Я покорю Манхэттен

Глава 17

Острые края бумажного листа. От его порезов ничего не поможет. Ни мази, ни лекарства. Мелкие, но чрезвычайно болезненные, они буквально рассекают кончики пальцев. И еще боль в спине. Тоже ничего не помогает, кроме изменения позы, упражнений и массажа, так что если ваша работа связана со множеством листов бумаги, над которыми надо сидеть согнувшись, то приходится терпеть и порезы и боль в спине. И еще постоянное напряжение для глаз. Когда все начинает расплываться, идешь в ванную, смачиваешь холодной водой салфетку, и прикладываешь ее к векам, так чтобы несколько капель попало внутрь, и возвращаешься обратно. Ничего не поделаешь, потому что напряжение может пройти в одном случае: если ты бросишь работу. А это невозможно. Во всяком случае, до того времени, когда не будет готов макет. А без макета «Би-Би» не станет реальностью.

– Думаю, – устало проговорила Мэкси, обращаясь к дочери, нависшей над ней с крайне озабоченным видом, – что это помогло мне закалить характер. – Отодвинув макет в сторону, она поднялась из-за стола и плашмя шлепнулась на ковер.

– Тебе нечего было закалять, ты и так вполне закалена, – возразила Анжелика.

Она до того привыкла к несколько покровительственному тону в разговоре со своей не вполне предсказуемой матерью, что полагала: новое перевоплощение, при всей серьезности положения, не может, конечно, продержаться дольше, чем все прежние увлечения Мэкси.

И все же Анжелика немного встревожилась. Все началось, когда мать отменила поездку в Венецию. С тех пор о возврате к старому уже не могло быть и речи. Сколько может продлиться эта история? Не больше недели. Правда, тогда в Шотландии Мэкси проскрипела почти два года, играя роль графини Киркгордон. Но то было совсем другое дело. Все-таки замужество, а здесь всего лишь журнал. Анжелика даже вздрогнула, припомнив пронизывающие ветры с болот, бесконечные сквозняки в замке, но тут же улыбнулась при мысли о своем чудаковатом втором отчиме. Интересно, ма понимала хоть, что он немного того? Прекрасный человек, но сплошной шиз.

– Когда ты собираешься закончить, ма?

– Что значит «закончить»? Ты что, не видишь, что я уже кончила? – Мэкси была возмущена. – Почему еще, по-твоему, я могу валяться здесь и не работать? Если можешь, сделай мне массаж спины. Лучше всего походи по ней босыми ногами. Если ты меня любишь, сделай что-нибудь с моей спиной, умоляю!

– Но ты же на ней лежишь! Перевернись!

– Не могу, нет никаких сил.

– Тогда перекатывайся, ма.

– Хорошо. Только передохну минутку. Ну, как он тебе, Анжелика? Правда потрясающий? Нет, скажи, разве мой макет не фантастический?

Анжелика заставила себя посмотреть на предмет, который за это время успела возненавидеть. На ее взгляд, макет оставался точно таким же, каким был в тот час, когда Мэкси впервые попыталась с ним что-то сделать. Он казался ей безобразно пухлым и неряшливым, и лицезреть его не доставляло ей ни малейшей радости. Стоит до него дотронуться – и он тут же рассыплется, подумала Анжелика с неприязнью. Непостижимым образом макет напоминал ей о школе: она бы наверняка сотворила там что-нибудь в этом роде – только поменьше и поизящней.

– Жутко захватывает, ма. Правда-правда. Особенно эта красная обложка. До того яркая, что даже глазам больно.

Мэкси со стоном перекатилась на спину.

– Что именно тебе не нравится? – спросила она, в упор взглянув на дочь.

– Да все нравится, честно! Здорово, по-моему. Правда, я не знаю, как должен выглядеть макет, так что мне не с чем сравнивать. Но обложка мировая… такая жутко красная.

Мэкси встала и подошла к столу, где лежал макет.

