было совсем не в ее натуре.

Катарина всегда умела настоять на своем, но в этот раз от нее ничего не зависело. Отец замучил бы ее поучениями о долге и обязательствах. Так или иначе, играя на ее дочерних чувствах, он вынудил бы ее вступить в отношения, которые заранее были обречены. А ведь жизнь слишком коротка, чтобы провести ее в презренной западне с мужем, требующим от нее никогда не смеяться, решающим, что ей надевать, как себя вести и можно ли ей вообще показаться на людях.

А Кэт жаждала смеха и танцев, мечтала о счастье, но больше всего ей хотелось любить. Она не желала, чтобы когда-либо снова в ее жизни мужчина, которому она протянула бы руку, уклонился или отшатнулся от нее. Катарине нужен был кто-то, кто мог бы прикоснуться к ней, не заботясь о том, что подумают другие.

Никогда не забыть ей тот день, когда она, уже взрослая, гостила у своего дяди Бавела в деревне, и им понадобилось отправиться в город за запасами. Там-то она и увидела вернувшегося с войны солдата. Этот ратник был без лошади, одет в лохмотья, весь в грязи.

И все же женщина, чуть старше нее, издав пронзительный радостный крик, выронила из рук корзину, и кинулась навстречу воину. Тот сгреб ее в объятия и закружился вместе со своей милой, смеясь и целуя ее.

Вот чего так хотелось Кэт: безграничной любви, страсти, понимания, что ее возлюбленный смотрит лишь на нее. Это казалось нереальным, словно рак, свистнувший на горе́, но однажды она это уже видела, и тот случай подарил девушке надежду, за которую она упорно цеплялась. На меньшее Катарина была не согласна.

— Ну расскажи мне что-нибудь, — обратилась она к Локлану, пытаясь прервать возникшее между ними неловкое молчание. — Ты уже женился на своей невесте?

Шотландец, казалось, был сильно удивлен ее вопросом.

— Прошу прощения? — переспросил он.

— Ювин рассказал мне, что ты вел переговоры с другим кланом по поводу брачного контракта. Вот я и спросила, женился ли ты уже.

От лица лэрда повеяло холодом:

— Этого желает ее отец.

— Но не ты?

— Было бы разумно объединить наши кланы. У ее народа много пригодных для обработки земель, и они признанные воины. Такой брак увеличил бы число наших людей и укрепил оборону наших южных границ.

Кэт цокнула языком:

— Ох, Локлан, жаль мне твою суженую. И это все, что ты скажешь ей в вашу брачную ночь: «Мой народ благодарит вас за этот брак, миледи. Наш союз подарит нам еще больше пахотных земель»?

Горец остановился и посмотрел на девушку, нахмурившись:

— Нельзя прожить всю жизнь, постоянно руководствуясь лишь дикими страстями. Рано или поздно тебе придется повзрослеть и понять, что вместе со свободой приходят и ее последствия.

— Ну да. Смех, веселье. Конечно, это тяжелые последствия.

Мак-Аллистер покачал головой:

— Ты совсем как Брейден: тот в своем извечном поиске свободы оставляет за собой сотни разбитых, легкомысленно покинутых им сердец, которые уже никогда не смогут оправиться от такого удара. Разве тебя не волнует судьба тех, кому ты причиняешь боль?

— Конечно, волнует, но я никогда не причиняю боль намеренно.

— А как насчет того укуса в мое плечо?

Катарина дерзко задрала подбородок:

— Ты пытался давить на меня, и я защищалась, а мой смех и танцы никому еще не причинили вреда.

Взгляд голубых глаз горца, казалось, мог заморозить собеседницу:

— Ты так полагаешь? Ты хотя бы представляешь, сколько мужчин могло видеть твои танцы и вообразить, что привлекли твое внимание? Когда они получают от тебя отказ, это причиняет им страдания, хочешь ты того или нет.

