Зачем ловеласу жениться

Глава 13

«Господи, нет, — молила она, — только не Тоби!» Оказалось, что ее муж, пока все остальные в смертном страхе разбегались в разные стороны, успел сбросить сюртук и спрыгнуть с помоста. И теперь он бежал навстречу лошадям.

— Тоби, нет! — завизжала Изабель. — Прочь! — почему-то добавила она на испанском.

«Боже милостивый! — мысленно воскликнула Бел на испанском же. — Если он погибнет, то виновата в этом буду только я одна». Теперь она молилась лишь о том, чтобы Господь смилостивился и дал ей погибнуть вместе с мужем.

И тут Тоби остановился. Остановился очень вовремя, так что лошади, не задев его, пронеслись мимо. И в тот же миг Тоби бросился к ближайшей из них и, ухватившись обеими руками за гриву, ловко запрыгнул на спину животного, затем схватился за поводья, свисавшие рядом с мундштуком, и резко потянул на себя, направляя лошадь в сторону лужайки. Животные почти сразу же начали успокаиваться и побежали медленнее. Через некоторое время Тоби заставил лошадей выйти на дорогу и наконец остановил их у деревянного столба, обозначавшего, границы города. Соскользнув со спины кобылы, он, не жалея ласковых слов, принялся хвалить животное за послушание. Затем обмотал поводья вокруг столба и только после этого повернулся к Бел.

— Спокойно, дорогая, — сказал он, шагнув к дверце экипажа и открывая ее. — Мы ведь не хотим снова их напугать, верно? — Тоби протянул жене руку, но она по-прежнему не могла шевельнуться — словно приросла к сиденью. — Дорогая, все уже хорошо, — продолжал Тоби ласковым голосом, таким же, каким говорил с кобылой. — Дай мне, пожалуйста, руку.

Тут Бел наконец-то протянула ему дрожащую руку, и он помог ей выбраться из экипажа, затем подвел к невысокой каменной ограде, за которой расстилалась пашня, похожая на мятое лоскутное одеяло. Без видимых усилий приподняв Изабель, Тоби усадил ее на ограду и отступил на шаг. Окинув жену пристальным взглядом, он с беспокойством в голосе спросил:

— Дорогая, ты в порядке? Тебя так сильно тряхнуло, когда карета накренилась… Я боялся, что ты, возможно, что-то сломала. Ребра целы? — Он принялся ее ощупывать.

— Ах, Тоби… — прошептала Бел.

— У тебя где-нибудь болит? — Он по-прежнему ее ощупывал. — Тебе не трудно дышать? Ты чувствуешь боль, когда я…

— Тоби. — Бел поднесла палец к губам мужа, останавливая поток вопросов. Затем провела ладонью по его гладко выбритой щеке.

Тихо вздохнув, Тоби на мгновение закрыл глаза. Бел же проговорила:

— Я в полном порядке. Я жива и здорова благодаря тебе. Рука его легла ей на талию, и он привлек ее к себе.

— О Господи! — Тоби уткнулся лицом в ее волосы. — О Господи…

Бел покрепче прижалась к груди мужа. И вдруг, не удержавшись, расплакалась.

— Да-да, милая, — шептал он, поглаживая ее по спине. — Теперь поплачь, если хочешь. Опасность миновала, ты цела и невредима, поэтому можешь плакать столько, сколько душа пожелает.

— О, Тоби… — Она всхлипывала, уткнувшисьлицом ему в грудь. — Никогда в жизни я не знала такого страха.

— Значит, нас таких теперь двое.

— Правда? — Она подняла на него заплаканные глаза.

— Ну… не совсем. — Его глаза с янтарными крапинками сделались задумчивыми. — Думаю, правильнее сказать, что теперь мы — одно целое. Ты так не считаешь?

