Залечишь мои раны?

Глава 27

Когда Ярослав позвонил Марку, он как раз посвящал Снежану во все подробности того, в чем именно Диме могут помочь.

Она слушала, не перебивала, хмурилась, но кивала. Конечно, радости не испытывала, но Дима ведь сам виноват. Во всем виноват сам.

— Да, — Марк взял трубку сразу же — ждал звонка постоянно.

— Ждана поймали, Диму тоже арестовали…

Марк слушал Самарского, неотрывно следя за тем, как меняется лицо Снежки. Она все слышала. Сидела близко, а в комнате царила такая тишина, что не слышать Ярослава она не могла.

Сама все услышала, сама все поняла, и пережить это тоже явно планировала сама, в себе, наедине… Закрыла лицо руками, тяжело вздохнула.

— Он хотя бы жив, — даже попыталась пошутить или действительно найти плюс в ситуации…

Отвечать Марк не стал, просто притянул к себе, обнял, позволил положить отяжелевшую голову на плечо, чтоб не сомневалась — у нее есть поддержка.

— Это максимум, который можно сделать для него, Сжена.

— Я понимаю, спасибо.

— Не за что.

— Есть за что, Марк, — она подняла голову, находя его глаза. — Что Ждан требовал за то, чтоб не убивать Диму? Я ведь знаю, это как‑то связано с Катей. Из‑за меня вы снова могли пострадать.

— Нет, — ответ Марка был уверенным и безапелляционным. — Все случилось так, как должно было случиться. Не думай о том, что было бы, если… Мы нашли бы выход из любой ситуации.

— Ты нашел бы.

Снежана понимала, что ее роль здесь минимальна. Да и не только здесь. Ей просто повезло встретить нужного человека. А ему, кажется, не сильно повезло с ней…

— Для тебя, Снежка, я нашел бы что угодно. Понимаешь? — мужчина поддел подбородок девушки, касаясь поцелуем любимых губ. — Но здесь, нашли скорей меня.

— Что будет с Димой?

— Он сядет. Ты ничего с этим не сделаешь.

— Я понимаю, а Ждан?

— Тоже сядет.

— И Лена…

— Тогда ей помог Ждан. Теперь, Ждан уже никому не поможет. Мы выиграем.

— Катя дома?

— Сейчас на даче.

— Езжай к ней, — Снежана улыбнулась, хоть на душе скребли кошки. Она понимала, что Марк сейчас должен радоваться победе, которая уже чувствуется на кончиках пальцев и не хотела омрачать это чувство своими проблемами. Она не смогла бы радоваться. Она даже до сих пор не могла поверить, что ее брат вляпался в такие дела. Даже в похищение Саши она до сих пор поверить не могла, а теперь приходилось. Приходилось верить, осознавать, принимать.

— Нет, Снежка. Поедем вместе. Но сначала, попробуем вместе пережить кое‑что другое.

Не до конца понимая, что он имеет ввиду, Снежа вновь подняла на мужчину взгляд.

— Ты не должна больше страдать в одиночестве. Ты больше не в одиночестве, смирись. Хочешь — плачь, хочешь — сиди тихо, хочешь — ругай Диму, можешь меня обругать, но главное — не забывай, что ты больше не одна.

— Ты хочешь моих слез? — девушка вновь усмехнулась.

— Нет, разве что от радости. Просто оставлять тебя одну я не стану.

Пришлось смириться. С тем, что одну не оставит, что погружаться постоянно в себя не даст, что мучить себя немыми вопросами без ответами не позволит, что поддержит, когда руки будут трястись перед встречей с Димой тоже пришлось смириться. Что будет рядом, когда девушке придется звонить родителям. Что станет переключать телевизор и радио, стоит тем оповестить о начале новостей. Со всем этим смиряться было легко.

Когда Снежана решилась на встречу с братом, Марк ждал ее у здания, внутрь не пошел только потому, что она сама об этом попросила.

Ее не было долго. Дольше, чем он представлял, должно было бы быть. Но потом Снежа появилась на пороге, сделала глубокий вдох, направилась прямиком к его машине.

— Все хорошо?

