Зачем ловеласу жениться

Глава 19

— Тоби, но это ведь неприлично.

— Ошибаешься, дорогая. Это всего лишь отрезок шелка, над которым хорошо потрудились — ладно скроили и крепко сшили. И к вопросам морали это никакого отношения не имеет. А ты, моя милая жена, выглядишь сейчас потрясающе.

Изабель попыталась повыше подтянуть лиф платья. Потом повертелась перед зеркалом, неодобрительно разглядывая свое отражение. Может, вырез платья покрыть… чем-нибудь кружевным? А какой смысл? Грудь все равно будет выставлена напоказ. Боже, она умрет от стыда!

— Доверься мне, дорогая — сказал Тоби, подходя к ней сзади. — Это платье выглядит совсем не так вызывающе, как тебе кажется. Во Франции его покрой сочли бы едва ли не пуританским.

— Но мы не во Франции! — заявила Бел. А если французы считают слишком скромным такой наряд, то ей нет до этого дела. Ее шокировала не только глубина декольте. Насыщенный цвет — оттенок красного вина — уже сам по себе являлся цветом греха, а блестки, которыми был расшит лиф, сверкали как маяки, привлекая похотливые взгляды. Но Тоби велел модистке сшить именно такое платье, и, судя по выражению его лица в зеркале, он остался доволен результатом. — Я чувствую себя голой, — пробормотала Бел. — Но если тебе это нравится…

— Мне это очень нравится. Видишь ли, это платье выделяет тебя из толпы. А в оперу ходят для того, чтобы показать себя. Для того, чтобы люди обратили на тебя внимание.

— Я думала, мы идем смотреть «Дон Жуана»… — пробормотала Бел.

Тихо посмеиваясь, Тоби положил руки на обнаженные плечи жены и, наклонившись, поцеловал ее в шею.

— Милая, мне нравится, когда у тебя высокая прическа, как сейчас. — Губы его скользили по ее шее. — Это заставляет меня думать о том непередаваемом удовольствии, что я испытаю, когда сегодня вечером, после театра, распущу твои чудесные волосы.

Целуя жену за ухом, Тоби провел пальцами по ее обнаженным плечам, и Бел почувствовала, что у нее подгибаются колени. Если и дальше так пойдет, они никогда не выйдут из дома. Однако нельзя сказать, что это ее огорчило бы. Ей не очень-то хотелось покидать дом, и выход в свет немного ее беспокоил.

— Ты удивительно красивая женщина, — сказал Тоби, обнимая ее. Они смотрели на себя в зеркало. — И вместе мы с тобой — чудесная пара.

Бел вынуждена была признать, что муж прав. Люди так часто говорили им об этом, что она уже начинала привыкать к этой мысли.

— Мне хотелось бы взять тебя прямо здесь, перед зеркалом, — прошептал Тоби.

А вот такие слова она, напротив, не привыкла слышать. Совсем не привыкла. Хотя нельзя сказать, что они резали ей слух. Пожалуй, ей даже нравилось это слышать. Тем более что отвердевшая плоть мужа сейчас упиралась ей в спину, что свидетельствовало о его искренности.

— Тебе бы это понравилось? — спросил Тоби чуть хрипловатым голосом. — Ты бы хотела, чтобы я раздел тебя сейчас, прямо здесь, перед зеркалом?

При этих словах мужа Бел тотчас же почувствовала влагу между ног и все тело ее наполнилось томлением. Судорожно сглотнув, она прошептала:

— Что, прямо сейчас?

Они по-прежнему смотрели в зеркало, и взгляды их встретились.

— Нет, не сейчас, — ответил Тоби. — Позже, потом. А пока мне достаточно знать, что ты меня желаешь. — Его руки скользнули вниз, к ее обтянутым шелком бедрам. — Изабель, я хочу, чтобы ты желала меня так же, как я тебя. Чтобы желала все время. Всегда. Сегодня вечером твоей красотой сможет любоваться весь Лондон, но под этим платьем ты принадлежишь только мне одному. Я хочу, чтобы весь вечер, пока мы будем в опере, ты была влажной и жаркой, чтобы изнемогала, желая меня. Когда же мы вернемся домой, наконец-то настанет конец нашим общим мучениям. Ты понимаешь?

