Всему свое время

Глава 11

Волна ненависти и презрения к себе захлестнула Джошуа, заставив его содрогнуться всем телом. Какую боль он причиняет своим поведением этому хрупкому созданию! Бет ничего не знает… Что она теперь о нем подумает? Черт побери! Я заставил ее страдать! Что я натворил! И что мне теперь делать? Так он говорил себе, сознавая непоправимость ошибки и ужасаясь невозможности счастья.

Полчаса назад он очнулся от своего навязчивого кошмара и обнаружил, что смотрит в золотистые глаза, а не в голубые. И жажда наслаждения, которое ему сулила близость с этой женщиной, заставила забыть обо всем на свете. А вот теперь жестокая память мстит за минуты восторга, которые он пережил здесь, на склоне клятого вулкана, с этим невинным, но пылким существом, лучшим из всех, кого он знал.

Чувство вины возросло вдвое, хватая за глотку и не давая дышать.

Встретить невиданное прежде чудо, женщину, одарившую его ощущениями, доселе им неизведанными, и тут же потерять ее! Не хватало прежних горестей, теперь еще это!

Та, другая, белокурая голубоглазая женщина его прошлого, не вернется больше тревожить его душу, значит, никогда не простит его. Как с этим жить? Подсознательно он переложил часть вины за это на Бет, ничего не знающую Бет, так светло доверившуюся ему. В первые минуты, не соображая, что делает, он почти неосознанно произнес слова, которые были скорее заклятием, а не констатацией факта. Но как иначе было спастись от безумия? Сказал, что она не вернется… Хотя, откуда появилась в нем эта уверенность?..

Но как теперь объяснить Бет?.. О, кретин! Не выразить и десятой доли того, что он чувствует… Как сказать ей, что он не достоин ни ее сладостного тела, ни великодушного сердца, потеряв право на счастье много лет назад, когда его истинная природа явила свой омерзительный эгоизм и преступное недоумение?

А что теперь? История грозит повториться. Но на этот раз он не уступит женщину, которую любит, жестокому року. И эта мысль будто что-то защелкнула в нем, лицо его окаменело, а в сознании сохранялась лишь одна мысль: надо уберечь Бет от всего, чем грозит ей эта жестокая гора Сент-Хеленс. Он вытащит ее отсюда любой ценой, даже ценой собственной, не такой уж дорогой жизни.

Долгие минуты, показавшиеся ей часами, прошли, прежде чем Джошуа поднял голову с ее груди и резко, приказным тоном, произнес:

— Одевайся. Пора сваливать с этой сатанинской горы.

Бет ужаснулась, заглянув в его глаза и не увидев там ничего, кроме ожесточения. Он тотчас спрятал лицо в сгибе локтя и продолжал лежать.

Как в горячке, вскочила она с их импровизированного брачного ложа, торопливо оделась и собралась выйти из палатки, но споткнулась о его рюкзак и чуть не упала. Пытаясь сохранить равновесие, она оперлась рукой о пол и увидела рядом с его накренившимся рюкзаком небольшую деревянную коробочку. Чуть было не спросила его, что это такое, но почему-то промолчала. Подняв вещицу, она увидела на ее стенках тонкий резной орнамент явно восточного происхождения, а на крышке — живописную миниатюру: пейзаж с тремя деревьями и горой, по очертаниям напоминающей ту, на которой они застряли теперь с Джошуа. Бет осторожно приоткрыла крышку и поняла, что это музыкальная шкатулка, ибо палатку наполнили тихие звуки нежной мелодии, полные прозрачной, будто улетающей вдаль печали. Джошуа тотчас вскочил на ноги, резким движением вырвал шкатулку у нее из рук и молча запихнул ее в рюкзак.

Бет выскочила из палатки как ошпаренная. Потом, немного успокоившись, привела себя в порядок и приготовила завтрак, разделив еду на две неравные порции, поменьше — для себя, побольше — для Джошуа. Но в мыслях был полный сумбур, а горло стиснул спазм. Однако она заставила себя съесть пару тостов и выпить немного горячего кофе.

Вскоре из палатки вышел Джошуа, одетый и с рюкзаком на плечах.

— Мы должны спуститься к точке часа за два, даже быстрее. Я решил оставить палатку и спальный мешок здесь. Тебе тоже нет нужды тащить лишний груз, возьми только воду… ну и косметичку, конечно.

