Кареса
— Я бы хотела поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня, — я встретилась глазами со всеми присутствующими светскими дамами, держа бокал с шампанским в воздухе. — Знаю, что со многими из вас мы впервые встретились еще в детстве, и теперь, когда я уже взрослая и не в пеленках, я с нетерпением жду возможности познакомится с вами поближе.
Моя шутка была встречена вежливым смехом. Подняв свой бокал выше, я произнесла:
— За Италию!
Дамы повторили мой тост, и тут же в роскошной столовой прозвенел звонок, возвещая о начале нашего ланча. Перед нами было поставлено антипасто55. Когда я подняла вилку, чтобы съесть кусочек, почувствовала на себе тяжелый взгляд светских дам.
— Итак, герцогиня, — спросила одна из них.
Я подняла взгляд и увидела, что на меня внимательно смотрит баронесса Руссо. Ей было двадцать пять лет, у нее были светлые волосы и ярко-голубые глаза. Ее черты выдавали ее происхождение — она была родом из города, находящегося неподалеку от австрийской границы. — А принц сегодня в поместье?
Мой желудок перевернулся, когда за столом образовалась тишина. Я заставила себя улыбнуться.
— Нет, он занят на виноградниках в Турине. В этом месяце он контролирует сбор урожая для наших вин и вернется только к фестивалю давки винограда.
Баронесса Руссо склонила голову набок. Мне показалось, что в ее глазах вспыхнуло торжество.
— Как странно, — сказала она. — Я недавно была во Флоренции и встретила принца на частном обеде в Палаццо, — она придала своему лицу драматически задумчивое выражение, — думаю, это было пару дней назад.
Я поняла скрытый смысл — она была с ним не только на ужине.
Я не позволила себе улыбнуться. Вместо этого просто кивнула.
— Он часто путешествует по городам и является там, где он больше всего нужен. Флоренция — его дом. Там находится вся база нашего бизнеса.
— И все же вы остаетесь здесь? — с любопытством спросила графиня Бьянки.
Я вспомнила ее лицо с фотографии, которую мне дала Мария перед завтраком.
— Да, я предпочитаю жить здесь, — спокойно ответила я. — Мне нравится сельская местность Умбрии. Здесь спокойно, — я усмехнулась. — А я приветствую спокойствие, так как знаю, что моя жизнь станет беспокойной в преддверии нашей свадьбы.
Конечно, это неправда. Каждая присутствующая здесь дама знала, что это была ложь, но хорошие женщины из светского общества были искусны в фальсификации правды и игнорированию яркого подтекста всего, что говорилось вслух.
— Дата свадьбы назначена, но помолвочного кольца нет, — заметила баронесса Руссо, протягивая свой пустой бокал прислуге, чтобы его наполнили.
— Я уверена, что скоро это произойдет, — сказала женщина, сидящая рядом со мной. — Принц — занятой мужчина с удачным бизнесом. Думаю, когда он вернется, то разбалует герцогиню.
Некоторое напряжение спало с моих плеч, когда все, кроме баронессы закивали, согласившись. У большинства на лицах явно читалась зависть к моему браку с принцем. Мне хотелось сказать им, что завидовать было нечему.
Когда официанты начали убирать со стола первые блюда, я наклонилась ближе к женщине, которая встала на мою сторону. Я изучала ее лицо, пытаясь вспомнить ее имя — графиня Флорентино.
— Спасибо, графиня, — прошептала я так, чтобы никто другой не смог услышать.
Хорошенькая невысокая брюнетка с большими зелеными глазами помахала рукой в знак того, что все было нормально.
— Без проблем, — она наклонилась еще ниже, отвернувшись от остальной части стола. — Боюсь, для вас побывать на этом обеде словно попасть в логово змей, герцогиня. Не уверена, насколько близко вы знакомы с принцем, но многие присутствующие здесь женщины знают его очень хорошо. К счастью, я не одна из них, — графиня так и не отвела от меня взгляда.
Она была прямой и дерзкой. Мне нравились эти черты в людях. В итальянском обществе или даже среди жителей Манхэттена люди редко говорили правду в лицо. Они предпочитали делать это за вашей спиной, потому что, по-видимому, это более подобает леди.
Социальная политика была своеобразной игрой.
Я сделала глоток своего шампанского.
— Мне хорошо известна репутация Зено, графиня. Но, спасибо что были откровенны со мной. Это более чем приветствуется.
Она улыбнулась.
— Зовите меня Пия.
— Тогда ты можешь звать меня Кареса.
Я чокнулась с ней бокалами.
— Полагаю, баронесса одна из завоеваний Зено?
Пия кивнула.
— Я живу во Флоренции, Кареса. И я ненавижу приносить плохие новости, но она одна из многих.
— Я так и думала. Она проверяла меня на прочность с тех пор, как приехала.
— По крайней мере, ты не плачешь в макароны, потому что твой жених мерзавец. С другой стороны, нужно быть наивной, чтобы поверить в то, что эти договорные браки, в которые нам приходится вступать — по любви, не так ли?
— Я знала, что ты мне понравишься, — сказала я Пие и засмеялась, когда она откинула свою голову назад.
Другие дамы наблюдали за нами, глубоко заинтригованные.
— Пия рассказала мне одну забавную историю о моем женихе, — объяснила я.