Бел густо покраснела и кивнула. Почувствовав, как отвердели ее соски, она повернулась лицом к мужу и крепко прижалась к его груди. Ах, как ей хотелось, чтобы он сейчас сорвал с нее этот неприличный наряд и заставил дрожать и стонать от наслаждения…

Еще крепче прижавшись к мужу, Бел прошептала:

— Тоби, а может, все-таки…

— Нет, дорогая. Еще нет. Слишком рано. — Сделав над собой усилие, Тоби отстранился от нее. — Изабель, я же сказал, ты должна желать меня так же, как я тебя. И нескольких минут для этого мало. Чтобы ты по-настоящему поняла, как я тебя люблю, нам потребуются часы, дорогая. Часы ожидания.

Часы? Он заставит ее ждать несколько часов? Или, может быть, даже…

— Но, Тоби… — Бел знала, что муж рассмеется, как только она задаст этот вопрос, но не задать его она не могла. — Тоби, как долго ждать? Сколько именно?

Он действительно рассмеялся, но, к счастью, не слишком громко.

— Ну… само представление длится примерно четыре часа. Надо учесть еще время на дорогу — туда и обратно. А также антракт. — По-прежнему обнимая жену, Тоби повел ее к двери и вывел в коридор. — В результате получается… — Он провел ладонью по ягодицам Изабель. — По моим расчетам, часов пять, леди Олдридж. А почему ты об этом спросила?

Пять часов… Сколько же из них уже прошло? По оценке Бел и часа не прошло, а она уже изнемогала от желания. Как же ей пережить эти томительные часы?

Разумеется, у них была отдельная ложа — идеальное место для той игры, которую, похоже, затеял ее муж. Да, судя во всему, он решил извести ее этой бесконечной пыткой. Этой сладостной пыткой.

Сейчас они сидели в ложе, окруженные золоченой роскошью убранства. Рядом с ними пышными складками ниспадали портьеры из синего бархата, а снизу, из оркестровой ямы, доносились приглушенные звуки — музыканты настраивали инструменты.

Тоби подал ей бокал с шампанским.

Бел уставилась на прозрачную жидкость, завораживавшую игрой маленьких пузырьков, поднимавшихся со дна бокала.

— О, я не могу, я не…

— Сегодня ты должна, моя дорогая. Это опера, и здесь не принято демонстрировать пуританскую сдержанность. Здесь феерия, спектакль, роскошь, изобилие… Театр — это место, где наслаждаются жизнью. Мы заслужили право окунуться в роскошь. Мы с тобой оба трудились не покладая рук. Ты — над своими благотворительными проектами, а я — во время избирательной кампании. Скажи, разве я не заслужил право немного тебя побаловать?

Бел улыбнулась. Муж был прав. Они оба трудились без устали всю последнюю неделю. Каждый день Тоби уезжал на рассвете, чтобы встречаться с избирателями, а она, Бел, с утра до вечера занималась своими благотворительными проектами. Они встречались только за ужином и проводили вместе лишь вечер и часть ночи, а потом, после любовных утех, засыпали в изнеможении.

— Что ж, если ты настаиваешь… — Бел пригубила из своего бокала. Сладковатые пузырьки лопались, пощипывая язык, а все тело вдруг сделалось легким и воздушным.

— Тебе нравится? — спросил Тоби.

— Оно такое странное, это шампанское… — Бел сделала еще один глоток и захихикала как маленькая девочка. — Странное, но вкусное.

Она сделала третий глоток и прикрыла глаза. Когда же открыла их, все вокруг померкло. И лишь через несколько секунд Бел поняла, что в зале приглушили свет, тем самым давая сигнал к началу представления.

— Можно попробовать? — спросил Тоби.

— Да, конечно. — Она протянула ему бокал, но он хотел вовсе не этого.

Бел поняла свою ошибку за мгновение до того, как губы мужа прижались к ее губам. «Неужели мы целуемся на людях? — промелькнуло у нее. — Неужели на виду у всех?» Да, они целовались на виду у всех, и это было чудесно.

