Глава 2

— Мамацька! — лишь через пять минут усердных попыток привлечь ее внимание, Саша поняла, что она в комнате больше не одна.

Остекленевший взгляд, направленный до этого на входную дверь, девушка перевела на дочь.

— Что, малышка? — Саша попыталась улыбнуться, получилось не совсем так, как хотелось — чтоб беззаботно, искренне, открыто, но лучше, чем все дни до этого.

— Ты обесяла косицку! — Лиза важно продемонстрировала гребень, сжатый в одной ладошке, а потом одетую на запястье резинку — со звенящими подвесочками, красочную, любимую, подарок отца.

— Иди сюда, — подсадив совсем уже большую дочку на диван, рядом с собой, Саша забрала у нее из рук гребень, провела по мягким волосам. Раз, второй, третий… Гребень запутался в кудряшках, Саша попыталась справиться с колтуном так, чтоб Лизе не пришлось мчаться за выручкой к Глафире. Вроде бы получилось. Это у нее получилось. Почему же тогда все остальное идет в жизни наперекосяк?

Механическими, отлаженными движениями Саша разделила волосы на две пряди, заплетая любимую дочкину необычную косу. Это занятие должно было бы отвлечь, а получилось наоборот — она снова с головой нырнула в воспоминания. Воспоминания недельной давности, которые не отпускали до сих пор, мешали думать, жить, дышать, спать, есть и радоваться всему вышеперечисленному.

Она сама все испортила. На этот раз — окончательно…

* * *

— Ярослав? — когда Саша увидела машину Яра под подъездом, удивилась, но почему‑то посчитала, что это скорей всего заехал Артем, чтобы забрать какие‑то документы. Она считала так до тех пор, пока не увидела висящую на вешалке куртку мужа, в которой самолично снаряжала его утром в офис.

Бросив ключи на полку в прихожей, она прошла в квартиру. Самарский редко оказывался дома днем в последнее время — слишком много дел в фирме, кроме того, если они действительно собираются скрыться от всех на долгих десять дней в конце месяца — ему стоило обеспечить себе надежный тыл. Это Саша понимала прекрасно, а потому с каждым шагом сомневалась в реальности происходящего все больше.

Но нет, это действительно был он.

— Привет, — Саша растерянно улыбнулась, обнаружив мужа в спальне. Прежде чем оказаться тут, она зашла на кухню, в гостиную, даже в детскую, вдруг, он забыл, что сегодня у Лизы занятия и теперь переворачивает вверх дном весь дом, в поисках любимой дочери. Он заметил ее не сразу. Сначала, бросил очередные джинсы в и без того полную уже сумку, а потом обернулся на звук ее голоса.

— Привет, — его улыбка была куда более открытой, чем Сашина. Резко, быстро, как делал всегда, он подошел к жене, обнял, прикоснулся к губам, — где была?

— У Лизы группа, я отвозила ее… А что? — прожив с Самарским три года, Саша неплохо его изучила. Когда он не хочет заводить разговор на действительно важные темы, ведет себя именно так — отвлекал. Будто позабыв о сборах, он прошелся поцелуями по щеке жены, к шее, вернулся к лицу, не давая закончить фразу, накрыл ее губы своими. — Подожди, — веди он так себя при других обстоятельствах, Саша бы даже не думала о том, чтобы отстраниться, но мысли уже складывались в голове в замысловатый пазл, который, вряд ли мог ей понравиться. — Подожди, слышишь? — она увернулась от очередного поцелуя, заставила расцепить руки, сжавшиеся на талии.

— Жду, — в глазах напротив блеснула досада. Он явно надеялся, что разговора удастся избежать.

— Ты куда‑то едешь? — Саша заглянула за спину мужа, окидывая взглядом приличную стопку вещей, лежавшую на кровати и полусобранный уже чемодан.

— Да, — Яр не сдвинулся с места, продолжая закрывать ей проход в спальню.

— Куда? — прекрасно понимая, что он с удовольствием сменил бы тему, отступать Саша не собиралась.

— Работа.

В подобном русле разговор мог растянуться на часы — она задает вопросы, он отвечает одним словом, причем не конкретизируя. Куда? Работа. На сколько? Ненадолго. Зачем? Так нужно, Саша. Кому нужно? Работа… И так по кругу. Но Саша хотела не этого.

— Что за работа? Очередной проект? Или проблемы со старым?