– Дерьмо это, вот и все, – тихо произнесла она. – Куча красного дерьма. А ведь это самое лучшее, на что я гожусь, мать твою за ногу.

– Ма!

– Прости, Анжелика. Но я же не употребляю каких-то новых для тебя слов, которых бы ты тоже иногда не употребляла.

– Я не из-за того, как ты выразилась, а что ты хотела выразить. Ты же столько над ним работала. И он не может не быть хорошим. Ты была права, а сейчас ты просто устала. И не можешь больше судить.

– Чтобы судить о дерьме, не надо быть знатоком. Его надо только увидеть – и все ясно. Мне нужна помощь. И особенно художественный редактор. Кто у нас самый лучший художественный редактор в мире, Анжелика?

– Зачем задавать глупые вопросы, когда ты знаешь ответ не хуже меня?

– Кто может в любой момент позвонить твоему отцу, днем или ночью?

– Я. Но ты же не захочешь, чтобы я просила его помочь тебе! Ты же всегда говорила, что не возьмешь у него и корки хлеба, пусть даже будешь умирать с голоду, или глотка воды, если будешь погибать от жажды.

– Мне и не нужно от него ни хлеба, ни воды, а нужен самый лучший в мире художественный редактор.

– А не самый-самый тебя не устроит? Ну, пожалуйста!

– Анжелика, это недостойно тебя.

– Хорошо, тогда сама звони и проси. Вы же разговариваете друг с другом по телефону, так? И нечего ломаться!

– Чтоб ты знала, если мы говорим, то только о тебе, Анжелика. Кто тебя возьмет с собой, где и когда. И ни о чем другом, даже о погоде.

– Нашли о чем говорить. Скучища.

– Тем не менее так оно сложилось.

– Ну так мне это не нравится. Извини, ма, я опаздываю на урок. У меня сегодня гитара. Взрослые! – презрительно фыркнула Анжелика, исчезнув столь стремительно, что когда Мэкси кинулась следом за дочерью в коридор, все, что ей удалось увидеть, были бесшумно захлопнувшиеся двери лифта, перед которыми расстилался коричнево-бежевый ковер.

Мэкси вернулась обратно в спальню, не удосужившись даже заглянуть в другие комнаты своего нового жилища, только что со всей возможной роскошью обставленного Бицетом и Людвигом: в каждой из комнат была настоящая коллекция мебели, картин и скульптур, привезенных ею из ее странствий по всему миру. В комнатах расселились теперь сотни безделушек, которые она покупала не задумываясь, потому что все они казались ей абсолютно необходимыми до той секунды, пока она не становилась их владелицей. В сущности, кроме спальни, она ни разу не пользовалась ни одной из комнат всю ту неделю, что шла работа над макетом. Ела она стоя, прямо на кухне, доставая их холодильника все то, что оставляла ей новая повариха, после чего сразу же отправлялась в спальню, при встрече приветственно махнув рукой Анжелике, если та уже появилась дома.

…Сжав губы (вот они, эти неблагодарные дети!), она набрала рабочий номер «Сиприани, Лефковитц и Келли». Секретарша Рокко ответила, что мистер Сиприани занят на встрече с представителями компании «Дженерал Фудс» и сейчас его нельзя беспокоить. После этого он должен сразу же ехать в студию к Аведону в связи с работой над рекламным роликом для Кэлвина Клайна, это очень важно.

– Но это тоже крайне важно, мисс Хафт, – объяснила свою настойчивость Мэкси, и ее тут же соединили.

– Что там с Анжеликой? – встревоженно спросил Рокко.

– Все в порядке. Невыносимая, как всегда, а в остальном все о'кэй.

– Тогда чего ты, собственно, звонишь? – холодно бросил он.

– Рокко, мне нужна твоя помощь.

– Значит, с Анжеликой, черт подери, что-то стряслось…

– Нет, Рокко. Твоя дочь в полном порядке – и физически и умственно. Но мне нужна твоя профессиональная помощь. По делу. И немедленно. Когда ты сможешь прийти? К тебе в офис я этого принести не могу. Поймешь почему, когда увидишь.