Женщины казалось, были удовлетворены моим ответом.
— У нас у всех есть такие истории, герцогиня, — тихо произнесла баронесса Руссо.
Неловкое напряжение, исходившее от других женщин, было ощутимо.
— Подозреваю, так и есть, — язвительно ответила я, давая понять, что услышала ее комментарий.
Ее смущенные покрасневшие щеки стали маленькой победой.
— Вам нравится жить здесь, герцогиня? — спросила Пия, достаточно громко, чтобы все за столом услышали.
— Здесь прекрасно. Поместье, без сомнения, самое волшебное место, в котором я когда-либо была.
— А что вы делаете, чтобы развлечься? — спросила графиня Бьянки.
Мои мысли вернулись к Ахиллу. Не в силах удержаться от того, чтобы не сказать правду, я ответила:
— Поездки верхом. В основном выездка. Я люблю ходить пешком. Бегать трусцой. Я трачу на это очень много времени. И конечно, наблюдаю за сбором урожая.
— У короля была команда для выездки, вы знали об этом? Они часто становились чемпионами страны. Король Санто был помешан на лошадях, — рассказала нам Пия, вызывая мой интерес.
— Как странно, но я не уверена, что наблюдать за сбором урожая это весело, герцогиня, — сказала баронесса Руссо, переводя мое внимание от Пии.
— Напротив, — ответила я. — Это жемчужина в короне Савонских вин. Как вы все знаете, моя семья связана с этим бизнесом. Я была частью этой индустрии всю свою жизнь, — я спрятала улыбку. — Зено был чрезвычайно доволен моим интересом. Ведь скоро у него будет жена, которая понимает весь его мир — его статус и его бизнес. Я смогу учувствовать во всех его победах.
Все кроме баронессы Руссо и Пии вздохнули. Баронесса Руссо, потому что, сказала это с пренебрежением, а Пия, потому, что знала в какую игру я играла.
— Вы работали на Манхэттене со своим отцом, герцогиня? В «Савона Вайнс»? — спросила виконтесса Лори.
Я покачала головой.
— Нет, я училась в колледже. Как раз перед отъездом из Америки я получила степень магистра.
— Степень магистра? В чем? — спросила Пия.
— Педагогическая психология. Мне бы очень хотелось сделать карьеру в сфере образования. Работать с детьми и взрослыми, помогать преодолевать трудности в учебе.
— Есть множество благотворительных организаций под именем короля, которые поощряют подобную деятельность. Я уверена, что теперь, когда короля не стало, председатели этих благотворительных организаций будут благодарны будущей королеве за помощь, — сказала виконтесса Лори.
Волнение осветило мое сердце. Я не знала об этой стороне деятельности короля.
— Благодарю, виконтесса, — искренне поблагодарила я. — Я в ближайшем времени рассмотрю все возможные варианты.
Перед нами поставили равиоли с тыквой, и я вдохнула аромат оливкового масла «Белла Колина», сбрызнутого сверху.
— Угощение из моего дома, — сказала я, указывая на блюдо. — Знаю, что мы находимся в Умбрии, но я бы хотела поделиться с вами маленькой частичкой Пармы. Пожалуйста, угощайтесь.
Я ела, слушая, как дамы рассказывают о благотворительных организациях, в которых они участвовали, или о своих мужьях и женихах. Графиня Бьянки привела весь стол в восторг рассказом о «простолюдине», с которым у нее когда-то был роман.
— Кареса? — окликнула меня Пия, понизив голос.
— Да?
— Ты знаешь, как помочь тем, кто с трудом пишет или читает? Кому тяжело дается учеба?
Ее вопрос застал меня врасплох.
— Да, — ответила я. — Во время учебы я работала во многих благотворительных организациях и школах, а также помогала некоторым из лучших педагогов-психологов на Манхэттене. Я не так далеко продвинулась в этой области, как хотелось бы, но я опытный специалист.
Пия огляделась, чтобы убедиться в том, что нас никто не подслушивает. Затем посмотрела мне прямо в глаза.
— Мой племянник, — она прочистила горло. — Он не очень хорошо учится в школе. Моя сестра удачно вышла замуж, и ее мужу стыдно, что их сын с трудом может читать и писать. Я люблю своего племянника — когда я разговариваю с ним, он кажется таким умным и любознательным. Но академически он слаб. Очень слаб. Он борется даже с такими простыми задачами, как держать ручку правильно. Он едва может писать, и что еще хуже, он рассказал нам с сестрой, что, когда он читает, слова прыгают по странице. Он не может сосредоточиться на столько, чтобы разобрать хоть одно слово.
Мое сердце разрывалось за Пию и ее сестру.
— Похоже у него дислексия56 и возможно диспраксия57. По началу человека пугает, когда он видит, что все остальные делают что-то с легкостью, а у него не получается, но есть методы, помогающие преодолеть эти трудности.
Глаза Пии наполнились слезами.
— Правда? — я кивнула. — Его отец. Он не хочет помогать. Он не допустит, чтобы его репутация пострадала, потому что люди подумают, что его сын отстающий. Он угрожает отправить его в швейцарский пансион.
Я накрыла руку Пии своей.
— Если тебе нужна моя помощь Пия, я помогу. Никто не узнает.
— Ты это сделаешь?
— Конечно, — заверила ее я.
