Замуж в наказание

Глава 5

Глава 5

Айлин

После свадьбы Лейлы прошло две недели. И, как ни странно, моя жизнь почти вернулась в норму.

При воспоминании о том, как закончился тот вечер, у меня по рукам по-прежнему бегут мурашки, но даже стыд ощущается уже не так остро.

Я присматриваюсь к родителям, но они не поднимают тему произошедшего, не вижу в их глазах осуждения или сомнения.

С Бекиром пока что сложно. Он продолжает на меня злиться. Мне по-прежнему больно от его несказанных слов. Но я знаю, что когда увижу на его лице первую же адресованную мне улыбку – тут же растекусь плаксивой всепрощающей лужей. В детстве у нас часто почти доходило до драк. Сейчас, когда мы подросли, я понимаю, что брат – мое огромное сокровище. Рассудительный. Серьезный. Смелый…

Больше, чем чтобы мы с ним побыстрее помирились, я хочу только чтобы папа его простил за мое прегрешение.

Бекир защищает меня до конца: он не признался, в каких именно обстоятельствах нас с Митей застал. И что его взвело до состояния, когда не смог остановиться.

Но если с Бекиром, папой и мамой все просто – я их всё так же люблю и уж точно мне не за что на них злиться, то с злость на Митю не проходит, а только растет. Мне кажется, что я понемногу, как шелуху с лука, снимаю лишние эмоции и начинаю видеть суть.

После тысячи разговоров о том, что я считаю важным, после миллиона мягких отказов от слишком откровенного для меня поведения, после моих восторгов по отношению к отцу, брату, после длинных рассказов о важности свадьбы для девушек… Этот идиот посмел поиздеваться. Насладиться. Оставить нас всех не просто в замешательстве – а униженными и разбитыми. А сам…

Положа руку на сердце, если бы я слышала эту историю со стороны, может и не пожалела бы молодого человека, подобного моему Мите. И вот теперь мне больше всего стыдно, что этот Митя – мой.

Как оказалось, разочароваться в человеке очень легко. Достаточно более трезво посмотреть на его поведение. То, что я считала свободой и смелостью, на самом деле было безразличием к моим интересам. А как можно мечтать выйти замуж за мужчину, который ни от чего тебя не защитит? Как ему меня со спокойной душой отдаст бабасы?

Сам Митя часто говорит, что родственники не имеют права вмешиваться в мою жизнь и что-то мне запрещать. Его логика всегда была мне ясна и отчасти я с ней даже согласна. Но многое в моем поведении обусловлено не столько прямым вмешательством, сколько желанием угодить. Я – такой человек. Мне хочется, чтобы из-за меня никому не было плохо. По возможности, всем хорошо. И мне хорошо.

А Митя сделал плохо всем, кроме себя.

Каждый раз, когда думаю об этом, – передергивает.

Захожу в университетскую уборную, оставляю сумку на столике и приближаюсь к зеркалу, чтобы посмотреть, не смазалась ли косметика.

До сессии осталось совсем чуть-чуть. Поэтому к нервам по поводу поведения Мити и возможного раскрытия нашей тайны добавляется еще и страх где-то что-то завалить.

Я – не отличница. В школе была, но медицина – это не совсем мое. Не мечта, а одна из граней готовности в чем-то уступить, где-то прислушаться, как-то потерпеть. Не могу сказать, что учеба вызывает во мне отторжение, но полноценно на своем месте я себя не чувствую.

Когда делюсь этим с подружками-однокурсницами, они смеются, что с таким подходом я давно должна была слиться, а то и сойти с ума, потому что выдерживать муки первых курсов без отчаянной любви просто невозможно. Но они не знают, что мотивировать может не только любовь, но и одобрение в глазах родных.

О том, чтобы бросить, я действительно запрещаю себе думать, как бы сложно ни было. Буду ли работать по специальности – посмотрим, но диплом получу.

Через двадцать минут у меня лекция в другом корпусе, поэтому вальяжничать некогда. Делаю свои дела, снова хватаю сумку, подхожу к автомату за стаканчиком не самого вкусного кофе и движусь вниз по ступенькам.

В этот момент жужжит телефон, я переворачиваю его экраном к себе.

Митя мне иногда пишет, несколько раз пытался заговорить, подкараулив возле аудиторий, но я пока что не готова. А может быть уже никогда не буду.

И даже не потому, что Бекир приказал оборвать связи. Дело во мне. Чувствую себя преданной. А предательств я не прощаю.

Но когда смотрю на экран телефона, улыбаюсь, а не кривлюсь. Это не он. Это Лейляша. Они с Азаматом «лечат нервы» в Доминикане. Летели туда через Париж. Как по мне, идеальный маршрут.