– Послушай, Мэкси, я не знаю, что там тебе надо, но пусть этим «надо» займется кто-нибудь другой.

– Нет.

– Но у меня деловая встреча. Прощай.

– Рокко… если ты не придешь ко мне домой и не поможешь мне, я… я… разрешу Анжелике употреблять пилюли[46].

– Ты с ума сошла! Ей же всего одиннадцать!

– Ну и что? Скоро уже двенадцать, и потом в известном плане она вполне зрелая девица. Ты ведь сам знаешь, что она развита не по годам. В наше время девочки созревают для материнства гораздо раньше, а учитывая твою бурную латинскую кровь, ни в чем нельзя быть уверенным. Лучше уж перестраховаться, чем потом жалеть. Ты что, не читал последних сводок о беременности среди девочек-подростков? Я помню, что когда была в ее возрасте… – и Мэкси оборвала свою тираду, якобы вспоминая о тех далеких годах.

– Сегодня в девять.

Рокко повесил трубку, не прибавив больше ни слова.

Весело напевая себе под нос, Мэкси позвонила Хильде, своей массажистке, и договорилась, что та появится у нее не позже, чем через полчаса. Так, потом принять основательную ванну, помыть под душем голову – и хорошенько выспаться. И чего только эти мужчины так усложняют себе жизнь? Были бы всегда приветливыми, приятными и услужливыми. Но нет, у них, видите ли, характер. Вот и приходится применять по отношению к ним другие методы воздействия. По натуре Мэкси была человеком прямым, но в чрезвычайных ситуациях годились любые обходные пути. Что касается Анжелики, то она нисколько не мальчишница. И о пилюлях им придется думать лет так, скажем, через пять-шесть, но не раньше. Или, может, она вообще захочет остаться девственницей, пока не выйдет замуж?

Кажется, целомудрие опять входит в моду. Мэкси взяла свой желтый блокнот и с рассеянным видом внесла очередную запись: «Попробуем безбрачие и посмотрим, что получится. Дэн Эйкройд и Чеви Чейз».

– Что это? – недоверчиво спросил Рокко, уставившись на красную груду, лежавшую на столе.

– Ты уже слышал, что я сказала. Я хочу, чтобы ты помог мне довести его до кондиции. И пусть это будет самый красивый макет, который когда-либо существовал на свете. А потом можешь отправляться куда подальше, – деловым тоном произнесла Мэкси.

– Что б ты знала, Мэкси, больше макетов я не делаю. И тебе, по-моему, об этом известно, – ответил Рокко, буквально клокоча от ярости. Выпороть бы ее как следует, чтоб неповадно было! Надо же, так его одурачить! При одной мысли об этом Рокко так стиснул зубы, что они сразу заболели. И на этой бесстыжей дрянной маленькой сучке он был когда-то женат. Для нее же не существует на свете никто, кроме самой себя, эгоистка поганая… да еще и шантажировать его вздумала! И как при такой-то матери его Анжелика умудряется оставаться по-прежнему прелестной и неиспорченной, это настоящая загадка. Вот, значит, насколько выше оказались его гены! Да, после своего первого печального опыта с Мэкси нет ничего удивительного в том, что он выкинул из головы всякую мысль о новой женитьбе. Да этот… позор для всей женской половины рода человеческого кого хочешь на всю жизнь отвратит от желания связывать себя брачными узами.

– Какого черта именно я должен этим заниматься? – рявкнул он. – Да я назову тебе десятки людей, кто мог бы сделать из этого… макет. Тут нет никакого секрета.

– Но ты сделаешь это лучше других, – упрямо настаивала на своем Мэкси.

– Ну, положим, немного лучше. Подумаешь, какая разница! Главное, что будет в самом журнале, а не в макете. Никто не смотрит, красная страница или нет, людей интересует ее содержание.

– С содержанием будет все о'кэй. Я и не прошу тебя помогать мне в этом, от тебя мне нужно узнать, как его лучше преподнести.