Она с благодарностью сжала мои пальцы. После этого она некоторое время молчала. Я видела, что она все еще была в слезах.
Когда перед нами поставили десерт из лимончелло джелато, Пия сказала:
— Сначала это были просто мелочи. Он сочинял истории для книг, которые ему задавали читать в школе. Он сердился, когда мы расспрашивали его о глупых ошибках в его классной работе. Только, когда моя сестра дала ему книгу, которую знает наизусть и попросила его прочитать и рассказать содержание, она поняла, что он придумывает истории. После этого он не выдержал и все ей рассказал. — Пия вздохнула. — Но хуже всего видеть его разочарование. Он добрый, застенчивый мальчик, но может взорваться в приступе агрессии, когда его гордости угрожают.
Я знала, что, Пия продолжала говорить со мной. Где-то в глубине сознания я слышала ее голос, рассказывающий мне о бедственном положении ее племянника. Но я не могла разобрать ни слова. Потому что была слишком занята, чувствуя, как мое лицо бледнеет, когда холодное осознание начинало все сильнее меня поражать.
Статья в газете… образец этикетки… неразборчивая подпись… держание ручки… дрожь… просьба подчеркнуть ошибки… просьба уйти… боль и страх в его прекрасных голубых глазах.
Он изо всех сил пытался читать и писать. Или… может он вообще не мог этого делать.
«Ахилл», — подумала я, и сочувствие ударило меня прямо в живот, подобно ножу. — «Как я могла не заметить? Кареса — ты глупая, глупая девчонка».
— Кареса? — голос Пии вывел меня из внутреннего смятения.
Я изобразила улыбку и каким-то образом в течение следующих двух часов, умудрялась поддержать светскую беседу, пока мы с дамами направлялись в большой приемный зал за напитками. Я была уверена, что согласилась на большее количество обедов и благотворительных мероприятий, чем могла себе позволить, но не могла вспомнить ни одного.
Пия была последней, кто ушел, взяв с меня обещание в скором времени встретиться с ее племянником. Как только она ушла, я сказала Марии, что мне нужно прилечь, объяснив это внезапной головной болью.
Я даже не потрудилась переодеть свое белое платье от «Ролана Муре» с короткими рукавами и туфли от «Прада». Я не сняла брильянтовые серьги-канделябры от «Гарри Винстона» и не собрала волосы, которые были уложены в локоны в стиле сороковых годов и лежали волнами на моих плечах. Вместо этого, как только дверь в мою спальню была закрыта, я прошла на свой балкон и направилась в сторону дома Ахилла.
Ритм моего бешено колотящегося сердца стучал в такт с моими несущимися ногами. Над головой прогремел раскат грома, с неба посыпались огромные капли дождя. Я зашла в амбар, и обнаружила Ахилла, стоящего посередине комнаты, а рядом с ним ведро со свежесобранным виноградом и бочкой для отжима.
Он вздрогнул, когда я ворвалась в комнату, и с темных туч снаружи упала завеса проливного дождя. В его глазах было удивление моим внезапным вторжением, но затем жар взорвался в моем животе, когда Ахилл, замерший на месте, окинул меня в моем роскошном наряде взглядом. И не было ничего невинного или робкого во внезапной вспышке страсти в его глазах. Нужда и желание были в них ясны как день. Мышцы на его голом торсе напряглись, а руки сжались. Брызги грязи и виноградного сока покрывали его бронзовую кожу, а его черные волосы были растрепаны.
Я представила, какую картину мы составляем.
Я — герцогиня, разодетая в пух и прах, и он — винодел, огрубевший и грязный после тяжелого рабочего дня.
Я отвела взгляд, когда больше не могла ощущать голод в его глазах. Я старалась обрести самообладание, найти в себе мужество заговорить. Но когда мой взгляд зацепился за мусорный бак в углу комнаты, к котором лежала помятая газета, я двинулась вперед. Я вытащила ее и прочитала статью, больше не беспокоясь о том, что там могло быть обо мне написано. Мне просто нужно было узнать. Я прочитала каждое слово, и с каждой фразой мое сердце разбивалось все сильнее.
Как долго он продолжал этот спектакль? Как долго он хранит этот секрет? И тут моя душа окончательно раскололась. Ахилл уже на протяжении нескольких месяцев жил без отца. Без человека, который помогал ему. Человека, который читал ему, когда он не мог прочитать самостоятельно.
Ахилл… был совсем один.
Совершенно потерянный.
Я чувствовала его позади себя. Стоявшего все еще на том же месте в конце комнаты. Я подняла взгляд; его обезумевшие глаза были сосредоточен на газете в моих руках.
— Ахилл, — прошептала я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Здесь ничего не говорится о моем пребывании в Умбрии. Или что-либо о принце, как ты сказал. Это статья о моей жизни в Нью-Йорке, о моей семье в бизнесе.
Кожа Ахилла стала пепельной. Он отвел взгляд на пелену дождя, пляшущую за открытой дверью амбара.
— Этикетки, — я уронила газету на пол. — Пропущенные ошибки, неверный образец… Ты ведь не знал, правда?
— Не надо, — отрезал Ахилл, когда я была в трех футах от него. — Не говорите о вещах, о которых вы не знаете, герцогиня.