Мне интересно всё-всё-всё. И Лейла со мной всем этим делится. Или почти. Мы созваниваемся, она водит меня между пальм по белому песку. Даже на Эйфелевой башне мы побывали с ней как будто вдвоем. Не знаю, как Азамат это терпит, но я ему очень благодарна, что позволяет нам не потерять друг друга слишком быстро.

Я по горящим глазам подруги вижу, что она очень-очень счастлива. И чувствую, что дело далеко не в пальмах. Между ними с мужем происходит прекрасное. Самое чувственное, тайное и сладкое, что только может происходить между мужчиной и женщиной. Когда думаю об этом – внутри теплеет.

А когда на контрасте, как позволяла себя лапать Мите… Делается хуже.

Может быть Всевышний не наказал меня вот так, а наоборот от беды отвел?

Иначе когда бы я поняла? Неизвестно.

Закончив спуск по лестнице, отхожу в сторону. Ставлю стаканчик с недопитым кофе и двумя руками, с улыбкой на губах, еще раз пересматриваю все фото от Лейлы, время от времени их приближая. Потом печатаю:

«Это вау! Я так завидую!!! Это лучший подарок, какой только можно было сделать!»

Медовый месяц им подарили родители. И я теперь мечтаю, что после своей свадьбы тоже полететь бы… Правда после какой свадьбы? Точно так же, как раньше я хотела, что со мной это всё случится поскорее, теперь надеюсь, что в ближайшее время обойдется без потрясений.

Блокирую телефон, прячу в сумку, хочу взять стаканчик и всё же добежать до аудитории, но и этот мой план рушит тоже Митя.

Парень преграждает путь, проезжается по мне взглядом и останавливается, как ни странно, на глазах.

Хотя почему странно? Сегодня я без выреза – в довольно скромной блузке, а те его наполненные желанием взгляды кажутся уже неуместно-похабными, а не запретно-сладкими. Я завожусь.

Сжимаю зубы и шагаю ближе, чтобы обойти.

– Аль, привет… – Он делает вид, что просто дружелюбный, это я – истеричка, но я так не считаю. Фыркаю. Не сильно толкаю в плечо, но он не отходит. Я остаюсь зажатой в углу под лестницей. Проходящие люди нас не очень видят. Это, наверное, и хорошо…

– Пусти, я опаздываю.

Стараюсь говорить холодным тоном. Митя в ответ улыбается. Может быть я придумываю, но мне кажется, что делает это так же иронично, как чертов прокурор, которого я почему-то до сих пор не забыла.

– Еще злишься, малыш? – парень пытается потянуться к моей щеке, чтобы погладить, а меня уже потряхивает от возмущения. Еле справляюсь с желанием вывалить на него все, за что я действительно еще на него злюсь.

– Пусти меня. И не пиши больше. И звонить не надо. Ты повел себя…

Я не договариваю не потому, что сложно слово подобрать. Нет. Всё куда хуже. Я вижу, что ирония во взгляде мне не почудилась.

Он как считал себя героем, так и продолжает считать. А я, видимо, вместе с ним должна сейчас глумиться над собственным унижением и унижением своих близких.

– Аль... – Митя окликает меня и добивается своего. Я смотрю в глаза. Только совсем не таю, как было раньше.

– Айлин. Меня зовут Айлин. – Чеканю, но понимания или раскаянья во взгляде не вижу. Злюсь еще сильнее. Причем в первую очередь на себя за слепоту.

Ему моя злость не передается. Я задаюсь вопросом: а он вообще способен меня по-настоящему почувствовать? Но вслух не спрашиваю.

– У меня для тебя есть кое-что...

Парень произносит загадочно и тянется к карману джинсов. У меня – ноль идей и, если честно, ожиданий тоже ноль.

А он, с улыбкой на лице, достает небольшой льняной платок. Протягивает.

***

Смотрю на платок и даже не знаю, плакать или смеяться. В итоге нервная система решает за меня: с губ срывается истерический смешок.

Я поднимаю глаза на Митю. Он светится. Выглядит так, словно сорвал джек-пот. А мне даже не льстит что его джек-пот – это вроде как я.

– Ты издеваешься? – спрашиваю тихо. Суживаю глаза до щелочек и пытаюсь уловить все детали его мимики.

С кем я связалась вообще? Кто я такая в его голове? Моих родных можно унизить, а потом дать мне то, что давно хотела, и просто продолжить получать удовольствие от жизни?

Я молча жду вменяемого ответа, но вместо этого получаю снисходительно закатанные глаза, тяжелый выдох.

Митя шагает на меня, берет в свою руку мою, разворачивает и вкладывает свое «щедрое» предложение.

Приятный наощупь платок внезапно жжется. Я хочу выбросить, но Митя плотно сжимает мои пальцы в кулак.