Его попытка пошутить не принесла Бет облегчения. Почему его голос звучит так обыденно? Будто ничего не случилось…

— Когда мы окажемся в Ванкувере, первым делом подумаем, как вытащить ваши пожитки, что остались в базовом лагере. Но не исключено, что заночевать нам придется в Портленде.

Бет продолжала молчать, и Джошуа, встав перед ней на одно колено, попытался заглянуть ей в глаза. Она отвернулась, избегая его взгляда, и даже отшатнулась, боясь возможного прикосновения.

— Пожалуйста, Бетти, прости меня… Я просто потерял над собой контроль. А сейчас времени у нас в обрез. Мы не можем задерживаться, иначе я ни за что не ручаюсь. Одно скажу, я не допущу повторения прежней трагедии…

— Ох, Джошуа, ты упрямо не хочешь мне ничего объяснить. Думаешь, я не пойму тебя? — Господи, зачем я это сказала? Что я собираюсь понимать? Почему он пренебрег мною? Разве это можно понять? — Хорошо, — холодно проговорила она, — идти так идти. По правде говоря, мне нет никакого дела до ваших переживаний.

Самолюбие, вот что пришло ей на выручку, заключив раненое сердце в непроницаемый панцирь. Она вдруг подумала, что лучше отказаться от всего, чем униженно выяснять причины утраты. Прекрасно можно прожить и без него. Гордость дороже… Так что, если он и пустится сейчас в объяснения, она просто не станет слушать. Что она, в самом деле? Есть из-за чего расстраиваться! Ну, сотворили они любовь… Да нет, впрочем, какая там любовь… Просто позанимались сексом…

В этот момент земля содрогнулась под ними, будто сама природа решила прервать все их объяснения и переживания, грозно напомнив не о любви, а о смерти. Бет подхватила свой рюкзак и спросила:

— Так мы идем или нет?

— Идем, родная моя, конечно, идем. И не пугайся! Даже если вообразить невозможное, что извержение и вправду начнется, лавовый поток пройдет совсем в другом месте. Тебе ничего не грозит, девочка. Кому угодно, но только не тебе!

И он вдруг с ненавистью погрозил жерлу вулкана кулаком.

Бет вздрогнула. Она не понимала причины его ненависти. Даже спросила себя, не Вьетнам ли оставил в мозгу этого человека свой страшный, неизгладимый след?

Да нет! Какой там Вьетнам! — истерично прозвучало в ее мозгу. Это ты, ты, Бет Кристи, разбудила в нем безумие прошлой жизни!

С тревогой глядя на странное выражение, возникшее вдруг на лице Бет, Джошуа дико захотел обнять ее и успокоить, но он не сделал так, а достал из кармана зеркальные очки и водрузил их на нос. Не может он ее сейчас утешать, иначе, сам раздавленный горем, он совсем расклеится, и у него недостанет сил для ее спасения. Поэтому он сделал шаг, другой и начал этот последний их переход, который мог оказаться самым опасным. Он ничего не сказал, не предложил ей руку, даже не оглянулся, ибо всем своим существом чувствовал: она идет следом.

Они прошли милю, которую Бет почти не заметила, терзаемая то гневом, то сожалением, то казня себя за глупость. Но постепенно в ней накапливался и страх, ибо земля под ними дрожала, в недрах горы что-то ухало и погромыхивало, колебания почвы чувствовались при каждом шаге, и паника, зародившаяся где-то в подсознании, наконец вытеснила все мысли, кроме одной: стало по-настоящему опасно. Она старалась не выказывать ужаса, вкравшегося в ее сознание. Но все же не смогла удержаться от крика, когда увидела, как несколько мертвых деревьев, стоящих вдоль тропы, скрипя и похрустывая черными сучьями, исполняют какой-то дикий танец, пьяный и безумный.

Джошуа, однако, по сторонам не смотрел, а лишь поторапливал Бет, настаивая на том, чтобы она держалась за его спиной, не отставая больше, чем на шаг. До пункта назначения осталось пройти еще милю.

Вулкан начал высвобождать свою энергию, давая о том знать грохотом и все усиливающимися судорогами земли. Бет чувствовала, как тряска горы отдается в костях, ноги почти не слушались, ибо то место, куда она собиралась ступить, проваливалось или поднималось, грозя опрокинуть ее на дрожащую землю.

Подземная вибрация сопровождалась глухим рокотом, издаваемым горой, и рокот этот наполнял слух пульсирующими волнами, пока ее не оглушили совсем другие, новые, звуки. Она посмотрела вниз, на спускающегося впереди Джошуа, будто ища у него объяснения, и увидела, что он, обернувшись, с ужасом смотрит на нее, рот его раскрыт, он что-то кричит. И до нее наконец дошло, о чем он кричит и куда показывает. Никогда еще она не видела его таким перепуганным.