Девушка кивнула, потом, подумав, мотнула головой. Нет, не хорошо.

Еще там, в здании, она встретила не только Диму, но и еще одного знакомого.

Стоило Сергею показаться в коридоре, девушка застыла, чувствуя, как тело сковывает страх. Он ведь был тогда в ее квартире. По указанию Ждана переворачивал вверх дном комнату, искал наркоту, смотрел на Марка предупреждающе. Он — один из них.

— Снежана? — мужчина тоже чуть притормозил, а потом подошел вплотную, протянул руку.

— Что вы тут делаете? Вас отпустили? — она отвечать на рукопожатие не спешила. В голове сразу промелькнула сотня мыслей: о нем, о Диме, о том, почему ее брат за решеткой, а этот человек нет…

Он же, кажется, был удивлен. Сначала посмотрел с сомнением, а потом хмыкнул, пряча руки в карманы.

— Думаешь, я один из них?

— А вы не один из них?

— Нет, Снежана. Я сотрудник правоохранительных органов.

— И что вы тогда делали в моей квартире? Или это тоже входит в обязанности правоохранителей? — пока что его объяснения не казались Снеже убедительными, девушка непроизвольно отступила.

— Представь себе, входит. В твоей квартире, я исполнял специальное задание. Знаешь, что это?

Снежана мотнула головой.

— Пас Ждана. Ну а вместе со Жданом и твоего брата.

— То есть вы с самого начала знали, что он сядет?

— С какого начала, Снежана? — теперь уже не просто Сергей, а Сергей — милиционер опять улыбнулся. — Ждан держит несколько притонов и множество точек уже как минимум лет пять. Вот с того начала — нет. Не знал. И твой брат вряд ли знал тогда, что сядет. Он‑то в бизнесе не так давно.

— Сколько? Сколько он в бизнесе? — девушку передернуло от собственных слов, но удержаться от вопроса она не смогла.

— Раньше, он работал не в Украине. Ну а по приезду должен был передать партию Ждану. Он решил схитрить. Попытался, у него не получилось. Ждан его в легкую нашел, собирался убить.

— Но ведь не убил.

— Не убил. Чисто потому, что Дмитрий Ермолов — счастливчик. Ему повезло с тобой. У Ждана были давние счеты с человеком, которого он встретил в твоей квартире. И он планировал использовать Диму как разменную монету в этой своей игре. Не успел. Я предложил твоему брату неплохой обмен — его не самая лучшая жизнь на помощь в поимке Жданова. Он согласился.

— Так он помог следствию?

В очередной раз за их недолгий разговор, Сергей усмехнулся.

— Ты пытаешься идти неправильной дорогой, Снежана. Пытаешься найти здесь что‑то хорошее. Лучше не занимайся таким. Твой брат — преступник. Да, он помог. Но только потому, что слишком дорожит шкурой. Мы поймали бы Жданова и без него. Просто я решил поступить благородно — спасти жизнь одного конкретного ничтожества.

По правде, ничего хорошего Снежана здесь уже не искала. Понимала всю бесперспективность занятия. Пыталась ли оправдать брата? Да. Сознательно, подсознательно. Чаще безрезультатно, но иногда и довольно успешно. Но это не меняло одного — он преступник. Стал преступником еще много лет тому. И пусть сегодня ему инкриминируют другое, это закономерность, а не роковое стечение обстоятельств.

— Диму посадят, это я уже поняла. А Жданов? Что будет с ним?

— У него нет шансов. Ему не помогут деньги, связи, молитвы. Он сядет надолго, а то и навсегда. Так что передай своему другу, что о Петре Жданове можно забыть.

— Но почему именно сейчас? Вы же сами сказали, что уже как минимум пять лет…

— В бизнесе он намного дольше. Пять лет в относительных верхах. А почему именно сейчас… — Сергей пожал плечами. — Никто не ответит тебе на этот вопрос. Сейчас и все.

— А в том письме, — Снежана проследила взглядом за тем, как мужчина начинает перекатываться с носков на пятки и обратно, складывает губы в трубочку. Ему разговор давался очень просто. И с настроением сейчас было явно лучше, чем во время их предыдущих встреч. — Что там было?