– Я даю тебе то, что ты хотела. Замуж за меня выйдешь? Если иначе твои от меня не отцеп…

Я не дослушиваю. Дергаю руку, а потом толкаю. Для Мити – слабовато. Он почти не двигается с места. А я злюсь еще сильнее из-за того, насколько он толстокожий, упрямый, эгоистичный…

Не человек – кусок бесчувственного камня!

– Я хотела уважения! К себе, ко всем вокруг! К тому, как я воспитана! Уважения, Мить!

Мне сложно не повысить голос, но стараюсь изо всех сил. Во мне продолжает жить страх быть разоблаченной.

– Уважение – это как шавку какую-то дернуть и в помещение заталкивать просто потому, что ты со своим парнем целуешься? Такого уважения я тебе не обещаю, конечно…

Митя тоже начинает злиться. Извращает произошедшее с нами на свой манер, выставляет себя благородным «своим парнем», а моего брата – дикарем. Градус моего неприятия его версии растет. Я почти вскипаю.

– А ты не знал, с кем связываешься?

Шиплю, смотря Мите в глаза и тыкая в грудь пальцем. С меня слетает вся покорность. Мне кажется, худшее, что может попытаться сделать еще недавно любимый человек – это противопоставить себя моей семье. Людям, за которых я жизнь отдам. Правда я была готова и за Митю отдать, а теперь чувствую себя дурой.

– Я связался с милой девушкой-Алей… Красивой, умной, скромной… А не с повернутой фанатичкой, которая готова от себя отказаться, потому что брату не нравится, что она себе позволяет нормально жить. Думаешь, у вас все такие святые, как ты от меня требуешь?

Митя заводится. Я тоже. Раньше мы так не разговаривали. Но это не значит, что Митя так не думал. Наверное, эти мысли жили в его голове всегда. Он просто сдерживался.

А сейчас бьет словами больно, метко, сильно.

Конечно, я так не думаю. Я знаю множество несчастных семей. Но это не значит, что я живу как-то не так. Свою семью я собиралась строить не показушно традиционной, а искренне счастливой и честной. Как у моих родителей.

Отрицательные примеры, хоть они и кажутся более яркими, хоть и запоминаются сильнее, не отменяют того, что бывает не только плохо. Что чаще бывает как раз хорошо.

Но Мите я этого не скажу – он ещё сильнее извратит мои слова.

– Значит, ты сам себя обманул. Придумал милую девушку-Алю там, где была безмозглая фанатичка-Айлин.

Не хочу с ним разговаривать. Душа понемногу умирает. Мне бы радоваться, что наше несовпадение раскрылось раньше, чем случилось непоправимое, но во мне одно только разочарование.

Вжимаю платок в грудь парня. Он его, конечно же, не придерживает. Ткань скользит по мужскому телу к его ногам. Я слежу за полетом. Митя – нет.

Когда поднимаю взгляд, вижу, что он очень зол. Наверное, переживает сейчас унижение подобное тому, причиной которого стал для Бекира. Только я не мщу. Пытаюсь расставить все точки над И.

– Я не пойду за тебя замуж. Мой будущий муж должен меня уважать, я должна уважать его…

Любимый губы кривятся. Митя улыбается опасно, саркастично. Я надеюсь, что смолчит. Но мои надежды – всегда напрасны. Парень склоняет голову и бьет словами:

– Дождешься, когда отдадут кому-то. Я слышал, у вас так делают… Без спросу…

Длинно выдыхаю, шагаю в сторону и обхожу, с силой оттолкнув плечо.

Сердце разгоняется до болезненных ощущений. Хочется спорить, объяснять, доказывать, но я из последних сил держусь, чтобы не делать этого.

У нас никто не выдает замуж без спросу. У нас папы любят своих дочерей не меньше, чем не у нас. У нас забота о семье – это долг совести, который настоящие мужчины исполняют, потому что так воспитаны.

Это не отменяет того, что у нас, как и везде, бывает всякое. Но моя семья мне дарит защиту, о которой многие и мечтать не могут, потому что не представляют, как бывает. Я очень это ценю. И никому унижать не позволю.

Быстрым шагом направляюсь к двери из корпуса. Хочется оказаться на улице, остыть, выбросить из головы. Получится ли – вопрос. Но находясь рядом с ним, справиться с желанием доказать, переубедить, будет еще сложнее, а так…

Толкаю дверь, шагаю на крыльцо, слышу, как в спину несется:

– Пожалеешь же, дурочка!!!

На дурочку не злюсь. Просто сильно сжимаю зубы и ускоряюсь.

Сейчас я жалею о том, что так близко к себе подпустила.

***

Оставшиеся пары просиживую на автопилоте. Веду внутренние диалоги с Митей, пропускаю мимо ушей всю действительно полезную информацию.