Бел крепко прижалась к мужу и тут же поняла, что ей и этого мало — хотелось, чтобы весь Лондон видел их сейчас. Нет, не только Лондон — чтобы весь мир узнал о том, как сильно Тоби желает ее и как сильно она желает его. Ведь они были такой замечательной, такой красивой парой…

Внезапно грянула музыка, и Бел вздрогнула от неожиданности. Поцелуй их прервался, и шампанское выплеснулось из бокала ей на грудь и залило лиф дорогого наряда. Но ей было все равно. Потому что заиграла музыка, а музыка… музыка — это все.

Оркестр исполнял увертюру, и в какой-то момент Бел почудилось, что этот мощный звуковой шквал вот-вот снесет крышу театра. Она чувствовала, как музыка вибрирует в ней, как все ее тело отзывается на эти звуки. Причем музыка эта была цветной — цвета постоянно менялись, переливались и даже… О, эта музыка имела вкус, самые разные вкусовые оттенки.

Тут Бел поняла, что немного опьянела. Да, наверное, опьянела, если верит, что можно попробовать на вкус кусочек музыки. Она сделала еще глоток шампанского, решив, что не желает трезветь. Она хотела быть вечно пьяной, хотела утонуть в этом море звуков.

Наконец занавес поднялся, и открылся фантастический сад, в котором тут же появились артисты в костюмах. Артисты вскоре начали петь, и пели они чудесными, изумительными голосами. И почти сразу же весь мир куда-то отступил, исчез — Бел забыла даже о Тоби, сидевшем с ней рядом. Магия «Дон Жуана» околдовала ее, и если бы она не знала, что так не бывает, то потом поклялась бы, что ни разу не перевела дыхания и ни разу не сморгнула за все время первого действия.

Когда же перед антрактом опустился занавес, Тоби спросил:

— Тебе нравится?

Она сжала его руку.

— О, это замечательно! Я никогда даже мечтать не могла… — Янтарный туман вокруг газовых фонарей медленно рассеялся, и Бел заглянув в лицо мужа, пробормотала: — Спасибо тебе, Тоби.

— Еще рано меня благодарить. — Он усмехнулся. — Самое лучшее — впереди.

И тут к ней пришло озарение. Это было как гром среди ясного неба. Бел вдруг поняла, что любит мужа, Да-да, она любила его.

И вовсе не музыка заставила ее почувствовать это. И не шампанское заставляло ее забыть о сдержанности. Нет, это сделал мужчина, сидящий рядом с ней. Это он дал выход всем ее чувствам, он пробудил в ней страсть. И случилось все в тот самый миг, когда они впервые встретились, но тогда она не смогла это понять. Чудесная, сладостная музыка заиграла в ее сердце, и сердце теперь билось ритмично и яростно, все быстрее и быстрее. Сомнений быть не могло: она любила Тоби, любила его. И это ее пугало. Он внимательно посмотрел на нее:

— Дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? Может, принести тебе еще шампанского?

Она покачала головой:

— Нет, лучше немного воды.

— Да, конечно, хорошо. — Он поцеловал ее руку и поднялся с кресла. — Я сейчас, мигом.

Тоби ушел, а у Бел появилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и попытаться понять, что же означает ее неожиданное открытие и как теперь может измениться ее жизнь. Она влюбилась в своего мужа, и теперь все пошло прахом, разве не так? Действительно, как можно посвятить себя служению людям и милосердию, если все тело наполняет эта мощная, эта страстная симфония любви, в которой тонут все благие намерения?

Бел попыталась вспомнить, что должна была сделать на следующий день. Кажется, на завтра у нее назначена какая-то встреча… И вроде бы она должна нанести кому-то визит… Или, может быть, она собиралась провести совещание с домашней прислугой, поговорить о предстоящей демонстрации машины для чистки дымоходов? О, какой ужас — она не могла вспомнить ничего конкретного!