— Почти, — Яр скривился. Врать жене он не любил. Когда‑то дал себе зарок, что это больше не понадобится и пытался его держать. Получалось не всегда — если не ложь, то недомолвки все еще существовали. Зачем ей знать и волноваться из‑за того, во что он все равно ее не посвятит даже под страхом смерти?

— Почти что? Ярослав? — а вот теперь отступила уже Саша. Тревога возросла во стократ, а вместе с ней родилось раздражение. С некоторых пор она нуждалась в ясности и искренности. Каждая недомолвка провоцировала слишком много сомнений и страхов.

— Малышка, мне нужно уехать на пару дней, ничего особенного… К субботе я вернусь.

— Почему тогда так срочно? Вчера ты не собирался никуда ехать. Или собирался, но меня поставить в известность забыл? — резко развернувшись, Саша вышла из комнаты.

Заводиться с полуоборота она тоже научилась у собственного мужа. И если обычно удавалось с подобным справляться, сегодня волнение, страх, мучающее уже несколько дней плохое предчувствие и усталость просили выхода.

— Саша, — Яр сделал то, чего Самарская хотела больше всего и одновременно опасалась — пошел следом, попытался поймать ее за руку, но девушка вырвалась, лишь зло сверкнув глазами.

— Что, Саша?

— Опять? — а вот теперь уставшим выглядел уже Ярослав. Он искренне надеялся, что угадал со временем, что Саша будет ждать окончания занятий Лизы в городе, что вернутся они уже после обеда, когда чемодан будет погружен в багажник, а ему придется лишь поцеловать растерянную жену на прощание, а дочери пообещать миллион первую куклу. Ранний же приход Саши стал не самым приятным сюрпризом.

— Снова, Самарский! Снова! — такое было с ней уже не в первый раз. Еще минуту тому совершенно спокойная, сейчас Саша готова была крушить все вокруг. Но главное — крушить стену его спокойствия. — Куда ты едешь? Я так понимаю, мне не положено было узнать об этом так? Мне нужно было застать тебя на пороге? Или получить записку на холодильнике? «Прости, я уехал туда, куда тебе лучше не совать свой нос, жди весточки?».

Ответить Ярославу было нечего — в идеале, все произошло бы именно так.

— Это так важно? — смиряясь с тем, что очередную бурю ему предстоит просто пережить, мужчина опустился на диван, следя взглядом за прохаживающей по комнате Сашей.

— Важно! Важно, Ярослав! Я волнуюсь за тебя, неужели не понятно?

— Не волнуйся, это просто дела…

— Какие? В какие дела ты не можешь меня посвятить? Я не совсем идиотка, Самарский. Ты снова ищешь Ермолова, я ведь знаю!

Три долгих года прошло с тех пор, как Дмитрий Ермолов, когда‑то друг Ярослава, перешел из разряда самых дорогих людей Самарского в категорию тех, с кем Яр планировал расквитаться.

Дима стал соучастником похищения Саши. Те часы, которые Яр не знал, где находится тогда еще не жена, но уже любимая, стали худшими в его жизни. Страх потерять ее — тем страхом, который не искоренит из сердца уже ничего, а осознание того, что ко всему этому кошмару причастен Дима — фундаментом для жажды найти друга. Не просто найти, найти и сделать так, чтобы он больше никогда не смог представить угрозу Саше, Лизе, его миру — его семье.

Он жил с такими мыслями три долгих года, и Саша не могла этого не замечать. Требовала поклясться, что он не будет искать встречи с Ермоловым. Сотни и тысячи раз говорила, что давно простила неудавшегося похитителя, уверяла, что с такой охраной, какой обеспечил жену и дочь Самарский, даже муха не пролетит незамеченной. Он делал вид, что верит, думает так же, а сам… Продолжал искать. Однажды, об этом проговорился Артем, начальник охраны Самарского, когда‑то Саша сама случайно нашла документы, фотографии, свидетельствующие о продолжающихся поисках. Из каждого этого случая вырастал скандал. Скандал, спровоцированный ее страхом и его упрямством. И оба эти чувства были так сильны, что победителя в споре определить так и не получилось.

— Да, — его односкладные, прямые ответы выводили куда больше, чем возможная ложь.

Саша резко остановилась, сжимая руки в кулаках. Хорошо, что Лизы нет дома. Меньше всего Самарская хотела, чтоб такой ее видела дочь. Щеки пылали от гнева и бессилия, голос предательски дрожал, грозя перейти на крик.