— Ахилл…
Я ожидала, что он закричит, проявит агрессию, которую, как я знала, он ощущал глубоко внутри себя, агрессию, которую уже дважды мне показывал. Агрессию, порожденную разочарованием.
Но вместо этого он устало опустил голову, его тело потеряло волю к борьбе.
— Пожалуйста… не надо… — он сделал глубокий вдох. — Не вы… только не от тебя…
Моя нижняя губа задрожала от поражения в его голосе. Моя душа кричала от сочувствия к его мучениям. Потому что эта реакция, это отсутствие желания спорить — сказали мне все, что нужно было знать.
Он действительно не умел читать или писать. Он мог создавать лучшее в мире вино, мог быть таким добрым и нежным человеком, но он не мог прочитать этикетки, отмеченного наградами, мерло, которое он делал своими талантливыми руками.
Это была самая жестокая шутка судьбы.
— Не надо меня жалеть, — мое дыхание замерло от этой тихо произнесенной просьбы. — Я не хочу, чтобы ты меня жалела.
— Я не жалею тебя, — сказала я, дрожащим от напряжения голосом. — Я злюсь за тебя. Я так зла, что тебе так и не помогли должным образом.
Ахилл вздрогнул, будто мои слова ранили его физически. Выражение боли исказило его прекрасные черты лица.
Он избегал моего взгляда, вместо этого изучая капли дождя. Его руки дрожали, но не от гнева. В этом пустом пространстве не осталось ни капли гнева. Я могла чувствовать только дыхание Ахилла, его непонимание того, что теперь делать, когда его великая тайна была открыта суровому дневному свету.
Я увидела пустые ведра, разбросанные около его ног, и только одно все еще было наполнено. Я увидела, что остальные грозди винограда уже лежали в бочке и были готовы к выжимке. Глаза Ахилла сияли, как прекраснейшие витражи, и беспомощность собрались в их глубинах.
Я никогда не хотела причинить ему боль, опозорить его. Я хотела только помочь. Моя измученная душа, ничего не хотела так сильно, как исцелить его от этой несправедливости.
Мне нужно было заставить его чувствовать себя комфортно.
Мне нужно было помочь этому потерянному мальчику, который был глубоко внутри Ахилла, обрести себя.
На столе стоял старый магнитофон. Обойдя застывшего Ахилла, я нажала на кнопку воспроизведения… и мои глаза закрылись, когда эмоциональные волны захлестнули меня. Вступительные такты «Songno» — моей музыки для дрессуры, — украсили влажный штормовой воздух своими идеальными звуками.
Сегодня Ахилл слушал эту музыку. Старый динамик магнитофона был еще теплым. Он слушал именно эту песню. Пока Андреа Бочелли пел о снах и мечтах, я обернулась и увидела, как по спине Ахилла пробежала капелька пота. Его кожа задрожала, а мышцы заиграли.
Я медленно приблизилась к нему, как к дикому зверю и встала перед ним, его ноздри раздувались. Его взгляд все еще был направлен на улицу.
— Ты собирался давить виноград?
Моя тактика отвлечения сработала. Брови Ахилла опустились в замешательстве, а его взгляд упал на меня.
— Да, — ответил он.
— Тогда давай раздавим его, — я наклонилась, чтобы снять свои туфли.
Он смотрел, как я откидываю их в сторону, затем с сомнением перевел взгляд на мое платье, но я не позволила ему себя остановить. Это было просто платье. В то время как Ахилл был человеком, страдающим от боли. Это не шло ни в какое сравнение.
— Мы должны помыть ноги? — спросила я, оглядывая амбар в поисках снаряжения для мытья.
Ахиллу потребовалось время, чтобы сдвинуться с места. Он подвел меня к металлическому корыту, наполненному вяжущим раствором. Когда я ступила в холодную жидкость, Ахилл наклонился вниз, избавляясь от своей обуви, и подвернул свои джинсы до колен.
Я вышла из корыта. Ахилл вымыл свои ноги и высыпал в бочку оставшееся ведро винограда. Приподняв подол платья, я натянута его до бедер и попыталась забраться в бочку, но края были слишком высокие. Только я хотела попросить Ахилла о помощи, как он обернул свои руки вокруг моей талии и, будто я не тяжелее перышка, поставил меня в бочку. Верхний слой винограда взорвался под моими ногами, сок проскользнул между пальцами и потек по ступням и лодыжкам.
Ахилл зачарованно смотрел на меня. Зазвучали финальные ноты «Songno». Из динамиков раздался щелчок, а затем зазвучала другая песня.
— То собираешься залезать? — спросила я.
Я была вознаграждена робкой улыбкой.
Когда Ахилл залез в бочку, его высокая широкая фигура нависла надо мной. Я взвизгнула, потеряв равновесие из-за того, что виноградная масса сдвинулась. Ахилл протянул руку и поддержал меня. Его руки обернулись вокруг моих, заставляя подол моего платья упасть. Его взгляд скользнул вниз, и мой последовал за ним. Подол платья покрывал красный сок.
— Ты испортила свое платье.
— Да, я подозревала, что так произойдет, — ответила я.
Хриплый смешок сорвался с его губ. Это был самый божественный звук.
— Итак? — спросила я, игнорируя его заботу о моем наряде. — Что дальше?
— Дальше — мы топчем.
Он начал поднимать ноги, медленно раздавливая ими виноград. Держась за него крепче, я копировала его движения, липкий сок тек быстрее, чем больше мы его топтали.