Она повернула голову, хотя и так уже поняла причину его ужаса. Сверху в облаке пыли катились камни, разные, большие и маленькие, и даже целые валуны и обломки скал, которые исторгнул из своей глотки вулкан. Они катились прямо на нее.

Так вот что это такое… Даже не огненная лава убьет ее, а просто стукнет камнем и… Не в силах пошевелиться, Бет зачарованно смотрела на приближающуюся смерть. Но когда летящие камни были на расстоянии ярда, Джошуа, успев к ней подняться, схватил ее, рванул и сильно прижал к себе.

И вот уже камни со всех сторон каскадом посыпались на то место, где они находились.

Но вдруг как будто ярко-голубой пучок лучей, внезапно возникший в воздухе, световым крылом накрыл их. Или ему лишь показалось это? Джошуа едва успел толкнуть Бет к трещине в огромном каменном монолите, втащить ее туда и закрыть своим телом.

Все произошло так быстро, что Бет сгоряча даже пыталась оттолкнуть его, но, почувствовав удары мелких камешков по лицу и услышав над головой повторяющиеся в кратере громовые раскаты взрывов, окончательно пришла в себя и тесно прильнула к нему, спрятав голову у него под плечом.

— Я люблю тебя, люблю тебя… — повторяла она вновь и вновь, уверенная, что он ее не слышит, и ужасаясь тому, что это чистая правда.

И вот, посреди всего этого грохота, стука, посреди всего этого ада Бет вдруг почувствовала, как Джошуа трогает губами ее волосы. Или он что-то говорит? Но нет, что можно сейчас говорить?..

Через несколько минут в тяжелом воздухе будто что-то произошло, уменьшился его гнет, грохот заметно поутих, а мышцы Джошуа под пальцами Бет немного расслабились.

Когда все смолкло, Джошуа выцарапал девушку из расселины скалы и покружил вокруг себя в некоем подобии танца торжества.

— Ну вот, все прекрасно, сердце мое. Мои расчеты оказались верны! Для горы это мизерное событие, на нем все и закончится, как я и предсказывал. Бетти, родная, нам нечего больше опасаться.

Он чмокнул ее в нос, обнял и склонился, чтобы поцеловать в губы.

Бет прильнула к нему как к единственному прибежищу в мире грохочущих смертоносных камнепадов. Его поцелуй опалил ее жарче того, внезапно нахлынувшего на них, тропически огненного воздуха, который все еще не остыл. Но вдруг ее будто током пробило, все содрогнулось в ней от ненависти, проснувшейся при воспоминании об утреннем кошмаре. Ненависть пересилила, и она вырвалась от него.

— Отпустите меня! Не смейте ко мне прикасаться! — в крик кричала она, захлестнутая эмоциями, и голос ее был хриплым и сдавленным. — Утром вы очень хорошо дали понять, что обо мне думаете… Никогда! Одна мысль, что вы снова ко мне прикоснетесь, делает меня больной!

— Бет… Бет, любовь моя. Я понимаю твой гнев, но и ты пойми: я так обрадовался, что мы живы, что я не потерял тебя на этой проклятой горе…

Бет отшатнулась, когда он дрожащей рукой прикоснулся к ней.

— Так вы радуетесь, что ваши предсказания сбылись, доктор Хантер? Говорили, что никакой опасностью этот вулкан не грозит, не так ли? Но вы упустили одно. Опасность здесь есть. И эта опасность исходит от тебя, негодяй!

Прокричав это, она села на камень, потому что пережитый ужас так ослабил ее, что стояла она с трудом, колени ее дрожали.

— Бет!

Боль… Так много боли выразилось в одном этом восклицании, что Бет поняла наконец: он страдает не меньше ее, возможно, даже больше. Поникший, с опущенной головой в ореоле темных волос, он казался сейчас ангелом, терзаемым горящим ветром ада.

— О Боже! Бетти, — почти неслышно заговорил он. — Зачем мне жизнь, если я потеряю тебя? Разве я жил все эти годы? Нет, я и ожил-то лишь благодаря тебе. Прошу, не покидай меня, будь моей женой.

