Глава 24

Перед прощальным ночным пиром дамы уединились в женских комнатах, чтобы отдохнуть от шумного пира и празднующих мужчин.

Уютно потрескивал огонь в камине, куда бросали кусочки сандалового дерева, чтобы дым шел ароматный. В бокалы разливалось только легкое белое вино, и вместо жареного мяса подавали сладости, орешки и полупрозрачные ломтики хлеба с маслом и кусочками соленой рыбы.

— Завтра королева уезжает, — сказала леди Фледа за общим дамским столом.

Невинная фраза прозвучала для Эмер, как гром гремящий. Перед отъездом королева захочет узнать у Годрика, что решили с разводом, и все будет кончено. Навсегда.

Эмер сидела возле леди Фледы, показывая хозяйственное рвение — пряла. На этом настояла свекровь, которая была уверена, что все дамы пожелают убедиться, что новобрачная предпочитает работу на благо замку всем развлечениям, и женские работы ей не чужды. Это особенно важно после кое-какой выходки на турнире, намекнула леди Фледа, и Эмер пришлось согласиться.

Она нетерпеливо пристукивала прялкой, но больше путала нитки, чем пряла. Потому что мысли ее были заняты последним разговором с Годриком.

Зато Острюд смотрела безмятежно и старалась вовсю. «Не замечала у тебя такой прыти, когда мы жили при королеве в столице», — желчно подумала Эмер, наблюдая, как золовка откладывает в сторону уже второе пузатое веретёнышко.

Конечно же, дамы сразу обратили внимание брошь-розу и хвалили наперебой красоту и мастерство, намекая, что сами не прочь бы получить подобное украшение и готовы заплатить любые деньги, но Эмер отделывалась вежливыми фразами.

«Откуда это он знает Кютерейю? Развлекался с ней? Благородный и правильный — проводил время со шлюхами Нижнего города?» — и вопреки всему, ревность так и всколыхнулась в душе.

Не было ли волнение Годрика связано с потерей возлюбленной? Нет, так не переживают смерть близкого человека. Эмер снова и снова воскрешала в памяти события той ночи, когда после выигрыша на тараканьих бегах ей пришлось прятаться от грабителей возле дома с фонтаном. Кютерейя как раз ворковала с любовником. Мог ли Годрик оказаться им? Скрепя сердце, Эмер признала, что вполне мог. Тогда она была так взволнована бегством и перепугалась при появлении пса, что совсем не запомнила голоса мужчины. Но что-то не давало покоя, что-то нужно было припомнить.

От размышлений ее отвлек переливчатый смех Острюд. Эмер с раздражением крутанула веретенце, спустив нитки. Она поспешно сделала поверх несколько витков, чтобы свекровь не заметила и не заставила распутывать нить.

— Миледи Острюд смеется, как будто звенит хрустальный колокольчик, — сказала с умилением одна из дам.

Хрустальный колокольчик!..

И Эмер с пугающей ясностью услышала: «Ты говоришь, как будто звенит хрустальный колокольчик, милая Кютерейя… Меня интересует все, что связано с этим…» А женский голос — и вправду такой звонкий и нежный — ответил: «Тисовая ветвь? О, это так опасно, милорд…»

Тисовая ветвь. И лорд Саби в королевском замке упоминал Кютерейю и Тисовую ветвь. Не случайно, совсем не случайно. Не была ли Кютерейя тоже шпионом? И пострадала вовсе не от болтовни ее, Эмер, а от того, что слишком много знала…

— Королева уезжает, — повторила леди Фледа, касаясь колена невестки, чтобы привлечь внимание. — Надо устроить такой прощальный пир, чтобы о нем вспоминали десять лет.

Эмер кивнула, благоразумно промолчав, но Острюд не преминула отпустить шпильку:

— Ты намеренно не обращаешь внимания на слова матушки? Что за неуважение!

— Просто увлеклась работой и не услышала, милая Острюдочка, — ответила Эмер, улыбаясь так сладко, что даже самой стало приторно.

— Ничуть не сомневаюсь в вашем усердии, — сказала леди Фледа. — Вы организовали все наилучшим образом. Тем более важно не совершить ошибок в конце.

— Не беспокойтесь, никаких ошибок не будет, — заверила ее Эмер. — И этот пир запомнят на десять… нет, на двадцать лет.

— Так же, как и Даремский турнир, — в тон ей пропела Острюд, но мать бросила на нее строгий взгляд, и продолжения острот не последовало.

— Мне надо выйти, — сказала Эмер, откладывая веретено.

