Я не стала усугублять и возвращаться к выяснению отношений. И хотя Набиль вернулся вечером ещё натянуто-напряжённый, я сделала вид, что ссоры не было, заговорила о стороннем, и всё быстро наладилось. Лучше всего нас примиряли занятия любовью, которым мы готовы были предаваться часами.
Приняв после всего душ, я вернулась в спальню. Муж писал что-то в телефоне, но, отвлекаясь от него на меня, отложил его на тумбочку. Забравшись на постель, я привалилась к Набилю, положив голову на плечо.
— А какой у тебя пароль на телефоне?
Он удивлённо опустил ко мне лицо:
— Зачем тебе?
— Это секрет?
— Нет, но какой смысл? Там же всё на арабском, ты ничего не поймёшь.
— Да я и не собираюсь ничего читать, просто интересно, что тебе особенно запомнилось. Обычно же свой день рождения ставят, а раз у тебя не он…
— Ты что, — резко нахмурились его брови, — уже пыталась подобрать пароль?
Я опомнилась. Зачем только сказала? Но я не думала, что из-за такой ерунды можно сердиться!
— Не пыталась. Когда сестра тебе писала, я хотела приблизить её фотографию, но телефон был заблокирован, вот я и попробовала ввести цифры…
— Я не понимаю, — отодвинулся он от меня, вынудив выпрямиться и смотреть на него, — чего ты ищешь? Приблизить фотографию сестры? Для чего?
— Любопытно, похожи вы или нет, как одеваются у вас женщины…
— Чего ты добиваешься, Элен?
— Я? — с губ какой-то нервный смешок сорвался. — Я ничего не добиваюсь, я не понимаю, что в этом такого? Вот, у меня нет никаких секретов, — я дотянулась до своего телефона на тумбочке со своей стороны, протянула его Набилю, — у меня даже не стоит пароль, и всё на французском. Бери, смотри.
— Мне это не нужно, потому что я доверяю тебе! — он встал с кровати и, выставив руки в бока, отвернулся, явив мне спину. — Что с тобой такое происходит? Каждый день ты находишь, как всё испортить!
— Что испортить? Я не понимаю! Что я такого сказала или сделала, я полюбопытствовала…
— Кого ты обманываешь? — он зыркнул на меня через плечо. — В Париже ты была такой лёгкой, такой чудесной, такой любящей! А став женой решила, что должна всё и всюду контролировать? Что дальше? На цепь меня посадишь и не выпустишь из дома?
Хмыкнув, он собрался покинуть спальню, но я, соскользнув с простыни, догнала его и обняла, не дав уйти.
— Набиль! Пожалуйста, перестань сбегать, когда мы разговариваем…
— Я не сбегаю, а ухожу от глупостей, которые мне не нравятся. Что я должен делать, оставаясь? Объяснять тебе, насколько глупо ты себя ведёшь?
— Да почему я веду себя глупо?!
— Вот! О чём и речь. Ты даже не понимаешь.
— Ну, знаешь ли, ты в Париже тоже был куда вежливее и нежнее, — насупилась я, пытаясь, как было раньше, встать в позу, чтобы заставить его уступать.
— Так и задумайся, почему я делаюсь грубым! Как тебя ещё заставить понять, что твои приступы подозрительности неуместны? Что взбрело тебе в голову? Я же весь твой! Днём на работе, ночью — с тобой, моей женой. Чего ты ищешь? Опять Фатиму?
— Нет… — опустила я взгляд. Может, он прав? Неосознанная ревность вырывается наружу. К тому же, в Париже у меня была работа, было на что отвлекаться, а здесь я целыми днями ничего не делаю, в отличие от Набиля, вот и забиваю себе голову всякой ерундой. — Извини. Я… не хотела тебя задеть.
— Забудем об этом, ладно? Только пообещай, что прекратишь эти попытки, перестанешь следить за мной, как за преступником! Это ужасно раздражает, хабибти, правда. Чем я заслужил такое унижение?
— Я больше не буду. Постараюсь, по крайней мере.
Улыбнувшись, он поцеловал меня.
Но когда мы легли спать, сон вновь не шёл ко мне. Что такого страшного было в моём вопросе о пароле? Я бы никогда так не отреагировала на интерес мужа.
Следующим вечером я заметила, что Набиль без телефона. То есть, тот у него был, когда он приехал — разговаривал с кем-то, а потом вдруг пропал, не лежал, как прежде, на тумбочке. Убрал специально или переложил куда-то без задней мысли? Спрашивать — провоцировать новый скандал. Мне не нравилось то, что происходило — развивающаяся во мне скованность. Вместо того, чтобы отношения, укрепляясь, становились доверительнее и раскованнее — как и должно было быть при нормальном раскладе, они у нас как-то регламентировались и дисциплинировались неписанными правилами, о чём не стоит говорить, как не стоит себя вести. Захотелось уехать поскорее из Марокко, потому что на Набиля явно влияли местные устои и традиции. Наверное, он нервничал из-за того, что отец может узнать о браке и устроить взбучку. Мог ли он из-за этого лишить его акций, денег, наследства? Не знаю, но, видимо, мужу было из-за чего переживать. С другой стороны, конечно, зря он превращал меня в ту, на ком отыгрываются за давление со стороны. Разве я виновата в том, что местное общество выдвигает какие-то иные требования?
