Война меча и сковородки (СИ)

Глава 31 (окончание)

Оказавшись запертой в покоях дамы Бельфлёр, Эмер заметалась от стены к стене, как пойманная в яму волчица. Она не могла усидеть на месте, настолько переполняли ее ярость и злоба. Ярость из-за собственного бессилия, и злоба на Годрика. Именно на него, потому что Эмер решила, что предатель Тилвин не заслуживает человеческих чувств.

Зато Годрик заслуживал. Эмер изругала его, на чем Эстландия стоит, обозвав глупцом, благородным тюфяком и пустой башкой, хотя тот, кому предназначались эти яркие, но совсем не изысканные ругательства, не мог их услышать.

Зачем проявлять благородство там, где им и не пахнет? К чему было сдаваться, зная, что заведомо проиграешь?

— Дурак, бестолковый дурак! — бормотала она. — Кто просил тебя геройствовать? Ничего бы он мне не сделал, — она коснулась опухоли на лице — именно сюда пришелся удар Тилвина, — а от пощечин еще никто не умирал. Сам, небось, разрешил Острюдке навешать мне плюх!

Через полчаса бестолковой беготни, она от души измолотила соломенное чучело — да так от души, что мешковина треснула и просыпалась сенная труха.

Тяжело дыша, вспотевшая и разгоряченная, Эмер, наконец, опомнилась и легла прямо на пол, давая отдых телу. Прощальные речи Тилвина тревожили не по-детски, и неразумно было встречать врага уставшей — не пришлось бы давать отпор его посягательствам.

Она ждала появления Тилвина каждую секунду, подскакивая при любом шорохе. Но до полуденного колокола он не пришел, а с последним ударом явился мастер Брюн и принес жареную курицу с травами и горошком, что было очень кстати. Сопровождали повара двое гвардейцев с мечами наголо.

— Мне сказали, вы не спуститесь к обеду, миледи, — промолвил мастер Брюн, дрожа щеками, — поэтому я взял на себя смелость принести вам покушать.

— И правильно сделали, — заявила Эмер, усаживаясь на сундук и пристраивая блюдо с курицей на колени, потому что стола в ее покоях не было. — Видите, как быстро я из желанной гостьи превратилась в пленницу.

— Вам не разрешено ни с кем разговаривать, — оборвал ее излияния один из гвардейцев.

Эмер подбоченилась:

— Кто сказал?

— Милорд Тюдда распорядился насчет этого.

— А мне твой милорд не указ. С кем хочу, с тем и разговариваю. И выйдите вон! — она кивнула в сторону двери. — Эти комнаты были подарены мне леди Фледой, и вас я здесь не хочу видеть.

Гвардеец взял мастера Брюна за плечо и подтолкнул к выходу.

— Нет, он не уйдет! — объявила Эмер. — Он останется. Или я откажусь есть. Можешь так и передать своему милорду, что я отказалась есть из-за тебя. Вчера он предлагал мне замужество, я отказалась сгоряча, сегодня, наверное, передумаю…

Такая неприкрытая угроза заставила гвардейца отступить. Мастеру Брюну было разрешено задержаться на четверть часа, пока графиня не закончит с трапезой.

— Вообще-то, я всегда ем дольше, — возразила Эмер, но решила не настаивать.

Уплетая за обе щеки пряное мясо, она вполголоса поведала мастеру Брюну о плачевном положении Годрика и о заточении леди Фледы и Острюд.

— Постарайтесь известить королеву, — сказала она, — я уверена, что она ничего не знает.

Повар горестно покачал головой:

— Милорд закрыл ворота, сказал, что это мера предосторожности — на границе неспокойно. Теперь выпускают только по его личному распоряжению.

— Придумайте что-нибудь, — сказала Эмер тихо и внушительно, возвращая тарелку, на которой горкой лежали обглоданные куриные кости и несколько горошин. — Вы можете обижаться на меня за прошлое, но ведь от прежних хозяев видели только хорошее. Леди Фледа не заслуживает, чтобы её держали на цепи. Даже Острюдка не заслуживает.