– Хм-м… «О'кэй». Надо же, и все из твоей собственной головы? А ты знаешь, что «Тайм», к примеру, специально держит в штате целую команду головастых людей, которая должна выдавать новые идеи? У них там, между прочим, восемнадцать человек, включая Столли, который основал журнал «Пипл», и Фанера из «Роллинг Стоун», и все они работают как черти, день и ночь! А в придачу еще семнадцать внештатников и пятнадцать консультантов по издательским делам. Это обходится журналу в три миллиона долларов в год! Пятьдесят человек во главе с Маршаллом Лебом, который в свое время обеспечил успех такого издания, как «Мани». Да это же лучшие мозги, которые «Тайм» смог купить! Они только что подготовили макет «Женской недели» и еще одного еженедельника – «Инвестор», не считая более мелких. С обложками и всем остальным. Ну как тебе?

– Меня это не беспокоит. Не верю я во все эти команды. Генри Люс[47], вероятно, тоже не очень-то верил – при жизни. И отец мой им не верил. Ты что, Рокко, намерен сидеть тут всю ночь и болтать об издательских делах или, может, все-таки займешься моим макетом? – спросила Мэкси, не повышая голоса.

Ее растрепанные в продуманном художественном беспорядке волосы не давали возможности Рокко увидеть, как кожа у нее на голове зашевелилась от ужаса: боже, что, если кто-то из мозгового треста «Тайм» додумался до ее проекта?

– Я хочу поговорить с Анжеликой насчет пилюль. Как только она поймет, к каким последствиям это может привести в ее возрасте, я тут же ухожу.

– Можешь не беспокоиться, – возмутилась Мэкси. – Идиот! Да я и близко не позволю ей подойти к этой мерзости. Ты и раньше никогда не понимал моих шуток. Одна из твоих многочисленных проблем. Теперь насчет Анжелики. Сегодня как раз тот вечер, когда я позволяю ей смотреть ТВ, и она не любит, чтобы ее в это время отвлекали.

Мэкси подошла к столу, взяла макет и швырнула его Рокко с таким бешенством, что он не смог увернуться.

– Дерьмо!

– Вот именно. Поэтому-то ты мне и нужен. Садись и читай.

– Три минуты – больше я ему не уделю. Дрянь ты, больше никто. Лживая дрянь. Я посмотрю только потому, что Анжелика знает, что я пришел. Если я откажусь поглядеть на твое дерьмо, ты такую вонь разведешь… Что это еще за «Би-Би»? Ну и названьице для журнала! Так монахи называют напиток, которым они запивают свой обед, – фыркнул Рокко, приступая к чтению.

Сидя за столом Мэкси, он быстро, одну за другой, проглядывал страницы. Мэкси, затаив дыхание, следила за выражением лица: удастся ли ей угадать его реакцию? Уже четыре с лишним года они вообще не виделись. В свои семь лет Анжелика была уже достаточно взрослой, чтобы лично передавать ее от одного другому. Иногда операция по доставке дочери поручалась Эли. Господи боже мой, и каких только ошибок не совершают девушки, и все из-за мужской красоты. Вот и сейчас Рокко выглядит почти совершенно так же, как в день их первой встречи. Но сейчас его красота на нее не действует, как если бы он был человеком-невидимкой. Как если бы перед одним из «Анонимных алкоголиков» с двадцатилетним стажем поставили бутылку джина. Интересно, как скоро он начнет толстеть и лысеть? Это же неизбежно – всего лишь вопрос времени. Что-то с ним все-таки неладно. Сколько вокруг него вьется девиц, о них ей рассказывала Анжелика, а он до сих пор не устроил свою судьбу. Между тем ему уже тридцать шесть, и ни днем меньше. Еще немного – и он превратится в одинокого печального холостяка… Для Анжелики это плохо: старые холостяки рано умирают. Но почему он все не реагирует? Проглядел статью Киссинджера, все эти божественно снобистские фото Нэнси – и даже глазом не моргнул. Сукин сын! Не хочет, чтоб я испытала удовлетворение. Ладно, начхать мне на его мнение… «Би-Би» – журнал для женщин, а не для продажных журналистов, которые не гнушаются рекламными роликами на ТВ! Конечно, для Анжелики хорошо, что он зарабатывает кучу денег, но совершенно очевидно: радости в его жизни маловато, если у него постоянно такая кислая физиономия.