— В том, которое ты передала от Димы? Ничего особенного. Предложение поделить товар в обход кассы.

— И вы знали, что помогать ему не станете?

— Конечно, знал.

— Значит, соврали тогда мне?

— Ну почему? Тогда не помог, зато помог позже. Я задержал преступника, который собирался убить Диму. Думаешь, этого мало для того, чтобы считать, что я ему помог?

— Он обязан вам жизнью…

На этих ее словах, Сергей скривился.

— Нет уж, мне не нужны обязанные жизнью. Если хочешь, считай, что я сделал это именно потому, что пообещал тебе. Пусть он лучше будет обязан жизнью тебе. Возможно, от этого когда‑то будет толк. Когда… Если он когда‑то выйдет.

Объясняться Сергей не спешил, а Снежана не стала настаивать. Попрощалась, а потом попыталась как можно быстрей покинуть провонявшее преступниками и их преступлениями помещение.

Когда Марк подошел, обнял, прижалась к нему, надеясь, что так будет легче. Возможно. Самую малость.

— Он заслужил это, Снежка.

— Я понимаю. Просто горько, что он сам так испортил себе жизнь.

— Ты ничего не изменишь.

— И это я понимаю, но… — она тяжело вздохнула. — Он не понимает. Представляешь, до сих пор надеется, что адвокаты его вытащат. Верит, что не заслуживает наказания. Ставит себе в заслугу то, что сдал Жданова.

Марк сжал челюсти, заставляя себя сдержать гнев. Нет, все же нужно было туда пойти. Поговорить с этим придурком наедине. Объяснить, какого именно наказания он заслуживает за то, что успел натворить за свою долгую жизнь.

— Надеюсь, ты не пыталась его переубедить?

— Нет. Какой смысл? Он все равно не поймет.

— Ты права.

— Но жаль, — Снежана несознательно смяла руками воротник пиджака Марка, разглядывая узор на его галстуке. Точней видела‑то она точно не узор, просто взгляд проходил сквозь него куда‑то в пространство. — Не понимаю, когда он так изменился, а если не менялся, то как мы все могли пропустить?

— Ты сейчас пытаешься винить себя? — Марк аккуратно отлепил от себя руки девушки, открыл перед ней дверь в машину, пропуская вперед. Даже ему хотелось уехать отсюда быстрей, а еще больше хотелось отвезти отсюда побыстрей ее.

— Так заметно? — она дождалась, когда он займет место водителя, посмотрела на него своими огромными зелеными глазами.

— Я просто неплохо тебя знаю.

— Ты — да… Ты знаешь меня неплохо, а вот я… Даже брата родного толком не знаю, — отвернувшись к окну, девушка уставилась невидящим взглядом уже туда.

Эта встреча навсегда останется в ее памяти. Дима, бросившийся к ней, искренне улыбающийся, радостный, сыплющий какими‑то невозможными планами, идеями… Он даже не пытался извиниться за то, что натворил, не пытался раскаяться, объясниться. Просто посвящал ее в свои планы по освобождению. Не чувствуя ни стыда, ни сожаления. Снежана слушала его и не верила в то, что все это происходит на самом деле. С ней и Димой. А еще вспоминала того Диму, каким он был в детстве, в юности, три года тому, и не понимала, как могла пропустить момент изменений. Видимо, он все же не менялся, просто она не в состоянии была увидеть.

— Снеж, — из этих мыслей ее выдернул очередной оклик Марка.

— А?

— Через неделю процесс.

— Я помню.

Кроме как проблемами Димы, в последнее время они жили этим процессом. Нервничали все, при этом активно пытаясь всячески друг друга подбодрить.

— Давай потом куда‑то уедем.

— Куда?

— Не знаю, куда ты скажешь.

— Я не могу, Марк. Здесь Дима, я должна…

— Ты сделала уже больше, чем была должна. А теперь грызешь себя. Перестань. Даже Катя говорит, что ты замкнулась.

— А больше она ничего не говорит?

— Говорит.

— Что?

— Что я плохо исполняю свои обязанности, — мужчина хмыкнул, а Снежана наконец‑то обернулась.

— Какие обязанности?