Мне кажется, что разбиваю его позицию в пух и прах. Но какой в этом смысл? В остатке у нас только это и есть – пух и прах. Это делает мне больно, обидно, бессильно…

Лейла продолжает слать невероятной красоты фото, а я больше не могу зажечься. И убедить себя, что всё к лучшему, пока тоже не могу.

Отказываюсь от похода на лимонад с университетскими подружками, сославшись на головную боль.

Заказываю такси домой.

Этот вечер мог бы стать прекрасным – хорошая погода, почти лето, вокруг столько невероятных открытых террас, но мне хочется только поскорее оказаться в собственной комнате.

Благодарю водителя, слишком сильно захлопываю дверь не своей машины и разворачиваюсь в сторону наших ворот.

Рядом с ними стоит большой черный автомобиль. Гости в нашем доме – не редкость. Я знаю парочку машин друзей бабасы, но эту вижу впервые. Номера не наши. Может кто-то из родни?

На самом деле, мне даже не особенно интересно, просто пытаюсь отвлечься и сделать вид, что всё хорошо.

Сжимаю-разжимаю кулак, проходя в сторону крыльца. Чудится, что я до сих пор чувствую кожей ткань смятого платка.

Для многих это странно, но входная дверь у нас почти всегда открыта. Это привычка, привезенная из родного городка папы с мамой. Там никто никого не боялся. Все всем были рады. Двери держали открытыми. Здесь… Живут иначе, но мы стараемся сохранить как можно больше родных ощущений.

Зайдя в дом, вдыхаю уютный, успокаивающий запах. Слышу негромкий гул голосов в гостиной и звон посуды на кухне.

Дальше – мамины шаги.

Она выходит в прихожую, когда я разуваюсь, пробегается по мне взглядом, я выпрямляюсь и улыбаюсь.

У нее в руках поднос с тремя маленькими чашечками и кофейными турками, рафинадом, финиками и конфетами. Значит, гость один, потому что кроме папиного, ещё я слышу голос брата. Он сейчас что-то рассказывает.

Я рада, что они с папой налаживают общение после моей выходки. И в пот бросает от мысли, что могут узнать о сегодняшнем разговоре с Митей.

– Кызым моя пришла! – Мама выглядит радостной, воодушевленной. Я улыбаюсь в ответ ярче.

Тянусь к сладко пахнущей щеке, чтобы поцеловать, а потом снова отстраняюсь.

Тихо спрашиваю:

– У нас гости?

Вижу, что у мамы глаза поблескивают. Она очень любит людей. Гости в доме – всегда счастье для нее. Говоря честно, в этом я ей уступаю и немного боюсь, что такой же гостеприимной, как мама, быть не получится. Про себя мечтаю о более закрытом, чем мой папа, муже. Потому что бабасы – это душа.

Пока жду ответа, продолжаю прислушиваться к голосам. В какой-то момент по спине проходится холодок, потом сердце ускоряется, а дыхание сбивается…

– Айдар-бей. Помнишь, на свадьбе у Лейлы-ханым был очень импозантный мужчина? Новый прокурор…

– Ага…

Я почему-то сильно теряюсь. Даже взгляд опускаю, а к щекам приливает кровь.

Теперь помимо воли вслушиваюсь еще внимательней. Улавливаю только отрывки предложений. Когда мужчины смеются, на моих руках поднимаются волоски.

Что это?

Тру плечо, смотрю на маму.

– Зайдешь поздороваться? – Она спрашивает, кивая на приоткрытую дверь. Я уверено мотаю головой. Натираю кожу, но мурашки почему-то не проходят.

Значит, это его машина. Красивая. Ему идет.

– Нет, не хочу под ногами путаться, – повторяю его же слова маме, она немного хмурится. Скорее всего хочет сказать, что мне будут рады, да и стоит просто проявить уважение. Но я не смогу. Для меня сегодня и так слишком много впечатлений. – У меня голова болит, мамуль. И к сессии нужно готовиться. Я поднимусь к себе, хорошо?

Прошу с мольбой, зная, что мама сжалится. Она прижимается губами к моему лбу, смотрит внимательно, а потом кивает:

– Хорошо, кызым. Я передам от тебя приветствие.

– Спасибо, – обхожу маму, прошмыгиваю мимо полуоткрытой двери за ее спиной, надеясь, что отец меня не заметит и не тормознет.

Продолжаю подслушивать, медленно и аккуратно поднимаясь по ступенькам вверх.

По звукам угадываю, как мама опускает на столик поднос, начинает расставлять посуду. Говорит что-то, там опять смеются.

Мне не стоило бы, но прежде, чем повернуть на пролете, я сжимаю перилла и опускаю глаза. На секунду цепенею, прирастая ступнями к дереву.

По мне скользит знакомый уже взгляд, на миг задерживается на лице, а потом быстро возвращается к отцу.

Он наверняка замечает, как я срываюсь с места. Только не знает, что из моей груди при этом вылетает сердце.