Вторая жена

Глава XXVI

Набиль пять ночей не оставался со мной, а я уже после второй перестала подпускать его к себе, когда он приезжал днём или вечером на пару часов. Я не верила, что он не спит с Асмой, оставаясь дома, с ней и детьми, и никакими словами меня было уже не убедить. К чести Набиля стоило сказать, что он не пытался настоять на своём и взять меня силой, ему всегда важно было взаимное желание, чтобы я наслаждалась его ласками и получала удовольствие вместе с ним. В итоге он обиделся и не приехал на шестой день вовсе. Наказывал меня одиночеством и покинутостью. И это, я предчувствовала, могло сработать, если затянется. Ведь без какого-либо дела хоть волком вой! Мог бы подарить разговорник или словарь арабского, чтобы я попыталась выучить необходимые фразы, но он как будто бы и не хотел, чтобы я умела договариваться с кем-либо здесь о чём-то, чтобы мимо него прошло хоть одно моё слово.

После завтрака меня начало мутить, и я не поняла, от тоски, жары или… или от того, что месячных до сих пор не было? Нет, этого ещё не хватало! С ребёнком я точно никуда не смогу деться, на что я буду нас кормить? Либо работать, либо сидеть с ним, а одновременно и то и другое безумно сложно, почти невозможно, по крайней мере в Париже, где я совсем одна. Придётся тогда возвращаться в Россию или принимать помощь от Набиля, а он взамен на неё не потребует ли от меня сдаться и окончательно остаться здесь? Хуже всего было ощущать, что рано или поздно я надоем ему, как первая жена, как Фатима, как некая Жаклин в Париже, которую, видимо, он променял на меня, и когда это произойдёт — как он поступит? Вышвырнет меня и забудет или собственнически продолжит держать, как запасной вариант для досуга? Отпустит ли он, отказавшись от какой-либо ответственности, или упорно продолжит владеть даже тем, что ему больше не нужно? Казалось, я знала его, и всё же предсказать поступков не могла.

Я вышла на балкон, не высовываясь из-под козырька, чтобы не стоять на палящем солнце. Вода в бассейне была изумительно голубой, манила погрузиться в неё, охладиться. Сад по-прежнему зеленел и цветы по бокам от дорожек украшали яркими россыпями газоны, но внутри меня всё так поменялось, что никакого рая я больше не видела: красота прозрачной воды не искушала, аромат цветов не дурманил. Золотая клетка — это ад, она убивает чувства и смысл всего. Набиль может сколько угодно обесценивать свободу, но важна ведь не какая-нибудь вседозволенность, а способность самостоятельно принимать решения. Пусть не любые, но хоть какие-то. Решения, где быть, с кем, когда… Человек должен чувствовать волю, прикладывать волевые усилия, а не безвольно подчиняться судьбе, иначе в чём суть нашего существования?

Вдруг что-то мелькнуло и, перекрыв на мгновение солнечный свет, опустилось возле меня. Большое, но удивительно беззвучное. Я хотела вскрикнуть, не разобравшись, что происходит — на фоне неба и света возле меня оказался чёрный силуэт, но мне заткнули рот и оттолкнули обратно в комнату, где, без слепящего солнца, я стала способной что-то разглядеть. Меня держал человек в пиксельной форме, балаклаве цвета хаки, оставлявшей видными лишь глаза под тактическим шлемом песочно-зеленоватых оттенков.

— Лена? — спросили меня по-русски. Я выпучила глаза и, несмотря на ладонь в перчатке, державшую мои губы сомкнутыми, активно закивала. — Отлично. Не ори, свои.

Произнеся это, незнакомец меня отпустил, так что я пошатнулась, перенервничавшая за эти секунды до дрожи в ногах. Он чуть наклонил голову вперёд, и я заметила маленький микрофон рации над бронежилетом, куда было произнесено:

— Приём, Сибиряк, цель на месте.

Приложив палец к уху, он выслушал ответ. Снова сказал не мне:

— Их четверо, плюс двое гражданских — безоружных. Давайте на позиции. Скажу, когда будет готовность.