— Только возвращайтесь поскорее, — попросила леди Фледа.

— Да, мы заскучаем без вас, леди Фламбар, — сказала леди Изабелла.

— Но еще больше мы скучаем по нашим тренировкам, — поддержала леди Кас. — Когда Её Величество уедет, мы сразу же начнем занятия, правда? Я мечтаю выступить на следующем турнире!

Дамы заговорили о турнирах, и Острюд поджала губы.

«После того, как королева уедет, вряд ли я останусь в Дареме», — про себя посетовала Эмер, продвигаясь к выходу между стульчиков, кресел и скамеек, на которых сидели гостьи.

Оказавшись за дверями, она первым делом стянула с головы сетку и взъерошила волосы. Ей с детства так думалось лучше.

«Найти Годрика и спросить, не он ли расспрашивал Кютерейю о мятежниках, — размышляла она, медленно шагая вдоль замковой стены. — Но тогда он узнает, что я слышала разговор и была в Нижнем городе… Что же? Как же?..»

От размышлений ее отвлек Тилвин, появившийся из сумерек бесшумно, как призрак.

— Эмер? Почему ты не в покоях леди Фледы?

— Там душно, — ответила девушка первое, что пришло в голову. — Хотела подышать.

— Пройтись с тобой? Или хочешь побыть одна?

Она не смогла ему отказать.

— Я волновался, — сказал Тилвин. — Годрик тебя не обидел?

— Цела, что со мной сделается?

— Это моя вина, что так получилось.

— Нет, вовсе не твоя, — Эмер смотрела на Даремскую равнину, с жадностью вдыхая свежий горный ветер. Как же хорошо здесь, в этом краю. Она чувствовала, что за столь короткое время прикипела к здешним местам всем сердцем. Даже Вудшир, по которому она скучала в Тансталле, помнился уже не таким манящим.

— Тилвин, — сказала она, — я буду вспоминать о тебе. Хочу, чтобы ты знал об этом. Вряд ли я еще приеду сюда, а ты едва ли завернешь в Вудшир.

— Уезжаешь? — насторожился он.

— Годрик настаивает на этом. И королева с ним согласна.

— Значит, развод?

— Не вижу смысла противиться дальше, — призналась Эмер. — Не могу понять этого человека. Сначала он такой, потом резко меняется, как ветер с гор, — она замолчала, вспомнив вчерашний разговор, и невольно коснулась броши, которая сегодня скрепляла ворот ее платья. — Но одно ясно — он не желает, чтобы я оставалась женой.

Собственно, вчера Годрик сказал нечто совсем иное, но суть от этого не изменилась, и Эмер переживала досаду вдвойне, про себя называя мужа и трусом, и снобом, и бесчувственным болваном.

«Годрик, ты мог хотя бы спросить, чего хочу я, — обратилась она к нему мысленно. — Хочу ли оставлять тебя. Так нет, мои желания тебя не волнуют. Ты уверен, что поступаешь правильно. Но уверенность и истинная правильность — не одно и то же».

— Страдаешь из-за этого? — спросил Тилвин.

— Неприятно, признаю, — ответила она с деланным смешком. — Но не смертельно. Не хуже ядовитой жабы. Ничего, я молода, почти богата, еще и королевскими милостями обласкана — мне недолго ходить разведенной женой.

Тилвин скрипнул зубами:

— Ненавижу Годрика, — сказал он. — Он не имел права так поступать с тобой.

— Да, не имел, — кивнула Эмер. — Надеюсь, я никогда больше не встречу такого мужчину.

«Который во имя своих рыцарских убеждений не услышит моего голоса. Или ему безразлично, чего я хочу?».

Она благодарно пожала Тилвину руку:

— Спасибо, что ты был рядом, — почти прошептала она, потому что боялась расплакаться. — Ты мой единственный…

Горло перехватило, и слово «друг» не было произнесено.

— Если ты уедешь, у меня не останется радости в жизни, — сказал Тилвин, в ответ стискивая ее пальцы до боли. — У меня ничего не останется в память о тебе. Только моя постель, на которой ты уснула.

— Вот, будешь спать на ней и вспоминать меня, — грустно пошутила Эмер.

— Спать на ней? Невозможно, — сказал он. — Постель все еще хранит твой запах. Я ни разу не осмелился лечь туда, где спала ты. Простая кровать стала для меня святыней. Каждую ночь я стою перед ней на коленях.