Долистав макет до конца, Рокко плотно прихлопнул обложку и отодвинул его в сторону.

– Ну и за сколько ты намерена его продавать?

– Рокко! Ты хочешь сказать, что у него есть… шанс быть проданным? Ты же не стал бы об этом спрашивать, если бы… если бы не думал, что макет удался?

Мэкси в возбуждении забегала взад-вперед по комнате, чувствуя такое безмерное облегчение, которого она еще минуту назад и представить себе не могла.

– Да… в нем есть некоторые достоинства. Я хочу сказать, что именно некоторые. Видит Бог, Он в чем-то даже привлекателен… как отражение твоего перекрученного ума. Несколько экземпляров наверняка разойдутся.

– Я хочу поставить полтора доллара.

– С ума сошла. За такой мизер!

– Но ведь столько берут за «Пипл». И все покупают.

– Честно говоря, Мэкси, мне не очень-то хочется тебя учить, но ты называешь журнал, у которого один из самых больших тиражей в стране. Его продают на контроле во всех супермаркетах, и хозяйки при выходе из магазина почти автоматически суют его в свои тележки.

– Но «Би-Би» как раз там и будет, – спокойно бросила Мэкси. – Он рассчитан на тех же хозяек плюс читательниц «Космоса» и «Хорошего дома». Женщины, Рокко, женщины. В этой стране полно женщин, которые с радостью купят журнал, который готов принять их такими, какие они есть. Который дарит им радость, который приносит им удовлетворение.

– Где ты украла эту свою идею? – заинтересовался Рокко.

– Она сама явилась ко мне. Однажды взяла и с неба свалилась.

– За полтора доллара ты должна издавать его приличным тиражом – по крайней мере четыре… нет, пять миллионов, чтобы на этом заработать. Реклама, и еще раз реклама. Ты, я вижу, витаешь в облаках. Держу пари, у тебя даже нет своего распространителя.

– Можешь держать, если хочешь, я твоих денег не возьму, – с достоинством парировала Мэкси. – Я прекрасно понимаю, что все это рискованное начинание, но риск – мое любимое занятие. Так вот, меня не интересуют какие-то отдельные группы читателей. Я заинтересована в массовом рынке. Не получится – что ж, надо снова становиться за чертежную доску.

– Все слова, одни слова. Чьи деньги ты собираешься профукать? Лили?

– Вообще не собираюсь этого делать. И хватит нам пререкаться. Единственное, что мне надо, чтобы полуторадолларовый. журнал выглядел на миллион. Пусть бумага у нас и не такого качества, как «В городе и за городом», пусть обложка не по всем канонам, ты все равно это сможешь сделать с помощью графики. Наш журнал даст тебе шанс снова продемонстрировать свои трюки на белом пространстве. И никто, никакие «Дженерал Фудс» или «Дженерал Моторс», не будет мешать тебе исполнить свой номер. Свобода, Рокко! Я предоставляю тебе полнейшую свободу самовыражения! Ты опять сможешь стать честным художником. В сущности, это ведь одолжение с моей стороны, Рокко, хотя ты, кажется, этого не понимаешь. Ты, между прочим, мог бы быть и повежливее.

– Все-таки ты сука!

– Признайся, ты же не сможешь упустить свой шанс?

– Ошибаешься. Я пришлю тебе первоклассного вне-штатника. Да у меня самого пятьдесят основных клиентов, не считая разовых заказов. У тебя что, мания величия? Думаешь, я имею время возиться с макетом нового журнала? Это же серьезная работа.