Удивившись дрожи, охватившей ее от этих слов, Бет всеми силами отрицала, что его дикое предложение обрадовало ее. Нет, говорила она себе, это просто его очередная донкихотская выходка. Стать его женой! После того, что случилось утром? Когда мы только-только…

При одном воспоминании об этом мысли ее смешались. Стыдно даже подумать… Но она все еще ощущает на губах вкус его поцелуев, отчетливо, до мелочей ярко помнит то невероятное, что случилось с нею… С ними… Думай! Лучше думай! Для чего тебе голова, девочка? — увещевала она себя. Ведь этот человек свою голову, как видно, совсем потерял. Действительно, все его поведение с утра говорило о том, что его обуревают классические шизоидные кошмары.

Джошуа, будто прочитав ее мысли, взглянул на нее не без иронии.

— Всего лишь нервы, детка, никакой клиники.

Бет не шевельнулась, когда он сел рядом и провел пальцем по ее щеке, потом обрисовал линию нижней губы и нежно приложил ладонь к грязной, со следами слез на въевшемся в кожу пепле щеке. Но когда он склонился поцеловать ее, она резко отпрянула назад.

— Нет!

С лицом, искаженным неподдельным страданием, Джошуа тоже отступил, понимая, что ее отказ вызван стрессом от всего пережитого.

— Родная, если бы ты знала, как сильно я люблю тебя…

Это признание почти победило Бет, но все в ней протестовало против сдачи позиций.

— Это очень плохо, потому что я была такой дурой, что тоже полюбила вас. Но вам ли говорить о любви и браке? Как вы смеете? Неужели не помните, как обошлись со мною утром?

— Нет, я все помню. Ты сказала, что любишь меня… Доказала мне это… Я никогда в жизни не испытывал ничего подобного! Верь мне. А то, что произошло потом… Ох, ничего нельзя объяснить! Я потеряю тебя, если расскажу… Почему ты не можешь просто подумать о нашем будущем, забыв прошлое?

— Нет! — выкрикнула она и, помолчав, сказала тише: — Нет, Джошуа, у нас нет будущего. Неважно, что я сказала или сделала сегодня утром, все это не более чем послабление инстинкту, жажда жизни перед лицом возможной гибели. Теперь, когда события приняли иной оборот, все случившееся утратило свою реальность. Мы любили друг друга в каком-то параллельном мире, а вернуться туда не в наших силах. Здесь с нами этого не было, так что забудьте все!

Джошуа растерянно смотрел на нее, не зная, какими еще словами убеждать. Но и молчать нельзя, надо что-то говорить, говорить…

— Бог мой! Любимая, наверное, ты не можешь понять меня, потому что тебе не с чем сравнивать. Говорю тебе, то, что случилось — ни на что не похожее, какое-то невероятное счастье, которого никто больше не сумеет нам дать. Поверь моему опыту, такие встречи случаются редко.

Она не могла не слушать его. Но если бы он знал, что его слова подействуют на нее совсем не так, как он предполагал! Они возбудили в ней ревность. Сегодня утром ей и в самом деле не с чем было сравнивать, а он, значит… Интересно, сколько женщин у него было?

— Да уж, полагаю, ваш сексуальный опыт много богаче моего, но это, увы, ничего не меняет.

Джошуа ответил с подкупающей искренностью:

— Нет, радость моя, я знал не так уж много женщин. Но что бы там ни было, есть еще одно. Мы просто обязаны подумать о беби.

— О беби?

— Да, о младенце, которого мы сегодня зачали. Как можно не думать об этом?..

Он улыбнулся, а Бет вдруг почувствовала недомогание, будто слова Джошуа имели силу законов природы и она действительно беременна.

— Нет, это невозможно, — ответила она, еле справившись с собой.

— Еще как возможно, дорогая, еще как возможно!

— Не стоит вам волноваться о беременности. Это редко случается с первого раза. Да если и так, я все равно не выйду за вас замуж, тем более по такой причине. Я не из тех, кто пользуется подобным поводом…

Джошуа опустился перед ней на колено и с улыбкой проговорил:

— Тогда стань моей женой по той причине, что мне без тебя не жить. Ты нужна мне больше, чем Прайсу, я и люблю тебя стократ сильнее, чем он. Меня не волнует, что он больной и несчастный. Почему я должен расплачиваться за это своим счастьем? Ведь не я, а он бросил тебя в опасности. Уж я никогда не пихнул бы тебя в руки другому, как это сделал он. Рано или поздно, но ты станешь моей женой, просто потому, что мы любим друг друга. Нет ничего, дорогая, кроме этой истины.