— Конечно, это жестоко, миледи, — забормотал повар, нервно оглядываясь, словно опасался, что рядом может появиться из воздуха милорд Тюдда собственной персоной.

В комнату заглянул гвардеец, и Эмер демонстративно вытерла руки о платье.

— Можете идти, мастер Брюн, — сказала она громко. — Вечером я хочу вареных яиц со сметаной.

— Будет сделано, миледи, — с готовностью ответил он, кланяясь в меру своей толщины.

Тилвин появился лишь вечером, когда она успела отдохнуть телесно и совершенно измотаться духовно. Заскрипели дверные засовы, и Эмер, наблюдавшая закат над Даремской равниной, порывисто обернулась, готовая к самому отчаянному сопротивлению.

Но Тилвин нападать не собирался, по-крайней мере, немедленно. Он оценил и лопнувшее чучело, и непримиримое выражение лица пленницы, и коротко вздохнул.

— Решила упрямиться? Зря, очень зря. Прости, я заставил тебя ждать, но у хозяина Дарема столько обязанностей…

— Что с Годриком?

— Так и знал, что перво-наперво ты спросишь о нем, — Тилвин еле заметно скривился. — Лучше бы спросила, где был я…

— До тебя мне нет никакого дела. Но ты не ответил. Что с моим мужем? — она намеренно выделила голосом последнее слово.

— Не пытайся уязвить меня, — попенял ей Тилвин. — Понимаю, ты расстроена тем, что я не уделил тебе должного внимания, но это не моя вина. Приехали посланники от королевы, и я должен был решить с ними некоторые вопросы.

— Кто приехал? Ларгель или Саби?

Тилвин засмеялся и не ответил.

— И какие вопросы вы с ними решали? Чей замок захватить следующим? Или сразу замахнулись на столицу?

— Зачем ты безосновательно обвиняешь нас? Мы же не разбойники…

— Вы хуже разбойников! — возвысила голос Эмер. — Что ты сделал с Годриком, чудовище?

— Все о нем и о нем, — сказал Тилвин укоризненно. — Если тебе так интересно — пойдем, покажу. Мой кузен жив и здоров, наслаждается гостеприимством Дарема.

Эмер смотрела на него исподлобья, уловив насмешку.

— Пойдем же, не бойся, — пригласил Тилвин.

Она вышла в коридор, стараясь держать его в поле зрения. Тилвина посмешила такая осторожность, и он шутливо поклонился, предлагая графине следовать за ним. Следом за графиней отправились пять гвардейцев — все с мечами наголо.

Из замка они не вышли, а через лестницу с черного входа спустились в подвал.

— Так вот оно — гостеприимство Дарема, — презрительно сказала Эмер, хлопнув себя по бедру. — Сразу бы сказал, что бросил его в каменный мешок без суда и обвинений. И не надо было петь сказочки, что вы не разбойники.

— Мы не разбойники, — возразил Тилвин. — Мы служим королеве.

— Значит, корона висит косо, раз позволяет тебе держать в плену невиновных. Не поверю, что ты запер леди Фледу и Острюд по приказу королевы.

— Неужели ты думаешь, что я сошел с ума и решил пойти против законов Эстландии? — Тилвин насмешливо посмотрел на нее через плечо. — Мы действуем лишь по высочайшему повелению.

— И правда, как это я не догадалась? — наиграно изумилась Эмер. — Не будь поддержки королевы, ты не был бы таким смелым! Мальчик на побегушках, дорвавшийся до власти — вот ты кто.

— Не пытайся меня оскорбить, — мягко посоветовал ей Тилвин. — Знаешь ведь, что не люблю этого. Я многое тебе прощаю, но когда женщина начинает жалить, как пчела, жальце приходится выдирать. Поэтому лучше молчи, когда язык твой желает сказать очередную гадость.

Эмер благоразумно замолчала.