— Это чувствуется странно, — сказала я, смотря как виноградный сок поднимается по стенкам бочки. — Сок липкий, мякоть винограда мягкая, но стебли твердые. Они продолжают колоть подошву моих ног.
— Мы оставляем стебли, чтобы усилить аромат и цвет вина, — чем больше Ахилл говорил о вине, тем больше уверенности слышалось в его голосе.
Вино, он знал. Его никогда нельзя было застать врасплох, когда речь заходила о его любимом мерло. Это соответствовало системе, в которой он преуспел. Рутина, которую он знал так же хорошо, как знал самого себя. Не было ни угрозы, ни чувства неполноценности.
— Как долго мы должны это делать? — спросила я, когда мы обошли бочку по кругу, уделяя внимание каждой виноградинке.
— Столько, сколько потребуется, — ответил он. — Я могу в одиночку пробыть здесь час. С тобой это будет быстрее.
По мере того как проходили минуты и сок поднимался, брызги оказывались все выше, достигая моей груди и его живота.
— Думаю, твое платье уже не спасти, — сказал Ахилл с легким придыханием в своем глубоком голосе.
Я посмотрела на свое платье и, конечно же, оно было пропитано красным виноградным соком до талии. Некогда белая ткань стала прозрачной из-за влажности сока.
Когда я в смущении вскинула голову, капля виноградного сока брызнула из бочки и попала мне на шею. А потом произошло все сразу: я вскрикнула от неожиданности, когда руки Ахилла отпустили мои, двигаясь к моей талии. Он опустил свой рот на мою шею, его мягкие губы замерли на моей коже, когда одним поцелуем он смахнул сладкую, скользящую каплю сока.
Мне казалось, что я нахожусь в сюрреалистическом сне, где рот Ахилла был на мне. Я чувствовала, как его дыхание скользит по моей коже, и его твердая грудь прижимается к моей. Я хотела, чтобы этот сон стал реальностью. Хотела оказаться в теплых объятиях Ахилла. Хотела, чтобы он захотел меня настолько, чтобы ослабить бдительность и впустить меня.
Я хотела, чтобы он хотел меня, и точка.
Когда низкий стон достиг моих ушей, и я почувствовала мягкое прикосновение его языка, слизывающего сок, я поняла, что не потерялась в фантазиях. Я была здесь. В амбаре… в крепких объятиях Ахилла.
Его рот был на моей шее.
Он был напротив меня, тело напротив другого тела… Я чувствовала себя именно так, как и ожидала: идеально, будто я там, где всегда должна быть.
Губы Ахилла внезапно замерли на моей коже. Его руки сжались на моей талии, когда он медленно поднял свою голову, остановившись в нескольких дюйма от моего лица. Его зрачки были расширены, черный цвет почти полностью поглотил голубой, когда его потрясенное выражение глаз остановилось на моем лице. Его щеки покраснели, а рот открылся, будто он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слова. Его дыхание было тяжелым; мое почти остановилось.
Я смотрела.
Он смотрел.
Воздух между нами потрескивал от напряжения.
Я не была уверена, кто задвигался первым. Как и в прошлый раз, когда мы оказались так близко, что-то толкнул нас друг к другу, необъяснимое притяжение, которое захватило наши умы, сердца и души. Только что я была заворожена его взглядом, а в следующий момент рот Ахилла сливается с моим, его мягкие губы напротив моих, его большие руки в моих волосах.
Мои руки легли ему на спину, а пальцы вцепились в обнаженную кожу, пытаясь притянуть его ближе. Мне нужно было, чтобы он стал ближе, нужно было чувствовать его рядом со мной, внутри меня, овладевающим мной. Это было иррационально и неправильно, но я не могла убедить себя остановиться.
Мои ногти царапнули кожу его спины, и Ахилл зашипел мне в рот, затем последовал глубокий стон. Его руки сжались в моих волосах, и он высунул язык, чтобы встретится с моим. Его вкус взорвался на моих рецепторах — фруктовый и сладкий, с легким намеком на вино.
На этот раз застонала я, теплая волна прокатилась по моим венам, мышцам и костям. Я чувствовала себя в огне, танцующей на краю пропасти, от куда не была уверена, что смогу вернуться. Но, как и все, что вызывает привыкание, я брала и брала, пока мои губы не заболели, а желание стало невыносимым.
Я вырвалась, чтобы восстановить дыхание. Губы Ахилла не останавливались, путешествуя по моим щекам, вниз по шее и ключице. Моя голова откинулась назад, глаза закатились, когда он обжег меня своим прикосновением, разжигая огонь в моей крови.
Мои руки переместились к его рукам, а затем в его волосы. Нос Ахилла пробежался вверх по моей шее, пока его лоб не прижался к моему.
— Кареса, — прошептал он, медленным хриплым голосом, — я чувствую тебя внутри себя. Здесь, здесь и здесь, — его руки указали на голову, рот и сердце.
Я должна была остановиться, знаю, что должна была. Но я придвинулась ближе, прижавшись своей грудью к его, затаив дыхание, когда он снова застонал.