— Я же просила… — получилось предельно тихо. Она сдержалась из последних сил. Сдержалась от крика, от грубости, даже от слез.

— Что ты просила, Саша? Понять и простить? Я пойму, обязательно пойму, когда найду и буду убежден, что он никогда больше не появится в нашей жизни. И прощу, когда он получит по заслугам. Это не обсуждается, — еще минуту тому будто уставший, Яр резко поднялся с дивана, меняясь ролями — теперь все было как всегда — он подавлял ее волю одним своим присутствием и этим вечным «я так сказал».

— Не обсуждается? — Саша вскинула подбородок, бросая злой взгляд на мужа. Может, когда‑то, пребывая в статусе заложницы, она согласилась бы с такой формулировкой, ведь знала — с ним легче согласиться, чем сдвинуть скалу с места, но не теперь. Он хотел защитить ее и дочь, защитить свою семью, но проблема в том, что Саша хотела того же. Хотела защитить его.

— Ты хочешь ссоры?

— А мы уже ссоримся, Самарский, не заметил?

— Я не ссорюсь, Саша, я просто объясняю, что есть вещи, которые я обязан делать. Я обязан защищать вас, а потому…

— Потому рвешься на рожон? Он способен на все, Ярослав! На все! Был способен тогда и способен сейчас!

— Именно поэтому, я не могу позволить, чтобы он ходил где‑то рядом.

С уст Саши сорвался нервный смешок. Нет, в его словах не было ничего смешного, все было наоборот — они звучали слишком страшно.

— И что ты сделаешь?

— Найду…

— Это я слышала уже миллион раз, что потом? Найдешь и что? Убьешь? Ты хоть представляешь, что собираешься сделать с ним после того, как найдешь? Или так далеко ты не заглядывал?

— Саша…

— Молчи! — голос все же сорвался. — Молчи и слушай, Ярослав, — сделав вдох, Саша попыталась придать голосу уверенности. — Если ты дорожишь тем… Тем, что у нас есть… Ты никогда, слышишь? Никогда не будешь искать Диму! Если я хоть что‑то значу для тебя, ты выбросишь это из головы, и мы будем жить, как жили.

— А если нет? — Ярослав слушал ее молча, вот только лицо с каждым словом каменело все больше. Он не любил условий. Ставя других в рамки, ненавидел, когда так же поступают с ним.

— А если нет… — слезы щипали глаза, руки предательски дрожали, но страх пересиливал это. Саша готова была на все, лишь бы он передумал. Даже снова почувствовать, как по ней полоснут взглядом, злым, как когда‑то. Лишь бы выбросил из головы Ермолова. — Я не хочу иметь ничего общего с тем, кто ставит месть выше, чем чувства близких.

Полоснуть получилось у нее… Непроизвольно, но куда больней, чем мог бы он.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? — Яр застыл на полпути между диваном и выходом из гостиной.

И как бы Саша не хотела, пути назад уже не было.

— В своей мании, ты слишком похож на него, Ярослав. Слишком…

Только когда слова сорвались с губ, Саша поняла, что сказала и наделала. Не было вещи худшей, которая могла бы встать между ними. Лишь тень того, с кем, Ярослав знал и сам, часто бывает слишком похож. Тень того, схожесть с кем, по сути, и стала первым шагом в чувствах Саши.

— Я. Не. Он. Саша, — нет, в его взгляде не было злости. Боль. Чистая боль. Боль, причиной которой стала она.

В кромешной тишине Ярослав вышел из гостиной, вернулся в спальню. Боясь пошевелиться, Саша долго просто стояла, прислушиваясь к доносящимся из смежной комнаты звукам. Он продолжал собираться, а у Саши с каждой секундной все больше холодело сердце.

— Господи, — осознав, что она только что сказала, девушка обессилено опустилась на кресло. Из ступора ее вывел только звук шагов — сначала в спальне, потом в коридоре, в прихожей.

Она метнулась к двери.

— Завтра прилетает Глаша, сама решай, что скажешь ей, — он даже не обернулся, закинул сумку на плечо, другой рукой схватил висевшее на вешалке пальто. — Лизе я позвоню вечером.

Осознание того, что сейчас происходит, сковало сразу и разум, и тело Саши. Она могла только молча следить за тем, как он проворачивает ключ в замке раз, потом еще раз, и еще. Как дверь открывается, он переступает порог…

— Ты этого хотела? — а брошенный напоследок взгляд заставил сердце пропустить удар.

