Нахожу Волкова в спортивном зале. Естественно. Где ж еще? Бегает с остальными по разлинованному полю в форменных шортиках, пинает мячик. Я так понимаю, дружеская тренировка между основным составом и запасным. Запасной, видимо, на то и запасной, что с треском сдает позиции и пропускает один гол за другим.
Тренер, типичный представитель мужичка в возрасте, завязавшего с активным спортом и развязавшего с темным нефильтрованным, что-то орет команде, для убедительности жестикулируя, но вроде без агрессии. Правда похвалой там тоже не особо пахнет. Зато пахнет потом. Убойный аромат двух десятков пропотевших парней сражает еще на подходе.
Денис слушает нотации вполуха, а когда замечает меня, перестает слушать вовсе, забивая на игру.
— А вот и моя вечно недовольная царица, — подлетают ко мне, подхватывая и кружа в воздухе. Включаю надменность, скрестив руки на груди и всем видом показывая, что все это его показушное ми-ми-ми, призванное торкать, не торкает. — Ну говорю же, вечно недовольная, — аккуратно ставят меня обратно… и начинают теребить за щеки. Твою… да он издевается? — Это кто такой опять надулся?
Раздраженно стряхиваю его конечности.
— Догадаешься, зачем пришла? — холодно спрашиваю.
— Потому что соскучилась? — светит тот приторной улыбочкой пай-мальчика. — Я уже тоже. Правда-правда, — хихикает он, по ходу наслаждаясь тем, что у него просто непревзойденно получается выводить меня из себя. — Я сейчас будто в пасть льву смотрю. Не ешь меня. Я не вкусный. И я тебе еще пригожусь.
— Волков! — окликает его нетерпеливо тренер. — Почему посторонние в зале?
— Да какие ж это посторонние? — демонстративно приобнимают меня, целуя в макушку. — Это ж моя девушка! Жить без меня не может. Как секунда свободная появляется — бежит, чтобы увидеть.
Изумленно крякаю. Команда тоже ехидно подхихикивает, прекрасно улавливая иронию, а вот черствое мозолистое сердце тренера душещипательные признания совершенно не трогают.
— Тьфу, блин. В другом месте будете миловаться! Девушка, не топчитесь на поле! Сядьте в углу и чтоб ни звука, — зычно рыкают.
— Слышала? Иди-иди, посиди, — охотно кивает Волков, бедром отпинывая меня к скамьям. — Мы уже скоро закончим.
— Не собираюсь я тебя ждать, — вырываюсь оборачиваясь. — Отдай то, что стырил и до свидания.
— Не стырил, а позаимствовал.
— Мне плевать, как вы, клептоманы, это называете, — протягиваю руку ладонью верх. — Гони обратно.
— Вот после и отдам.
— Девушка, я кому говорю!? — шлифует уши раздраженный бас тренера.
— Волков, не беси, — сама уже начинаю психовать. Че он на меня-то орет?! Я что, левая? На своих зайчиков-попрыгайчиков пусть вымещает моральную неудовлетворенность. Толпятся, как сороки вылупились. Всем так любопытно, куда б деваться. — Не отдашь, пешком пойду.
— Ой, не свисти. Хотела бы, уже пошла, — резонно замечает Денис. — Так что жди. Все в раздевалке. Предупреждая следующий вопрос, она заперта. Ключи — не скажу где. Так что быстренько села и начала болеть за меня красивого, — безапелляционно разворачивают меня на сто восемьдесят, подталкивают и для надежности сопровождают все смачным шлепком по заднице. Нет, я точно откушу ему голову. Но потом. Когда вернет эту долбанную фигню для зажигания.
Потому что Денис прав. На улице творится та еще мерзость с мокрым снегом вперемешку с завывающим ветром, и мне чисто западло мерзнуть. Только начавшая привыкать к суровой реальности натура в рекордные сроки изнежилась, сдавшись без боя сиденью с подогревом. Дашке-то с Никой проще. Они уже свалили к метро, поржав. Ждать не стали. Все равно собирались на захватническую осаду торгового центра.
Звали меня за компанию, но настроения на шопинг, как не искалось, не нашлось. Да и денег лишних тоже. А из заначки брать не хочется, потому что, по ходу, новых карманных не предвидится. Папаша белены объелся и решил психануть. Мол, у тебя ж твой «умный» женишок есть. Вот пускай он тебя и обеспечивает, раз ты класть хотела на мои просьбы.
Причем мне так и было сказано пару часов назад по телефону: просьбы. То есть это он тогда расстаться с Денисом меня вежливо «попросил». А я-то дура наивно подумала, что приказал. Неблагодарная дрянь какая, а не дочь. Не захотела, видите ли, порадовать отцовскую душеньку и пойти на уступки.
Короче, бабла нет, семьи нет, жилья нет. Ничего нет. Голодранка и почти сирота при живых родителях, у которых мозг отшибло на старости лет. Видимо придется искать работу, потому что долго на одной стипендии я не протяну. И куда податься студентке, учащейся в дневную смену? В официантки? Здравствуй, свободная касса? Кто-нибудь видит меня в таком амплуа? Я нет.