Но что же теперь делать, что делать? Вероятно, она должна сделать выбор. А может, лучше подождать? Возможно, она найдет средство для исцеления от этой любви. Еще не поздно подавить в себе страсть, создать дистанцию между собой и мужем и сосредоточиться наделах. Она уже довольно долго жила в Лондоне и успела понять, на чем основано большинство браков среди людей их круга. Брак для большинства — это всего лишь договор, и стороны ведут себя соответствующим образом. Она могла бы настоять на тех же условиях. Если получится, конечно…

— Вот, прошу… — Тоби опустился в соседнее кресло и протянул ей запотевший бокал с холодной водой.

Взяв бокал, Бел сделал большой глоток. А потом стала пить как можно медленнее. Пока она пила, не было нужды говорить. Вскоре свет снова погас, и Тоби придвинул свое кресло ближе к ней, так что теперь она чувствовала исходившее от него тепло.

— Ты понимаешь сюжет? — спросил он. — Не думаю, что ты знаешь итальянский. Или я ошибаюсь?

— Нет, итальянского языка я не знаю, — шепотом ответила Бел, — зато знаю испанский, а эти языки очень близки, так что кое-что я понимаю. — О, что за история разворачивалась сейчас на сцене! Коварный соблазнитель — и по уши влюбленная в него женщина, готовая пойти за ним куда угодно, даже на тот свет. История слепой и несчастной любви. Любви без взаимности.

Этот сюжет был очень понятен ей благодаря матери. И если у отца Бел было меньше любовниц, чем у Дон Жуана, то лишь потому, что остров, на котором они жили, был слишком мал. И все же, несмотря на постоянные измены отца, мать любила его страстно и была верна ему. Ее любовь к нему не знала границ, она выходила за пределы разумного. Именно эта любовь ее и погубила. Доктора говорили, что безумие ее матери стало следствием воспаления мозга, но сама мать так не считала.

Она считала, что сошла с ума от любви. «Любовь — безумие» — так говорила она. Всепоглощающая, все сжигающая на своем пути страсть, которая лишает женщину рассудка, которая толкает ее в бездну тьмы и отчаяния.

Последовав примеру матери, Бел совершила бы страшную ошибку. Но она не настолько глупа. Она должна сопротивляться этой любви. Должна освободиться от оков, сковавших ее сердце.

И тут женщина на сцене начала петь, и Тоби накрыл ее руку ладонью.

— Ты видел эту оперу раньше? — спросила Бел, в глубине души она не хотела высвобождаться из оков.

— Да, видел.

— Какой у нее конец? Счастливый?

— Нет, дорогая. — Тоби хохотнул. — Наш герой, так и не раскаявшись, умирает в одиночестве, и дьявол забирает его душу в ад.

Бел промолчала. Затаив дыхание, она слушала пение женщины, и сердце ее болезненно сжималось; ей хотелось плакать, но слезы не шли. Еще недавно она считала, что снять такое напряжение женщина может лишь слезами, но теперь благодаря мужу она узнала: есть и иное лекарство… «Ах, быстрее бы оказаться дома, — говорила себе Бел, — быстрее бы…»

— Замечательно поет, не правда ли? — спросил Тоби. Через несколько секунд ария закончилась и раздались аплодисменты.

— Да, замечательно, — прошептала в ответ Бел. — Даже сейчас, когда она умолкла, мне кажется, что этот чудесный голос все еще звучит, звучит во мне, в моем сердце…

Тоби промолчал, и щеки Бел залились краской. «Должно быть, я сказала глупость, — подумала она. — Наверное, он считает меня слишком простодушной и наивной».

— Я понимаю, о чем ты. Прекрасно понимаю, — сказал наконец Тоби. В голосе его не было ни намека на насмешку — лишь теплота и нежность. — Пожалуй, я иногда тоже чувствую нечто подобное. Даже когда тебя нет рядом, я чувствую… чувствую себя так, будто ты поселилась у меня в сердце. — Он поднес к губам ее руку, прижал ее к своей груди. — Вот здесь, Изабель. Я чувствую тебя вот здесь. Иногда это больно.

Бел судорожно сглотнула.

— Тоби…

— Да, любовь моя?