Этого ли она хотела? Нет.

Она хотела, чтобы из жизни пропало даже упоминание о Дмитрие Ермолове, а вместо этого…

Очень давно, чертовски давно Ярослав клялся ей, что если она захочет — он уйдет. Просто потому, что он не такой, как тот, другой. И всего нескольких ее слов хватило, чтобы Самарский исполнил свое обещание.

Он не такой как ее отец.

Дверь за мужчиной закрылась, а Саша продолжала стоять, не в силах сделать вдох. Он ушел. Не уехал на поиски Димы. Не в очередную командировку. Он ушел. Ушел, как обещал сделать, если она захочет.

Ушел из‑за брошенных ею же слов.

«Я. Не. Он. Саша».

— Что я наделала? — спрятав лицо в ладонях, Самарская выдохнула, пытаясь осознать хоть что‑то.

Худшее, что она могла совершить — сравнить Ярослава со своим отцом, Константином Титовым. И, кажется, именно это она и сделала…

* * *

— Глааася! — Саша почувствовала, как мягкие волосы ускользают из‑под пальцев, моргнув, попыталась вновь сосредоточиться на реальности. — Мамоцька опять задумалась, — забрав из рук Саши гребень, Лиза помчалась в кухню, чтобы доверить плетение косы той, в ком была уверена на все сто — Глафира справится с задачей на ура.

А Саша… Закрыв лицо руками, она дала волю слезам, в сотый и тысячный раз коря себя за то, что натворила.

Брошенное напоследок «ты этого хотела?» эхом раздавалось на периферии памяти ежесекундно. Нет. Она хотела не этого.

Она даже не могла до конца понять, как все получилось так… Так неправильно. Между утром, в которое, уходя, Ярослав в миллионный раз сказал, что любит, а она в шутку ответила, что спать любит больше, и днем, когда он ушел, даже не хлопнув дверью, прошло несколько часов. Обычных часов их привычной жизни. В которые все было как всегда. Но хватило одной фразы. Одной чертовой фразы, чтоб отправить все в тартар.

Возможно, в жизни обычной семьи сравнение женой мужа с отцом — явление нормальное, часто лестное. В этом смысле, нормальной семьи у них не получилось.

Когда‑то Константин Титов был для Саши личным божеством. Самым любимым, нужным, важным в мире человеком. Пусть он предпочитал общению с ней все, что только возможно, это не давало ей права свергнуть отца с пьедестала. Он вырастил ее сам. Ведь мать бросила их, когда Саше было всего четыре. Не намного больше, чем сейчас Лизе. Долгих семнадцать лет, после исчезновения женщины, считающейся ее биологической матерью, Саша была уверена — Константину приходится жертвовать многим ради ее счастья и благополучия, а его холодность — следствие боли. Возможно, так оно и было. Но она понятия не имела, что за боль гложет отца.

Все изменилось в один день, когда Саша узнала правду. Жуткую правду об отце и причинах, по которым ее мать пропала из их жизни.

Как пережить известие о том, что любимый папа, оказался жестоким убийцей? Человеком, забравшим у нее мать? Саша вряд ли смогла справиться с этим, если бы не Ярослав. Он караулил ее сон ночами, отогревал душу днями, стал единственным нужным лекарством, способным помочь справиться с болью.

И как она ему отплатила? «Ты слишком похож на него…»

— Сашенька, — девушка вздрогнула, когда в комнату заглянула Глаша.

— Да? — пытаясь сделать это незаметно, Саша утерла глаза, повернулась к когда‑то няне Самарского, а теперь лучшей бабушке для Лизы, улыбнулась, как могла.

— Идем пить чай, малышка. Хочу с тобой поговорить, — каким бы мягким взглядом Глаша не смотрела, Саша знала — это не предложение, это прямой приказ. И разговору быть, потому лучше не сопротивляться. Кроме того, он нужен не только Глафире, в первую очередь, в нем нуждается сама Саша.

* * *

Лиза не сопротивлялась, когда Глаша попросила ее поиграть в своей комнате — схватив куклу, она деловито кивнула, а потом молча проследовала прочь. Это удивило и Сашу, и саму Глафиру, которые прекрасно помнили о том, кто умеет в этом доме торговаться лучше остальных. И это был не делок — Ярослав, а его дочь. Лишь у порога она остановилась:

— Только быстло, — девочка бросила суровый взгляд на мать, покачала головой, а потом пошла дальше.