И это было все, что нужно, чтобы превратить застенчивую душу винодела в неукротимую. Ахилл наклонился и схватил меня за бедра, приподнимая, пока мои ноги не обернулись вокруг его талии. Мое уже запачканное платье, порвалось сзади, но мне было все равно. Все, что меня заботило — этот мужчина, чью шею я обнимала, чья теплая кожа обжигала своим жаром, и чьи губы прижимались к моим губам — желая меня, нуждаясь во мне, принимая меня.
Я закрыла глаза, когда наши губы настойчиво изучали друг друга, будто время было хрупкими песочными часами, песок дразнил нас, крадя этот момент, напоминая нам, что наши сердца не могут вместить друг друга.
Ахилл вылез из бочки и понес меня в густую пелену дождя наружу. Вода была холодным бальзамом, когда падала с грозового неба, обливая нас, но наши губы все еще не разомкнулись.
Нас нельзя было разлучить…
…даже на мгновение.
Ноги Ахилла захлюпали по затопленной земле, оставшиеся звуки гипнотизирующего голоса Андреа Бочелли уплыли вдаль, когда он нес меня в свой дом.
Я со вздохом откинула голову назад, когда тушь потека по моим щекам. Губы Ахилла покраснели от моей размазанной помады, а в его глазах плясали огоньки. Ему явно было все равно, как я выгляжу. В ту секунду мне тоже было все равно. Наши движения были грубыми и неуклюжими… Мы были запутаны хаотичным совершенством, безумным, безупречным беспорядком.
Огонь ревел, заливая маленькую гостиную ярко-оранжевым, желтым и красным светом. Дерево потрескивало и раскалывалось, и его земляной запах наполнял каждый дюйм воздуха.
Глаза Ахилла встретились с моими, и на краткий миг мы просто уставились друг на друга. Я упивалась его красотой, так же, как и он моей. Не было сказано ни слова, мы общались глазами.
Его приоткрытые губы сказали мне, что он хочет меня. Его покрасневшие щеки сказали, что он жаждет меня. Но его открытый, честный взгляд, сказал мне, что он нуждается во мне больше, чем в воздухе.
— Да, — прошептала я.
Это все, что нужно было сказать.
Ахилл повел меня из гостиной по небольшому коридору в спальню. Все это время я водила руками по его черным, мокрым, густым волосам, по его щетине и напряженной шее. Я должна была прикасаться к нему.
Я не могла отпустить его ни на секунду.
Он был наркотиком, от которого я не могла отказаться. Я должна была ощутить его вкус, кайф от жара его тела.
Ахилл остановился перед простой деревянной кроватью. Комната была скудной, если не считать кровати и тумбочки. Масляная лампа, стоящая на окне, удивительно старомодная, но подходящая этому коттеджу. Теплый свет отбрасывал золотистый оттенок заката на комнату, слегка приоткрытое окно позволяло стуку дождя быть нашей серенадой.
Я слышала, как его сердце колотится рядом с моим. Затем, сделав движение, от которого мои ноги задрожали, а грудь наполнилось легкостью, Ахилл с нежностью провел тыльной стороной ладони по моей щеке, от чего на моих глазах навернулись слезы. Он лелеял меня… заполнял меня. Он боготворил меня, будто я была ответом на его молитвы.
В этот момент, он чувствовался как все ответы на мои вопросы.
Его руки двинулись от моих плеч к затылку. Он расстегнул мое платье. Холодный воздух поцеловал мою влажную кожу, когда испорченный материал соскользнул вниз. Все это время я не отводила глаз от Ахилла. Итак, когда мое платье соскользнуло на пол, образовав лужу у моих ног, а мой белый кружевной лифчик и трусики были открыты его обнаженному взгляду, я стала свидетелем всего этого — жгучего желания, заполняющего каждую часть его прекрасного лица, его сжатую челюсть и покрасневшую кожу, когда он опустил глаза, чтобы изучить мое обнаженное тело.
Стон сорвался с моих губ, и мои ресницы затрепетали, когда его пальцы прошлись по вершине моей груди. Ощущение того, что он прикасается ко мне так интимно, что Ахилл Марчеси ласкает меня так же благоговейно, как он лелеял свое вино, было самым головокружительным из ощущений.
Я открыла глаза, мои веки отяжелели, и в душе разлилось тепло. Ахилл протянул руку, чтобы расстегнуть переднюю застежку моего лифчика. С мягким рывком, он присоединился к платью у моих ног.
Мои соски затвердели, когда моя влажная кожа открылась теплому воздуху. Ахилл обхватил мою плоть руками, и из его горла вырвалось шипение, я застонала, когда почувствовала его прикосновение. Он подошел ближе и прижался ко мне обнаженной кожей.
Это ощущение было почти невыносимым. Каждая клеточка моего тела ожила, могучая боль в моей груди тянула меня дальше от Ахилла, но в тоже время, страстно желая быть еще ближе. Он прижал меня к себе. Его рука на моей спине поймала меня в объятия, его щека скользнула по моей щеке, его земляной мускус согревал мою кожу.
Наши губы снова сомкнулись, и вся нежность исчезла вместе с любыми опасениями, которые у меня были, что этот акт между нами был неправильным.
Его язык скользнул по моему. Наши руки блуждали, цеплялись друг за друга с отчаянной настойчивостью, терпения больше не осталось. Мои руки проскользнули вниз к его твердому животу, чувствуя, как он изгибается и дергается, прежде чем опуститься на пояс его джинсов. Мои пальцы дрожали, когда я расстегнула пуговицу и потянула вниз молнию, касаясь его твердости.
