Все ради тебя (СИ)

«Подай себя»

Я хорошо помню, когда впервые увидела магию «костюма», и как она работает.

Это случилось в лето, когда Андрей ушел, а я этого еще не поняла. Мама повезла меня в парк развлечений, который располагался прямо напротив от самого дорогого ресторана. Там отдыхали местные чиновники и воротилы, и там всегда было много женщин.

Красивых женщин.

Они выглядели как мои куклы: такие же длинные ноги, волосы и прямо противоположно короткие юбки. У всех поголовно. Как будто кто-то создал специальную моду для «аксессуаров» — так их мама называла, хотя я на тот момент на столь важных и правильных словах внимание не акцентировала. Опять же, не понимала.

Так вот. В тот теплый, летний вечер, когда мы уже собирались домой, мама отвлеклась. К ней подошла семья ее ученика, они разговорились, а мне было слишком скучно, и я сбежала. Туда. Посмотреть на то, как веселится и сжигает свою жизнь слой общества, до которого мне было не дотянуться. Наверно, чисто подсознательно, я все понимала, да? И что в семье нашей проблемы, что отец у меня — такой какой он есть, — и мне было любопытно? Просто на миг взглянуть туда, куда его так сильно тянет. На то, что он поставил выше нас с мамой.

Даже когда тебе нет и семи, ты всегда понимаешь, что кто-то живет лучше и богаче тебя. Не нужно быть гением, чтобы понять, что твой автобус-буханка куда как хуже охренительно дорогих машин, отполированных до блеска, да? Логично.

Я хорошо помню это чувство.

Иногда мне кажется, что если я закрою глаза, то мои ладони до сих пор чувствуют холод металлических прутьев забора, за который я цеплялась и смотрела. На этот мир громкого смеха, музыки и ярких платьев. Они мне не нравились. Не цепляли. Точнее как? Они мне нравились недостаточно сильно, чтобы посвятить им жизнь.

Пока я не увидела что-то совершенно иное.

Она.

Другая женщина разительно отличалась от «аксессуаров» даже длиной своего подола. Он был чуть выше колена примерно на сложенные вместе указательный и средний палец. Крой не облегал все ее изгибы как вторая кожа, но подчеркивал их вместе с каждым достоинством ее фигуры. Удачная прическа из собранных сзади волос, которая открывала доступ к тонкой шее. Ее ключицы выглядывали из под хорошей ткани так кокетливо, но так закрыто, и таили в себе загадку, хотя казалось бы, да? Что загадочного в ключицах? Эта женщина умела даже здесь извернуться.

Совершенно особенная женщина.

В перчатках.

Они закрывали ее ладони, доходя до косточек на запястьях, на одном из которых висел красивый браслет с крупными камнями. Притом, они были не кричащими, а…в меру, понимаете? Как будто естественно и совершенно обыденно носить такие вот бриллианты. Самое смешное, что рядом с ней стояла другая женщина с камнями поменьше, но на фоне этой выглядели они…мягко говоря странно. Будто корове седло прилепили и сказали, что это красиво. Нет, некрасиво. Красиво было у нее. Только у нее. Она выделялась такой яркой звездой, что приковывала взгляды всех окружающих. Я видела. Мужчины, которые обнимали свои аксессуары, то и дело бросали взгляд на нее.

Она была королевой.

Осанка, сдержанная, легкая улыбка, но прямой и сильный взгляд — вот дополнения ее образа. Я даже в том возрасте почувствовала, что это лучшее его дополнение.

Уверенность и сила, вот какой казалась эта женщина. Потом, спустя много лет, я часто смотрела на маму и видела в ней другое. Нет, она была красивой у меня, по-настоящему красивой и милой. Но не сильной. У той женщины я не вспомню даже лица! И я не уверена, что она была самой красивой из всего многообразия — тогда я точно подумала, что нет. Но на нее смотрели особенно, пристально, жадно, при этом держа дистанцию.

Но почему смотрели так именно на нее? Может быть, дело в том, что она была инородной? Знаете, как белая ворона в толпе?

Мама тогда разозлилась. Она испугалась, что я потерялась и накричала на меня, а потом увела домой достаточно грубо, чтобы я не разговаривала с ней до самой ночи. А там уж время сказок — видимо, сказки я обожала с самого рождения…ну, судя по моей истории. Тогда-то я и решила спросить у нее, потому что отчаянно не понимала — почему? Почему на нее так смотрели? Она ведь действительно не была самой красивой на той террасе, тогда…почему?

«Потому что она умеет себя подать.»

Звучит достаточно загадочно для шестилетнего ребенка, скажу я вам.