— Если я не ошибаюсь, ты назвала их обязанностями океана, Катя сформулировала иначе, но суть та же…

Снежана улыбнулась, пусть через силу, но это уже прогресс.

— Ты отлично справляешься с обязанностями океана, Марк, проблемы во мне. И здесь не поможет ничего.

— Посмотрим… — спорить Самойлов не стал. А своим "посмотрим" пригрозил, что помочь‑то он поможет, просто хотел сделать это по — хорошему.

— Ты видел Ждана? — смиряясь с этим, Снежана перевела тему. Видела, что мужчина напрягся, но быстро взял себя в руки.

— Я не буду с ним встречаться, Снежка. Я не люблю пинать ногами лежачих. Пусть гниет в тюрьме годами, этого мне достаточно. Мне нечего ему сказать, а слушать то, что он мог бы сказать мне — не интересно.

— Его точно не выпустят?

— Точно.

— А Лена?

— И с Леной все тоже точно.

— Скорей бы суд… — Снеже казалось, что когда пройдет процесс, станет хоть чуть — чуть, но легче. Потому она так же, как другие его участники считала дни, каждое утро мысленно зачеркивая очередную дату.

— Уже скоро, Снежка, совсем скоро.

Когда Диме сказали, что к нему пришли, он удивился. Удивился потому, что адвокат у него в этот день уже был, Снежка только уехала, а больше никого "принимать" он и не надеялся.

Когда же увидел, кто именно ждет… Он удивился, потом почувствовал, как к горлу подкатывает страх, с которым получилось быстро справиться. Тут‑то Самарский не сделает ему ничего, а потом усмехнулся. Долгожданная встреча. Долгожданная для обоих.

Его ввели в специально отведенную комнату, расстегнули наручники, нажав на плечи, заставили сесть на стул у стола.

Все это проделано было в тишине. Потом, глядя уже на Яра, тюремщик пояснил, что делать тот право имеет, а что нет, а после, удостоившись кивка от Самарского, покинул комнату. За мужчиной захлопнулась дверь.

— Ну что, здравствуй, друг, — Дима запрокинул голову, встречаясь со взглядом холодных голубых глаз.

Глаз, в которые сначала смотрел с обожанием, потом с ненавистью, потом боялся увидеть их вживую, вздрагивая каждый раз, когда они мерещились, а теперь ему было просто интересно. Интересно, зачем пришел? Неужели поглумиться над тем, как все вывернулось? Вот уж не благородно… Совсем не по — Самарскому.

— Друг? — Яр отодвинул стул, сел напротив, продолжая смотреть прямо на Ермолова, отмечая, как тот изменился. Каким стал жалким, страшным, незнакомым. — Когда я был для тебя другом? Когда ты договаривался за моей спиной с похитителем Саши? Какого черта ты это сделал, Дима? Чего тебе не хватало?

— Чего мне не хватало? — Дима и не надеялся, что Яр будет тратить время на предисловия. Нет. Теперь ясно — он пришел не глумиться. Он жутко хочет все выяснить. Пусть через три года. Но он хочет понять. И Дима даже не станет ему в этом противиться. — Возможно, мне не хватало твоего доверия, не думал об этом?

Яр не ответил, продолжая сверлить когда‑то друга взглядом.

— Помнишь, я пытался с тобой поговорить. Очень долго пытался. Практически каждый день после вашего возвращения в Киев я пытался с тобой все выяснить. А ты закрывался, выгонял. Я получал по носу и все равно повторял попытку. Не сдавался, думал, что рано или поздно ты вспомнишь, кто я для тебя. Сколько я сделал для тебя. Перестанешь ломать наши жизни из‑за какой‑то девки, но ты не переставал. Ты променял на нее Снежу. Ты променял на нее меня. Ты променял бы на нее свой бизнес, попроси кто‑то тебя об этом. Ты свихнулся, Самарский. А я не хотел идти на дно вслед за тобой.

— Ты придурок, Дима. Просто придурок. Ты сам пошел на дно.

