Время любви (СИ)

Глава 3. Татьяна

Я не понимаю, где я и кто этот мужчина, сидящий на водительском сидении.

Я не помню, ни как оказалась в этой незнакомой компании. Ни в этой машине. Ни как вообще выбралась с этой чертовой свадьбы.

Чувствую себя очень странно и неприятно — как физически, так и морально.

В голове пусто. Горло страшно саднит.

А в груди каменная тяжесть, из-за которой я боюсь сделать лишний вздох.

Сил на то, чтобы пугаться и представлять всяческие ужасы, нет. Нет и и элементарного чувства опасности, которое я всегда инстинктивно испытываю в присутствии незнакомых мужчин.

Я прислушиваюсь к себе. Вспоминаю тот ужас, свидетелем которого невольно стала. И, кроме острой боли и тоски, ничего не ощущаю.

Но я не плачу. И не кричу.

Устала.

Да и некрасиво будет перед странным и подозрительно сердобольным незнакомцем.

Хотя, кажется, он приличный человек. В глазах — ни похоти, ни угрозы.

Только странная и непонятная усталость. Не физическая, какая бывает после долго дня и бессонной ночи.

А душевная.

И я совершенно неожиданно ощущаю родство с этими глазами. Точнее говоря, с этой усталостью.

Ведь я тоже устала.

— Пойдемте, Таня. — скупо, без каких-либо эмоций говорит мужчина, — Вам надо отдохнуть и привести себя в порядок. А утром мы разберемся, что делать дальше.

Я тоскливо вздыхаю.

Олег выходит и открывает заднюю дверь. В этом жесте нет ни капли галантности или заботы — простая необходимость. По этой же причине он осторожно и аккуратно обхватывает ладонями мои предплечья, чтобы помочь выбраться — самостоятельно сделать это я не могу из-за пышного и тяжелого платья.

Одна из юбок цепляется за нижний угол двери, и я инстинктивно дергаюсь. Ткань с треском рвется, но мне не жалко. Вот будет время — я вообще сожгу это недоразумение к черту.

Надежно поддерживая меня под локоть, Олег ведет меня по подземной парковке к лифту. Я отвлеченно отмечаю крайне презентабельные автомобили и понимаю, что мы находимся в явно элитном жилом комплексе. Мое догадка подтверждается не только большой, с зеркалами и дорогими покрытиями кабиной лифта и сверкающей идеально чистой сенсорной панелью, но и коридором, в который мы выходим, достигнув 23 этажа. От яркого света слепит глаза, а, шагая по бежевому ковролину, я с удивлением понимаю, что я без обуви. Ступни болят, но по мягкому полу идти приятно и комфортно.

Открыв дверь, Олег пропускает меня вперед и быстро заходит следом, чтобы включить свет.

Я равнодушно оглядываю просторный холл и гостиную, светлые панели и массивную, но при этом лаконичную мебель в стальных оттенках. В том, чтобы расматривать и оценивать обстановку, много ума не надо. Но сейчас это служит попыткой отвлечься и перенести болезненные ощущения в другое русло. Несмотря на отполированный стиль и явное наличие руки дизайнера, здесь нет души и ощущения обжитости. Стерильная чистота и отсутствие каких-либо уютных деталей без слов говорит об отсутствии женщины в этом помещении. Но после дома Орловых, украшенного с кричащей золотой роскошью и в гротескно-ренессансном стиле, эта, несомненно фешенебельная, но при этом чисто мужская в своей строгости квартира приятно холодит и обволакивает атмосферой простора и свободы.

— Ванная там, — махнув рукой вправо, бросает мужчина, — Сейчас принесу одежду. А потом мы поужинаем. Ну… или позавтракаем, судя по времени…

Я машинально киваю и уверенно шагаю в указанном направлении. И оказываюсь в просторной комнате, облицованной светло-серым, с ртутными вставками, кафелем. Здесь есть не только большая треугольная ванна и двойная стиральная машина, но и душ и биде, а две каменные раковины вмонтированы в широкую панель на всю зеркальную стену.

Я оглядываюсь, снова отмечая современный и стильный дизайн помещения. И одновременно тянусь к шнуровке корсета, из-за которого я сейчас как никогда чувствую тесноту и тяжесть.

И печально вздыхаю, как только понимаю, что без посторонней помощи мне не справится. Слишком замудренная вязь.

Раздается короткий отрывистый стук.

— Входите! Я одета! — отзываюсь я, мгновенно находя решение своей деликатной проблемы.

И я даже не смущаюсь от того, что мне придется попросить о такой помощи мужчину.

Олег заходит без промедления. Цепко оглядывает меня снизу вверх, будто сканируя состояние, и кладет на небольшой комод около двери стопку одежды.

