Бегом спустившись на первый этаж, я застала Набиля завтракающим в столовой.
— Зачем ты взял мой телефон?
Он медленно оторвался от тарелки, как будто ничего сверхъестественного не происходило, как будто не чувствовал, что я на взводе. Но он это прекрасно знал! Вместо того, чтобы поторопиться с ответом, он оглядел меня с головы до ног, стоявшую в том нижнем белье, в каком выпрыгнула из кровати:
— В доме ходят слуги, оденься.
— Я задала вопрос!
— А что такого? У тебя разве есть от меня какие-то секреты? Ты же хвалилась тем, что можешь мне его дать.
— Могу! И дала бы, если бы ты попросил! Но ты его взял без спроса!
— Просто не хочу, чтобы ты наделала глупостей, пока меня не будет.
— Я думала, что мы поговорим сейчас и расставим все точки над i!
— В том-то и дело, что у меня сейчас на это времени нет, — он посмотрел на свои миллионные часы на запястье, — мне нужно в офис.
— Набиль! — недовольно предостерегла его я.
— Я вернусь, и мы поговорим.
— Да не о чем говорить! И верни мой телефон!
— Верну, когда ты успокоишься.
— Ты что, силой помешаешь мне уехать? Думаешь, отсутствие мобильного меня остановит?
— Я хочу думать, что ты образумишься. Я с тобой не хочу разводиться.
— Но я хочу! То есть, и разводиться не нужно… Мы не женаты! Я не дура, Набиль, я это понимаю, и просто хочу расстаться!
— Вот как? — он встал из-за стола, уже одетый, собранный. Видимо, встал как минимум на час раньше. И просто пошёл на выход.
Я преградила ему путь:
— Отвези меня в аэропорт!
— И не подумаю.
— По какому праву?!
— Твоего мужа!
— А я тебя таковым не считаю!
— Выходит, ты отдалась первому встречному, пару раз подарившему тебе цветы и подарки? — его красивые брови опустились над красивыми глазами, но красота эта была пугающей. Угрожающей.
— Я… я…
— Обычная шлюха? Или всё-таки моя жена?
— Как ты… как ты смеешь! Как ты можешь?!
Я попыталась ударить его по лицу, но он перехватил руку. Взял меня за плечи и пришпандорил к стенке. Тихо ахнув, я замерла. Сильные пальцы надавили на кожу, остановившись на грани, чтобы не сделать больно.
— Я полюбил тебя, Элен, и сделал всё возможное, чтобы быть с тобой! Если бы не твоё неуместное любопытство — и эта сующаяся куда не надо Фатима — мы продолжали бы жить счастливо, в нашем маленьком раю. Ты не видишь, что не изменилось ничего? Да, ты узнала, что я официально женат. И что? Я перестал любить тебя? Нет! Я бросил тебя? Нет! Я продолжаю хотеть тебя, и пока я тебя хочу — я не отпущу тебя!
— А когда наиграешься и расхочешь, бросишь, как Фатиму? — мы испепеляли друг друга глазами. От его тесного присутствия, пугающей силы возникло напряжение в теле, граничащее с возбуждением. Это было странное чувство, когда хочется закрыть глаза, отдаться, чтобы стена между нами рухнула, и вместе с тем стойкое отвращение и ощущение неприкосновенности говорят: «Не подпускай его к себе!». — А если… если я тебя разлюбила?
— Я найду средство, как вновь заставить полюбить!
— Заставить? — повторила едко я.
— Разве женщины не предпочитают, когда принимают решения за них? Когда принуждают? — Набиль ухмыльнулся и, чёрт возьми, его ухмылка, пропитанная ядом соблазна, по-прежнему была обворожительной и покоряющей. — Аллах в своей мудрости недаром не дал женщинам возможность получать развод без разрешения и согласия мужа! Вы всё делаете сгоряча и не умеете думать.
— Ах, теперь мы ещё и думать не умеем?