Черный от копоти факелов подвал был сырым и холодным, как могила. Ступая по камням, Эмер пару раз чуть не поскользнулась, но Тилвин успевал подхватить ее под локоть и не давал упасть.

Вдоль стен шли ниши, закрытые решетками, Эмер смотрела на них со страхом, ожидая увидеть там Годрика. Но все клетки были пустыми.

— Его там нет, — угадал ее беспокойство Тилвин. — Неужели ты думаешь, что я настолько жесток, что мог предложить бывшему хозяину тесную и холодную клетку? Что ты, поселил его в покоях просторных и теплых.

Они вышли из коридора в подземный зал, и Эмер поняла, что Тилвин не соврал ни словом — зал и вправду был просторен, и угли в жаровне давали много тепла. Только в жаровне лежали металлические прутья, раскаленные докрасна, а у стены стоял Годрик — в цепях и в крови. Рубашка его висела лохмотьями, лицо было в ссадинах. Он увидел Эмер, но ничего не сказал и даже не шевельнулся.

— Он уже не такой красавчик, как был раньше, верно? — Тилвин обнял Эмер за шею. — Посмотри на него внимательно. Неужели он до сих пор тебе нравиться?

Эмер не ответила, глядя на Годрика не отрываясь.

— Говори, — легко встряхнул ее Тилвин, а когда она продолжила хранить молчание, сделал знак одному из гвардейцев.

Тот немедленно пнул Годрика в живот. Пленник согнулся пополам, повиснув на цепях.

— Ай, как больно, — пощелкал языком Тилвин. — Он жалок, не правда ли? Просто жалок. Он не достоин твоей любви.

— Именно сейчас я люблю его сильнее всего, — ответила Эмер.

Тилвин снова кивнул, и на Годрика снова обрушились удары. Один из гвардейцев бил пленника столь усердно, что рука устала. Поразмыслив, он взял ивовую палку, чтобы было сподручнее.

— Разве ты не понимаешь, что чем больше упорствуешь, тем хуже делаешь ему? — шептал Тилвин на ухо Эмер. — Тем больше я ненавижу его, и тем больше мне нравится наблюдать его мучения.

— Тебе вообще нравятся мучения, — ответила она, не в силах отвести взгляда от избиения, хотя каждый удар отзывался в ее сердце болью. — Тебе нравится унижать людей. Это признак извращенного ума.

— Всего лишь воздаю по заслугам, — не согласился Тилвин. — Что ж, теперь мы опять вместе. Я даже меч принес, — он взял со стола меч с розами и показал его Эмер, поймав на клинок свет от факела. — Ты сказала, он прекрасен. Я согласен с тобой — безупречная работа.

— Ценитель красоты, — буркнула Эмер, отворачиваясь.

— Ценитель, — согласился Тилвин. — Но мне всегда больно, когда красота пропадает без толку. Вот и этот меч — для чего он, если та, кому он предназначался, его не получит? Мне жаль, что придется так поступить. Сломайте! — велел Тилвин, передавая оружие тюремщикам.

Эмер стремительно оглянулась и вскрикнула, когда на клинок опустился каменный молот, каким в стародавние времена отбивали руки и ноги отступникам. Металл брызнул острыми осколками, и меча не стало. Гвардеец, убивший меч, бросил бесполезную рукоять под ноги Годрику.

— Что ты наделал?! — Эмер бросилась на колени, подбирая осколки в подол платья. Она порезала палец, и несколько капель крови упали на каменный пол.

— Миледи порезалась, немедленно позовите лекаря! — Тилвин схватил Эмер за плечо, дернул подол ее платья, заставляя выбросить останки меча, и повернул ее руку к свету.

— Ты так неосторожна, — попенял он.

Эмер вырвалась, зажимая порез рукавом.

— Никогда этого не прощу тебе, — сказала она с ненавистью.

— Ты так переживаешь из-за никчемной железки…

— Ты сломал не меч, ты ранил душу! — Эмер вдруг заплакала, и сама застыдилась своих слез. Она свирепо вытирала лицо, но слезы все текли и текли.

