Замуж в наказание

Глава 4

Глава 4

Айлин

Моя просьба к Всевышнему остается нереализованной. Под землю я не проваливаюсь. Приходится продолжать как-то жить.

Праздник испорчен. Сначала зал окутывает всеобщая растерянность, потом люди понемногу начинают разбираться, что произошло.

Тетушки и девушки причитают, пытаясь хотя бы что-то сделать с «декорированным» кремом и безе подолом свадебного платья Лейлы.

Азамат отряхивается сам. Злится, конечно. Все мужчины злятся. Рвется догнать неизвестного сумасшедшего, но его тормозят старшие и друзья. Кто-то всё же бежит, но я знаю – Митя им уже не попадется…

Сама я в оцепенении смотрю на брата. Как он поднимается, отказываясь от помощи, перед кем-то извиняется, кому-то огрызается. Когда смотрит на меня – отшативаюсь, хоть и должна бы быть готовой.

Его взгляд не обещает ничего хорошего, моя последняя надежда на благополучное разрешение ситуации тает. Хотя откуда взяться благополучному? Хуже и быть не могло…

Когда Лейла уходит переодеваться (потому что платье, конечно же, уже не спасти), тянет меня с собой. Я благодарна ей за это, но даже переключиться не могу. Извиниться. Исповедоваться. Просто помогаю, механически перебирая пальцами по пуговкам. Подруга что-то мне говорит, даже смеется, совсем не плачет, а я только невпопад со всем соглашаюсь.

Когда мы возвращаемся, зал выглядит почти, как до происшествия. Только продолжать веселиться никто не собирается.

Торта не будет. Салюта, кажется, тоже. Проводов молодых… Ох, как мне стыдно…

– Прости меня, – не сдержавшись, я извиняюсь перед подругой, сжав ее ладонь. Лейла смотрит на меня удивленно, даже по носу щелкает.

– А тебя-то за что? Мы тут ни при чем, ручеек. Пусть мужчины разбираются…

Я хотела бы кивнуть, улыбнуться, отпустить. Но сама так не считаю.

– Просто прости.

– Хорошо… – Подруга снова смеется, обнимает меня крепко, как будто это мне сорвали свадьбу и испортили лучший в жизни день. Оставляет меня и идет к Азамату.

По нему видно, что он по-прежнему дико зол. Причем ясно, что на Бекира. Они вот сейчас цапаются. Мой брат – сидя на стуле. Рядом с ним суетится мама – обрабатывает руки. Я окончательно убеждаюсь, что они с Митей всё же дрались. Разве могло быть иначе?

Перепалка Бекира с Азаматом продолжилась бы, но ситуацию спасает Лейла. Она перехватывает внимание своего мужа. Заставляет смотреть себе в глаза и что-то говорит. Он сразу же смягчается, реагируя на любимую. Думаю, ему сто лет не нужен был тот торт. Если и обидно, зло, плохо – то за нее. Она же показывает, что злиться нечего. Уж точно, не на Бекира.

Оглядывается на моего брата, улыбается ему. Я слышу низкое, суховатое:

– Багъышланыз, Лейла-ханым…

Брат извиняется, и его Лейла тоже прощает.

– Будет, что вспомнить, Бекир-бей.

Бекир хмыкает, но совсем не весело. А потом мама тянется к его лицу, чтобы обработать царапину на скуле. Он дергается и шипит.

Происходящее сейчас – унизительно. В первую очередь для него, а должно быть для меня. Но я даже извиниться не могу. Он не примет.

Отступаю в сторону, кручу пальцы, жду чего-то… С помощью ни к кому особенно не лезу, но занятие находит меня само.

Упавшая в руки мужа тетушка Лейлы Фарида полулежит на стуле, обмахивает себя руками. Меня просят за ней присмотреть. Я бегаю за водой, нахожу веер, работаю вентилятором, а сама поглядываю, что происходит вокруг.

В моей сумочке жужжит телефон, но я в жизни его не достану. Это, конечно же, Митя, но я уверена: с ним всё хорошо, а в остальном… Вы даже не представляете, как я на него злюсь за все, что натворил. За то, какое неуважение позволил себе проявить…

Думаю об этом – и завожусь. Я никогда ни на кого по-настоящему не кричала. А на него бы сейчас точно разоралась…

– Помедленнее, ханым. А то ко всем моим бедам еще и со стула сейчас сдует…

Опомнившись, извиняюсь перед тетушкой и стараюсь себя контролировать. Обмахиваю аккуратно, про Митю не думаю. Про себя тоже.