Бел молча кивнула, и их губы слились в поцелуе. Бел прекрасно понимала, что Тоби хотел сказать. Почти неделю назад они стали мужем и женой, но только сейчас, в этот момент, она по-настоящему осознала, что их судьбы сплетены воедино, что у них одна жизнь на двоих, одно будущее. В беде и в радости, в счастье и в несчастье. Тоби рисковал жизнью, чтобы спасти ее, и теперь больше не было его жизни или ее жизни. Теперь жизнь у них — одна на двоих.

И эта их общая жизнь началась с нежного поцелуя.

Однако поцелуй недолго оставался нежным, хотя Тоби очень старался сдерживаться. Да, он очень старался, но ничего не мог с собой поделать.

Тоби поглаживал жену по бедрам, по груди, ягодицам… Когда же она попыталась отстраниться, он пробормотал:

— Прости, дорогая, прости меня, но я… Изабель, о Господи, как же ты мне нужна…

— Я знаю. — Она потянула его за шейный платок. — Мне тоже это нужно.

Тоби понимал, что совсем недавно пережил самые ужасные мгновения своей жизни — мгновения, когда он думал, что вот-вот потеряет Изабель навсегда. Слава Богу, она вернулась к нему, но ему было мало того, что он видел ее живой, мало ее заверений в том, что она жива и здорова. Он должен был это почувствовать, должен был всем своим существом ощутить, что все в ней оставалось таким же, как прежде.

— Изабель, дорогая, — простонал он, запуская руку в вырез ее платья. — Ты должна меня, остановить. Видит Бог, сам я остановиться не могу.

— И не надо. Не надо останавливаться.

Ничего более возбуждающего, чем эти ее слова, он никогда еще не слышал. Ему ужасно хотелось взять Изабель прямо здесь, на каменной ограде, очень даже подходящей для этого. Он сунул руку под ее нижние юбки и провел ладонью по бедру.

— Сюда кто-то идет, — прошептала Изабель.

Тоби прижался лбом к ее плечу и мысленно выругался. Проклятие! Ну почему, почему ему так не везет?

— Это кучер, — сказала она. — О, я так рада, что он жив!

— И я тоже, — ответил Тоби. Отступив от ограды, он опустил ее юбки и добавил: — Только мне кажется, что я сейчас готов его убить.

— Но, Тоби… — Изабель взглянула на него с укоризной. — Нет-нет, дорогая, я знаю, что ты права. Я его уволю. Без рекомендаций. А потом все-таки убью.

— Но он же не виноват.

— Да, это я виноват, — пробурчал Тоби. Наверное, не надо было позволять Изабель оставаться здесь. И вообще, не надо было соглашаться выдвигать свою кандидатуру от этого проклятого округа. — Дорогая, ты готова ехать домой?

Изабель побледнела.

— А мы уже должны ехать?

— Ну…

— Прошу тебя, Тоби, не надо. Я не могу вернуться в этот экипаж прямо сейчас. Просто не могу, и все. — Глаза Изабель наполнились слезами, и она тихонько всхлипнула.

— Нет-нет, я не настаиваю. Я все понимаю, дорогая. — Тоби окинул взглядом окрестности. — Уинтерхолл всего лишь в двух милях отсюда, если идти через поля. Ты бы предпочла прогуляться?

— Да, конечно, — кивнула Изабель. — Я бы предпочла прогуляться. Честно говоря, я думаю, что получила бы огромное удовольствие от прогулки.

Тоби подозревал, что и сам получил бы немалое удовольствие от прогулки. Между этой площадью и его поместьем имелось великое множество каменных оград. И еще — мягкие стога сена. Так что прогулка и впрямь могла оказаться весьма приятной.

Сказав несколько слов кучеру, Тоби перепрыгнул через ограду, после чего помог Изабель спуститься на противоположную сторону. Она засмеялась, и это был легкомысленный девичий смех. Насколько Тоби помнилось, он ни разу еще не слышал, чтобы Изабель так смеялась.