Гнев в его голосе заставил девушку нахмуриться:

— Бог мой, сколько же раз твои чувства ранили таким образом?

— Ни разу. Я не позволяю себе наслаждение такими эмоциями. Но я утер достаточно слез тех женщин, что сокрушались и скорбели из-за легкомысленного поведения людей, игравших с их чувствами. Это жестоко — не воспринимать людей всерьез.

Что ж, Кэт можно не беспокоиться, что этот болван попытается ее соблазнить, или что она растает перед ним. Шотландец просто невыносим.

Они продолжали идти, но Катарина больше не разговаривала: ей особо нечего было сказать человеку, настолько непохожему на нее. Мак-Аллистера явно устраивало ограниченное условностями существование, и девушка была абсолютно убеждена, что их взгляды по любому вопросу окажутся прямо противоположными. В отличие от нее, Локлану, похоже, споры на пользу не шли — скорее, он предпочитал мирное молчание, а меньше всего Кэт хотела сейчас отпугнуть горца и тем разрушить все свои надежды ускользнуть от отца.

Час спустя лэрд помог спутнице взобраться на коня, и они поехали верхом, стараясь не привлекать к себе внимания, пока не добрались до еще одного небольшого поселения. Был уже поздний вечер, и на улицах было довольно людно: местные жители торопились завершить свои дела до наступления ночи.

Локлан плавным движением спешился перед городской конюшней, а затем повернулся, чтобы помочь своей спутнице слезть с лошади. Несколько горожан обернулись, внимательно их разглядывая. Было очевидно, что здесь редко бывают проезжие.

Мужчина лет шестидесяти вышел из сенного сарая, почесывая затылок. У него были пушистые седые волосы и густые брови.

Горец вручил ему поводья своего коня и произнес:

— Будьте так любезны задать нашим лошадям лишнюю порцию овса.

Старик нахмурился в ответ:

— Что?

Шотландец протянул ему монету и повторил:

— Будьте так любезны задать нашим лошадям лишнюю порцию овса.

Горожанин скривился в гримасе отвращения:

— На каком языке ты говоришь? На английском?

Судя по виду Локлана, он оскорбился до глубины души.

До Кэт наконец дошло, что местный житель не мог понять говорящего на нормандском наречии шотландца из-за его сильного акцента.

Она встала между собеседниками, чтобы охладить их пыл, и обратилась к горожанину:

— Добрый господин, нам надо поставить наших лошадей в конюшню на ночь. Этот человек попросил вас задать им дополнительную порцию овса.

— Так почему же он так прямо это не сказал?

Старик взял деньги и увел лошадей, а Локлан еще сильнее рассердился:

— Именно это я и сказал!

Катарина едва сдержалась, чтобы не рассмеяться над его гневом. Она знала, что горец этого не поймет, поэтому лишь произнесла:

— Да, но твоя речь звучит с довольно сильным акцентом, и я уверена, что этому человеку нечасто приходится его слышать.

Горожанин вернулся к ним и, прочистив горло, обратился к Кэт:

— Кстати, миледи, возможно, вы захотите объявить нашим людям, что ваш спутник немой и станете сама говорить за вас двоих. Мы здесь не любим чужаков, особенно англичан.

Ноздри Мак-Аллистера раздулись.

— Я не англичанин! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Катарина напустила на себя притворную серьезность:

— В его мире нет разницы между тобой и англичанами.

— Разница есть, и огромная!

— Я это знаю, но для французского крестьянина ты просто еще один иноземец, неважно англичанин ты или шотландец.

На челюсти лэрда заходили желваки.

Кэт похлопала его по руке:

— Пойдемте, милорд, и я позабочусь о том, чтобы подыскать место, где мы могли бы отдохнуть и перекусить.

— Ты наслаждаешься ситуацией, не так ли?

— Больше, чем ты можешь себе представить.