Я вертелась, не засыпая, думая об этой закономерной цепочке: сначала отказаться назвать пароль, потом вообще убрать телефону куда-то. Почему? Из страха, что я вновь попытаюсь подобрать код? Выходит, это Набиль мне не доверяет, хотя требует доверять ему? Боже, ну почему я не могу не думать об этом! Хочу просто уснуть и расслабиться, плевав на такие мелочи, как телефон. Эти дурацкие гаджеты испортили людям жизнь, сделав зависимыми, зацикленными, компрометируемыми. Верила ли я, что Набиль порвал с Фатимой? Вроде бы да, ведь он и в правду каждую ночь был со мной. Но если пообещал, что Фатима больше не сунется, значит, общался с ней? Кто помещает ему видеться с нею днём? Она знает об этом доме, значит, бывала тут с ним. А то и жила здесь, ночевала. Спину будто иглами закололо — уж не лежу ли я на кровати, знавшей других женщин в объятиях Набиля? Неприятно до тошноты, до дрожи, что семейное гнездышко могло быть цитаделью разврата и тайных встреч!
Встав, я посмотрела на Набиля — не разбудила ли? Если что, скажу, что пошла попить воды. Но он крепко спал. Я взяла свой телефон и спустилась вниз. Мне надоело изводиться домыслами, и, наверное, стоило сразу воспользоваться подсунутым мне номером Фатимы.
Набрав цифры с бумажки, которую припрятала тогда, я поднесла телефон к уху. На том конце ответил женский голос. Что-то по-арабски.
— Это Фатима? — спросила я по-французски.
— Да, а кто это? — перешла она на него же.
— Это… жена Набиля. Вы оставили свой номер. — По ту сторону молчание. Я чувствовала себя ужасно глупо, и ещё глупее проявила вежливость: — Я вас не разбудила? Простите, уже поздно…
— Да, я уже ложилась… Зачем звонишь?
— Я… хотела узнать… действительно ли между вами с Набилем всё кончено?
— Кончено? Из-за тебя, наверное, да! Ему рассказали о том, что я приходила, и он разозлился…
— Он разговаривал после этого с вами?
— Приезжал, да. Высказал мне, что я потревожила тебя, такую принцессу! Поглядите!
Мне хотелось порадоваться, что муж так отстаивал мой покой, но то, что он был у другой — мне не нравилось.
— Я ничего о вас не знала до тех пор, пока вы не пришли, так что у вас нет повода на меня злиться…
— Я тоже о тебе ничего не знала и была счастлива, пока Набиль не улетел неделю назад и не вернулся, как оказалось, с тобой!
Неприятное заклокотало в груди:
— Неделю назад? Разве… вы расстались не около трёх месяцев назад?
— Трёх месяцев?! Он был у меня ещё в прошлое воскресенье!
Пальцы, державшие трубку, сжались. Губы задрожали. Зачем я только позвонила? Она хочет вызвать мою ревность, вбить между нами клин, чтобы мы расстались!
— Вы… врёте!
— Я? Спроси у него сама!
— Он сказал, что расстался с вами, — не знаю, почему я продолжала соблюдать приличия в обращении? — Он сказал, что три месяца уже не имеет ничего общего с вами…
— А со своей женой он тоже ничего не имеет? Так он тоже сказал?
В ушах уже грохотало и стучало сердце, вырывавшееся из груди, удары его отдавались эхом по телу.
— К-какой женой? О ком вы?
— Как? Ты и этого не знаешь?!
— Чего я не знаю?!
— Он давно женат! Его жена — Асма, дочь компаньона его отца. У них двое детей, мальчик и девочка.
— Нет, — затрясла я головой, хотя меня никто не мог видеть, — нет, этого не может быть! Он не женат, он бы сказал…
— Как и о том, что был со мной ещё недавно? — хмыкнула Фатима. У меня больше не нашлось слов. Я онемела, опершись рукой о стену, стараясь не упасть. — Когда мы с ним познакомились, он мне сказал, что у него с Асмой больше ничего нет! Что он хочет взять вторую жену. И я поверила ему. Что ею буду я. Но он всё откладывал, откладывал… И вот, оказывается, второй женой стала не я, а ты! Чем ты это заслужила? Как ты это сделала?!
— Вы… вы врёте! Нет у него никакой жены…
— Ну-ну!
По её тону, по её реакции я угадывала, что она любила Набиля как-то по-особенному, по-другому, не так, как я, а как могут, наверное, только мусульманские женщины, примиряясь с ложью и изменами, лишь бы достичь какой-то победы. Уж не хочет ли она отравить нам жизнь, чтобы я бросила Набиля, уехала, и тогда бы он достался ей? Фатима, судя по всему, в состоянии простить моё наличие, то, что у него со мной сейчас, лишь бы в итоге он остался с нею.
— У вас есть доказательства? Фотографии? Вы можете прислать мне что-то?
— Чтобы ты показала ему? И он возненавидел бы меня ещё сильнее?
— Я не буду ему ничего показывать! Обещаю!
Теперь помолчала Фатима. Ей потребовалось некоторое время, чтобы появилось колебание.
— Я подумаю.
— Прошу вас! Я ничего не покажу Набилю. Мне нужно просто увидеть собственными глазами, что у него есть семья и… другая.
— Я не могу решить сейчас… если он подумает, что это я опять лезла, он меня не простит… — Господи, она продолжала надеяться, что он её простит? Не она его за обман, если всё было так, как она сказала, а он её? Так, может, она в самом деле лжёт? — Сейчас уже поздно, я пойду спать. А завтра решу.
— Фатима!..
Но она положила. Опустив руку с телефоном, я закрыла глаза. И как после этого вообще можно будет уснуть? Но что ещё было делать? Я осторожно вернулась на второй этаж, прокралась в спальню, где Набиль продолжал мирно спать. Легла на свою половину и, повернувшись к нему спиной, сомкнула глаза. Хоть бы Фатима оказалась ревнивой выдумщицей, обиженной на то, что её бросили!