— Нет, Самарский. Если бы все было так, как хотел я, ничего бы этого не случилось. Ты бы вернул дочурку Титову в обмен на тендер, забыл бы ее, остался со Снежей, я бы получил тот проект во Франции, удачно с ним справился бы, а сейчас мы сидели бы на веранде одного из построенных домов, а не в камере для свиданий. Это ты во всем виноват. И в том, что я тогда сговорился с Шутовым тоже ты виноват. Не будь ты таким упрямым, расскажи ты мне хоть что‑то, я бы этого не сделал. Не взбеси ты меня так сильно, я бы этого не сделал…

— Ты реально не понимаешь? — Яр выслушал его не перебивая. Смотрел, видел, что в глазах Димы снова загорается огонек гнева, чувствовал, что он говорит искренне и не мог осознать, как он может выворачивать все вот так…

— Не понимаю чего?

— Что ты угробил свою жизнь?

— Я? — Дима усмехнулся, откидываясь на спинку стула. — Я угробил? Это ты все угробил, Самарский! Ты! Сначала — ваши отношения со Снежей, потом — нашу дружбу, теперь, кажется, и мою жизнь. Это ведь ты добился того, что меня держат тут, не выпускают?

— Ты придурок, — не в силах слушать этот бред, Яр встал. Прошел по комнате, а потом снова остановился у стола, упираясь в него руками. — Я не хочу марать об тебя руки. Ясно? А тут ты потому, что вечно поступаешь как урод. Ты за свою жизнь сделал уже столько хорошего, что сидеть тебе придется долго.

— Я‑то могу посидеть, но ты должен сидеть рядом… — Дима тоже выпрямился, прильнул к столу. Теперь его глаза сузились, а слова сочились ядом. — Мы ведь вместе тогда похитили твою золотую девочку. А, Самарский? Вместе… И ты держал ее силой в своем доме. И вымогательством тоже ты занимался. Или скажешь, что это не преступления? Если она от этого кайф поймала, то это не преступление? Так почему же ты тогда ее от Шутова спасал? Может ей такие нравятся… похитители?

— Заткнись, — Ярослав чувствовал, что скажи Дима еще слово — не сдержится. Разобьет ему лицо о стол.

— Не затыкай меня, Самарский. А лучше подумай. Не пытайся меня судить, если сам такой же. Я не собираюсь слушать о добродетели от человека, который ничуть не лучше меня. Я выслушал бы подобное от Снежи…

— Ты редкий урод, Дима. Редкий тупой урод. Ты понятия не имеешь, что сотворил с собственной сестрой. Что ей пришлось из‑за тебя испытать и что еще предстоит.

— Не больше, чем из‑за тебя…

— Ты прав в одном, я тоже сделал много зла. Очень много. Но мы не одинаковые. Знаешь почему? Ты не способен понять, что такое о таких поступках жалеть. Ты гнилой, Дима. Безнадежно гнилой…

Слушать дальше Яр не стал. Оттолкнулся от стола, обошел Диму, сверлящего взглядом стену напротив, вышел.

Зачем ему была эта встреча? Наверное, именно для того, чтоб понять это — Дима не изменится. Никогда и ни за что. И те воспоминания, которые еще изредка цепляли за душу, связанные с прошлым Димой, тем, который был "до" — иллюзия. Димы "до" никогда не было. Он всегда был таким. Таким был, таким и остался. И заслужил все то, что еще предстоит пережить. Его не исправят годы в тюрьме. Его не исправит уже ничего. Но хотя бы зла причинить людям так он не сможет.

Когда‑то Ярослав считал, что способен его убить. Собственными руками забрать жизнь у бывшего друга, а потом заклятого врага. Сейчас он понял, что убийство совершить очень просто. Сегодня Дима умер для него. Без мучений и конвульсий, без мольбы о пощаде во взгляде и гримасы боли на лице. Он умер раз и навсегда. Сидя на тюремном стуле, сверля взглядом стенку, сложив руки на столе. Умер и больше не воскреснет.

Яр сделал глубокий вдох, выйдя на порог здания, первый вдох за последние три года без затаенного желания отомстить, защитить, уничтожить. Теперь, можно жить дальше.

Саша занималась с документами, когда дверь в комнату неслышно открылась, впуская Ярослава.