Тилвин смотрел, как она плачет со странным выражением.

— Ранил душу, — сказал он, — все верно. Иногда ранить душу — это еще больнее, чем ранить тело. Годрик, ты тоже так думаешь?

— Я думаю, что придушу тебя, когда освобожусь, — ответил Годрик глухо.

— Ого! И голос прорезался! — восхитился Тилвин. — А ведь молчал, как могильный камень. Значит, я на верном пути. Я забрал твой замок, твою сестру, твои земли и титул. И даже твое ремесло. Осталось лишь забрать твою женщину. Потом я расскажу тебе об этой ночи, кузен. Пойдем, — он взял Эмер за локоть и повел к выходу.

— Только посмей к ней прикоснуться! — крикнул Годрик, повисая на цепях всем телом. Звенья заскрипели, но держали крепко. Даже такому силачу было не под силу их разорвать.

— Можешь бесноваться, сколько угодно, — сказал Тилвин холодно. — Теперь Эмер моя. И сами небеса не остановят меня.

Эмер не вырывалась, пока он тащил ее до спальни. Не в покои леди Белльфлёр, а в спальню. Но когда он отпустил ее и отстегнул брошь, скреплявшую плащ, сказала:

— Если подойдешь, перегрызу тебе горло.

— Тогда Годрик умрет, — ответил Тилвин спокойно, снимая перчатки и бросая их на стол. — И умрет леди Фледа, и Острюд. Ты хочешь быть повинной в их смерти?

— Все мы когда-нибудь умрем, — философски ответила Эмер. — Но и ты сдохнешь, а меня не получишь.

— Почему ты так жестока ко мне?

— А почему я должна относиться к тебе иначе?

— Все, что я делал, было только из-за любви.

— Ложь. Ты все делал лишь ради собственной выгоды — предавал, убивал, шел на подлости и подлоги.

— В отношении тебя я не совершил ни одной подлости, — сказал Тилвин, расстегивая квезот и распуская вязки на рукавах. — Не хочешь помочь?

— Я развязываю рукава только одному мужчине, и он — не ты, — ответила Эмер дерзко. — Говоришь, не совершал подлости… А как назвать то, что хочешь совершить сейчас? Кто-то говорил о королевском разрешении на брак…

— Ты же слышала, что королева прислала совсем другой ответ, — любезно напомнил ей Тилвин. — Боюсь, Её Величество очень зла на тебя, и сейчас думает не о том, как устроить твою жизнь, а как наказать. Когда она приедет, я сообщу, что брак уже свершен, и ей ничего не останется, как узаконить его.

— Какой предусмотрительный! А где это королевское послание? Существует лишь в твоем воображении?

— Не веришь? — Тилвин усмехнулся и распахнул двери, приказав принести королевское письмо в отношении графини Поэль. Пока кто-то из гвардейцев ходил за письмом, Тилвин налил в бокал вина и расположился в кресле, лениво посматривая на Эмер, которая стояла, у противоположной стены, прижавшись спиной.

Вскоре принесли пергамент, к которому крепилась печать с оттиском короны. Тилвин жестом предложил Эмер взять документ, что она и сделала, торопливо схватив послание, и снова отступила к стене, словно она могла защитить ее.

— Не беспокойте меня до утра, — распорядился Тилвин. — Пусть хоть небо обрушится на даремскую равнину — чтобы никто не посмел мешать.

Эмер была слишком занята изучением королевского приказа, чтобы съязвить по поводу планов Тилвина на сегодняшнюю ночь. Содержание послания огорошило ее. Королева и вправду приказала, чтобы мятежную графиню Поэль взяли под стражу, так как предстоит высокий суд, на котором будет решена судьба ослушницы — вплоть до смертной казни за то, что посмела без разрешения Её Величества, которая отвечает за графиню, как восприемница от купели, сбежать невесть куда и жила недопустимо статуса благородной девицы.

Было здесь и упоминание леди Фледы и леди Острюд — кратко, в двух фразах. Но именно эти фразы Эмер перечитала несколько раз, не понимая, что же в них так ее обеспокоило.