Дети иногда бывают куда серьезней взрослых. Будь Саша хоть в немного лучшем настроении, посмеялась бы, но сейчас было не до смеху.

Глафира действительно заварила чай, наполнила ароматным бергамотовым напитком две чашки, а потом села напротив Самарской, впиваясь в лицо девушки пристальным взглядом.

— Что у вас произошло?

И если изначально, Саша собиралась рассказать все как на духу, облегчить душу, то набрав в грудь воздух, получилось только… шумно выдохнуть.

— Он забрал вещи из кабинета.

Глафира приехала к ним несколько дней тому. Узнав, что Ярослава нет, даже не подала виду, что удивилась или тем более обиделась. Мало ли?

Саша на вопрос о муже проблеяла что‑то невразумительное, а вот Артем юлить не стал. Глафира уж не знала — сделал он это по незнанию или неосторожности, когда начальник охраны Самарского заехал днем, он направился прямиком в кабинет.

— Ярослав Анатольевич просил привезти кое — какие вещи.

— Куда? — Глаша застыла на пороге личной комнаты Яра, следя за манипуляциями охранника.

— К нему, — не замечая ее удивленного взгляда, Артем выбирал какие‑то папки.

— В смысле, к нему? Отправить?

— Зачем отправлять? — закончив, мужчина выпрямился, непонимающе уставился на няню Самарского. — Я сам отвезу в офис.

— В офис?

— Да… — Артем бросил подозрительный взгляд на Глашу. Кажется, понял, что взболтнул лишнего, но отступать было поздно.

— Он в Киеве?

— Ну да… — теперь на лице Артема явно читалось желание прикусить язык или улизнуть от разговора. Но не тут‑то было.

— Если он в Киеве, то почему..?

— Понятия не имею, Глаша, простите. Я не лезу в их дела. Спросите у Саши, — посчитав, что лучше слыть трусом, зато живим трусом, Артем просочился мимо всеми любимой Глафиры, уносясь из квартиры.

А Глаша так и осталась стоять, в попытке осмыслить то, что только что услышала. Самой осмыслить не получилось, потому, ответ предстояло держать Саше.

— Так что произошло, малышка? Вы поссорились?

И опять Саша нашла в себе силы только кивнуть.

Слишком часто в последнее время у нее пропадал дар речи. Тогда, когда Яр уходил, она ведь тоже не смогла и слова сказать.

— Настолько, что он… Ты хоть знаешь, где он?

— Знаю, — Саша опустила взгляд, следя за тем, как чаинки раскрываются в чашке. — В нашей старой квартире. Я дура, Глаша. Просто дура, — со столовыми приборами разговаривать было легче, чем признаваться во всем человеку. — Он снова собирался заниматься поисками Димы. А я больше не могу так! Не могу постоянно за него волноваться. Прошло три года, о нем — ни слуху, ни духу. Я надеялась, он успокоится, забудет. А он никогда не забывает. И теперь опять собирался куда‑то ехать на его поиски. Я сказала… — Глаша поймала мимолетный загнанный взгляд, а потом Саша снова сосредоточилась на глади чая. — Я сказала, что он ведет себя как отец.

Девушка ожидала какой‑то реакции — подтверждения, что действительно дура, непонимания, жалости, но Глаша осталась безучастной, по крайней мере, внешне.

— А он?

— Он ушел. Просто ушел. Спросил, этого ли я хотела.

— А ты хотела этого? — теперь Саша обводила взглядом комнату, все так же избегая смотреть в глаза Глаше.

— Нет, — от окна к плите, за спиной няни Самарского. — Не знаю, — поверх ее головы, в сторону двери. — Не знаю, Глаша, я ничего не знаю! — обратно к окну, а потом с мольбой прямо на Глафиру. Будто она могла знать. — В последнее время, у нас все сложно. Очень сложно. Иногда — слишком сложно, и дело ведь не только в Диме.

— А в чем? — Саша удивлялась тому хладнокровию, с которым Глаша вела свой допрос. Хотя, именно поэтому, ей скорей всего и было настолько легко открывать душу. Жалей ее Глафира или ругай, Самарская давно бы вновь сменила слова на слезы, а сейчас хотелось именно говорить.