Он взял жену за руку, и они зашагали через поля. Какое-то время шли молча — оба чувствовали, что сейчас не следовало говорить о том, что произошло на площади. Наконец они оказались на дальнем краю поля, и Тоби помог жене пробраться сквозь живую изгородь из боярышника.

— Одну минутку, — сказал он, как только они чуть отошли от изгороди. — У тебя в волосах что-то застряло. — Вытащив из волос жены сухую веточку, Тоби бросил ее на землю. — Вот теперь все в порядке, дорогая.

— Спасибо. — Изабель покраснела и, приподнявшись на носках, потянулась к мужу, чтобы поцеловать.

Ах, какой чудесный был этот поцелуй! Нежный, как цветочный лепесток, и совершенно невинный. И этот поцелуй помог Тоби понять, что он не должен прижимать свою жену к какому-нибудь дереву, растущему на пути к дому. То чувственное нетерпение, что совсем недавно владело обоими, они растеряли где-то в ячменном поле. И теперь руку его, сжимавшую запястье Изабель, обжигал огонь страсти, ее согревало приятное и уютное тепло, дававшее ощущение благополучия и свидетельствовавшее о том, что все в жизни идет именно так, как и должно было идти. И в какой-то момент Тоби вдруг осознал, что это необычайно приятное ощущение совершенно не походило на все то, что он прежде испытывал с женщиной. Он все еще размышлял над этим, когда Изабель вскрикнула и остановилась. Тоби взглянул на нее с беспокойством:

— Господи, что случилось?

— Твоя речь! — Бел прикрыла рот ладонью, едва сдерживая смех. — Тоби, ты же так и не произнес свою речь.

— Ничего страшного, — ответил он с усмешкой. — После того переполоха все равно никто не стал бы ее слушать, верно?

Они снова зашагали по пастбищу, и Бел спросила:

— Но что произошло? Этот полковник Монтегю и его странная речь… а потом — выстрелы… Я совершенно ничего не понимаю.

— Полковник Монтегю — наш местный воин, герой. Он выдвигает свою кандидатуру на каждых выборах уже не один десяток лет и постоянно говорит о необходимости подавления мятежа в американских колониях.

Изабель покосилась на мужа:

— Но разве американские колонии не обрели независимость уже…

— Да, верно, это произошло уже тридцать пять лет назад. Но старика неспроста называют Безумным Монтегю. Он слегка не в себе — разве ты не заметила?

Бел со вздохом кивнула:

— Да, я заметила. И я подумала: как это чудовищно, что публика видит в его болезни лишний повод позабавиться! Несчастный он человек.

Тоби воздержался от напоминания о том, что по вине этого «несчастного» она едва не погибла. Немного помолчав, он заметил:

— Ты напрасно за него переживаешь, дорогая. Старику нравится внимание публики. Но конечно же, никто за него никогда не голосует, за исключением этих болванов — его племянников. Но можно сказать, что он все равно добивается своей цели.

Бел с удивлением посмотрела на мужа:

— Ты о чем?

— Он сплачивает округ, — пояснил Тоби. — Пусть дело, ради которого он призывает к единению, — чистой воды выдумка, но сплочение, которое происходит, благодаря ему, самое настоящее. И не так уж плохо, что обитатели городка раз в четыре года собираются вместе и отвечают на его призыв к бдительности. Долг, честь, бдительность! — с выражением произнес Тоби и тут же рассмеялся.

Однако ему не удалось развеселить жену. Она нахмурилась и пробормотала:

— Но мне показалось, что стрельба из мушкетов не являлась частью обычного ритуала..

— Да, верно. Это стало сюрпризом для всех, уверяю тебя. И сдается мне, что эта стрельба ознаменовала последнее для Монтегю участие в выборах. Одно дело — зажигательные речи, совсем другое — пальба на запруженной людьми площади. — Тоби сокрушенно покачал головой. — Ума не приложу, ради чего старый дурак теперь будет жить. Знаешь, мне тоже его жаль. Ведь на наших глазах произошла трагедия.