«Что это значит, мама?» — спросила я, а она погладила меня нежно по щеке и улыбнулась слегка.

«Это значит, моя маленькая звездочка, что это была женщина, а не аксессуар»

«Аксексуар?»

«Аксессуар, любимая» — тихо посмеялась она, — «Так правильно»

«Но что это значит?»

«Это значит, что мужчине необязательно рассказывать все свои тайны сразу, чтобы казаться интересной. Если в тебе есть глубина и сила быть настоящей женщиной, конечно.»

«А у меня есть такая сила?»

«У каждой из нас есть. Просто некоторые предпочитают использовать только то, что снаружи, а те кто умнее, учатся использовать и то, что внутри. Это называется — подать себя»

«Они все смотрели на нее по-другому. Это значит умение подавать себя?»

«Они смотрели на нее с уважением. Если ты хочешь, чтобы на тебя смотрели также, очень важно учиться подавать себя. То есть наполнять. Чем больше ты вложишь, чем глубже выроешь свой колодец, из которого будешь черпать год за годом, тем тебе проще будет в жизни»

«Почему?»

«Потому что те другие женщины думают, что внимание к телу это все, что нужно для счастья, но это далеко не так. Тело имеет свойство стареть и портиться, и если это твой единственный источник, что тебе останется, когда он иссохнет?»

Глупая история, наверно. Тогда мне казалось вообще каким-то бредом, если честно. Колодец какой-то, источник...О чем она говорила? Для меня такие острые метафоры остались тайной, но ее образ...он не выходил из головы.

Помню, как я рисовала ее снова и снова. Лица никогда не было, но был наряд: его крой, детали, акценты. Потом я стала придумывать своей незнакомке другие наряды, которые могли бы подойти для "подачи себя" и "силы". Удачно или нет — это дело другое, но я вынесла очень важный урок: что на тебе надето, то о тебе и думать будут. Увы и ах, но встречают по одежке, как ни крути.

Тайна "колодца", конечно, меня тоже сильно беспокоила, но я доверилась маме и отложила эти мысли в дальний ящик. Спустя годы я разгадала и ее. Вообще, до конца понять, что же мама имела в виду, мне помогла практика. "Подать себя" — это искусство, как умение подобрать платье и детали к образу, чтобы о тебе не думали, как о пустышке на одну ночь.

В мире Адама грань чувствовалась сразу между женщинами и аксессуарами. Первые — статные и элегантные, умеют держать лицо, интересные.

Вторые...что ж, у меня для вас новости: ничего не изменилось. Длинные ноги, короткие юбки и низкие декольте в купе со всеми побрякушками, которые они отжали у своих папиков. Они яркие как карнавал. Обещают веселье, отдых души и тела, только...все они быстротечные и мелкие. Красивые, но прозрачные. Они не могут поддержать разговор, с ними не интересно думать, и это сплошная стагнация — скучное, пресное однообразие. Постель и ничего кроме. Наверно, все их различие заключается в цвете сосков? Хотя, это неважно, если честно. Они даже для меня значения не имеют, хотя должны? Но не имеют.

Потому что я не ревную.

Как-то так странно получается, да? Обманутая жена, преданная, израненная, но я не ревную. Дело не в них, а в нем.

Все всегда сводится к одному знаменателю: Адам Салманов.

К этой встрече я готовилась весь день. Стыдно ли мне, что я хочу произвести впечатление, хотя мне по-хорошему должно быть плевать? Ни разу. Потому что мне не плевать. Так какой смысл врать? Он знает, я знаю, мы оба в курсе, особенно после моей шедевральной угрозы об уничтожении.

Громко прозвучало, согласитесь. Я прямо почувствовала себя Дартом Вейдером нашей миленькой сказки, ну и плевать, что я здесь жертва. Все, что я делаю — осознанно. Мне не подходит роль "жертвы", и я с полным осознанием выбираю быть злодеем.

Смотри.

Медленно спускаясь по лестнице с высоко поднятой головой, я знаю, что выгляжу также охренительно, как та самая женщина из моего прошлого.

Потому что на меня смотрят все.

И да, я отдаю себе отчет, что пятьдесят процентов моего успеха — это наш развод. Но пятьдесят процентов мои, и это уже мой личный успех. Когда ты попадаешь на частную вечеринку сильнейших мира сего, в толпу шикарных женщин и, к сожалению, не менее шикарных аксессуаров — пятьдесят процентов это тоже победа.

Из-за конкуренции.