Когда вижу папу – сердце обрывается. Он заходит в зал и приближается к моему брату. На меня не смотрит, но это пока. Я чувствую, что злится. В данный момент, подозреваю, на Бекира.

Говорит ему что-то коротко и серьезно. У брата лицо каменеет, а я еле сдерживаю новый приступ жалкого скулежа.

Для Бекира так важно уважение отца. Для него так важно видеть в глазах одобрение…

Всё из-за тебя, Айлин. Все беды из-за тебя…

Я почти складываю веер и делаю шаг в сторону своих родных вместе с жарким желанием чистосердечно признаться, но меня прибивает к месту быстрый взгляд брата.

Я читаю в нем: «не смей». Сглатываю и слушаюсь.

Гостей становится все меньше. Лейла с Азаматом выходят на порог, чтобы все могли с ними попрощаться. На меня волна за волной накатывает то стыд, то отчаянье, то облегчение… А когда обвожу взглядом почти пустой зал и вижу на одном из стульев своего нового «знакомого», ещё и злость.

Мне почему-то казалось, что прокурора ветром сдует в числе первых, но нет.

Он устроился более чем вальяжно. Вытянул и без того длинные ноги, листает что-то в телефоне, всем своим видом показывает, что скучает.

А я снова думаю: это он отправил за мной Бекира или нет? Может подойти и спросить?

Конечно же, не подхожу.

Даже смотреть на него долго не осмеливаюсь.

Он мне не нравится. Теперь всегда будет ассоциироваться с опасностью. Надеюсь, на наших праздниках его часто не будет. Хотя с чего я решила, что на них буду я?

Мужчина поворачивает голову, ловит мой взгляд. Я тушуюсь. Опускаю глаза и опять начинаю обмахивать тетушку Фариду яростей. Она ёрзает на стуле. Мне кажется, её перепуг давно прошел, и сейчас она просто меня эксплуатирует, наблюдая за незаурядным происшествием с места в первом ряду. Но сказать об этом я, конечно же, тоже не могу. Уважение к старшим – один из главных столпов моего воспитания.

– Помедленнее, ханым. И водички принеси ещё, пожалуйста.

Стискиваю зубы, со щелчком складываю веер и иду за водой.

Когда возвращаюсь, на последних шагах руки начинают трястись, потому что вижу, что Бекир уже стоит. Рядом с ним – снова папа. И они разговаривают.

Практически заталкиваю стакан в руки моей подопечной, чтобы не разлить. А у самой сердце ускоряется, круг мужчин растет. К нему присоединяется Азамат, его отец, еще несколько папиных друзей.

– Так что это было, Бекир?

Меня в обсуждение, конечно же, никто не приглашал. Но это не мешает мне ужасно бояться, сверля взглядом одну точку. Но я даже просто долго спокойно стоять не могу. Снова обвожу взглядом зал и нахожу прокурора. Он отвлекается от телефона, смотрит на мужчин с любопытством.

Женщинам нельзя ругаться, я знаю, но про себя не сдерживаюсь. Интересно тебе, да?

Хотя почему я с ним уже на ты, он же явно сильно старше, да и разрешения не давал.

– Он на Айку напал…

Слышу слова брата и оглядываюсь. Вслед за его ложью несутся женские охи (потому что подслушивают все, а не только я), возмущенное гудение низких мужских голосов.

Я смотрю на Бекира, а он – только на нашего отца. Врет бабасы в глаза. Ради меня врет.

– Как это, напал? – Папа спрашивает, тоже смотря на сына. Хмурится. Волнуется. Тянется к галстуку и немного расслабляет.

Прости меня, бабасы… Прости…

– За руку схватил, тянул на задний двор…

Женщины снова охают. Порученная мне тетушка Фарида цокает языком. Смотрит на меня по-новому. Из мебели я вдруг стала для нее чем-то интересным.