— К-кто… кто вы? — едва выговорила я, до конца не осознавая, что мне не причинят вреда (через плечо мужчины всё-таки висел автомат). И что я слышу родную речь!

— У тебя вещи есть какие-то? Надо что-то собрать? — проигнорировав вопрос, спросил меня тип во всеоружии. Мой взгляд упал на его плечи. На одном был шеврон с арбалетом, на другом — с черепом и надписью «солдат удачи».

— Переодеться только… и паспорт! — хоть это Набиль у меня не забрал, и на том спасибо.

— Давай быстрее, хватай всё, что нужно. Надо будет пробежаться. Бегаешь быстро?

— Давно не приходилось… вы от Саши? — дошло, наконец, до меня.

— Он тебя за забором ждёт.

Забыв о каком-либо стыде, я прямо при этом опасном, и в то же время вежливом человеке понеслась одеваться, скинув на ходу халат, ночнушку, влезая в лифчик. Саша! Господи, неужели он смог? Неужели он нашёл меня?! Неужели у него были возможности и связи… с подобными людьми?

— Я не знала, что он военный… — продевая ноги в джинсы, заметила я.

— Не военный. По контракту служил четыре года.

— А вы?..

— И мы с ним там познакомились, — отворачиваясь из приличия, при ответах всё-таки поглядывая на меня, он сказал: — В Сирии.

— О!.. — только и смогла выдохнуть я. Сирия! Это же боевые действия. Война. Ужасы и перестрелки. Почему я не пыталась разобраться и узнать, с каких пор начал пить Саша? Я ничего о нём не знала и, сделав выводы только по пьяному виду, послала к чёртовой матери. А у Набиля вот вид был более чем восхитительный и соблазняющий. И что же в итоге?

Пока я заканчивала скоростные сборы, вторгшийся в особняк солдат удачи подошёл к балкону и, из-за шифонового тюля, стал тщательно изучать территорию, общаясь по рации:

— Крот, приём. Двое в будке охранной, двое ходят вдоль западной стены. Давай со мной на будку. Сибиряк, твои у стены. А? Не, зачем мочить? Вырубай просто.

Перекинув сумочку через плечо, я подошла к нему:

— Я готова.

— Иди вниз, слуг пошли на кухню зачем-нибудь, чтоб под ногами не оказались. Потом иди к главному входу. Открой дверь и жди у неё, не выходя. Поняла?

— Поняла.

— Запомнила?

— Послать слуг на кухню, вернуться к главному входу, открыть, но не выходить.

— Молодец. Идём.

Он не стал выбираться так же, как пришёл — через балкон. Вышел со мной из спальни.

— А у тебя позывной есть? — шёпотом спросила я.

— Бербер. Но действовать надо быстро и точно, чтоб не пришлось друг друга окликать.

Я кивнула, и мы разошлись в разные стороны — я вниз, а он видимо хотел выбраться с торца дома, через окно какой-нибудь другой комнаты, чтобы незаметно подобраться к охране, следящей за камерами.

Спустившись, я позвала Мустафу. Хорошо, что я это сделала, долго и упорно крича, потому что он прибежал со двора. Изобразив, что хочу кушать, я прошла за ним на кухню, давая распоряжения указанием на продукты, что именно я хочу. Кухарка была тут же. Требовательно ткнув на часы, я намекнула, что всё должно быть сделано поскорее. Потом развернулась и пошагала к входной двери. Меня потряхивало, поскольку до конца не верилось в реальность происходящего. Как в каком-то боевике дурацком. Сейчас раздадутся выстрелы? Взрывы? Звуки ударов и крики? Завяжется борьба? Дверь и без того оказалась не запертой — Мустафа пробежал быстро, не успев задвинуть щеколду. Прижавшись плечом к стене, я прислушивалась к происходящему снаружи. Что там творится? А если… охрана Набиля окажется подготовленной и бывалой? Если с нею не справятся?