Ахилл застонал, когда моя рука проникла внутрь, дрожа как осиновый лист от предвкушения. Я ответила ему болезненным стоном, когда моя рука встретилась с его плотью, без преграды из нижнего белья на моем пути.
Он был твердым и большим, и таким теплым на ощупь. Свободной рукой я потянула за спадающий пояс джинсов, помогая сбросить их с его узких бедер. Высокая, широкая фигура Ахилла доминировала надо мной, заставляя меня дрожать.
Когда я легонько погладила его, в нем проснулось что-то дикое. Его руки опустились по бокам моих трусиков и одним рывком порвали их по шву. Тонкое французское кружево рассыпалось по полу, словно перышко.
И вот так мы взяли паузу. Обнаженные, уязвимые — два сердца, души и тела. Дыхание Ахилла эхом отдавалось в моем ухе, грубое, как резкий ветер, шелестящий опавшими осенними листьями.
Ахилл с легкостью вытащил меня из моей упавшей одежды у моих ног и заключил в свои мускулистые руки. Я крепко держалась за него, не желая, чтобы это чувство заканчивалось. Никогда не желая покидать безопасное объятие его рук и никогда не желая расставаться с этим мужчиной, который проник своей добротой в мою кровь и мои кости.
Он повернулся и начал опускать меня вниз, пока моя спина не коснулась мягкого матраса. Когда вес моего тела упал на выцветшее лоскутное одеяло, его запах исходящий от ткани, поглотил меня. Это была кровать, на которой он спал каждую ночь, где он мечтал и отчаивался, где он отдыхал своим уставшим телом и доброй душой.
Ахилл отступил назад, освобождая свои лодыжки от джинсов в свете масленой лампы. И я не могла дышать от этого зрелища. Его тело было подтянуто до совершенства, не слишком мускулистое, но атлетичное и сильное, с самой потрясающей золотисто-оливковой кожей, которая просто умоляла о моем прикосновении. Он посмотрел на меня, обнаженную и беззащитную, лежащую в его постели, и в его глазах не было ничего, кроме огня и желания.
Ко мне.
Только ко мне.
— Кареса, — прошептал он, двигаясь вперед.
Впервые с тех пор, как мы поддались нашей страсти, я увидела нервозность на его красивом лице. Он замер; страх лишил его мужества.
Я протянула руки, направляя его к себе, уговаривая приблизиться.
— Мне нужно это, — мягко сказала я, с легкой дрожью в голосе. — Ты нужен мне, Ахилл.
— Кареса, — снова простонал Ахилл, но на этот раз двинулся вперед, его руки опустились по обе стороны от моего тела.
Как только он оказался надо мной, его руки обхватили мою голову, его тело накрыло мое, мы смотрели друг другу в глаза, голубые напротив карих. Он откинул влажный локон с моего лица, и на его губах появилась нежная улыбка. Всеохватывающее чувство поглотило меня, осознание мира в объятиях кого-то другого.
Ахилл запечатлел на моем лбу самый нежный поцелуй и прошептал:
— Красивая… прекрасная…
Ненасытный жар предыдущего момента, мгновенно перевернулся с ног на голову. Исчезла голодная отчаянная нужда, и на ее месте появилась спокойная безмятежность, разделяемая уязвимостью друг друга.
Прежде чем Ахилл смог увидеть слезу, скатившуюся с уголка моего глаза, я запустила руки в его волосы и приблизила его губы к своим. Он таял рядом со мной, как лед под солнцем Умбрии. Этот поцелуй был медленным, глубоким и искренним.
Это было высечено на моем сердце.
Рука Ахилла скользнула вниз по моей талии, приземляясь на бедро и отодвигая его в сторону. Он расположил свои бедра между моих ног, прижимаясь ко мне всем телом. Живот к животу, грудь к груди, губы к губам.
Я чувствовала его твердость напротив своей сердцевины и простонала ему в рот. Он повернул свои бедра, касаясь меня там, где я больше всего нуждалась.
— Кареса, — пошептал он, его кожа обжигала мои блуждающие руки.
Я потянулась вниз между нами, когда температура наших тел взлетела до предела, поглаживая его своей рукой. Он последовал моему примеру, пробегая своими пальцами по самой чувствительной части моего тела. Моя спина выгнулась дугой, а по коже побежали мурашки.
Ахилл осыпал поцелуями мой подбородок и щеки, пока я не достигла пика. Я выкрикивала его имя, прижимаясь к его пальцам, пока не выжила из своего тела все до последней капли удовольствия.
Но я хотела большего.
Мне нужно было больше.
Отведя руку Ахилла, я переместилась, пока он не двинулся к моему входу, туда, где он и должен был быть. Он посмотрел мне в глаза, его челюсть сжалась, тогда я снова взяла его в руку. Его оливковая кожа блестела от напряжения, с которым он пытался сохранить самообладание.
— Я так сильно тебя хочу, — прошептала я.
Глаза Ахилла закрылись, и он двинулся вперед. Моя голова откинулась назад, когда его длина заполнила меня, пока я не была поглощена его запахом и его прикосновением. Я не видела, где заканчивается он, и начинаюсь я. Я чувствовала его внутри себя, как физически, так и духовно, связь одновременно удивительная и ужасающая.