Вот и сижу на скамеечке, вообще не интересуясь тем, что происходит в зале. Шумит фоном и шумит. Зарываю пальцы в волосы и туплю, разглядывая потертые мыски замшевых бежевых сапог. Набойки тоже скоро отлетят, да и подошва уже никакая. Нужна новая обувь, а это очередные траты.
Мда. Я просто балдею с такой жизни. Кто бы знал, что мне будет суждено докатиться до самых низов и считать каждую копейку? Восемнадцатилетняя Кристина, отмечающая свой День Рождения с экс-друзьями на Мальдивах, насмерть подавилась бы лобстером, услышав подобные для себя перспективы.
— Я все, — совершенно теряюсь по временным рамкам, поэтому вздрагиваю от неожиданности когда довольный и взмокший Волков вырастает рядом.
— Я тоже, — невесело выпрямляюсь. Слез нет, но внутреннее состояние схоже. И чем больше обо всем думаю, тем хлеще затягивается невидимая удавка на горле.
— Что не так? — наверное, все читается на моем лице, раз Денис так напрягается.
— Тебе правду? — невесело хмыкаю я. — Все не так. Все через одно место и все это меня дико достало.
— Эй, да ну полчасика посидела. Не сломалась же.
— Да не в тебе дело, — отмахиваюсь, не желая вдаваться в подробности. Незачем ему знать. Он и так слишком глубоко засунул свой нос в изнанку моей личной жизни. Зря позволила. — Теперь я могу ехать домой?
— Эээ… Вообще-то, нет. Я же говорил, у меня на тебя планы. И я уже обо всем договорился.
О, господи. Дай мне сил.
— Денис, пожалуйста, давай не сегодня. Не настроена я сегодня бодаться.
— Да ладно? По имени? — вот это диссонанс у человека. — Дело, смотрю, совсем дрянь. Не, так не пойдет, — меня тянут за запястья, вынуждая подняться с места. — Не знаю, что случилось, но таких упаднических состояний нам не надо. Теперь я еще больше уверен, что тебе необходимо развеяться.
— Ага. И что? Пойдем гулять по городу?
— Ну, была такая идея, но погода не радует. Вот устаканится, тогда и по Васильевскому прошвырнемся, и до Новой Голландии доедем. На коньки давно вставала?
— Коньки? — скептично вздергиваю бровь. — Серьезно? А дальше что по плану? Прогулка за ручки под ночными звездами? Валентинки на четырнадцатое февраля? Конфетки с шампанским как подношение богу секса?
— Не понял, а ты что-то имеешь против валентинок? Я вот, например, никогда еще их не дарил.
Ага. То есть конфетки с шампанским катируются. Отлично, теперь хоть знаю его расценки.
— И не начинай. Это убого.
— Поздно. Уже настроился. Но с этим после разберемся, — меня настойчиво утягивают за собой. Он вообще в курсе, что существует такая штука как личное мнение? Или эгоистичные установки не позволяют даже подумать, что кто-то может чего-то не хотеть? — А пока просто перекусим в хорошей компании.
— Это ты-то хорошая компания?
— А что, плохая? Нет, не надо. Не отвечай. Более того, я даже дам тебе время подумать и передумать. Или ты пойдешь со мной в душ? Я не откажусь. Потрешь мне спинку.
— Я тебя утоплю скорее.
— А потом сделаешь искусственное дыхание? Только, чур, нарядись в костюм развратной медсестрички. Иначе не согласен. У тебя есть такой?
— А похоже, что у меня в секс-шопе ВИП-карта постоянного покупателя?
— Знаешь, с учетом некоторых твоих нарядов порой возникают такие мысли. Но если нет, нестрашно. Подарим. Всегда мечтал залезть под белый халатик. А под твой будет особенно приятно.
Тьфу, блин. Скабрезные шутейки подъехали.
— С твоим рвением тебе не светит даже до лифчика добраться.
— О, я доберусь. Не сомневайся, — заверяют меня. — Подожди в холле, ладно? Кофейку можешь попить. Я быстренько ополоснусь и мигом к тебе.
— Что, совместный душ уже отменяется? — иронично усмехаюсь.
— Обязательно будет. Но в другой раз. Наедине. Не станем травмировать мужскую психику.
— Боишься за мою честь? Как трогательно.
— Боюсь, что перекалечишь ненароком перевозбужденное стадо и в конце месяца будет некому играть. Я скоро. Только никуда не уходи.
Да никуда я не ухожу. Глупо сваливать сейчас, если и так уже торчу здесь битый час. Да и идея перекусить, честно говоря, привлекает. Из-за разговора с родителем пропал весь аппетит, не говоря о том, что обед накрылся медным тазом, а одним кофе сыт не будешь.
