Глава 35
Айлин
Последние несколько дней меня качает на волнах. То подбросит вверх – в чистое счастье, то ухну вниз – туда, где стыд и страх, то вроде бы затишье.
Особенно сильно я люблю их – затишья. Как сейчас. Главное не вспоминать о причине перепадов. Главное не вспоминать…
У Айдара сегодня выходной. Мы вместе дома. Это уже второй к ряду. Что, в принципе… Ну вау. Я других слов не подберу. Забыла, когда в последний раз такое с нами случалось, но Айдар говорит, теперь будет чаще.
Он что-то там заканчивает. А я трусливо не хочу вникать. Мне бы просто радоваться, набираться сил перед летней сессией, которая уже совсем скоро. Придумывать подарок Лейляше с Азаматом на годовщину свадьбы, вместе с подругой считать недели до её ПДР.
Отрезаю от оформленного в красивый эластичный шар теста небольшой кусочек и скатываю ладонями. Набираю горсть муки, посыпаю ею силиконовый коврик, дальше – бросаю маленький шарик и распластываю, чтобы следом проехаться скалкой.
За спиной негромко шумит телевизор. Айдар пьет кофе и смотрит новости. Когда я пытаюсь вникнуть в доносящиеся из динамиков слова – волосы дыбом. Бесконечные аварии, криминальные сводки, взятки, задержания, погони… Но оглядываюсь на Айдара и понимаю, что его совсем это всё не задевает. Он слушает спокойно, без особого интереса, но и в диалог с телевизором не вступает.
В этом мы разные, конечно. Мне чаще всего хочется отгородиться от окружающего мира, он кажется излишне жестоким. А муж рвется его спасать. Зачем-то.
Люблю его, но не во всем понимаю. С другой стороны… Если бы не его стремление спасать, меня ждала бы совсем другая судьба.
А так… Я готовлю ему любимые янтыки.
Будет три вида: с репчатым луком и говядиной, сыром с помидорами и грибами. Начинки уже готовы, от запахов слюнки текут, дело за тестом.
Я раскатываю каждый янтык практически до прозрачности. Так вкуснее.
Не хочу вспоминать, как меня этому учила мама, как мы вместе с ней готовили на праздничный стол, а все равно срываюсь…
Руки подрагивают, в носу щиплет. Я прокашливаюсь, тянусь за ложкой. Накладываю мясную начинку, разравниваю, закрываю янтык.
Осторожно перекладываю на присыпанную мукой доску рядом с уже готовыми к жарке.
Пропускаю момент, когда телевизор начал затихать. Осознаю уже по факту: вокруг становится тихо. Чувствую взгляд лопатками. Пугаюсь, хотя бояться мне нечего. Почти.
Оглядываюсь, Айдар смотрит на меня задумчиво, а я улыбаюсь. Он тоже – коротко. Для меня.
– Еще минут пять и начну жарить. Первые сразу и подам. Ты главное дуй, а то обожжешься, – меня и саму мутит от напускного энтузиазма и неправдоподобной многословности. Я подмигиваю Айдару, он не уличает меня в наигранности, наоборот — подбадривает улыбкой. Но наш зрительный контакт я долго не выдерживаю. Отворачиваюсь.
Снова щипаю тесто, скатываю шарик, кладу на коврик и с силой давлю основанием ладони, расплющивая.
Мой отец тоже обожает мамины янтыки. Мне было очень важно, чтобы ему пришлись по вкусу мои, когда готовила впервые. Лет в четырнадцать, если не ошибаюсь… На его День рождение.
Нужно тут же отвлечься, знаю, но я и так долго сопротивлялась, а сейчас затягивает в воспоминания. Он тогда меня еще любил. Еще не предал. Мама поставила большое блюдо на праздничный стол. Сказала, что мы готовили вместе.