Локлан проводил ее взглядом, когда она проворно обогнала его, исполненная самодовольного торжества. По правде говоря, у него и раньше бывали подобные проблемы: люди не понимали его французский, хотя он свободно на нем изъяснялся. Шотландца бесило, что сейчас он вынужден зависеть от женщины, которая едва может его терпеть.

Когда путники приблизились к зданию, на вид казавшемуся небольшой гостиницей, они услышали жалобный детский голосок, доносящийся из находившейся неподалеку лавки кожевника.

— Прошу вас, сэр, отец ужасно рассердится. Он сказал, что на этот раз ему нужна достойная оплата.

— Я уже расплатился с тобой, мальчишка. А теперь убирайся, пока я тебя не выпорол.

— Но, сэр!

Голосок мальчика прервал звук пощечины. Мгновением позже ребенок не старше десяти лет, невысокий и тощий, с полными слез карими глазами, спотыкаясь, выскочил из лавки, держась рукой за щеку.

Когда паренек пробегал мимо Локлана, горец схватил его, вынудив остановиться.

— Ты в порядке?

Мальчик отшатнулся:

— Отпустите, милорд! С меня вам нечего взять!

Шотландец покачал головой:

— Мне ничего не нужно от тебя, парень. Я просто хочу знать, честно с тобой поступили или нет.

Кэт остановилась, заметив, что Мак-Аллистер отстал от нее. Она кинулась назад и обнаружила шотландца в компании мальчишки перед небольшой лавкой.

Одна щека у пацаненка была ярко-красного цвета, и на ней ясно виднелся отпечаток большой руки. Одного этого вида было достаточно, чтобы привести девушку в ярость.

Голос паренька дрожал, когда он объяснял горцу:

— Я принес шкуры, как велел отец, но кожевник заплатил лишь половину обычной цены.

Не успела Кэт и глазом моргнуть, как Локлан уже затащил мальчика в лавку и поставил перед ее владельцем. Катарина последовала за ними, но лэрд, похоже, не заметил, как она вошла, потому что лицо его было обращено к кожевнику.

Глаза ремесленника расширились, когда он увидел мощное сложение воина и меч у его пояса.

— Ребенок говорит, что ты задолжал ему плату, — произнес Мак-Аллистер.

Лавочник зло сощурился:

— Что это еще за ложь, мальчишка?

— Я не лгу, сэр. Прошу вас. Отец побьет меня, если я принесу домой меньше денег, чем он ожидает.

Кожевник скривил губы и швырнул охапку шкур пареньку:

— Тебе повезло, что я хоть что-то заплатил. Эти шкуры мне не годятся. Твой пьяный отец большинство из них испортил. А теперь убирайся с моих глаз, пока я не попросил арестовать тебя за воровство.

Паренек прижал подбородок к груди и повернулся, чтобы уйти, но Локлан задержал его. Опустившись перед ребенком на колени, он попросил:

— Дай-ка взглянуть на твои деньги.

Мальчик раскрыл ладонь, на которой лежала одинокая медная монета, и на глазах его выступили слезы.

— А насколько больше ты должен был получить?

— Один франк, милорд.

Горец распустил завязки своего кошелька и протянул ребенку два франка.

Мальчик недоверчиво посмотрел на него:

— Благодарю вас, милорд. Благослови вас Господь!

Локлан с достоинством кивнул, и мальчишка выбежал из лавки, а воин поднялся с колен и обратил устрашающе сердитый взгляд на кожевника, заставив того отшатнуться на пару шагов. Затем Мак-Аллистер швырнул лавочнику несколько монет:

— Это за проявленную тобой милость, но тебе следует получше следить за руками и не распускать их. Помни: собаке можно успеть дать не так много пинков, прежде чем та разозлится. Мальчишка, с которым ты плохо обращаешься сегодня, вполне может вырасти, стать мужчиной и отплатить тебе тем же.