«Что касается леди Фледы и леди Острюд, то мы велим удерживать их до особого распоряжения».

— Здесь пергамент подчищен! — воскликнула она. — Вот здесь, на этих самых словах, что королева велит удерживать!

— Всё-таки заметила, — её наблюдательность позабавила Тилвина.

Эмер бросила пергамент на пол, и тут ее поразила другая мысль:

— Договор о покупке Годрика леди Гвенивефой тоже был подчищен. Теперь я вспоминаю — пергамент был такой же шершавый, как тот, которым ты пользовался, когда был начальником стражи. Значит, ты не только подделываешь договоры от имени покойников, но осмеливаешься подделывать королевские приказы? Когда Её Величество узнает об этом, то лишишься головы.

— Пусть тебя не слишком беспокоит моя голова. Мой покровитель умеет убеждать королеву, и объяснит ей, что всё, что я делал — это ради блага короны.

— Уже не ради меня? — не удержалась от колкости Эмер. — И кто же этот таинственный покровитель? Дай угадаю. Лорд Саби. Заговор красноглазых в действии.

Тилвин вежливо улыбнулся.

— Дар яркого пламени очень полезен, — сказал он. — Например, я могу поставить на колени любого непокорного, у кого на ладони есть некий знак… — глаза его вспыхнули красными искрами, и Эмер вскрикнула, схватившись за руку, которую на мгновенье объяла сильная боль, достигшая самого сердца.

— Как же обещания, что не будешь применять колдовство против меня?.. — спросила она, отдышавшись.

— Я и не применяю. Это чтобы не забывала, какими силами я владею, и не воевала со мной. Разве ты не поняла, что лаской от мужчины можно добиться большего, чем дерзостью?

Шпионское клеймо снова загорелось, и Тилвин кинулся на Эмер, как дракон из засады — быстро, молниеносно, а она даже не успела выставить руку, чтобы защититься, отвлеченная болью.

— Не сопротивляйся, — приказал он, заваливая ее в постель. — Не хочу причинять тебе вред, но ты вынуждаешь…

Эмер боролась молча и свирепо, потому что глупо было тратить силы на болтовню. Пару раз ей удалось ударить Тилвина, она даже разбила ему губу, но все же медленно и верно он одолевал. Утопив ее в перине, Тилвин перехватил руки девушки, заведя их за голову, и принялся освобождать свою жертву от одежды. Дело это было хлопотное, потому что жертва брыкалась и кусалась, и Тилвин передумал, попросту задрав подол платья Эмер.

— Убью тебя! — прошипела она, заливаясь злыми слезами, но вдруг раздался глухой стук, и Тилвин повалился на Эмер, как куль с железной рудой.

Он не подавал признаков жизни, и она поспешно скинула его с себя, сползая с кровати и наглухо затягивая вязки на вороте платья.

— Вы целы, миледи? — раздался заискивающий голос.

— Мастер Брюн! — пожалуй, никогда еще Эмер не была так счастлива. Она схватила толстяка-повара в объятия и расцеловала в пухлые щеки. — А это что?!.

Только сейчас она заметила, что он держит в руке сковороду.

— Вы ударили его этим?..

— Мы тренировались, миледи, — гордо объявил мастер Брюн, ловко делая выпад, действуя сковородкой на манер меча. — И бегали каждое утро. Разве вы не заметили, как я постройнел? Я хотел рассказать вам об этом чуде при первой встрече, но вы так торопились… Но теперь нам надо бежать. Поспешим, миледи! Наши уже ждут!

— Наши? — сначала Эмер бросилась за поваром, но на пороге остановилась. — Подожди. Кто это — наши? И что вы задумали?

— Подмастерья обезвредили стражу, — важно пояснил мастер Брюн, — а господин главный повар приготовил крытую повозку. Мы вывезем вас в ящиках для мусора, вы поедете в столицу, расскажете обо всем королеве, и она спасет милорда Годрика, леди Фледу и миледи Острюд.