Изабель решительно возразила:

— Нет-нет, трагедия в том, что над старым почтенным человеком потешается вся округа. Если у него, как ты говоришь, что-то не то с головой, то его следовало бы жалеть и защищать, а не делать из него шута каждые четыре года. — От волнения Изабель заговорила с акцентом, речь ее стала отрывистой. — Безумие не может быть поводом для шуток.

Тоби не очень-то понимал, почему Изабель так яростно защищала старика Монтегю, защищала так, словно у нее имелись для этого личные причины. Но тут он вспомнил про ее мать и мысленно отругал себя за недомыслие.

— Ах, дорогая, прости… Я совсем забыл о болезни твоей матери. — Бел попыталась высвободить руку, но он покрепче сжал ее пальцы. — Прости меня, пожалуйста, я не хотел…

— Откуда ты знаешь о болезни моей матери? — перебила она.

— Грей сказал. Еще до того, как мы поженились.

— Правда?

Тоби кивнул.

— И это тебя нисколько не насторожило? — удивилась Изабель.

— Почему меня должно было насторожить то, что твоя мать заболела воспалением мозга?

Бел с удивлением уставилась на мужа:

— Но, Тоби, это же очевидно… моя мать сошла с ума. Никто не хочет иметь супругу, в роду которой есть безумцы. — Она потупилась и тихо сказала: — Конечно, мне самой следовало тебе об этом сказать, но я подумала, что ты…

— Ты побоялась, что я передумаю?

Она молча кивнула.

Тоби привлек жену к себе и обнял за талию. Он не знал, какими словами ее поддержать. Он мог бы сказать ей, что безумие ее матери — сущая мелочь по сравнению со всеми прочими доводами, свидетельствовавшими против такого брака. Он мог бы напомнить ей, что Грей, хотя и получил рыцарство, в глазах света оставался безродным выскочкой, сколотившим состояние на убийствах и грабежах. Он мог бы напомнить ей, что ее второй сводный брат — такой же ублюдок, как и Грей. Более того, женой Грея стала женщина, которая год назад сбежала от него, Тоби. Сбежала из-под венца. Следовательно, тот факт, что мать Изабель едва осталась жива после тропической лихорадки и навсегда повредилась рассудком, уже мало что значил. Но Тоби резонно рассудил, что сейчас было бы глупо говорить обо всем этом. Ласково улыбнувшись жене, он сказал:

— Дорогая, уверяю тебя, что состояние твоей матери не заставило меня ни на мгновение поколебаться с выбором. В каждой семье в том или ином смысле присутствует безумие. Если ты думаешь, что в моей семье его нет, то… Впрочем, ты еще не очень хорошо знаешь мою сестру Фанни, не так ли?

Изабель заставила себя улыбнуться:

— Да, не очень хорошо. И знаешь… — Она немного помолчала. — Иногда я спрашиваю себя, на самом ли деле моя мать повредилась рассудком. Возможно, она просто рассердилась на отца. Я уверена, что сердце ее было разбито. Она любила моего отца, а он…

Изабель снова умолкла, и Тоби уже решил, что она так и не заговорит. Но через несколько минут Бел наконец продолжила свой рассказ:

— Как бы то ни было, моя мать не соглашалась с докторами и вовсе не считала, что сошла с ума. А если и сошла, то не от воспаления мозга.

— Но безумцы никогда не признают себя безумными, — заметил Тоби. — Думаешь, полковник Монтегю верит в то, что он сумасшедший?

— Полагаю, что нет. — Бел снова нахмурилась.

— Разумеется, он в это не верит, — продолжал Тоби. — Если бы верил, то разве стал бы выдвигать свою кандидатуру на выборах? В том-то и состоит парадокс: если ты считаешь себя безумцем, значит, ты вовсе не безумен.