— Ты отвезешь меня сейчас домой? Я хочу поехать домой.

— Ты уверена? — Он попытался заглянуть ей в глаза. — Второе действие только началось. Не переживай из-за концовки. Это же театр…

— Тоби, я хочу поехать домой. Немедленно. — Бел зажмурилась, собираясь с силами. Открыв глаза, решительно заявила: — Тоби, я хочу, чтобы ты немедленно отвез меня домой.

Он ничего не сказал. И, казалось, замер, окаменел, превратился в мраморную статую античного бога. Но, прижавшись к мужу, Бел с восторгом обнаружила, что он совсем не похож на холодный и мертвый мрамор. Он был живой и теплый, даже горячий.

Прижавшись к мужу, Бел потянулась губами к его губам.

— Тоби, я больше не могу терпеть, — пробормотала она, поцеловав его. Бел чувствовала, что сходит по мужу с ума, и ей было все равно, какую цену придется заплатить завтра и чем придется расплачиваться всю оставшуюся жизнь.

Он крепко обнял ее, но по-прежнему молчал.

— Я хочу, чтобы ты отвез меня домой, — прошептала Бел прямо ему в ухо. — Тоби, слышишь? Отвези меня домой и уложи в постель.

Через несколько минут они сидели в карете. Едва лишь экипаж тронулся с места, Бел схватила мужа за руку и, прижимаясь к нему всем телом, прошептала:

— Тоби, сколько времени займет дорога?

Хрипотца в голосе Изабель еще больше его возбудила.

Он пробормотал:

— Минут десять… Возможно, пятнадцать.

Какое-то время Бел сидела молча, по-прежнему прижимаясь к мужу. Потом вдруг забралась к нему на колени и, задрав красные шелковые юбки, хриплым шепотом проговорила:

— Тоби, я не могу так долго ждать.

«Слава Богу!» — воскликнул он мысленно. Тоби с трудом узнавал собственную жену. Неужели эта обезумевшая от страсти женщина — его Изабель, прежде такая серьезная и целомудренная?

Да, было совершенно очевидно, что она желала его столь же отчаянно, как и он ее.

Задрав все ее юбки повыше, почти до талии, Тоби крепко взял ее за бедра и потянул на себя. Из груди Изабель тут же вырвался стон, и она, выгнув спину, принялась покачиваться на коленях мужа.

— Тоби, ну что же ты? — прохрипела она, пытаясь расстегнуть его брюки.

Но он твердо решил, что будет терпеть. Будет терпеть до тех пор, пока они не доедут до дома, пока не окажутся у себя в спальне.

Наклонив голову, Тоби уткнулся лицом в грудь жены и прижался губами к ложбинке между двумя нежными полушариями, выступавшими из лифа.

— О, как вкусно, — пробормотал он. — Вкус как у шампанского.

— Тоби, целуй же их, целуй… — прохрипела Бел задыхаясь.

Ухватившись за лиф обеими руками, она резко потянула его книзу, и груди ее, освободившись из плена, предстали во всем своем великолепии. Тоби принялся целовать их, легонько покусывая темные отвердевшие соски, а Бел с громкими стонами покачивалась на нем, и движения ее с каждым мгновением ускорялись, становились все более яростными и неистовыми.

Наконец она громко вскрикнула и содрогнулась всем телом, а затем, тяжело дыша, уткнулась лицом в его шею и замерла. Через несколько минут карета остановилась, и Тоби помог жене привести в порядок лиф и юбки. Накинув Изабель на плечи свой сюртук, он помог ей выбраться из кареты, затем повел ее к двери.

Бел вошла в дом, опустив голову, стараясь не смотреть на любопытных слуг, заглядывавших в холл. Одного взгляда Тоби было достаточно, чтобы все слуги тотчас же разошлись.

— Ах, ты только посмотри на меня, — прошептала Бел, остановившись посреди холла. Все ее платье было измято и залито вином, а волосы растрепаны. — Может, мне следует привести себя в порядок, прежде чем…

Тоби расплылся в ухмылке:

— Прежде чем что?