Я с легкостью и полным равнодушием демонстрирую мужчине спину.

— Если вам не трудно, развяжите, пожалуйста. Или разрежьте. Мне все равно.

Глядя в зеркало, я отстраненно рассматриваю хозяина квартиры, как несколько минут назад — его интерьер. Однако, он оказывается очень высоким, особенно рядом со мной. А еще крепким и широким как шкаф — с мощным разворотом плеч, мощной грудной клеткой, королевской осанкой и лицом, достойным обложки какого-нибудь бизнес-журнала. Фактурное такое лицо, яркое. Лишенное, конечно, общепринятой красоты — мягких и пропорциональных черт, ровного носа — однако наделенное суровой, истинно мужской красотой. Суровости добавляют еще и жестко поджатые губы, и сведенные на переносице широкие брови. Это совершенно иной, отличный от Андрея, типаж. Но не отталкивающий.

А еще он взрослый. Наверное, даже старый — вон, в уголках глаз морщины и жесткие складки около рта. Олегу, судя по всему, лет сорок, если не пятьдесят. Совсем как Петру Ивановичу, отцу Андрея. Только тот невысокий и уже с пузиком. А этот… подтянутый, как спортсмен. И даже немного пугающий в этой своей крепости.

Но мне не страшно.

Мне просто не до этого.

Наверное, я жду, что Олег начнет отговаривать меня от столь радикального решения, как порча дорогого свадебного наряда. Однако в зеркальном отражении я вижу, как тот совершенно спокойно открывает ящик комода и достает оттуда ножницы. Я старательно придерживаю ладонями тяжелый лиф, пока мужчина решительно и быстро режет шнуровку корсета. Закончив, он негромко спрашивает, пытливо всматриваясь в мое лицо через зеркало:

— Чем еще могу помочь?

— Спасибо. Больше ничего не надо.

— Хорошо. Полотенце в шкафу. Одежда чистая, хоть и не по размеру. После душа жду вас на кухне. Разберетесь с переключателями?

— Конечно, — я равнодушно пожимаю плечами и благодарно киваю, — Еще раз спасибо.

Олег, тоже кивая и не задерживаясь, выходит.

Вода смывает не только макияж с лица и лак — с волос, но и неприятное ощущение разбитости и тоски. Боль, конечно, никуда не уходит, но зато гнетущее состояние отчаяния заметно утихает и уходит на задний план. Я с удовольствием нежусь под теплыми струями, льющимися из большого потолочного смесителя и имитирующими водопад. Неожиданно легко откинув прочь брезгливость, я беру губку и выдавливаю на нее немного геля из фирменной бутылочки. Вспениваю интенсивными движениями и привычно надраиваю кожу. Правда, задумавшись, в какой-то момент делаю это с такой яростью и остервенением, что через какое-то время ощущаю неприятное жжение. Гель-то оказывается с мятой. А из-за своего усердия я безжалостно снимаю верхний слой эпидермиса.

Однако в этой боли есть что-то отрезвляющее и успокаивающее. От удовольствия я даже жмурюсь. Да и тонкий и пряный мятный аромат врывается в мои ноздри и наполняет легкие. Мне всегда нравилась мята — особенно после того, как мамы не стало. Она всегда предпочитала травяные сборы собственного приготовления покупным чаям и, сколько себя помню, всегда трепетно ухаживала сначала за своим миниатюрным “садиком” на балконе, а потом — и за оранжерей в нашем загородном доме.

Помимо воли я снова всхлипываю. Но на этот раз не из-за Андрея. А из-за воспоминаний, со временем немного поблекших и потерявших часть своей боли. Но от этого не менее тоскливых и печальных.

Ох, если бы мои мамочка и папочка были сейчас рядом… Такие красивые. Такие добрые и понимающие. Терпящие не только мои капризы, но и все переживания и обиды. Они всегда могли найти верные и нужные слова. Всегда осеняли меня своей заботой и лаской. После их гибели мой мир перевернулся вверх дном. И мне надо быть благодарной Орловым и особенно — Андрею, их сыну, хотя бы за то, что в тот тяжелый для меня момент они оказались рядом.

И да, братишка. Да, мой любимый и замечательный Федька, который был старше меня всего на два года, но который все равно всегда бросался на амбразуру, стоило мне хотя бы на секунду оказаться в малейшей опасности. Мой старший братик, первенец и любимец родителей, никогда не кичился ни своим старшинством, ни своим положением наследника. И буквально носил меня на руках, как маленькую принцессу.

Любимые…

Прекрасные…

Как же мне вас не хватает…

Особенно сейчас.

Они бы нашли верные слова. И поддержали. И помогли.