– Мне нужен только ты.

– По-прежнему уверена, что все должны плясать под твою дудку? Нет, это просто невероятно, можно даже сказать, восхитительно – такая приверженность к прошлому. Прямо как доисторическое животное какое-нибудь. Стоит по уши в тине – и дышит!

– Хорошо, – вздохнула Мэкси. – Будь по-твоему. Пришли мне одного из тех, кого ты знаешь, только самого лучшего. Да, Рокко, пока ты не ушел, я бы хотела показать тебе несколько проспектов.

– Проспектов? О чем они?

– Это насчет пансионатов в Швейцарии. С полдюжины считаются очень хорошими. Пора послать Анжелику в приличную школу. Не только из-за французского и горных лыж. В городе ее окружает масса дурных влияний. Не мне говорить тебе, что в школах здесь продают и «травку», и ЛСД, и «ангельскую пыль»[48]. Все ее знакомые ребята какие-то слишком хипповые. Надо перевести ее в Швейцарию. Летом ты сможешь с ней видеться, когда она не будет в лагере. И на Рождество тоже, если уж очень соскучишься.

– Ты… ты… – Он буквально задыхался от злобы.

– О, мне так приятно, что ты передумал, – проворковала Мэкси. – Когда я могу рассчитывать, что ты его закончишь?

– Когда ягненок трижды махнем хвостиком, – проскрежетал он.

– Что это должно означать? Неделя? Две?

Он сгреб ее в охапку и, швырнув на кровать, больно шлепнул ладонью по заднице.

– Раз, – прорычал он. – Два! – Рокко шлепнул ее вторично. – И три!

– Трус! – задыхаясь от обиды и боли, крикнула Мэкси.

Она попыталась как можно сильней ударить его в пах. Крякнув, он снова хлестнул ее по заднице, падая на кровать от резкого удара, пришедшегося по его колену. Схватив Рокко за волосы, Мэкси стала тянуть изо всех сил, пока он попытался найти точку опоры чтобы встряхнуть ее до хруста костей. Кое-как Мэкси в самый последний момент удалось вывернуться, прежде чем его пальцы успели вцепиться в ее плечи. Согнувшись почти как при нырянии с вышки, она обеими руками ухватила его за член. Рокко замер. Господи, сверкнуло у него в мозгу, да она же меня кастрирует!..

Ни тот ни другой не шевельнули ни одним мускулом, в молчании, прерываемом только учащенным дыханием, ожидая следующего шага.

Пауза явно затягивалась, и Рокко с отвращением осознал, что его член, зажатый, как тисками, руками Мэкси, начинает набухать, становясь все тверже и тверже. Поделать хоть что-нибудь с этой чертовой штуковиной Рокко уже не мог. Он попытался освободиться от ее рук, но хватка оказалась мертвой. Примерно через полминуты он уже не так энергично пытался высвободиться из плена ее рук, и стоило Мэкси почувствовать эту перемену, как она отпустила одну руку и расстегнула молнию на его ширинке. Пальцы другой руки несколько расслабились: теперь это была уже не хватка тюремного сторожа, а прикосновение женщины, то сжимавшей, то отпускавшей своего пленника – с той волнообразной последовательностью, которой Рокко никогда не мог противостоять.

– Сука, – прохрипел он.