Бел вздохнула и покраснела.

— Ты же знаешь, что я имею в виду.

Он хотел сказать, что сейчас глупо приводить себя в порядок, однако сдержался. Обнимая Изабель за талию, Тоби привлек ее к себе и проговорил хриплым шепотом:

— Как долго мне ждать?

Она отстранилась и с насмешливой улыбкой ответила:

— Минут десять. Возможно, пятнадцать.

Тоби невольно рассмеялся. Изабель в точности повторила его слова, сказанные сразу после того, как они сели в карету. Выходит, теперь она его поддразнивала — научилась у него.

— Ах, лиса! — Он подхватил жену на руки и понес к ближайшей комнате, случайно оказавшейся голубой гостиной. — Дорогая, ты же знаешь, что столько времени я ждать не могу.

Переступив порог, Тоби захлопнул ногой дверь и, тут же прижав Изабель спиной к двери, запустил руку ей под юбку. В этот момент он забыл обо всем на свете; его одолевало безумное желание, и сейчас он хотел только одного — как можно быстрее удовлетворить его.

Дрожащими руками он расстегнул штаны и высвободил свою восставшую плоть. А Бел, обнимавшая мужа за плечи, громко стонала, еще сильнее возбуждая его своими стонами. Наконец он вошел в нее и, почувствовав величайшее облегчение, замер на несколько мгновений, прикрыв глаза.

Снова застонав, Бел подалась ему навстречу, и Тоби, закинув ее ноги себе на бедра, крепко прижал ладони к ягодицам и начал двигаться — все быстрее и быстрее.

Бел по-прежнему громко стонала и старалась как можно крепче к нему прижиматься. В какой-то момент из горла его вырвался крик, и он, в последний раз подавшись вперед, замер в изнеможении. «О, какое блаженство!» — промелькнуло у него, когда он прижался лбом к плечу жены.

С минуту они молчали, не в силах произнести ни слова. Наконец Тоби улыбнулся и хриплым шепотом проговорил:

— Дорогая, это еще не все. — Он крепко сжал ее бедра. — Ты ведь об этом знаешь, верно? Сейчас я намерен отвести тебя наверх и сорвать с тебя все эти тряпки. А потом я буду брать тебя снова и снова. Буду брать грубо — как животное. Чтобы ты бледнела от ужаса, а потом розовела от наслаждения. А завтра всем лондонским нищим и обездоленным придется обходиться своими силами, потому что моя жена будет слишком измотана, чтобы шевелиться. — Он поднял голову и заглянул в ее темные миндалевидные глаза. — Что ты на это скажешь?

Она улыбнулась:

— Тоби, а сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до спальни? Знаешь, хотелось бы побыстрее.

Он тихо засмеялся и поцеловал ее.

— Я люблю тебя, Изабель. Господи, как же я тебя люблю… — Он не мог удержаться. Он должен был сказать ей об этом сейчас, именно сейчас.

Изабель смотрела на него в недоумении.

— Но, Тоби, я…

— Тсс… Ничего не говори, умоляю тебя.

Она заморгала и отвела глаза.

Сердце Тоби болезненно сжалось. «Да, пусть лучше молчит», — подумал он. Если Изабель не отвечала ему взаимностью, если не любила его, он не хотел об этом знать. Во всяком случае, не хотел узнавать об этом сегодня. Нет-нет, только не сегодня! Такой удар может подождать и до завтра, а сейчас… Сейчас он предпочел бы неведение. Но она-то обязательно должна знать, как сильно он ее любит.

— Изабель… — Тоби провел ладонью по щеке жены. — Дорогая, я раньше никогда не говорил этих слов ни одной женщине. И никогда не испытывал такого раньше. Ах, Изабель… — Он снова ее поцеловал. — Поверь, дорогая, я люблю тебя так, что даже страшно становится, ты веришь мне?

Она молча кивнула, покусывая губу.

— О, Изабель, сердце мое… — Он принялся покрывать поцелуями ее лицо. — Люблю тебя, люблю, люблю…

Она обвила руками его шею и тихо прошептала:

— Тоби, отведи меня в постель.