— В нас. Он устает, я раздражаюсь, мы ругаемся. Я злюсь на себя, раздражаюсь еще больше, мы снова ругаемся, и так по кругу. Но самое ужасное… — очередной вздох показался самой Саше слишком тяжким. — Я думаю… Глаша, может так лучше?

— То, что он ушел?

— Да.

— Кому?

— Нам. Может, это правильно?

— Я надеюсь, ему ты это не говорила? — как бы бесстрастно Глаша не выглядела, ее сердце обрывалось на каждом слове девушки напротив. Все сказанное звучало для нее абсурдно. Начиная от причин ссоры, заканчивая мыслями о правильности ухода Ярослава.

— Нет.

— И то славно, — оставив в покое свою чашку, Глафира встала, обошла стол, опустилась на соседний с Сашей табурет. — А теперь слушай меня, малышка. Это все глупости. Ты совершила глупость, он тоже погорячился. Такое бывает. У всех. Но это не повод впадать в крайности. Вы нужны ему, а он вам. Ты не сможешь без него, а он без тебя. Понимаешь?

Саша кивнула.

— Ты пыталась с ним поговорить?

— Мы говорили, — Саша вспомнила их единственный разговор по телефону, двухдневной давности и непроизвольно поежилась. Она успела забыть, насколько Самарский умеет быть по — деловому холоден, насколько он умеет быть холоден к ней. — Но я не… Мы говорили не о том.

— А о чем? — не сдержавшись, Глаша хлопнула в ладоши. — Как можно было говорить не о том?

— Он бы не дал мне… Это Ярослав, Глаша. Он бы не дал мне и слова сказать, ему не нужны мои извинения.

— Конечно, не нужны, Сашенька. Ни ему, ни тебе. Извинения никому не нужны. Нужно понимание — ему — что ты не считаешь его циничным уродом, а тебе, что он услышал тебя.

Саша скривилась, осознавая, что Глафира сто раз права. Именно так, в сущности, она и обозвала Ярослава. Константин Львович был когда‑то самым настоящим циничным уродом.

Глафира знала правду обо всем, что когда‑то раскололо жизнь Саши на «до» и «после». Знала, и не подбирала выражений, характеризуя ситуацию. А Саша о подобном и не просила — лучше суровая правда, чем постоянные приукрашивания.

— Выбрось из головы эти глупости, Саша. Поняла? — Глаша взяла лицо Самарской в ладони, заглядывая наконец‑то в глаза. — Это все ваша дурь. Твоя и Ярослава. Вы любите друг друга и Лизу. Она уже спрашивала, где папа? — Саша попыталась кивнуть. — Если не хочешь врать собственной дочери и чувствовать себя глупо уже с ней — поговорите с Ярославом.

— Он не станет…

— Станет. Сделай так, чтоб стал. Ты его жена или кто? Ты знаешь его лучше, чем кто угодно. Сделай так, чтоб выслушал. В субботу у Ярослава День рожденья.

— Да, но…

— Значит, сделай это в субботу. Ты будешь там, — Саша хотела возразить, но Глафира не дала, шикнув. — Будешь там, с ним. Так настоящая любящая жена. Поддержишь его, поможешь, если понадобится, а потом вы поговорите.

— Глаша, — Саша покачала головой, закрывая глаза. Почему‑то она была уверена — просто так все не будет. Просто не будет. — Я так устала, Глашенька, — тяжелая голова девушки опустилась на плечо лучшей в мире бабушки для Самарской младшей.

— От него? — посчитав, что разговор окончен, Глафира вмиг вновь стала доброй, милой, теплой, пахнущей корицей лучшей в мире целительницей душевных ран, ласковая рука прошлась по каштановым волосам Саши.

— Без него, — ответ Самарской практически полностью заглушила ткань кардигана Глаши. Все непременно закончилось бы слезами, если бы не одно «но».

— Мне глусно одной! — на пороге вновь появилась Лиза, на этот раз — вооружившись уже тремя куклами. — Хватит сусукаться, — дочь взяла от отца многое, в том числе и уверенность в силе своего слова — шушукаться тут же перестали, и стало как‑то не до слез. При Лизе — стыдно, да и Ярослав бы не обрадовался, узнав, что Саша заливает слезами дочь.

Он бы посмотрел недовольно, под каким‑то предлогом оставил Лизу с Глафирой, узнал бы причину слез наедине, а потом… В общем, больше бы Саша не плакала.

Да, без него определенно намного хуже, чем бывает из‑за него.

Загрузка...