Он подошел к окну, храня молчание, долго смотрел куда‑то вдаль, то собирая брови на переносице, то встряхивая головой, видимо, пытался таким образом прогнать нежеланные мысли.

Саша не спешила встревать в этот внутренний диалог. Отложила ручку, папку с документами, переключая все внимание на мужа, но не мешая ему побыть наедине с собой в ее компании. Это длилось долго, ему было о чем подумать, что взвесить, а ей очень не хотелось спугнуть, не оправдать то доверие, которое впервые проявлял ее муж.

В какой‑то момент Яр обернулся, поймал спокойный взгляд жены, подошел, опустился на ковер рядом с диваном, запрокидывая голову на колени Саши, а потом закрыл глаза, выдыхая.

Он не пошевелился, почувствовав тонкие пальчики на макушке, никак не отреагировал на то, что Саша провела по лбу, разглаживая складки, очертила губы, заставляя их не сжиматься так сильно, а потом опустилась, целуя мужа в глаза.

Как же она его любит. Это скорей всего грешно, боготворить смертного, но для нее он был всем. И она боготворила это свое "все".

— Ты виделся с ним? — Саша продолжила держать ладонь на щеке мужа, а стоило задать вопрос, почувствовала, как мышцы лица дернулись.

— Да. — Ярослав открыл глаза, выпрямился, обернулся, теперь положив на колени жены уже подбородок.

— Что ты чувствовал? — в его взгляде не было боли или досады и обычного гнева, который появлялся, стоит упомянуть о Диме тоже не было. Только усталость.

— Ничего, — он ответил как на духу, не задумываясь. — Я даже ненавидеть его не могу. Он… жалкий.

Хотя нет, на дне глаз плескалась боль. Так бывает, даже ее стальному Ярославу иногда бывает больно. Например, когда она бросает в лицо опрометчивые слова, или когда друг предает…

— Ты знаешь, я понял. Я вел себя глупо. Не нужно было думать, как его наказать. Я все равно не смог бы сделать это лучше, чем он наказал себя. Черт… — и даже голос у ее Ярослава может сорваться. Как это случилось сейчас. У всесильных есть свои слабости. Это Саша отлично знала. Но сегодня, впервые, Ярослав раскрывал свою слабость перед ней. — Он сгниет в тюрьме, Сашка, — Самарский отвернулся. Ему сложно было делиться своими мыслями. Даже с ней. Но он учился, преодолевал, пытался. — Такие как он там не выживают. Он уже не выйдет. И знаешь, что самое ужасное?

Саша мотнула головой, боясь прервать его своим ответом.

— Мне абсолютно все равно.

Не ожидая услышать хоть что‑то еще, Саша опустилась на ковер рядом с Ярославом, обняла, прижимаясь всем телом, коснулась губами шеи, щеки, мочки уха. Чувствовала, что он еще напряжен, но пытается расслабиться. Очень пытается.

— Он сам выбрал свой путь, Ярослав. Сам решил себя уничтожить. Ты не виноват. Никто не виноват. Понимаешь?

— Да, — он наконец‑то отмер, коснулся пальцами волос Саши, собранных в хвост, чуть потянул за кончики вниз, запрокидывая голову жены.

— И ты сам выбрал свой путь.

— Выбрал тебя.

— И обещал любить…

— Больше жизни.

— Вопреки всему…

— Всегда.

— Как и я…

— Будешь любить меня, — Ярослав слегка улыбнулся. Одними уголками губ, но даже это Саша посчитала своей победой. Потянулась к такому родному лицу, коснулась губами самых любимых губ, затрепетала, как бывало всегда — тогда, в самом начале, и теперь.

— У тебя очень хорошая память, Ярослав, — Саша лукаво сощурилась, теперь уже принимая его поцелуи. В щеку, в губы, нос, касание скулы, ушка, щекотка на шее от дыхания и мягких губ.

— Хочешь сказать, что я злопамятный? — он вернулся к губами жены, целуя улыбку.

— И это тоже.

— Ты, главное, помни об этом, когда проворачиваешь свои темные делишки за моей спиной, хорошо, малышка? А то мало ли… Может Самойлов просто кажется мне недостаточно угрожающе обаятельным, а выбери ты кого‑то другого, во мне взыграет ревность, не боишься?