— Но это же бессмыслица… — пробормотала Бел в растерянности.

— Именно так, — кивнул Тоби. — А вот племянники Монтегю не понимают, насколько серьезно он болен. Или делают вид, что не понимают. В противном случае они бы не стали выставлять его сегодня на посмешище. Нос другой стороны, людям свойственно до последнего мгновения не замечать тревожных симптомов, когда беда случается с теми, кого они любят. Любовь делает их слепыми. Любовь сама по себе — одна из форм безумия.

— Моя мама тоже так говорила, — прошептала Бел. Какое-то время они шли молча. Когда же вошли в березовую рощу, она вдруг спросила:

— Но, что же теперь будет? Что будет с выборами?

— Полагаю, что Колин Брукс… — Тоби пнул ногой камешек. — Я думаю, что Колин, ну тот, кто контролировал проведение выборов…

— Тот мужчина в ужасном желтом сюртуке?

— Да, он самый. — Тоби засмеялся. — Так вот, он должен установить дату голосования. Скорее всего голосование начнется через несколько дней. Каждый день будут звучать речи и проводиться дебаты. И каждый день к вечеру будут подсчитывать голоса. Когда же один из кандидатов получит явное большинство, голосование прекратят.

— Я не хочу туда возвращаться, — сказала Бел, зябко поежившись.

— Я и не позволю тебе вернуться. Не позволил бы даже в том случае, если бы ты очень этого захотела. Да и мне ни к чему туда возвращаться. Некоторые кандидаты полностью устраняются от проведения кампании и предоставляют своим представителям говорить за них.

— Но ты должен сам проводить свою кампанию! — возразила Бел. — Ты должен выступать в дебатах. Как по-другому убедить избирателей отдать свои голоса за тебя? Сегодня у тебя так и не получилось обратиться к ним с речью. Хотя, если подумать… Знаешь, если твой героизм — когда ты остановил лошадей — не убедит их в том, что ты самый достойный из претендентов, то тогда я даже не знаю, что еще может их убедить… Когда ты бросился наперерез экипажу…

— Не стоит об этом, — перебил Тоби, притворившись скромником. — Я ничего особенного не сделал. Мне было не так уж трудно остановить упряжку.

— Но, Тоби, ты был великолепен. А я так испугалась… О, я была уверена, что лошади тебя затопчут! — Она прижалась к мужу и, положив голову ему на плечо, прошептала: — Спасибо тебе, Тоби.

— Дорогая, весь фокус в том, чтобы правильно рассчитать время. И благодарить за наше спасение следовало бы мистера Йорка. Если бы не он, я бы никогда не освоил этот маневр.

— Правда?

— Сущая правда. Видишь ли, когда-то моя мать запрещала мне разучивать подобные трюки. Говорила, что я сверну себе шею. И совершенно естественно, что Йорк стал поощрять меня — назло ей. Почти все свое четырнадцатое лето я провел на восточном пастбище — там и практиковался. На то, чтобы добиться результата, у меня ушла не одна неделя, но в конце концов я своего добился.

— Я прекрасно понимаю твою мать. Это ведь ужасно опасно… — Бел подняла голову и пристально посмотрела на мужа. — Но почему ты захотел этому научиться?

— Я когда-то мечтал поступить на службу в кавалерию, хотя в глубине души и знал, что этому не бывать. Мой отец погиб, и я автоматически стал главой семьи, поэтому не имел права рисковать жизнью — во мне нуждались близкие. Если бы я умер, не оставив наследника, моя мать и сестра остались бы одни, без поддержки. Но в четырнадцать лет я еще мечтал… Представлял, как гарцую на французских полях сражений, проливая кровь бонапартистов.