Ахилл напрягся, когда полностью вошел в меня. Его руки задрожали, когда он прижал меня ближе к себе. Я посмотрела ему в глаза и растаяла. Его глаза смотрели на меня, будто я была сном, и в любой момент могла исчезнуть, оставив его в одиночестве. Его губы были красными и слегка приоткрытыми, а его кожа покрасневшей и горячей. Я подняла свою руку и положила ему на щеку. Ахилл последовал за моим прикосновением, так же, как подсолнух следует за солнцем.
Его рот нашел центр моей ладони и оставил на ней поцелуй. Я не была уверена почему этот чистый и нежный жест разбил мне сердце. Это было похоже на молчаливое спасибо; за что, я могла только догадываться.
Затем, будто бы он не мог больше ждать, он повернул свои бедра, двигаясь внутри меня. Моя рука все еще горячая от его поцелуя оказалась в его руке, его пальцы крепко вцепились в мои. Его губы искали мои. Через несколько секунд, между нами не осталось ничего несвязанного. Мы были двумя половинками одного целого, цепляющимися друг за друга, отчаянного нуждающимися друг в друге.
Ахилл увеличил скорость, твердые мускулы его груди коснулись моих грудей, дрожь удовольствия пронзила меня до глубины души.
— Ахилл, — шептала я снова и снова, чувствуя его внутри себя так сильно, но недостаточно.
Он двигался все быстрее и быстрее, низкие хриплые стоны срывались с его губ. Жар между нами нарастал, пока на стекле не образовался конденсат, а наша кожа не стала скользкой от пота.
Когда я уже не была уверена, что выдержу еще хоть немного, напряжение такое огромное, такое потрясающе прекрасное, начало поднимается в моей сердцевине и разливаться по венам.
— Ахилл, — воскликнула я, впиваясь ногтями в его спину.
Я знала, что он был так же близко, как и я, когда его движения стали сильнее и резче, его голова уткнулась мне в плечо. Мои глаза закрылись, и я улыбнулась, чувствуя, как он находит во мне такое утешение, такое абсолютное счастье.
И тут меня осенило. Наслаждение, подобно которому я никогда раньше не испытывала, охватило меня подобно пламени, взяв в заложники каждую часть моего тела, сжигая все мои чувства, только чтобы вернуть их блаженством, светом и жизнью.
Ахилл застонал. Его тело замерло надо мной, и он наполнил меня своим теплом. Мышцы его спины напряглись и дернулись с быстро бьющимся сердцем.
Я провела кончиками пальцев по его спине, более чем довольная тем, что осталась именно такой — соединенной всеми возможными способами, спокойной в мире после шторма.
Теплое дыхание Ахилла обдало мою шею, пока он осторожно не поднял свою голову. Я считала его красивым с того дня как увидела впервые, работающим на винограднике, с обнаженным торсом и обтягивающими джинсовой тканью ногами. Но когда его насытившееся лицо встретилось с моим, благоговение так ясно выражалось на его лице, я поняла, что ошиблась. Потому что ни что не могло превзойти этот момент.
В этот момент я поняла, что это было не просто занятие любовью. А что-то большее, более глубокое, пульсирующее между нами. И тогда мое сердце разбилось, потому что, какая бы искра не вспыхнула между нами, у нее не было шанса разгореться.
Слезы наполнили мои глаза, у нас не было будущего. Мы были из двух разных миров. Мы не были написаны на звездах.
— Я знаю, — сказал Ахилл хриплым голосом.
Я повернула голову и позволила себе посмотреть ему в глаза. Его грудь расширилась, когда он тяжело вздохнул.
— Знаю.
Он лег набок и заключил меня в объятия, прижав мое лицо к изгибу своего плеча и шеи.
— Никогда не может быть ничего более этого…
— Ахилл, — с болью прошептала я, услышав печаль и смирение в его голосе.
— Ты не часть этого мира, а я не часть твоего
Мне больше нечего было сказать. Это была правда, и никакие легкомысленные чувства или пустые обещания никогда ничего не изменят.
Поэтому я расслабилась у его груди, наслаждаясь каждой секундой, что у нас осталась. Рука Ахилла лениво перебирала мои волосы, а я смотрела в окно на идущий дождь.
Масляная лампа мерцала на ветру, золотые блики танцевали на белых стенах. Мои глаза затерялись в трансе настолько, что я чуть не пропустила, как Ахилл глубоко вздохнул, а затем тихо сказал:
— Они говорили, что я был отстающим.
У меня внутри все сжалось. Я замерла, каждый мускул в моем теле напрягся.
— Они сказали, что я тупой, и ничто этого не изменит.
Я поморщилась. Моя грудь раскололась надвое от смущения в его голосе. Я ничего не сказала. Я не хотела давить на него или говорить что-то, что помешало бы ему открыться.
У него больше не было отца. Некому было разделить его боль.
Я могла бы стать этим человеком для него сегодня вечером. Он нуждался в этом от меня. Я не могла отдать ему свое сердце, поэтому этого было бы достаточно.
Когда взойдет солнце, все это станет сном.
Поэтому я молилась богу и умоляла его удержать тьму как можно дольше. Чтобы наши звезды продолжали сиять, а дождь лил как из ведра… чтобы у меня было время попрощаться.