Баба спросил, а где Айкины? Я со стыдом призналась, что чуть-чуть кривенькие. Он взял именно мой. Ел и охал. Говорил, что волшебно. Что Аллах и его такой дочкой благословил, и мужу её ой как повезет… Что лучше подарка на День рождение никто не сделает. Я каждый год с тех пор…
Резкость зрения падает. В глазах откуда-то берутся слезы. Шумно тяну воздух носом, веду по лицу рукавом. Стараюсь делать это незаметно. Если что – скажу, что лук.
– Шайтан… – Зло шиплю, увидев, как по тонкому-тонкому тесту расползается дырка. Защипываю пальцами. Приказываю себе забыть о лишнем. Просто забыть. Я же счастлива. К чему страдания?
Снова начинка. Разровнять. Закрыть. Положить рядом на доску.
– Айлин…
Оклик со спины заставляет задрожать. Не спрашивай у меня ничего сегодня, любимый. Ну пожалуйста…
Про себя молю отчаянно, но вслух, конечно же, не прошу.
Оглядываюсь и горю синтетическим энтузиазмом. Айдар по-прежнему серьезный, даже хмурый. Сидит за столом расслабленно – нога заброшена на ногу. Кофе уже допит. Пальцы крутят лежащую на столе конфету.
Он опускает взгляд на действия собственных пальцев. И я опускаю. Время замедляется. Я безнадежно надеюсь, что он всё же ничего не спросит. Но, к своему несчастью, слышу:
– А сегодня же пятнадцатое, правильно?
Айдар поднимает глаза на мое лицо, а мои так и остаются на замерших пальцах.
Да, сегодня пятнадцатое.
Чувствую, как внутри что-то лопается. Глаза становятся мокрыми. Я отворачиваюсь к коврику.
Смотрю на него. На муку падает капля.
Отщипываю тесто. Быстро катаю. Кладу сверху, давлю основанием ладони…
– Не помню. Пятнадцатое, да?
Играю ужасно, но так уж и будет. Веду по скалке, распределяя муку. Снова раскатываю.
Нажим слишком сильный. С янтыками нужно не так. Нежно нужно. С любовью. Так вкуснее. Я тогда старалась от всей души…
– Мы никуда не едем? Подарок не покупали?
Я сейчас ненавижу Айдара. Не перестала любить, но ненавижу люто. Боль превращается в слабость. Слабость хочу закрыть нападением. Развернуться и рявкнуть: едь, куда хочешь!!!
Но он не виноват. Он ни в чем не виноват.
Жмурюсь, качу скалку.
– Я уже позвонил… Поздравил от нас.
Я открываю рот и делаю влажный выдох.
Я благодарна Айдару за это, но вслух сказать не могу. Сегодня мне особенно плохо. Я хочу просто проморгать этот день и проснуться завтра.
– А ты звонила?
Вопрос бьет в спину. Прошивает грудную клетку и вылетает спереди вместе с моим разбитым сердцем.
К горлу подкатывает всхлип. Не удается его сдержать. Жалко булькаю. Тянусь руками к лицу. Закрываюсь.
Мотаю головой, уже рыдая.
Нет, я не позвонила. И да, сегодня пятнадцатое. День рождение моего бабасы.
Слышу, как отъезжает стул.
Айдар сейчас подойдет, но я этого не хочу.
Делаю шаг в сторону. Слепой поворот. Лучше поднимусь в свою старую спальню, чуть успокоюсь – потом янтыки. Но не успеваю.
Айдар перехватывает поперек талии. Действует настойчиво, но нежно. Держит со спины, пытается заглянуть в лицо, я уворачиваюсь.
– Ну что ты в слезы сразу? Я не заставляю звонить, Айк. Не хочешь – не будешь. Я просто спросил…
Я знаю, что просто спросил, но сильнее рыдаю. Это слишком сложно для меня. Слишком тяжело нести сразу и обиду, и тоску.
У моего бабасы сегодня праздник, а я даже голос его слышать не могу. Мне кажется язык отсохнет на словах о том, что я его люблю.
