Вторая жена

Глава XXV

Меня так трясло от этого посещения, что я долго не могла уснуть. Хватило же наглости! Мерзавец! Как ему вообще пришло в голову, что я могу согласиться? Или для него я, раз европейка, то всего лишь шлюха, охотящаяся за деньгами? Когда же я всё-таки уснула, то мне всё ещё виделись во сне какие-то кошмары и домогательства, пока что-то вдруг не прогрохотало, разбудив меня. Я вздрогнула, открывая глаза и, осматриваясь, увидела входящего в спальню Набиля; нет, не входящего, а стремительно врывающегося. Это он так мощно открыл дверь, что та ударила о стену.

— Да как ты смела?! — прорычал он.

Ничего не понимая, я села, прижимаясь к мягкому изголовью кровати:

— О чём ты?

— Малик мне рассказал!

Малик? Ах он… тварь! Воспользовался тем, что у меня нет телефона, и настучал первым?

— И что же он рассказал? — стараясь не терять самообладания, потёрла я ещё не отошедшие ото сна глаза.

— Что был здесь вчера.

— Да, был, и что дальше?

— И ты предлагала ему отдаться, если он увезёт тебя отсюда!

— Ах, так вот что он придумал… — равнодушно и спокойно смогла выдохнуть я. Если упущу контроль над эмоциями, ни к чему хорошему это не приведёт.

— Придумал? — хмыкнул Набиль.

— А ты всерьёз думаешь, что я могла бы отдаться ему?

Желваки нервно подёргались. Я видела сжатые кулаки. В ревности и гневе Набиль был не менее красив, чем в любви и страсти.

— Разве ты не хочешь отсюда уехать любой ценой? — выцедил он.

— Любой? — я хмыкнула. — Если бы я была согласна на любую цену, я бы могла задушить тебя ночью подушкой, забрать деньги и смотаться.

— Убить человека или переспать с кем-то — не одно и то же!

— Только для меня — и ты это знаешь — спать с кем-то без обязательств равнялось самоубийству! Или ты решил, что раз я отдалась тебе, то теперь мне всё равно с кем? Что после тебя так легко отдаться кому-то ещё?

О-о, это хоть и было правдой, но чрезмерно польстило его самолюбию, и без того раздутому. Я видела по дрогнувшим уголкам губ, как ему бальзамом протекло по душе признание в том, что после него других совсем не хочется.

— Малик сказал… — чуть более взвешенно, но всё ещё грозный, как туча, начал Набиль. Я прервала его:

— Малик сказал, что у тебя в Париже есть Жаклин. Зачем бы ему это было говорить, если это я домогалась его, а не он меня?

Взгляд напротив удивился. Еле заметно расширившиеся глаза подтвердили существование некой Жаклин. Это одновременно и спасало для меня ситуацию, и окончательно уничтожало доверие к Набилю.

— У меня нет никакой Жаклин в Париже, — запоздало опроверг он информацию.

— Я так не думаю. Или почему ты притих? Знаешь ведь, что я не фантазирую, потому что это правда.

Подумав, Набиль отвёл глаза, закусив нижнюю губу. Пальцы по-прежнему сжимались и разжимались:

— Хорошо. У меня был роман там когда-то с девушкой, её звали Жаклин. Но это было давно.

— До Фатимы или одновременно?

— Какая разница? — сверкнул он опасным взором.

— Интересно, скольким одновременно ты способен морочить голову!

— А ты?! — из принципа продолжил Набиль допрос, как будто ещё не убедился, что я не виновата! — Что же тут было на самом деле вчера?

— А тебя не смутило, что твой брат приехал именно тогда, когда ты уехал отсюда?

Очко в мою пользу. Ещё одно. С кем Малик надеялся связаться? С узколобой и трусливой простушкой? Мне приходилось оппонировать на научных конгрессах, чтобы доказывать авторство или подлинность картин, он думает, что я не разоблачу фальшивку, если мне это надо?