— Всё, мне некогда, — отпустил меня Набиль и пошёл дальше.
— Стой! Подожди! Верни же мне телефон!
— Куда ты собралась звонить?
— Мне скоро выходить на работу!
— С этим я разберусь. Тебя не потеряют, не волнуйся, — мы были уже во дворе, и он садился в машину, дверцу которой открыл перед ним водитель, отвернувшийся от меня под грозным взором хозяина. Смотреть на чужую женщину в таком виде здесь определённо «харам».
— Что?! Не смей! Не смей! Слышишь?! — дверца закрылась, и за тонированным стеклом ничего не было видно. Я помнила, как нашёл он мой номер, явно подкупив отдел кадров. Как тряслись перед ним в Сотбис. Если Сафриви сделает звонок моему руководству, они сделают вид, что ничего не происходит. Меня не будет на работе, но и увольнять меня не будут.
Машина выехала с территории особняка, и я посмотрела на увеличившуюся со вчерашнего дня охрану. Теперь четверо крепких мужчин стояло у ворот и калитки, и не возникало сомнений насчёт того, кого они не должны упустить. Ещё один сидел в небольшой постройке, прилегающей к стене: нам находились телевизоры, показывающие обзоры камер наблюдения по периметру. У меня нет никаких шансов сбежать отсюда. Да и куда бежать? Я смутно помню дорогу в Рабат. Даже доберись я до аэропорта — у меня нет денег на билет! Я ведь рассчитывала, что всем теперь будет заниматься Набиль… Вот он и занялся.
Стараясь не впадать в панику, я принялась продумывать план действий, но в голову ничего не шло. К тому же, я стояла на распутье, перед моральным выбором: окончательно отрубить всё или попытаться склеить? Окончательно отрубить мешало моё предубеждение, что это был мой первый мужчина, а я всегда мечтала об одном-единственном. Опять же, а если опасение Набиля подтвердится, и я окажусь беременной? С отцом ребёнка уж точно не порвёшь. Склеить всё я тоже не могла, потому что не могла простить лжи и, возможно, измены. Если даже с женой он давно не спал, то не верить Фатиме я уже не могла, а она сказала, что он был с ней недавно, когда мы с ним уже встречались и планировали свадьбу!
Я попыталась поискать свой телефон, но поиск не дал результата. Стационарного телефона в доме не было, да и куда бы я позвонила? Наизусть я знаю только мамин номер, а сообщи я ей, что в Марокко, заперта мужчиной, за которого, после каких-то трёх месяцев знакомства, попыталась выйти замуж… Её удар хватит! Нет, я не могу позвонить ей. Сгорю со стыда, помимо прочего, да и что сможет сделать мама? Обратится в посольство? Набиль успеет сделать какой-нибудь документ, подтверждающий, что я его жена (ну вдруг?), и по какому-нибудь местному закону меня не посмеют требовать на родину. Чёрт! Но ведь кто-нибудь из моих близких так и так попытается мне позвонить, потому что мы регулярно созваниваемся. Меня охватило волнение не за себя, а за них, за то беспокойство, которое вызову у них своей пропажей. Во что бы то ни стало надо вернуть мобильный! Набиль хочет, чтобы я успокоилась? Хорошо, я буду спокойна.
Вязкая гадливость поползла по мне. Я себя чувствовала даже не похищенной, а цирковым зверем, которого пытаются выдрессировать. Ему хочется воспитать из меня покорную мусульманскую женщину? Прислугу? Уж точно не возлюбленную, потому что с возлюбленными так не поступают! Но я прикинусь присмиревшей и успокоившейся. С лжецами надо сражаться их же оружием!
Вечером он нашёл меня в спальне, стоявшей у окна. Я слышала, как он вошёл, но не повернулась.
— Мне сказали, что ты не спускалась к обеду.
— Не было аппетита.
— Но ты со мной поужинаешь?