Время текло мучительно долго. Секунда длилась, как минута. То и дело хотелось высунуться и убедиться, что происходит хоть что-то. Но если в этот момент выстрелят? Мне дали инструкцию, и я не могу не следовать ей… Дверь распахнулась, и я узнала по серьёзным глазам Бербера, жестами призвавшего следовать за ним:

— Пошли!

Я выбежала во двор и увидела, что у ворот валяется один из охранников, на пороге охранной будки — ещё один. Несмотря на то, что слышала приказ не мочить, а вырубить, я глазами искала кровь — точно ли никого не убили?

— Крот, ну что там? — громким шёпотом бросил Бербер в будку. В ней возился ещё один человек в камуфляже:

— Секунду! Запись стираю!

— Долго ещё?

Оттуда на тротуарную плитку вылетел ноутбук. Вышедший следом высокий молодой человек, чьего лица так же было не разглядеть из-за балаклавы, переломил его на мелкие части двумя ударами ботинка, наступившего на хрупкий корпус. Из раскуроченной техники, наклонившись, он достал какую-то деталь — материнскую плату или карту памяти, не знаю, не разбираюсь в этом, и положив отдельно, выстрелил в неё через глушитель. От пластинки осталась большая дыра.

— Всё!

— Лена! — я обернулась и, ещё до того, как поняла, кому принадлежит голос, увидела знакомые голубые глаза. Мои собственные заволокло слезами:

— Саша!

Мы одновременно подскочили навстречу друг другу, я бросилась обнять его сквозь броню, автомат и плотную амуницию, он меня подхватил и, прижав, радостно крутанул вокруг себя:

— Целая!

— Ты смог! Ты нашёл меня!

— Эй, потом пообнимаетесь! — рыкнул Бербер. Бросил в микрофон: — Конго, заводи! Выдвигаемся.

Он ловким приложением силы выбил замок на калитке и кивнул нам всем, чтобы выходили. Саша держал меня за руку, не выпуская, другой показал вперёд:

— До конца улицы, быстрее! Там машина.

Я втопила следом, готовая бежать сейчас хоть на край света, лишь бы вернуть свободу, почувствовать себя в безопасности, принадлежащей самой себе, а не рабыней чьей-то похоти. Вчетвером мы неслись мимо высоких заборов, ограждающих частные территории с роскошными виллами и дворцами. Сколько ещё за ними может содержаться таких же, как я? Или кого-то в ещё более худших условиях. Несовершеннолетних. Принуждаемых к тяжёлому труду или сексуальным утехам. Избиваемых.

Мы добежали до поворота, за которым стоял заведённый джип. Крот дёрнул какой-то шнур, незаметно лежавший на земле, и скрутил его, подтащив к себе из кустов странное устройство с антеннкой. Пока мы запрыгивали в салон, я спросила:

— Что это?

— Помехи на камерах слежения. Они же тут у многих стоят…

Как только дверцы машины захлопнулись, она сорвалась с места. Водитель явно был умелец гонять и не боялся ни скорости, ни резких поворотов. Запыхавшаяся немного, но не только от бега, а от волнения и жары — от всего в целом — я впала в минутный ступор, ещё не осознающая, что покинула особняк. Что сбежала от Набиля, что оставила позади своё заключение в золотой клетке. От вторжения Бербера на балкон до нынешнего мига прошло максимум минут десять, хотя для меня они протянулись тяжёлой бесконечностью, за которую я успела сто раз подумать, что ничего не выйдет. И всё же я ни разу не испугалась и не отступила, решив прорываться несмотря ни на что. И вот, я сижу рядом с земляками, слышу родную речь. Спасённая. Защищаемая. И хотя представления не имею, куда мы едем и что будет дальше, я ощутила огромное облегчение.

Подняв глаза на Сашу, я еле выговорила:

— Не думала, что ты сможешь найти… что ты откликнешься на мою просьбу о помощи…

Сняв шлем, он стянул балаклаву, вытирая пот с лица и, встряхнув светлые, отросшие немного по сравнению с тем, каким я его помнила, волосы, надел шлем обратно, прямо на них. Улыбнулся мне, пожимая руку:

— Своих не бросаем.