— Какие страхи ты рассказываешь, — ответила Эмер со смешком, но голос дрогнул. — Сейчас мне снова будет стыдно, поэтому прошу — не продолжай.

— За что тебе будет стыдно? — Тилвин пристально взглянул ей в глаза. — Это мне должно быть стыдно. За те мысли, что посещали меня, когда я вспоминал ту ночь. Волшебную ночь.

— Какую ночь?! — Эмер понизила голос и оглянулась — не слышит ли кто. — Ты бредишь, Тиль?!

— Да, это бред, безумие, — он коснулся ее щеки, потом легко погладил по плечу. — С тех пор, как я увидел тебя — в голубом подвенечном платье, с орехами в каждом кулаке, моя жизнь наполнилась безумием. Но я не променял бы его на всю мудрость мира.

— И зря, скажу тебе. Очень зря, — она попыталась за шутливым тоном скрыть замешательство. — Безумие — всегда плохо. Мне надо вернуться. Леди Фледа скоро пошлет за мной.

Но Тилвин не дал ей уйти. Притиснул к стене, и рука его стала тяжелой, как камень. Эмер пыталась освободиться, но он держал крепко и отпускать не собирался.

— Разве ты не видишь, что я люблю тебя? — спросил Тилвин, и сердце Эмер рухнуло в пятки.

— Что ты говоришь, братик? — взмолилась она, забившись, как кролик в силке. Больше всего ей хотелось заткнуть уши. Зачем он так? Решил одним махом уничтожить их добрые отношения? Тилвин? Который всегда был рядом со словами утешения и помощью? Вот бы небеса разверзлись, и яркое пламя плюнуло на землю огненными языками, и тогда все эти нелепые разговоры позабудутся. чуда не произошло и светопреставление не наступило. И Тилвин по-прежнему стоял перед ней, с ошалевшими глазами, ищущий ее губы, сжимающий ей плечи до синяков.

— Я полюбил тебя с первого взгляда, — продолжал Тилвин. — Полюбил вопреки здравому смыслу. Потому что кто я такой? Безземельный рыцарь. А ты — знатная дама, к тому же, жена моего лорда. Так глупо. Пытался бороться, но не получалось, а теперь… теперь ты говоришь, что я твой единственный. И я счастлив.

— Просто замолчи, прежде чем сказал непоправимое! — Эмер упёрлась ему в грудь ладонями, но проще было сдвинуть с места скалу.

— Просто позволь поцеловать тебя… — он словно не слышал её слов и не понимал её сопротивления, а может, считал их кокетством, обязательным для всякой дамы. — И ты поймёшь, что создана для меня…

— Нет! — только и успела сказать Эмер, как он накрыл её рот своим ртом.

Бороться с Тилвином было то же самое, что бороться с Годриком — он был настолько сильнее Эмер, насколько она сама была сильнее простых женщин. Не имея возможности освободиться, Эмер застонала от собственного бессилья. Тилвин принял её стон, как стон страсти, и совсем потерял голову. Ведь перед ним была она — его мечта и грёза, приходившая к нему каждую ночь в лукавых снах. И во сне она позволяла делать с собой всё, что угодно, и сама вытворяла такие штуки, какие известны лишь куртизанкам из Нижнего города в столице, а он за свою жизнь на подобных умелиц нагляделся.

Платье Эмер мешало ему, и он попытался оттянуть ворот, чтобы добраться до груди. Добротная ткань не подавалась, и ворот был крепко сколот дурацкой брошью в виде розы.

Тилвин потерял терпение и рванул посильнее. Раздались треск и звон — платье разорвалось от ворота до пояса, за ним и нижняя рубашка, брошь покатилась по каменному полу, а Тилвин, наконец-то коснулся того, о чём столько мечтал.

Слуги сказали правду — она не жила с Годриком. Грудь её была маленькой, упругой, с нежными сосками. Такой груди не может быть у замужней женщины. Такая грудь лишь у невинной девушки, которая еще не знала мужских ласк.

Эмер больно укусила его за губу. Укусила свирепо, и в этом не было ничего, похожего на любовное заигрывание. Тилвин отстранился, не выпуская её из объятий, и чувствуя солоноватый привкус крови. Она укусила его до крови! Дикая, непокорная, прекрасная!

Он хотел сказать ей об этом, но тут его оторвала от любимой непреодолимая сила, а удар в ухо ладонью, сложенной горстью, свалил с ног. Совсем ничком Тилвин не упал, но пола обеими руками коснулся, и даже поник головой к колену, когда тьма заволокла сознание, но уже через пару секунд он проморгался и даже смог разглядеть троюродного брата, который стоял между ним и Эмер. Между ним и счастьем.