— Мало ли, что ему было нужно… — уже отводя глаза, чем выдавал сомнения, произнёс Набиль.

— Да? Ну так, если ты веришь в это, давай, поверь в то, что я — доступная девка, способная изменить и вешаться на других мужиков! Поверь и вышвырни меня обратно в Париж!

Посмотрев на меня, он прищурился:

— А что, если ты специально это устроила, чтобы я вернул тебя во Францию?

— Мне начинает хотеться, чтобы именно так это и сработало! Потому что я устала от всего этого бреда, что случился с тех пор, как я всё о тебе узнала! Устала от твоего эгоизма, от того, что ты не считаешься со мной! А теперь ещё терпеть домогательства твоего брата?! Уволь! Я не хочу здесь больше находиться и дня! Чтобы стать свободной, надо стать шлюхой? Хм, я вот-вот буду готова обдумать этот вариант!

— Элен! — Набиль подошёл ко мне и взял за плечи. Первым порывом было стряхнуть его руки, но я удержалась. Не стала. Пусть обнимает. — Не говори так! В чём заключается мой эгоизм? В том, что я хочу быть с тобой? А разве ты со мной быть не хочешь?

— Я хотела с тобой быть добровольно! А не потому, что у меня нет выбора! Чем дольше ты держишь меня здесь, тем сильнее я не люблю это место! Неужели не понятно?

— Мне казалось, что мы пришли к взаимопониманию…

— Я думала, что если мы прекратим ругаться, то ты позволишь мне вернуться во Францию! На работу.

Набиль отпустил меня, отступив:

— Так ты всё это время ждала, что я посажу тебя на самолёт? Ты всё это время хотела покинуть меня?

— Набиль…

— Да или нет?

Я взмахнула руками, а потом развела их:

— Мне нужна свобода.

— Больше, чем я?

Мы встретились взглядами.

— Почему ты не допускаешь возможности быть со мной, как раньше, приезжая в Париж?

— Чтобы постоянно думать, кто может быть с тобой в моё отсутствие? Чтобы не знать, где ты и с кем?

— Ты так возмущался, что я не доверяю тебе, а сам мне вообще ни на грамм не доверяешь?

— Это Европа! Париж! И ты — слабая женщина, которая может не устоять перед чем-нибудь! Я не хочу допускать даже мысли о том, что ты отдашься другому!

— А в Париже ты жить не можешь, потому что тут у тебя семья: жена и дети. Ты полностью обеспечил себе комфорт и удобства, но плевать хотел на мои!

— Какие ещё удобства тебе нужны?! — он обвёл рукой комнату, подразумевая весь особняк с территорией. — Тебе не нужно работать, всё, что ты захочешь — будет у тебя, только скажи, хабибти!

— Кроме свободы?

— Свобода, свобода! Вы в Европе на ней просто помешаны! Что она вам даёт? Право быть нищими и одинокими?

— Но ты, однако, скованным чем-либо быть не хочешь!

— Я? Я всю жизнь слушаюсь отца, подчиняясь его воле. Я скован семьёй, и ты прекрасно знаешь, что не развожусь не из-за того, что люблю Асму, а из-за того, что не могу поступать, как захочется. Я далеко не свободен, Элен, и настоящую свободу я чувствую только здесь, с тобой, — Набиль подошёл ко мне. Внезапно привлёк к себе и взял лицо в ладони. — Я люблю тебя, слышишь? У меня затмило разум, когда Малик сказал, что ты… чёрт, какие джинны его толкнули на эту ложь?! Но я поверил, и чуть с ума не сошёл, потому что не могу представить тебя с другим, Элен! Не могу!