Деньги дают право выбирать, и я это теперь понимаю. Раньше не видела, но с другой стороны, раньше я во многом была слепа. Сейчас нет. Вооружившись лучшим платьем своей коллекции ярко-красного цвета и чуть выше колена (примерно на два пальца, вы же помните), я чувствую себя потрясающе. Все мое тело полностью закрыто, но спиной я ощущаю легкое дуновение ветра, и предвкушаю, как это понравится зрителям.

Особенно одному.

Я уже чувствую его взгляд.

Как забавно, да? Здесь полный зал народа, но я чувствую его нутром, поэтому выкидываю козырь на стол сразу же. В основном потому что он у меня в рукаве не единственный на сегодня.

Поворачиваюсь так, чтобы продемонстрировать наглый вырез на спине, слегка улыбаюсь официанту и снимаю бокал шампанского.

Бам!

Клянусь, я слышу, как его зубы скрипят и еле сдерживаю смешок. Он никогда не запрещал мне носить то, что я хотела, хотя и не был фанатом открытых платьев. Только если дома и для него — это всегда "да", но для остальных? Сквозь сжатые зубы "да", но лучше бы "переоденься нахрен". Это всегда читалось в его взгляде, хотя ни разу не было сказано вслух. Адам ненавидел вырезы, даже если не признавал этого, но если я их все же примеряла, то всегда держался близко, чтобы никто ко мне не подошел.

А теперь у него такой возможности нет, и это прекрасно!

Здороваюсь со знакомыми лицами, непременно награждаю Марианну взглядом и улыбкой, а потом двигаюсь ближе к центру зала.

Народа действительно много.

Моя цель вполне понятна думаю всем. Реклама. Сегодня здесь много журналистов. Их прогонят чуть позже, а пока я с радостью даю комментарии о своей работе и о личной жизни. Подтверждаю громко и с улыбкой свой развод. Знаю, что его это взбесит. Интересно, я смогу взбесить его достаточно, чтобы заставить нарушить свои же слова об «унижении».

Насколько это блеф?

Он не позволит никому, включая себя, меня оскорбить, помните? Я считаю — ха! — поэтому умышленно умалчиваю о причинах наших "разногласий". Так сказать, оставляю пространство для манёвров. Отдаю поводья.

Ты расскажешь? Мне просто любопытно. Я же делаю то, что мне нельзя — общаюсь с прессой, ставлю твой имидж под вопрос, роняю твое лицо в грязь. Ты себя защитишь? Или выберешь меня? Как обещал?

— Продолжаешь геройствовать?

Вздрагиваю от знакомого голоса, а когда оборачиваюсь, сразу улыбаюсь. Сай подкрался неожиданно, стоит теперь рядом. Попивает шампанское. Без Кати.

— Где жену потерял?

— Слава богу, не там же где мой брат, — опускает на меня глаза, — Прости.

— Да чего уж там? Действительно, слава богу.

Хмыкает.

— Руся отравился.

— Серьезно?

— Нет, просто Катя снова кормила его в Макдональдсе.

Улыбаюсь.

Сая бесит, когда Катя так делает, ведь он считает, что «Макдак» — это какой-то треш. Почти привокзальная столовка! А как по мне, он сильно перегибает палку. Мы все ели там сто миллионов раз, и что? Умерли? Очень сомневаюсь. Нет, конечно, это нездоровая пища, и его загоны понять и объяснить можно, только вот попробовал бы он сам сходить со своим сыном в магазин за обновками, а потом пройти мимо этой самой привокзальной столовки спокойно.

Чокнешься раньше.

— Я сам ненадолго, — добавляет он, делая еще один небольшой глоток, так как, насколько я его знаю, он собирается пить этот бокал весь вечер, — Просто посветить лицом надо. Для бизнеса.

— Понимаю.

«Для бизнеса» — в семье Салмановых значит «кровь из носа». Помню, мы как-то прилетели с Адамом с островов, после чего у него была очень высокая температура. Акклиматизация какая-то бешеная жахнула. И любой другой человек отказался бы идти, но он закинулся таблетками и поехал все равно.

Никаких компромиссов. Надо — значит, надо.

— Как дела? — спрашивает, а сам улыбается во все тридцать два.

Я меняю бокал.

— Просто великолепно, твои как?

— Ты дала жару, конечно…

— Что говорят ваши родители? Я проклята навеки?

Это меня почему-то беспокоит. Я бросаю на него взгляд, но сразу прячу его в неожиданной необходимости рассмотреть толпу гостей, до которых на самом деле мне нет никакого дела.

Почему я волнуюсь? Какое мне дело? Но оно есть, и это понятно даже слепому, поэтому я не осуждаю Сая за тихий смешок. Лишь смиренно жду ответа…

— Ты прекрасно знаешь, что мама на твоей стороне. Она вообще в восторге от твоего...кхм, выхода...