– Айка, ты его знаешь? – Папа вспоминает обо мне и ищет взглядом. У меня пересыхает горло, я цепенею. Сейчас уже мне нужно будет соврать, но вместо облегчения, что брат предлагает путь полного снятия с меня вины, я чувствую отчаянье.

– Не знает, конечно. – За меня отвечает Бекир. Но я не могу сказать, что благодарна. Мне становится только хуже. Я для него теперь – безголовая дурочка. Он мне даже соучастие во лжи не доверит. – Я же говорю: за руку схватил, тянул. Я приказал Айке в зал возвращаться, а мы пока поговорим…

Каждая фраза брата сопровождается возмущенным гулом и эмоциональным женским лепетанием.

У меня загораются щеки. Не знаю, куда деть взгляд.

Хочу вниз, но кожа зудит, поднимаю глаза, тут же встречаюсь с прокурором.

Он смотрит на меня так, что кажется: видит насквозь. Я читаю в темных глазах любопытство и насмешку. Краснею сильнее. Если бы была свободной, бесстрашной, наглой, спросила бы: почему ты еще не ушел?

Но вместо этого отвечать предстоит самой. Слышу новый папин обращенный ко мне вопрос:

– Айка, так и было?

Я быстро киваю, после чего оставляю голову опущенной и снова сжимая руки в замке.

Летящие со всех сторон жалостливые женские возгласы делают хуже.

Чувствую себя ужасным человеком. Недостойной, лживой… Ох…

– Айдар-бей…

Для того, чтобы разобраться, к кому обращается папа, мне неожиданно хватает секунды.

– Да, Мехди-агъа…

Во второй раз слышу голос незнакомца, приподнимаю взгляд…

На моего отца он смотрит не так, как на меня. Хочется сказать: лицемер! Но быстро понимаю, что в его поведении всё логично. Кто я такая? Под ногами путаюсь. А мой бабасы – уважаемый всеми человек.

– Вы же юрист, Айдар… — Я непроизвольно дергаюсь и боюсь посмотреть на брата, который сейчас почти что пощечину получил. Бекир заканчивает обучение на магистратуре юрфака. Когда папе нужна правовая помощь, он всегда обращается за советом к сыну. Выражает таким образом доверие. А сейчас… Я сержусь на этого Айдара ещё сильнее.

Не знаю, замечает ли кто-то еще, но на «вы же юрист» у него начинают подрагивать уголки губ. Я убеждаюсь в том, что мы все его забавляем. Дрожу внутри от возмущения. Внешне остаюсь покорно-спокойной. Слушаю.

— Скажите нам, пожалуйста, мы можем что-то сделать с этим негодяем? Такое нельзя спускать с рук… Что закон говорит?

– Ничего.

За коротким ответом мужчины следует новая порция разочарованных женских вдохов. Мне кажется, от них уже даже я устала. Айдар тоже кривится.

– Проникновения во владение тут нет. Заведение публичное. Открытое. Побои… – Айдар делает паузу, смотрит на Бекира. – Можно снять. Но смысл? Это была драка. Ничего серьезного из этого не выйдет. Правоохранителям и так есть, чем заниматься, поверьте…

Я чувствую, что его ответ больше возмущает, чем успокаивает. У нас принято говорить друг с другом не так. Но ему это прощается. Слишком важный человек.

– А то, что имел плохие намерения по отношению к девочке? – Вопрос задает одна из тетушек Лейлы. Я даже голову к ней поворачиваю. Еле сдерживаюсь, чтобы не брякнуть: не надо о таком спрашивать! Но Айдар уже отвечает. Причем даже не ей – всё так же моему отцу.

– За руку схватить – это не попытаться изнасиловать. Вы должны понимать…

От слова «изнасиловать» даже меня дрожь пробирает. Волосы дыбом становятся от осознания, в какие глубокие дебри я нас всех, возможно, затащила. И каким ужасным будет разоблачение.

Папа держит паузу. Думает. А мне просто страшно, что решит не прислушиваться к словам прокурора.

– Вот времена, конечно…

Меньше всего я ожидала, что включиться решит пострадавшая от Митькиной выходки моя подопечная тетушка. Она говорит громко. Привлекает внимание. На нее даже прокурор смотрит. Правда потом на меня. А мне от его взгляда неуютно. Он же уверен, что никто меня не то, что не насиловал, даже за руку не хватал. Я это чувствую.