— Отвратительный план, — пробормотала Эмер, оглядываясь на бездыханного Тилвина. — Вы его убили?

— Нет! Спаси яркое пламя! — воскликнул мастер Брюн шепотом. — Я постарался не бить сильно, а череп у его милости крепкий.

Эмер лихорадочно соображала. Сбежать из Дарема, поднять тревогу — разумно, если хочешь спасти свою жизнь. Но пощадят ли после ее бегства Годрика и остальных? Нет, их уничтожат и спрячут тела, чтобы не осталось свидетелей преступления.

— Поторопимся, миледи, — позвал ее мастер Брюн.

— Никакого бегства, — Эмер сорвала с балдахина толстый шнур и принялась связывать Тилвина, предварительно засунув ему в рот свой платок и примотав для верности шарфом. — Или спасемся все, или все погибнем.

— Миледи! — толстяк перетрусил, услышав про «погибнем все».

— Знаю, страшно, — связав Тилвина, Эмер перекатила его на край кровати и заботливо укрыла одеялом.

Потом она пригасила свечи, оставив одну, и спрятала ее под резную каменную чашу, чтобы свет стал совсем рассеянным. Потом обыскала поясную сумку Тилвина и нашла ключ от тюрьмы леди Фледы и Острюд.

— Очень страшно превращаться вдруг в воина, — сказала она мастеру Брюну, подходя к нему вплотную и глядя прямо в глаза. — Но бывают минуты, когда это необходимо. И повар может стать воином, и последний из поварят. Я не оставлю в плену леди Фледу и Острюд. И Годрик не дождется появления нашей доброй королевы, — тут она горько усмехнулась, — может она и не поверит мне, и не захочет приехать. И только мы можем спасти обитателей Дарема от злодея и тирана. Только мы, мастер Брюн. Слышите? Вы со мной?

— Приказывайте, миледи, — пролепетал повар, дрожа, как осиновый лист.

— Я освобожу Годрика, а вы должны остаться здесь, — Эмер положила руки ему на плечи. — Остаться здесь и изобразить меня.

— Вас?!

— Да. У вас тонкий визгливый голос. Если вы будете стонать и плакать на женский манер, никто ничего не заподозрит. Тилвин просил не беспокоить его до утра. Подыграйте, заставьте предателей-гвардейцев поверить, что их предводитель забавляется со мной. Мне понадобится около часа. Может, чуть больше. Это опасно, мастер Брюн, но только вы и я сможем спасти остальных.

— Я готов, миледи, — ответил толстяк умирающим голосом.

— Все пройдет успешно, — тут же принялась командовать Эмер, — я уже не раз так сбегала. Получалось раньше, получится и теперь. Лягте в постель, а я опущу полог. Если кто-то заглянет, попрыгайте на кровати. Это будет похоже на… э-э…

— Я понял, миледи, — ответил повар, укладываясь рядом с бесчувственным Тилвином и прижимая к груди сковородку. — Будьте осторожны, миледи.

— Всенепременно, — пообещала ему Эмер.

Снаружи стояли дюжие подмастерья — один со сковородой, другой с каменным пестом от ступки. Они увидели Эмер и дружно поклонились. На полу лежали двое гвардейцев, раскидав руки и ноги.

— Тащите их в спальню, — велела Эмер, поглядывая по сторонам.

Гвардейцев постигла та же участь, что и их командира — вскоре они лежали связанные и стреноженные, как цыплячьи тушки перед жаркой в масле. Еще раньше с них сняли одежду, и теперь Эмер примеряла на себя котту королевского гвардейца и шлем с наносником. Все пришлось впору, чем она осталась весьма довольна.

— Пусть один из вас переоденется гвардейцем и встанет снаружи, а второй пойдет вместе со мной. Скажет, что милорд Тюдда захотел подкрепиться после бурной схватки, — она застегнула воинский пояс, проверила, хорошо ли выходит из ножен меч, и сказала: — Ну что ж! Начнем, помолясь.