Это понятно. Несмотря на любовь к своим детям, Аниса — справедливая и честная женщина. Да и я ей как дочь. Она пыталась образумить Адам много раз, она пыталась заставить его меня отпустить, но даже у Натана Альбертовича ничего не получилось. Так что я ее не виню.

— И не злится?

Сай слегка жмет плечами.

— Думаю, она понимает.

— А отец?

К нему мой интерес куда как выше, я ведь так и не поняла его отношения к сложившейся ситуации. Он был грустным, кажется, отстраненным, немного холодным, а еще пытался убедить меня остановить военные действия из-за «имиджа», хотя мне и показалось, что это скорее вершина айсберга.

Альбертович не из тех людей, кто фанатеет от соплей, и ему вообще чужда проявление эмоций. Как королю нефтяных скважин, оно и понятно, наверно? Но все же…

Мы встречаемся с Саем взглядами, и он слегка щурится.

— Он…опечален.

— Опечален?

— Ему не нравится все, что происходит, Лиз. Абсолютно все.

— Понятно.

Большего не жди, короче, перевожу. Это максимум на который способны мужчины Салмановы. Все, что касается их отношений с отцом — табу; чисто между ними. Даже меня Адам посвящал исключительно редко, и то если переберет. Такая же история с Катей. Наверно, все Салмановы — сплошное противоречие. Говорить о любви — это пожалуйста, но пустить дальше — это извини.

Горько сладкие отношения, как закрыто открытые, и понимай, как душе угодно. В какие-то области тебе навсегда дорога закрыта.

Вздыхаю и снова отвожу взгляд.

— Он с тебя глаз не сводит, — вдруг говорит Сай, я хмурюсь, краснею.

Кляну себя немного, но быстро беру в руки и прячу все ненужные эмоции в бокале и за ухмылкой.

— Кто?

Мы оба знаем «кто», и это глупо, наверно, но это часть игры. Мне нравится играть. Особенно если в руках все козыри, а руки — мои.

Что ж…

Сай дарит мне ухмылку, будто чувствует это. Никаких больше комментариев, да и зачем? На затылке дыбом встают волоски, и хорошо, что у меня аккуратная, заколотая прическа, иначе это выглядело бы странно.

По рукам идут мурашки.

Я снова чувствую нутром приближение — он идет сюда. Ему надоело играть.

Но мне то нет.

Адам подходит и становится рядом со мной. Ближе, чем его брат. Ближе, чем это допустимо. Я буквально чувствую жар его тела, запах, энергию, душу. Мне кажется, что она ко мне тянется — глупо…

Молчит. Это тоже глупо, но я не иду на контакт. Это не то, что мне нужно. Снова и снова ты будешь проигрывать — я же обещала. Поэтому упорно молчу, слегка улыбаюсь и гордо держу голову. Не даю плечам сникнуть. Хочется, если честно, ведь это сложно…не иметь возможности, как обычно, обнять и уткнуться ему в грудь. Позволить обнять себя и спрятать от всего этого высшего общества…

Мне здесь не то чтобы сильно нравится. Я всегда испытывала смешанные чувства от похожих приемов, и он это знает. Но я знаю, что теперь такие вещи для меня под запретом.

Я одна.

В этот момент одиночество ощущается особенно остро, и очень хочется хотя бы саму себя обнять себя за плечи, чтобы как-то защититься, но я не позволяю. Стоять до конца! Стоять и не падать духом! Возможно, вернувшись в те же апартаменты сегодня ночью, я вдоволь поплачу под душем, а может свернувшись в постели, где мы были одним целом — не знаю.

Но не здесь. И не сейчас. Это то, в чем я уверена на сто процентов.

Нельзя.

— Здравствуй, Лиза.

Слегка усмехаюсь.

Проиграл.

Голос его наполнен сарказмом и ядом. А чего ты ждал? Что я первая поздороваюсь? Да сейчас.

— Здравствуй, Адам. Как дела?

Вау. Выходит вполне себе ничего! Я молодец. Непринужденный тон, улыбка, внешнее спокойствие — я правда молодец. Держусь на все сто процентов! Как и приказала самой себе. И его это бесит.

Слышу, как скрипит зубами. Как прожигает меня взглядом чувствую…интересно, ты сейчас ощущаешь то же, что и я? Пропасть между нами? Невозможность «как раньше»? Исчезнувшее «вместе и навсегда»?

— Хочешь знать, как у меня дела?