Тоби невольно усмехнулся. Да, хорошо быть юным и жить в мире фантазий, мечтать о том, что сможешь изменить жизнь к лучшему. Изабель, конечно же, уже не была маленькой девочкой, но в отличие от него, Тоби, она смогла сохранить свойственный юности идеализм — идеализм, из которого сам он давным-давно вырос. Но Тоби искренне восхищался женой и временами даже завидовал ей. Честь. Справедливость. Милосердие. Она произносила эти слова так, словно и писать их следовало только с большой буквы. Эти слова она произносила часто, но никогда всуе. И таким же серьезным, торжественным голосом Изабель говорила о том, что она Леди. Именно так, с большой буквы.

Тоби редко вспоминал о том, что являлся рыцарем королевства. Разве что в детстве любил представлять себя одним из рыцарей короля Артура. Сэр Тоби Отважный — хорошо звучит, правда? Серьезное отношение Изабель к их принадлежности к аристократии побуждало Тоби взглянуть на ситуацию ее глазами. Может, рыцарство все же наделяло его какими-то особыми качествами? Может, ему удастся послужить благому делу, вспомнить о былой славе их рода? Или это сделает за него Изабель?

Улыбнувшись, Тоби вновь заговорил:

— Пусть я и не попал в кавалерийский полк, но прием этот сослужил мне добрую службу. Я очень быстро понял, что не зря столько сил и времени потратил на то, чтобы его освоить.

— И как же он тебе послужил?

— Он производил неизгладимое впечатление на юных леди, как нетрудно догадаться. — Тоби чмокнул жену в губы. — Неужели на тебя этот трюк не произвел впечатления?

— Да, конечно, произвел… — Изабель покраснела.

— Вот и хорошо. — Тоби рассмеялся. — Что ж, давай посмотрим, смогу ли я произвести на тебя еще большее впечатление. — Он вдруг крепко обхватил ее за талию и приподнял над землей.

Изабель завизжала.

— Ой, Тоби!

— Мне ужасно нравится твой крик. — Он перенес ее через неглубокий ручей. — Сможешь повторить на бис сегодня вечером? — спросил Тоби, опуская жену на землю.

Изабель в раздражении покачала головой и пошла вперед.

— Довольно самонадеянно с твоей стороны, — заметил Тоби, с ухмылкой глядя на соблазнительно покачивавшиеся бедра жены. — Откуда ты знаешь, что идешь в нужном направлении?

— А я иду не туда? — спросила она не оглядываясь. — Верно, не туда.

— А куда же тогда?

Тоби еще несколько секунд понаблюдал за женой, потом, сорвав побег плюща с ближней ветки, прокричал:

— Подожди, стой где стоишь!

Изабель остановилась между двумя деревьями, на границе между тенистой рощицей и поляной, залитой лучами солнца. И сейчас силуэт ее был очерчен золотистым сиянием.

— В чем дело? — спросила Бел.

Тоби же словно лишился дара речи. Уставившись на нее, он замер, ошеломленный явившимся ему чудом. Наконец, судорожно сглотнув, медленно приблизился к жене и так же медленно, одну за другой, вытащил шпильки из ее волос. Когда же черные пряди, выпав из прически, рассыпались по плечам Изабель, Тоби с глуповатой улыбкой пробормотал:

— Вот так гораздо лучше. — Снова улыбнувшись, он украсил волосы жены венком из плюща и, взяв ее лицо в ладони, прошептал: — Изабель, дорогая, я знаю, что говорил тебе эти слова сотни раз, но сейчас я жалею о том, что не приберег их для особого случая. И по той же причине я сожалею, что говорил их другим. Но поверь, клянусь, я никогда не был так честен, произнося эти слова, как сейчас. Изабель, ты необыкновенно красивая. Честное слово, от одного взгляда на тебя у меня перехватывает дыхание.

Глаза ее расширились.

— О Боже… Тоби, тебе действительно удалось произвести впечатление.

— Правда? — Он улыбнулся.

— Сущая правда. — Она засмеялась. — Даже у меня от твоих слов перехватило дыхание, хотя я не склонна к романтике. Трудно представить, что такие слова могли сделать с юными впечатлительными леди.