– Заткнись, – прошептала она, начиная ласкать его член нежными, еле ощутимыми прикосновениями, в то время как пальцы другой руки, расстегнувшей молнию, мягко сжимали его мошонку.. Он сам яростно расстегнул пряжку на поясе и опустил брюки и эластичные плавки ниже колен, чтобы расширить для нее поле деятельности, но Мэкси продолжала заниматься исключительно его пенисом, не отвлекаясь на что-либо другое. Главное для нее было не дать ему сообразить, что происходит. А член – и это знает каждая женщина – думать не умеет. Ее пальцы чувствовали, как, становясь больше, он все сильнее подрагивает, вырываясь от нее, когда она принялась лизать набрякшую плоть языком, продолжая это до тех пор, пока не услышала стона удовольствия, вырвавшегося из груди Рокко помимо его воли. Она медленно проводила языком – снизу вверх, время от времени замирая как бы в нерешительности – продолжать ей или нет; но вот, решившись, она взяла в рот весь член, насколько это было возможно, и немного пососала, крепко обхватив губами, чтобы затем снова возобновить неторопливое продвижение языком снизу до явственно обозначившегося и такого нежного на ощупь рубежа у основания головки. Здесь она задержалась: ее язык превратился в раскаленную маленькую стрелу, облетавшую головку со всех сторон; однако брать ее в рот она не спешила. Он сам должен об этом попросить, решила она, сбросив нижнее белье так осторожно, что Рокко даже не успеет заметить быстрого движения под юбкой.

– Пожалуйста, – услышала она его выдох. – Пожалуйста.

При этих словах она слегка приподнялась и затем взяла ртом еще больше увеличившуюся в размерах головку. Сперва она подержала ее, как бы исследуя горячую пульсирующую плоть губами и распластанным языком. Упираясь в матрац, Рокко требовательным движением подался ей навстречу (Мэкси ли не помнить этого сигнала), после чего она начала сосать что было силы, распаляясь желанием овладеть его плотью, стать ее властелином, вобрать в себя. Откуда-то из другого мира донеслось до нее участившееся дыхание. Тогда она приподняла голову, все еще продолжая удерживать член рукой, рывком скользнула Мэкси вверх по кровати и, оседлав Рокко, привстала на колени, тут же обрушив свое влажное, ждавшее этой встречи женское естество на распростертое под ней тело. С яростной решительностью Мэкси то поднимала, то вновь опускала его, каждый раз уклоняясь от рук, пытавшихся хоть немного замедлить его безостановочное движение. Наоборот, ее движения становились все быстрее, она отдавала себя ему, отдавала целиком, подчиняясь безжалостному ритму и чувствуя, как постепенно растет ее собственный оргазм, растет с каждым новым обрушившимся на его тело падением, при котором ее клитор соприкасался с основанием его члена, прежде чем она снова поднималась, чтобы он мог войти в нее еще глубже. Они оба двигались теперь в унисон, охваченные безумием страсти, до тех пор пока спины их не напряглись, не изогнулись, на мгновение не замерли, и тела, помнившие о прошлом, не слились в одно дрожащее вздымающееся целое, наконец-то испытавшее ни с чем не сравнимое блаженство освобождения.

Мэкси как подкошенная рухнула на Рокко: его глаза были закрыты, тело казалось безжизненным. Ей стоило неимоверных усилий скатиться с него. Оба они, отметила она про себя, все это время оставались одетыми, если не считать ее валявшихся по полу трусиков, и даже обутыми. Губы Рокко шевельнулись, но Мэкси не расслышала, что он сказал. Она подвинулась ближе и услышала хрип:

– Я же не хотел тебя трахать.

– Скажи спасибо, трахальщик, – прошипела она в ответ и, собрав остаток сил, оттолкнула его от себя, так что Рокко чуть не свалился с кровати. Кое-как извернувшись, он умудрился не упасть. Заправив рубашку в брюки и застегнув ширинку, он стал озираться по сторонам, не решив, что ему теперь делать.

– Ты забыл макет, – промурлыкала Мэкси.

Рокко, не ответив, взял его и, пошатываясь, шагнул к двери.

– А от твоей фирмы реклама у меня будет? – крикнула ему вдогонку Мэкси, пока он старался нашарить ручку двери.

– Господи, помоги! – пробормотал Рокко, безуспешно попытавшись хлопнуть дверью.

Лежа на постели, Мэкси уставилась в потолок. Да, у каждого мужчины всегда найдется слабое место. У всех одно и то же. И если ты понимаешь эту простую истину, можешь не сомневаться, что останешься в выигрыше. Более того, она обнаружила средство, помогающее от бумажных порезов: пальцы больше не болели.