— А ты хочешь, чтобы я ответила честно? — усмехаюсь наглее и поворачиваю голову к нему.

О да. Мой бык взбешен. Я в прямом и переносном смысле его красная тряпка. Ха! Как забавно…

Видимо, чувствуешь. Все чувствуешь. И как? Тебе вкусно?

Воздух напрягается вокруг нас. Сейчас искры полетят! Спорю на что угодно, Адам еле тормозит грубость, которая рвется наружу, и Сай это знает, поэтому благоразумно говорит.

— Так…давайте-ка успокоимся, окей? На нас все смотрят.

— А я и не напрягалась.

— Потанцуй со мной.

Что, простите? Ты серьезно?

Уже не сдерживаю смешок, выгибаю брови и поворачиваюсь к нему лицом. Мне не послышалось?

Не-а. Не послышалось. Адам смотрит на меня тяжело и прямо, без утайки. И это смешно. Серьезно, очень смешно, так что я и смех не сдерживаю. Прикрываю рот ладошкой, цыкаю, а потом голову на бок наклоняю и устало вздыхаю.

— Какое клише, Салманов. Думаешь, это сработает?

— Если это не работает, то в чем проблема согласиться?

Охохо…у меня много проблем с согласием всего, что связано с тобой. Целый список длиннее, чем у Деда Мороза, дорогой. Уверен, что хочешь послушать?

Цыкаю снова.

И, знаете? Судьба явно на моей стороне. Как раз в этот момент я замечаю безвкусное, кислотно зеленое платье последней пассии моего благоверного. Как удачно. Она как раз проходит мимо, как будто сам Бог ее послал! И я не стесняюсь, когда произношу ее имя нарочито громко.

— Марианна!

Девчонка вздрагивает, но оборачивается. Ее подружка любопытствует. Это почти мизансцена, и она прекрасна во всем, в основном потому что я ей управляю.

Хорошо…

Как же мне хорошо.

Видеть на ее лице удивление, страх? Страх?! Серьезно?! Теперь тебе, значит, страшно. Хм...как любопытно.

— Ты сегодня так великолепно выглядишь, — подчеркнуто сладко тяну, продолжаю улыбаться и смотреть ей в глаза.

Впитываю весь этот стыд.

Знаете, это особый вид кайфа, наблюдать за ней в этот момент. И за ним тоже. Адам теряет всю свою браваду, и вместо того становится напряженным и серьезным.

Ты ждешь скандала? Как глупо. Я до этого никогда в жизни не опущусь, потому что прекрасно знаю, что в этом мире сдачу нужно давать в тихую. Ну или в сучью, что точнее и ближе к истине.

Не дожидаясь, пока она придет в себя, ставлю пустой бокал на столик и вздыхаю притворно устало.

— Что-то мне подсказывает, вы с Адамом будете великолепно смотреться в тесном контакте. Ему это необходимо, понимаешь? Потанцевать с кем-то, кто заставит его чувствовать себя свободно. Например, с настоящей женщиной. Как считаешь? Ты сгодишься на эту роль?

Адам медленно переводит взгляд на свою подстилку, верно считывая все мои акценты, а я упрямо тараню ее взглядом. Закапываю. Да, я полность отдаю отчет в своих поступках: это месть. Однажды, когда его шлюха, кстати та самая, которую я застукала в его кабинете, посмела завязать со мной похожий разговор, Адам перекрыл ей кислород на всех уровнях. Теперь Милы нет нигде. Ни на одном показе, ни в одной рекламе. С ней разорвали все контракты, ведь никто и никогда не захочет записывать себе во враги кого-то вроде Салманова.

Тебя ждет точно такая же судьба, и мне нисколько не жаль. Серьезно и вообще. Меня ведь никто не пожалел. Была бы ее воля, как и многих других, они бы выкинули меня за порог без промедления. Просто он меня любит, и это была моя единственная защита. Но иначе? Охо-хо. Я самой себе не завидую.

— Думаю, тебе пора взять быка за рога, — продолжаю закручивать гайки, — Кстати, хорошо, что ты прислушалась к моему совету со своими вульгарными когтями, а то быку было бы больновато. Извините.

Ну да, возможно перегнула. Хотя чего это я? Плевать. Гордо прохожу мимо них и направляюсь к столу с закусками, чтобы также гордо перейти на другую сторону зала.

Что чувствую? Я бы назвала это «яростным триумфом». Нет какой-то единой эмоции — вот что это такое. Горько, больно, неприятно, но в то же время какое-то нездоровое удовлетворение что ли? А еще пинок под зад и сила пройти этот вечер до конца, ведь самое интересное, как известно, происходит на «афтер пати».