— Уйди, если не хочешь, чтобы я спустил тебя с лестницы, — сказал Годрик очень спокойно. — Сегодня меняют сбрую, рыцари уже собрались возле конюшен. Самое время тебе отправиться туда и за всем присмотреть. А потом матушка ждёт тебя, ты ещё не отчитался за покупку соли и пряностей, что поступили на прошлой неделе.

И речи его, и сам тон, которым он говорил с ним, взбесили Тилвина.

— Уйди сам, — сказал он с ненавистью. — Эта женщина — моя.

— Это моя жена, — Годрик положил руку на плечо Эмер и подтолкнул в сторону лестницы. — А ты здесь — всего лишь зарвавшийся слуга. Я мог бы казнить тебя, как покусившегося на благородную даму, но пожалею.

— Ты — пожалеешь?! — Тилвин поднялся и встал против Годрика. — Неужели, знаешь такое слово — жалость? Сколько раз твоя жена плакала на моей груди, когда ты обходился с ней безжалостно. Безжалостно. А сегодня она сказала, что я — её единственный.

Эмер порывисто схватила Годрика за квезот у ворота:

— Это неправда! Я всего лишь сказала, что он…

— Не унижайся перед ним! — велел Тилвин. — Он этого не стоит. Я позабочусь о тебе, ничего не бойся, милая.

— Ты неправильно понял, — Эмер старалась держаться спокойно, но сердце так и колотилось. Годрик видел, как они целовались. Годрик никогда не верит словам, он верит только тому, что видят его глаза. И как объяснишь, что все произошло против ее воли? Хотя, к чему объяснять, он ведь так стремиться избавиться от нее… Но тогда почему вмешался?

— Годрик? — она вмиг позабыла про Тилвина. — Ты зачем здесь?

— Искал жену, — сказал он надменно. — Которой никогда не сидится ровно.

Тилвин дернулся, как от удара:

— А-а, решил заявить на нее свои права? Какие права могут быть, если ты даже не спал с ней?

Годрик смерил его взглядом и отвернулся.

— Как раз сегодня хочу исправить это недоразумение. Пойдем, — он обнял Эмер за талию. — Ее Величество не любит, когда опаздывают.

— Годрик! — пискнула Эмер, теряя дар речи.

Он заметил упавшую брошь и наклонился поднять. Положил на ладонь и протянул жене:

— Ты никогда не ценила мои подарки. Даже этот потерять умудрилась.

— Скажи ему, что тебе не нужен его подарок! — потребовал Тилвин. — Скажи, что его подарки противны тебе так же, как он сам.

Эмер замерла, глядя на розу, лежавшую на ладони. Эта ладонь была широкой, как доска. В кожу намертво въелась кузнечная сажа. Казалось бы — чего проще? Взять брошь. Или не взять. Но двое мужчин следили за девушкой настороженно. Как охотники, выслеживающие зверя. И она сама понимала, что от ее решения здесь и сейчас все изменится.

Она осенила себя знаком яркого пламени и взяла розу.

— Зачем? — выдохнул Тилвин.

Эмер медленно приколола брошь к платью, сколов разорванный ворот, и тихо ответила:

— Я люблю его.

— Любишь? Его? — он словно только теперь её услышал. — Но почему? Почему — его?

— Не могу тебе сказать, — ответила Эмер.

Знала ли она сама ответ на этот вопрос? Разве яркое пламя объясняет, почему разжигают в сердце горнило страсти к тому, а не к другому?

Но Тилвин понял по-своему.

— Ты любишь его, а не меня, потому что он — мастер королевской оружейной. И потому что Дарем — второй по величине замок в Эстландии. И его высокомерие и благородство ты тоже любишь. А у меня ничего нет. Но \ все будет, вот увидишь. И тогда ты сможешь любить меня.

— Что за бред ты несешь, — покачала головой Эмер. — И совсем не слышишь моих речей.

— Я слышал, что ты говорила мне. Что любишь и…

— Пойдем, — Годрик увлек жену к выходу. — Тебе надо переодеться. Иначе завтра вслед за графиней Поэль все модницы наденут рваные платья. Вряд ли это понравится их мужьям.

Тилвин обогнал их и встал поперек дороги.

— Вызываю тебя на поединок, Годрик Фламбар, — сказал он. — Не признаю больше вассальной клятвы и требую боя за право назвать эту женщину своей.

Загрузка...