Кэт отступила назад, когда шотландец прошагал мимо нее. Девушка встретила взгляд кожевника и увидела в нем страх. Вряд ли он когда-либо еще ударит другого ребенка. Благодарная Локлану за это, Катарина поспешила за ним.

— Это было очень любезно с твоей стороны, — сказала она догнав спутника.

— Не надо относиться ко мне снисходительно, — проворчал горец в ответ.

Она заставила его остановиться:

— Я никогда ни к кому так не отношусь. Ты совершил очень добрый поступок. Не сомневаюсь, ты даже не представляешь, какое значение он имеет для этого ребенка.

— Поверь, уж я-то знаю.

В голосе этого мужчины прозвучала такая убежденность, что Кэт захотелось его обнять. Если бы она не была в курсе истинного положения вещей, то решила бы, что Локлан точно знает, что чувствует ребенок, с которым жестоко обращаются. Но ведь она видела, как любит шотландца его семья, как они все близки. Просто невозможно, чтобы Мак-Аллистер мог постичь страдания, скорее всего, выпавшие на долю того мальчика.

И все же он очень напомнил ей раненого льва — неизвестно, почему. Этот воин был таким суровым и несгибаемым, таким могучим, что сама мысль о том, что ему можно причинить боль, казалась нелепой.

Хотя Ювин физически был гораздо крупнее Локлана, гиганту недоставало этого смертоносного качества, казавшегося в Мак-Аллистерах неотъемлемым.

А Локлан теперь стал даже еще более суровым, чем прежде.

Вздохнув от таких мыслей, Катарина повела шотландца к гостинице. Едва они вошли, несколько работников обратили на них подозрительные взгляды. Кэт подошла к мужчине в переднике, отдававшему приказания одной из служанок.

— Извините, сэр, нам нужна комната на ночь.

Тот в ответ сердито прищурился и обратился к Локлану:

— Ты всегда позволяешь своей женщине говорить за тебя?

Ноздри горца раздулись, и он сделал шаг в сторону хозяина гостиницы, который тут же пискнул и отбежал на безопасное расстояние.

Кэт придержала своего спутника, положив руку ему на грудь.

Хозяин нервно сглотнул и кивнул в сторону лестницы:

— Наверху есть одна свободная комната. Третья дверь справа.

Девушка в ответ тепло улыбнулась:

— Благодарю вас. Нам также понадобится еда.

— Скоро она будет готова.

Катарина кивком поблагодарила хозяина, взяла лэрда за руку и повела к лестнице.

Гнев шотландца растаял, едва он почувствовал, как руку сжала мягкая девичья ладонь. До этого дня только мать и жены братьев трогали его так. Привычный жест. Но прикосновение Кэт потрясло воина до глубины души. От него вскипела кровь, и пришло ясное осознание того, что эта девушка ведет его туда, где есть постель.

От этой мысли его мужское естество затвердело.

Катарина вошла с ним в комнату и закрыла за собой дверь.

Локлан ощущал невыносимый жар в чреслах. Он бросил взгляд на кровать, которая оказалась чересчур маленькой:

— Нам следовало взять две комнаты. Ночевать в одной крайне неприлично.

— Возможно, но, как считаешь, что они подумают о мужчине и женщине, путешествующих вместе? Безопаснее, если они будут считать нас женатой парой.

Кэт рассуждала здраво, но это не помогло горцу унять острую боль в паху, которая была сильной и мучительной и заставляла его жалеть, что он связался с этой девицей.

Бросив у окна свои седельные сумки, Мак-Аллистер буркнул:

— Я буду спать на полу.

Его спутницу удивили эти слова, но тут она услышала доносящийся снаружи топот целой кавалькады. Судя по звукам, в городок ворвалась небольшая армия. Подбежав к окну, Катарина распахнула ставни и увидела отряд солдат. С открытым от ужаса ртом она подалась назад.

— Что случилось? — спросил Локлан, подойдя к девушке и бросая взгляд вниз.

— Это люди моего отца, — отозвалась Кэт.