Тоби почувствовал, как улыбка тает у него на губах. На самом деле он никогда никому не говорил таких слов. Конечно, он множество раз водружал на хорошенькие головки венки из плюща, множество раз болтал при этом всякие романтические глупости, но эти слова предназначались только ей одной, только Изабель.

А она, снова засмеявшись, сказала:

— Я уже стала твоей женой, Тоби, не забывай об этом. И тебе больше не надо меня завоевывать. Так зачем же тратить впустую столько сил?

— Не знаю… — пробормотал он в растерянности. «Действительно, зачем я все это говорю ей? — спрашивал себя Тоби. — Неужели лишь в силу привычки?»

Нет, дело было вовсе не в привычке. Он знал, почему так поступает. Он отнял ее у Грея и женился на ней, сделал своей женщиной. Более того, сегодня он, возможно, спас ее от смерти. Но он понимал, что еще не завоевал ее сердце, И теперь он твердо решил, что должен сделать самое главное, должен сделать последний и самый важный шаг — завоевать сердце Изабель. И он должен был завоевать ее сердце до того, как проиграет выборы, иначе ему, возможно, уже никогда этого не удастся.

Тут Изабель окинула взглядом холмистые равнины, раскинувшиеся за лесом, и проговорила:

— Я думаю, мы сейчас где-то рядом с твоим поместьем.

— Да, верно. Ручей, который мы только что перешли, протекает по границе поместья. Но как ты догадалась?

— Как догадалась? — Бел пожала плечами. — Ну… просто я заметила, что ты изменился. До этого ты вел себя как маленький мальчишка. Был озорной и беззаботный. А сейчас стал совсем другой… — Почувствовав, что ей очень хочется прикоснуться к мужу, Бел провела ладонью по его груди, сделав вид, что приглаживает сюртук. И Тоби тут же ощутил, что лихорадка страсти вернулась к нему, навалилась на него с прежней силой.

— Насчет озорства ты права, дорогая. — Он прислонил жену спиной к дереву. — А вот насчет маленького мальчишки… — Он прижался бедрами к ее бедрам. — В этом позволь с тобой не согласиться.

— Ах, Тоби… — Упершись ладонями в грудь мужа, Бел попыталась оттолкнуть его. — Мы ведь должны идти дальше.

— Да, конечно. — Он отпустил ее, однако не отступил. — Знаешь, дорогая, когда-нибудь я отвезу тебя на Тортолу, чтобы ты могла там погостить.

— Но зачем тебе это?

— Там же твой дом. Разве ты не скучаешь по дому?

— Очень редко. — Бел попыталась отойти от дерева, но муж ее удержал.

— Дорогая, я бы хотел увидеть дом твоего детства. Мне интересно, смогу ли я там увидеть беззаботную озорницу Изабель. Маленькую проказницу Изабель…

Она пожала плечами:

— Не знаю, Тоби. То есть не знаю, была ли я когда-либо проказливой. — Бел на мгновение отвернулась, потом, с улыбкой взглянув на мужа, проговорила: — Возможно, именно сейчас перед тобой та самая проказница. — С этими словами она сорвала с него шейный платок, сунула его под мышку и со смехом бросилась бежать вверх по склону холма.

Тоби тоже засмеялся и бросился в погоню. Догнав Изабель на вершине холма, он обнял ее за талию и, потянувшись к своему платку — тот развевался в ее руке словно флаг, — громко закричал:

— Я тебя поймал! Отдай платок, проказница!

Бел тут же отдала ему, и, посмотрев вниз, на долину, прошептала:

— О, что это?..

Мысленно улыбаясь, Тоби прижал жену к груди. Было ясно, что он ошибался, — оказалось, что он не успел исчерпать весь свой арсенал; все-таки один, самый последний, у него еще оставался. И этот козырь был самым сильным в колоде.

— Как что? Это наш дом.