Теперь я повернулась. Мы встретились взглядами. Он развёл широко руки:
— Видишь? Я снова здесь. С тобой. Будь у меня с женой хоть что-то, мог бы я столько ночей не проводить дома?
— А с Фатимой? Ты действительно не спал с ней с момента нашего знакомства?
— Я же сказал тебе.
Выспрашивать у него — дохлый номер. Набиль готов сказать любые слова, потому что считает, что именно их я хочу услышать. Он не понимает, что для меня горькая правда лучше сладкой лжи. Признайся он перед тем, как сделал предложение, что женат, я бы переболела этим, но постепенно — кто знает? — приняла бы и простила. Если бы убедилась, что он с ней не живёт и честен со мной, я бы смогла! Но так, как он сделал — это не прощается.
Подойдя, он приобнял меня, и я это позволила, решив изображать успокоившуюся. Успокоившаяся — это не строптивая. Но когда Набиль наклонился, чтобы поцеловать меня в губы, я всё-таки отвернулась:
— Прости, я не могу вот так быстро всё отпустить…
— Хорошо, — он провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке и поцеловал в неё, — идём есть?
Я кивнула.
— Оденься, пожалуйста. Мустафа всё-таки мужчина, — мягко попросил он. Кажется, моя покладистость начала работать. Он сам стал великодушнее. Но сразу просить телефон не нужно, надо подождать немного. Пусть окончательно расслабится! — Как прошёл твой день? — пока я облачалась в восточные одежды, спросил он.
— Скучно. Мне совершенно нечем было заняться. Ведь ты лишил меня даже прогулок в обществе Малика.
Подумав, Набиль сказал:
— Я не хочу, чтобы ты при нём устраивала сцены. Скандалы. Я не знаю теперь, будешь ли ты с ним просто гулять или придумаешь какую-нибудь ерунду!
— Ерунду — это побег? — хмыкнула я.
— Так говоришь, как будто я тебя в тюрьму посадил!
Держись, Лена, держись, не выдавай своих эмоций и не взрывайся!
— Я бы при всём желании не знала, куда бежать. Ну, убегу я от Малика, и что дальше? Ты сам понимаешь, что это ни к чему не приведёт.
— Но ты по-прежнему хочешь уйти от меня?
— Ты нанёс мне душевную травму. Мне хочется переболеть ею в одиночестве, а ты не даёшь мне этого сделать.
— Я не думаю, что одиночество когда-либо кого-либо от чего-либо могло исцелить.
— Тогда предложи мне другое средство!
Он подошёл ко мне, одевшейся и, взяв за руку, опять подвёл к окну, выходящему на балкон. Небо ещё не стемнело окончательно, горизонт красиво окрашивался закатом, позолотившим воду в бассейне.
— Наслаждайся жизнью, хабибти. Я готов дать тебе всё, баловать тебя, заботиться о тебе, любить тебя. Любовь исцеляет. Миллионы женщин мечтают о такой жизни! Без забот о завтрашнем дне. Без финансовых трудностей.
— Но я — не миллионы. Мне нужна только честность. И верность, — посмотрела я ему в глаза.
— Ты капризней, чем я думал, — улыбнулся он, тонко давая понять, что мои требования идут вразрез с его возможностями.
— Я за справедливость. Если ты хочешь иметь несколько женщин, то я должна иметь несколько мужчин.
Его улыбка исчезла. Взгляд потемнел.
— Даже в шутку не говори такое! Я очень ревнив, Элен.
— А что делать с моей ревностью? Она в счёт не идёт?
— Разве я дал повод?
Нет, он действительно не понимает. По его логике, если я чего-то не вижу, то этого не существует, и думать мне об этом не нужно. Я попыталась ласково улыбнуться, и хотя скулы сводило, у меня получилось:
— Фатима довела меня до безумия…
— Забудем о ней. Идём ужинать.
Сделав вдох поглубже, я вновь кивнула и пошла за ним.