Да, да, он прав во всем, думала Бет, но есть еще одно, чего преодолеть, очевидно, он не сумеет, а без этого невозможно счастье, невозможен брачный союз, взаимное доверие… Все невозможно.

Почему он не хочет открыться ей? Что такого страшного было в его жизни, что он до сих пор терзаем болью? Вьетнам? Но он говорил, что здесь, дома, случаются вещи и пострашнее. Великая любовь? Женщина, отвергшая его так жестоко, что боль потери не проходит?..

Интуиция подсказывала Бет, что тень некой женщины осеняет его до сих пор, напоминая о прошлом и не отпуская в будущее.

— Почему ты молчишь, девочка моя? Скажи хоть что-нибудь.

— Ох, Джошуа, я люблю тебя, — медленно, четко выговаривая слова, произнесла она. — Но не смогу стать твоей женой, пока не узнаю того, что ты от меня скрываешь. Что так терзает тебя? Расскажи мне о ней.

— Боже, кто тебе о ней сказал? — Он поднялся с колена, сел рядом и опустил голову. — Кто? Папа? Грейс? Нет, они не могли так поступить… Ну вот, дорогая моя, теперь и вправду всему конец. Проклятие! Не рассказать — потерять тебя, а рассказать — тем более…

Когда он поднял голову, Бет увидела взгляд мертвого человека и с тоской подумала, что лучше бы он, сильный и мужественный человек, заплакал, лишь бы не эта мертвенность взгляда.

— Я должна все знать, — тихо, но твердо сказала она, решив идти до конца.

Джошуа как-то обреченно кивнул, видимо уже приняв решение. Он потянулся к рюкзаку и достал оттуда музыкальную шкатулку, которую сегодня утром так грубо вырвал у нее из рук. Он подержал ее, как держат в руках священный предмет, и положил на рюкзак.

— Это часть моей истории… последняя часть, заключительная. Но я начну с самого начала.

Он достал из рюкзака бумажник, извлек из него небольшую фотографию и передал Бет. Пальцы его при этом дрожали, так что первым ее желанием было не смотреть, не видеть. Но она справилась с собой и взглянула на снимок. Голубоглазая блондинка, юная, прекрасная, улыбалась с маленького квадрата. Фотограф — возможно, им был сам Джошуа — сумел запечатлеть даже свет, исходивший от нее. У Бет возникло странное ощущение, что эту женщину она уже где-то видела. Глаза, волосы, черты лица — все казалось знакомым. Определенно похожа на ее сестер. Но нет, совсем другая… Так где же она видела ее? Внизу фотографии наискось шла надпись:

Да! Почище любого кошмара. Такой красоты Бет во всю свою жизнь не видела. Несомненно одно, это его тип женщины! Она вмиг забыла о всех его заверениях в любви. Сердце ухнуло куда-то вниз.

— Вы говорили, что не женаты! — невольно вырвалось у нее.

— Бетти, послушай, Кэрол мертва уже двенадцать лет. — Голос его дрогнул. — Я все время хотел рассказать тебе о ней, но не мог. Потому что, узнав обстоятельства ее смерти, ты возненавидишь меня… Ох, я люблю тебя, Бет, люблю без меры! А теперь должен потерять…

— Ты не потеряешь меня, милый. Что бы ты ни рассказал мне, теперь я не позволю тебе уйти. Мы должны быть вместе, и мы будем вместе, так уж нам на роду написано. Для меня во всем мире нет никого, кроме тебя, Джошуа, а потому я готова разделить с тобой все твои беды.

Едва эти слова сорвались с ее уст, Джошуа прильнул к ним поцелуем, и в этом поцелуе было так много всего — его отчаяние и попытка обрести надежду, ее страстное желание помочь ему и взаимная нежность, которая не знает слов, а говорит лишь на невнятном языке ощущений. Потом он всмотрелся в глубину ее глаз и не увидел там ничего, кроме любви. И впервые пришло ему в голову, что она то самое человеческое существо, которому он вполне может довериться. Больше того, у него появилась надежда, что она поймет его и сумеет простить, а это значило, что у них все-таки может быть будущее.

— Я мог бы рассказать о Кэрол в первый же вечер, но совсем не знал тебя тогда. Сначала я только хотел тебя, испытывал такое сильное влечение… Это само по себе невероятно, Бет, потому что тогда, в твоей палатке, я впервые после ее смерти возжелал женщину. Она погибла на Сент-Хеленс во время извержения восьмидесятого года. Да, именно здесь я погубил ее. Здесь я убил свою жену!