– А все почему… Женщина должна умереть, но честь свою опорочить не дать! – тетушка заявляет еще громче и безапелляционно, подняв в воздух указательный палец. А я захлебываюсь возмущением. Захлебываюсь, но глотаю. Прежде, чем снова опустить голову, замечаю, что Айдар кривится. Его взгляд опускается обратно к женщине. Мне кажется, я вижу намек на отвращение.

А потом по моей спине пробегается холодок, потому что слышу голос брата:

– Моей сестре не нужно для этого умирать. Для защиты чести у нее есть старший брат.

Сердце разлетается на миллион осколков. Я не выдерживаю – оглядываюсь и смотрю на Бекира. Глаза наполняются искренними слезами. Хочу, чтобы он знал: я безумно его люблю. Но он не хочет разговаривать со мной взглядами. Смотрит на тетушку, а меня игнорирует.

Я быстро сдуваюсь, опускаю подбородок и ступаю в сторону. Чтобы просто быть подальше от нее.

– Я бы не советовал…

В разговор снова вступает Айдар. В ответ на его слова мой отец кивает.

За дальнейшей беседой я почти не слезу. У меня никто и ничего не спрашивает. Через несколько минут ко мне подходит Лейла, набрасывает на плечи плед, обнимает.

Мы так и стоим – вдвоем. Она нашептывает успокаивающие слова, я каждый раз вместе со слюной сглатываю горечь собственной лжи. Она моя, хоть и произнесена языком брата. Просто он берет на себя мой грех.

Я понимаю, что подруга пытается меня отвлечь, но самой важно не пропустить окончательного решения. Я слежу за отцом, Бекиром, Айдаром…

Когда к нему приближается отец Лейлы – волнуюсь. Прокурор поднимается ему навстречу, они говорят о чем-то тихо-тихо. Я слышу только обрывки. «Спасибо, что подождали, Айдар». «Извините, не мог не отвлечься…». «На чем мы остановились?». Конечно, они говорят не обо мне. И, конечно, он остался не чтобы понаблюдать за нашим семейством. Я могла бы даже стыд испытать, что неправильно о нем подумала, но тот самый стыд и так сочится из моих пор. На него просто уже не осталось.

Когда Айдар с отцом Лейлы жмут друг другу руки и движутся к двери, у меня сердце ускоряется. Провожаю его взглядом из-под полуопущенных ресниц. Слышу тихое Лейляшино:

– Понравился? – Она улыбается, спрашивает немного игриво. — Серьезный такой, видно, что сильный человек… — Зачем-то его хвалит, а я мотаю головой, краснея. Нет, конечно. Совсем нет.

Он скрывается за дверью, я надеюсь, что это была наша первая и последняя встреча.

Когда папа командует, что мы едем домой, чувствую облегчение. Снимаю с плеч плед, крепко-крепко обнимаю Лейлу и еще раз прошу меня простить.

Она повторяет, что извиняться мне не за что, а я понимаю, что всю жизнь проживу со скорее всего не проговоренной виной.

Папа садится за руль. Мама – рядом.

В последнее время она обычно уступает это место Бекиру, но сегодня… После всего… Неуместно.

Когда брат открывает мне дверь, мямлю: «рехмет» и хочу быстро нырнуть, но Бекир придерживает меня за локоть. Я приподнимаю подбородок, натыкаюсь на предупреждающий взгляд черных-черных глаз.

Он меня не простил. И не простит. Он очень злится. Подается лицом ближе к моему. Распинает глазами.

– Ты с ним больше не увидишься.

Это не вопрос. Бекир предупреждает, а я сглатываю.

– Спасибо, что… – Он кривится. Не нужны ему мои благодарности.

– Никогда, Айка. Попытаешься – плохо будет. Я не для того это делаю, чтобы моя сестра могла вести себя, как…

Бекир еле сдерживается, чтобы не договорить. Оскорбительное слово остается только в мыслях, но обжигает меня намного сильнее, чем слова тетушки Фариды.

— Якшим? — Брат переспрашивает.

Я опускаю глаза в пол. Дальше — кивок.

Да. Я услышала.

Пальцы брата разжимаются, я падаю на сиденье, чувствуя, как бешено колотится сердце.