Я не понимаю, люблю ли. Мне плохо. Мне просто бесконечно плохо.
Я не могу не думать, что им без меня тоже.
И о том, что злиться мне давно вроде бы не за что, не думать тоже не могу.
Айдар ведет по моему плечу, целует в висок.
– Развернись ко мне, – просит, но я снова мотаю головой, а потом всхлипываю. Так горько, что самой себя жалко. И из-за этого тоже всхлипываю.
Я ужасная, Аллах. И дочка ужасная. И грешница страшная.
Но то, что я полюбила своего мужа, а он полюбил меня, не отменяет того факта, что мной распорядились.
Я не могу благодарить отца за мудрость, потому что не могу отнестись к себе, как к вещи.
– Тварью себя чувствую… – Пищу, облачая в слова то, в чем варюсь все эти дни. Айдар настаивает – разворачивает сам. Я обнимаю его за шею и утыкаюсь в нее же заплаканным лицом. Мочу слезами кожу и футболку.
Он, наверное, и сырость-то не любит. Мы об этом не говорили, но я чувствую…
Но терпит. Гладит по спине. Молчит. Я слышу, как сглатывает.
Дает мне несколько минут на прорыдаться, потом сжимает щеки и заставляет встретиться глазами. У меня слиплись ресницы. Хочу потереть, он локтем задерживает движение моей руки.
– Я тебя не заставляю, Айлин. Но зачем так мучиться, если тебе плохо без них?
Муж хмурится. Мне кажется, чуть ли не впервые вижу его эмоции настолько чисто. Он недоумевает, хочет разобраться. Только наслаждаться этой искренностью я не могу.
Мне правда очень плохо. В груди бесконечная тупая боль. Я ее душила. Гасила. Заливала любовью к мужу и надеждами на то, что у нас скоро будет свой ребенок. Но сейчас мне кажется, что это тоже не поможет.
– Я не хочу их видеть. Я не могу его простить. Да он и не просит о прощении, Айдар. Но он мой папа…
Бесконечные диалоги, которые я веду все эти месяцы сама с собой, выливаются в сумбурные слова.
Я знаю, что со мной можно поспорить. Выставить глупой, горделивой, наглой, зажравшейся, но муж этого не делает. Кивает.
– Он не имел права с тобой так поступать, Айлин. Это чистая правда. Долга прощать за тобой нет.
– Но он всё равно мой папа… – Сама себе противоречу. Зачем-то бросаюсь защищать. Боль в груди распространяется по телу. Выстреливает даже в висках.
Айдар и тут кивает.
– Да. Но он всё равно твой папа… И если с ним что-то случится, а ты не успеешь поговорить… Ты скорее всего себя никогда не простишь. Я себя простить не смог.
Айдар замолкает, я тоже вдруг захлопываю рот. Замираем.
Муж устало улыбается, ведет пальцем по моей щеке.
– Что? У меня отца нет уже, Айка. У тебя есть. Он поступил ужасно. Но тебя ломает, я вижу… Меня тоже ломало когда-то. Я не перешагнул через себя. Потом жалел. В итоге. — Сердце сжимается. – С тех пор я всегда оставляю пространство для компромиссов. Со всеми. Люди на то и люди, чтобы ошибаться.
Молчу.
– Сегодня можно было съездить. Он звал…
Жмурюсь и мотаю головой.
– Я не готова.
– Тогда не сегодня, хорошо, – Айдар останавливает, прижимается губами ко лбу. Своим откровением он прервал мою истерику. Теперь я растеряна, а муж не отрывается. Механически гладит кожу пальцами. Греет лоб губами.
Вздыхает глубоко и прерывисто. Делает шаг назад.
— Ты ему звонил, да? — Кивает. – Что он еще говорил? Ты часто с ним общаешься? – Я спрашиваю под звуки бешено колотящегося сердца. Раньше всегда корчила из себя безразличную. Как будто рассказы о них меня утомляют.