И мне бы не пришлось доверить свою жизнь совершенно незнакомому человеку, который, возможно, маньяк какой.

Но почему же мне плевать?

Да потому, что без Андрея моя жизнь кончена!

Мне не жить без Андрея!

Но и простить его предательство я не могу.

Хотя и… люблю его… Как же сильно я его люблю! Я полностью отдала себя ему, а он…

За что он со мной так…

Тяжело…

Неправильно…

Нет… Достаточно пока с меня…

Потом… Все потом…

Закончив с мытьем, я старательно вытираюсь и слегка сушу волосы феном, обнаруженным мной в том же комоде. На автомате одеваюсь, и так как одежда, явно с плеча Олега, мне очень велика, не думаю крутить носом. Вместо этого я закатываю штанины черных спортивных брюк и рукава тонкого свитера. Глянув напоследок на себя в зеркало, я саркастически усмехаюсь — видок у меня тот еще.

Но…

Разве не все равно?

Главное, эта одежда из хорошего и натурального материала и, несмотря на размер, очень уютная и приятная к телу.

Осталось только избавиться от позорного напоминания о моем падении. Платья мне не жалко. Как и роскошного кружевного белья, сейчас грустной кучкой валяющегося на полу ванной комнаты.

Нехорошо как-то. Надо выкинуть. Или хотя бы собрать в мусорный пакет. Поэтому, выйдя в коридор, я уверенно иду на кухню и тихонько прошу переодетого в домашнее мужчину:

— Олег, простите… Не могли бы вы мне дать большой пакет? Мне там… кое-что выбросить надо…

Мужчина оглядывается. И неожиданно вздрагивает всем телом. Губы сжимаются в тонкую линию, а глаза распахиваются и странно вспыхивают.

Но видимо, мое обычно хорошо работающее чувство самосохранения напрочь отключилось. Потому что я, хотя и замечаю такую странную реакцию, совершенно не беру это в голову. Да и Олег быстро берет себя в руки и хмурится — гораздо сильнее, чем тогда в ванной.

— Сам сделаю, — бросает он строго и почему-то яростно, — Садитесь. Вам надо поесть.

И действительно. Уже через минуту Олег ставит на стол тарелку со стейком и запеченным овощами. И хотя я не чувствую аппетита и даже к запаху остаюсь равнодушной, под цепким и серьезным мужским взглядом я не решаюсь отказаться и послушно сажусь за просторную, выполненную из камня столешницу. Машинально приглаживаю ладонью изысканный персонник и на автомате ищу тканевую салфетку, чтобы ею накрыть колени.

Но ожидаемо не нахожу. Оно и понятно. Далеко не все пользуются данным атрибутом в повседневной жизни, оставляя подобную роскошь богемной жизни для светских раутов и званых вечеров.

Но в доме Орловых без салфеток из чистого льна или высококлассного хлопка не обходится ни один прием пищи. Однако вряд ли я буду скучать по этому. И о доме Орловых, несмотря на то, что они позаботились обо мне после смерти родителей. На самом деле, говоря начистоту, я всегда чувствовала себя там неуютно. И мирилась с этим дискомфортом только благодаря Андрею, которого полюбила практически сразу. Ведь он оказался рядом в такой непростой момент… Поддержал разбитую горем девчонку… Окутал вниманием и заботой…

И вот, несмотря на самовнушение, я чувствую, как по щекам стекает предательская слезинка.

Ну вот… Слабачка…

— Ешьте, Татьяна, — своевременно вырывает меня из болезненных воспоминаний Олег, кладя столовые приборы и ставя передо мной бокал с вином.

— Угу, — всхлипываю я, утирая влагу, — Спасибо.

Оставив меня, Олег уходит. Я слушаю, как мужчина шебуршит пакетами и как хрустят юбки. Ясно слышу гулкие шаги и хлопок двери.

Вздыхаю.

Неуверенно беру нож и вилку и начинаю вяло ковыряться в еде.

А после, плюнув на самообладание, хватаю бокал и делаю жадный глоток.

Сладковатая и немного пряная жидкость приятно обволакивает нёбо и горло, и я, человек, который не очень разбирается в алкоголе, безошибочно определяю, что вино азербайджанское. Десертное. Такое любит Орлов-старший. В его баре всегда есть несколько бутылок подобного напитка.

Я в несколько глотков опустошаю бокал и жмурюсь, ощущая на языке сладкую терпкость. И накалываю на вилку кусочек моцареллы, чтобы смягчить этот вкус.

Незаметно для себя я начинаю есть. Еда проваливается мягко и легко, хотя вкуса мяса я по-прежнему практически не ощущаю.

Оглядываюсь в поисках бутылки. Нахожу. Встаю, чтобы наполнить бокал.

И в этот момент Олег возвращается.