Судя по тому, каким хищным взглядом он прошелся по лицу, свое отдавать точно не намерен, а ее явно относит к категории свое. Причем слишком "свое" не просто для того, чтоб им делиться, слишком свое, чтоб даже допускать такую мысль.

— Ярослав, я хотела кое‑что сказать… — и пусть Саша почувствовала трепет сначала от слов, а потом и от взгляда, в голову пришла мысль, которая заставила потупить глаза. Как‑то так случилось, что она кое‑что узнала. Давно. Еще до его Дня рождения. Узнала, но говорить было как‑то не ко времени. Ссора, его желание побыть наедине с собой, потом Дима… Она все ждала удобного момента, а такими темпами, он не наступит никогда.

— Что, малышка? Неужели ты уже нашла следующего счастливчика, которому будешь помогать? Или может счастливицу?

— Не совсем, — Саша усмехнулась, проводя руками по плечам мужа. Щеки почему‑то порозовели. Впервые признаваться в подобном ей не приходилось, он все узнал сам, а как сделать это теперь, Саша толком не знала.

— Что тогда? — и такое ее поведение, смущение, неуверенность Ярослав не мог не заметить, чуть нахмурился, заглянул в лицо.

— Помнишь, Лиза говорила, что хотела бы сестричку, чтобы было с кем играть… — мысленные команды не краснеть и не тушеваться не имели смысла. Щеки уже откровенно пульсировали от жара, а на лице Саши бушевала такая гамма эмоций, что на мужа она предпочитала не смотреть. Стыдно, что долго молчала, радостно, что наконец‑то не может сдержаться, да и очень хочется увидеть его реакцию. В первый раз она‑то не видела, но по словам Артема — она дорогого стоит.

— Помню, предлагаешь этим заняться? — Самарский снова улыбнулся, притянул Сашу к себе совсем близко, начал покрывать поцелуями открытую прикосновениям шею.

— Ярослав, — Саша попыталась вновь привлечь его внимание, но как‑то безрезультатно. Очень уж он был сосредоточен на своем занятии. — Яр… — второй оклик тоже не возымел действия, но тянуть больше точно было нельзя. — Мы вроде бы уже… потренировались.

Самарский замер. Весь. Закаменел.

Да, о ступоре Артем говорил. Тогда он длился пару минут. Сейчас — меньше.

— Что? — он выпрямился, каким‑то охрипшим голосом задал вопрос, а потом не до конца еще понимая, но догадываясь, посмотрел на Сашу. Смущенную, улыбающуюся Сашу.

— Я беременна Слав. Опять.

— Сашка…

Ее целовали долго, настойчиво, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, прижимали к себе, поднимали с вроде как холодного пола, усаживали на диван, потом снова зацеловывали, потом признавались в любви почему‑то животу. Очень настойчиво, долго, так, что не поверить, Саша не могла — живот он точно любит, а вот ее всю…

Потом выпытывали, когда она узнали, снова хмурились, метались по комнате, обзывали себя идиотами, из‑за которых ей пришлось столько нервничать. А все попытки это пресечь заканчивались тем, что ее животу опять признавались в любви. Ей потом тоже признавались, журили, что должна была сказать, но журили как‑то слишком уж ласково, это скорей походило на чуть измененные, но все те же признания.

Нет, Артем явно не мог видеть такую реакцию. Эта — целиком и полностью принадлежит ей. А если он будет реагировать так каждый раз, то Саша готова задумать и над третьим. Что такое пара бессонных ночей? Что такое утренний токсикоз и боль в спине, если он так счастлив?

Родители должны вот так любить своих детей. Еще не родившихся, уже появившихся на свет, нашкодивших и принесших из школы пятерку. Проваливших вступительные и получивших первое место на олимпиаде. Они должны радоваться их победам и переживать вместе с ними поражения.

Родители должны любить своих детей только потому, что они свои, а еще… Не своих детей тоже можно любить.

Детей просто нужно любить. Любить и молиться о том, чтобы когда‑то эта любовь дала плоды. Чтоб ребенок стал человеком. Таким, каким нельзя не гордиться.