– Не часто. И ничего особенного не говорит. Он волнуется за тебя, но не так, как тебе хотелось бы. Он никогда не признает, что был неправ, Айлин. Он не считает себя неправым. Ты должна это понимать.
Я это понимаю. Он всегда будет неправ. Мое решение только в том – прощать ему это или нет. Уважение к себе, которое он во мне и взращивал, говорит, что нельзя. Дочкино изболевшееся сердце тянется. К предателю, но тянется же…
– Не хочу быть тряпкой…
Шепчу, Айдар снова прижимает к себе.
– Кто тебя тряпкой посчитает, а? – Спрашивает почти в ухо. Бодает носом. Я улыбаюсь, хотя разве что-то смешное сказал? – Ты можешь жестоко их наказать, Айлин. Очень жестоко. Лишить дочери и внуков. До самой смерти не простить. Я против слова не скажу. Это твое решение. Твоя жизнь. Тебе распоряжаться. Но ещё ты можешь отпустить. Правой не станешь, тебе просто будет легче…
Повторяю про себя слова Айдара. Всё, что я так сложно чувствовала, он описал очень просто. Слишком просто.
– Ты жалеешь, что не отпустил? – Я даже не знаю, что. И сейчас не спрошу. Но ответа жду напряженно.
Снова запрокидываю голову, чтобы услышать.
– Да. Жалею.
Смаргиваю, кивая. Айдар тоже моргает.
– Ты не говорил никогда…
– Я никому не говорил, Айлин. Но не хочу, чтобы ты переживала то, что переживаю я. Мне искренне плевать на чувство твоего отца. Матери тоже, прости. Но с их грехами жить им. Я не хотел бы, чтобы ты цепляла на свою шею ожерелье из камней.
Он тянется к шее. Гладит ее. Смотрит в глаза. И я тоже смотрю. Привстаю на носочки и подаюсь губами к его губам.
– Я еще не готова… – На мое признание он кивает. – Но я тебя услышала.
– Я тебя за это и люблю, Ручеек.
От неожиданных слов расширяются глаза. Я хватаюсь за плечи. Смотрю растерянно. Айдар же улыбается.
Я думала, он не знает. А он знает всё.
Заправляет за ухо пару волосинок.
– Это о тебе. Что смотришь? Это ты просочилась сквозь поры. По венам течешь…
От признания сразу же становится жарко. Еле стою. Глаза снова хотят наполниться слезами.
Айдар против.
Обходит со спины, подталкивает обратно к доске.
– Голодный, ханым. Давай корми уже.
Прижимает к столешнице. Я чувствую, что и не по еде тоже голодный. Но играю по правилам. Беру дрожащими руками скалку. Веду по тесту. Нежно. С любовью. Кожу на виске горячит дыхание.
– Беременности еще нет?
Мотаю головой.
– Я тебе сразу скажу.
Откладываю скалку и набираю ложкой начинку. Айдар целует в щеку. Я розовею.
– Хорошо. Только сразу. Без интриг. Мне пиздец как хочется хороших новостей.
Киваю.
А мне пиздец как хочется тебе их подарить.
Вечером, лежа в кровати, пока Айдар принимает душ, я долго гипнотизирую взглядом телефон. До полночи остается совсем немного. Я уверена, что папа давно не ждет. Мама уже убрала со стола. Гости разъехались. Они не говорили обо мне, чтобы друг друга не ранить, но наверняка постоянно вспоминали.
Я задерживаю дыхание. Звонить нет сил. Слепо захожу в диалог и вставляю скопированное из заметок суховатое, пропитанное скрытой болью, но визуально очень даже неплохое поздравление.
Отправляю его и ставлю телефон на сонный режим. Читать ответ не осмелюсь. Может утром.
Я пожелала собственному отцу крепкого здоровья и счастливых лет безбедной жизнь.
Пусть он живет дольше, чем мне нужно, чтобы его простить.