Он говорил это так проникновенно, что сердце забилось быстрее. Договорив, Набиль поцеловал меня, и я, возможно, перепуганная ещё с вечера, возможно потому, что кроме него у меня тут никого не было, а возможно потому, что частичкой души продолжала любить его, ответила на поцелуй, обняла его в ответ, чуть не расплакавшись. Его руки прошлись по моей спине, стиснули талию, задержавшись на мгновение. Потом подхватили под бёдра, и Набиль поднял меня, прижимая к себе. Мы целовали друг друга всё яростнее. В моей пылкости была большая доля ненависти, которую я пыталась потушить в страсти, как сигарету в пепельнице. Но и желание там было, огромное желание: почувствовать себя с ним, его во мне, на мне, гладить его тело, и чтобы его сильные пальцы гладили меня, а губы покрывали поцелуями. Набиль упал вместе со мной на кровать и, скатав быстро подол моей ночной рубашки, сорвал из-под неё трусики. Отбросил. Возбуждённый и готовый, вошёл в меня, вырвав стон.

— Я хочу тебя, хочу тебя так, как никого и никогда не хотел, — целуя мои щёки и губы, шептал он, — будь со мной, Элен, скажи, что любишь меня так же, скажи, что хочешь быть моей, скажи, что ты моя!

— Я твоя, Набиль, твоя! — невозможно было не произносить эту горестную правду, в которой в то же время была щемящая сладость. Стоила ли свобода подобной страсти? Может, иногда мы действительно ею чрезмерно озабочены? Но я знала, заранее знала, что как только всё это закончится, когда мы удовлетворимся, опять настанет пустое время, скучно-одинокие часы отсутствия Набиля, или обеды-завтраки с ним, в которые нас не связывает ничего, и мы начинаем ругаться, споря и доказывая друг другу что-то без конца. Нас не связывает ничего, кроме секса. Мы будто говорим на разных языках, хоть оба в совершенстве знаем французский. Но у него арабская логика, а у меня — русская. Я буду ненавидеть его патриархальность и мужскую вседозволенность, он будет презирать мою строптивость и злиться на то, что я не уважаю правил, установленных их Пророком. Разве можно прожить сколько-нибудь долго вместе одной лишь страстью? Почему я не поняла ещё во Франции, насколько мы разные? И тем не менее, эта разность и тогда, и сейчас заводила меня, пленила и заставляла отдаваться чувствам. Разрушительным, губительным и ведущим в никуда.

Обнажённая, я лежала под покрывалом. Тело гудело от истомы, его обволокло и не отпускало наслаждение. Набиль вышел из душа, без одежды, только встряхивая волосы белоснежным полотенцем. Глядя на него, я не могла ответить себе на простые, казалось бы, вопросы — как буду вдали от него? Как отдамся кому-то другому? Кто ещё сможет удовлетворять меня так? Но этот порочный круг и сжимал меня, приковывая к Набилю постелью. У меня не было иного опыта и других мужчин, но он был до того потрясающим любовником, что экспериментировать и менять что-то не хотелось.

— Мне нужно ехать, — сказал он, встав спиной и начав собираться.

— Опять к семье? — хмыкнула я язвительно.

— Я обещал детям.

Вот! Вот ещё одна причина, по которой моя жизнь с Набилем регулярно будет превращаться в ад. И я не должна сметь даже сказать что-то, ведь дети — святое, они ни в чём не виноваты. Мои же домыслы и подозрения, с Асмой он будет спать или нет, никого не волнуют.

— Завтра вернёшься?

— Да, — расправив галабею, он наклонился ко мне, чтобы поцеловать, но я отвела лицо в сторону. Он замер, согнутый надо мной. — Малик сюда больше не приедет. Обещаю.

— Хорошо.

— Элен.

— Что?

Он взял меня за подбородок и развернул к себе. Посмел улыбнуться — нежно и с невероятной заботой в глазах:

— Не надо злиться, — поцеловав меня на прощание, он ушёл. И кто его знает, из-за детей ли, или потому, что закончился мой отпуск, а он не хотел слушать мои просьбы о возвращении. А они бы непременно последовали ежедневно и ежечасно, пока я не добилась бы своего.

Помимо рабочих дней, однако, у меня должны были вот-вот наступить месячные, и я с напряжением надеялась, что хотя бы они уж придут, никуда не девшись.