Так что практически не сопротивляюсь, когда четверть часа спустя меня решительно не пускают за руль, послушно усаживаясь на пассажирское. Утра хватило, еще одну такую дорогу я не выдержу и точно сигану прямо с бэхой в ближайший канал.
Вместо привычного маршрута направляемся в центр. Пересекаем Дворцовый мост и выруливаем на Адмиралтейскую набережную, где теряемся в узких улочках между зданиями. Там и паркуемся возле входа в дорогой местный ресторан.
— Ресторан? Тю, как банально. Мне казалось, у тебя фантазия развита куда лучше, — не сдерживаюсь от едкого комментария, когда мне галантно подают руку, помогая вылезти из салона.
— Они староверы. Не любят обедать на скользких крышах химическими бургерами.
Стоп, чего? Какие еще «они»? Ни на каких «они» я согласия не давала! Алле, я согласилась просто пожрать. ПРОСТО ПОЖРАТЬ.
С плохим предчувствием поднимаюсь следом за ним в крытый банкетный зал. Просторный и светлый за счет панорамных окон с видом на Исаакиевский собор. Замечаю и тех, кто сидит за дальним столиком в ожидании нас. Видела их уже когда-то на маминых светских мероприятиях. Да и лицо из списка Форбс сложно не узнать.
Зашибись.
— Волков, ты больной? А че только знакомство с родителями? А че не сразу в ЗАГС?
— Не дрейфь, — успокаивает меня Волков, на всякий случай придвигаясь поближе. Будто собирается ловить в случае побега. — Мама просто хотела с тобой познакомиться.
Познакомиться она со мной захотела. Зашибись.
— С какой радости?
— Ну… Может потому что я ей о тебе рассказывал. Так… слегонца.
Час от часу не легче. Они обо мне еще и говорили.
— Бронежилет захватил?
— Зачем?
— Пули ловить. Мне дырки в теле не пойдут.
— Да брось. Все не так плохо. Просто будь собой.
Будь собой, ха. Всем отлично известно, какая репутация ходит вокруг моей персоны. Тем более что я самолично ее себе взращивала назло маман, так что отлично представляю, какого мнения обо мне его предки.
— Чтобы меня еще сильнее возненавидели? — этот вариант единственный, что сразу приходит на ум.
— Нет. Чтобы узнали, какая ты на самом деле. Когда не прячешься за маской стервы.
Очаровательно.
— А тебе откуда знать, какой я могу быть?
— Я видел, — ладонь чувствует теплые прикосновения. Вздрагиваю, но не отстраняюсь, позволяя нашим пальцам переплестись. Встречаюсь с Денисом взглядом и… и на физическом уровне слышу как где-то в глубине дает трещины внешне надежная, но на деле хлипкая, едва ли не перемотанная скотчем, оборона. Ну вот зачем он так смотрит? Все карты путает. — Пусть короткие мгновения, но мне достаточно. И им будет достаточно. Идем. Не бойся.
— Да кто боится-то? Это ты бойся, — огрызаюсь, правда без особой уверенности. Потому что мне реально че-то как-то не по себе. Однако все же позволяю себя увлечь к дальнему круглому столику, удачно расположившемуся так, что панорама Питерских крыш открывается сразу с двух сторон.
Ой. Ладно. С богом.
— А вот и мы, — бодренько приветствует Волков родителей, которые заметили нас едва ли не с первой секунды, но тактично сделали вид, что видеть не видели нашего нелепого топтания на входе. — Привет, ма.
— Привет, дорогой. Почему горло открыто? Ты погоду видел? Опять с бронхитом слечь хочешь? — строго грозит ему элегантная дама с короткой стрижкой и нитью жемчуга на шее, привстающая с места, чтобы поцеловать сына в щеку.
— Так я же в машине, — пристыжено оправдывается Волков. — И в куртке.
— Знаю я твои куртки. Вечно нараспашку. Я для кого шарф привезла из Европы?
— Это тот, что в жуткую сине-белую размазню?
— Нормальный там орнамент. Точно лучше твоего лающего кашля и стенаний под температуру в тридцать семь.
— Понял-понял. Сегодня же вечером надену и до следующего августа не сниму, — обещает тот, торопливо прикрывая лавочку заботливых нотаций и переключаясь на отца.
Мужчина в строгом костюме, не боящийся показать седину, красиво легшую на темные волосы тонкими серебристыми прядями, не только встает, протягивая ладонь, но и как бы приобнимает Дениса. Ну типа как это положено у мужчин, с легким похлопыванием по спине.
Наблюдаю за всем, откровенно говоря, приофигев. Просто… Для меня подобные сюсюканья за гранью фантастики. Чтоб папаня хоть раз обнял меня? В лобик чмокнул? Похвалил? Пфф. Такой роскоши не было даже в детстве. В девяносто процентах из ста все ограничивалось раздраженным рычанием в духе: «ты почему до сих пор не спишь? А ну марш в постель».
А я что? А я делала как велели: грустно плелась обратно в свою комнату, нашпигованную дорогущими игрушками, забиралась под одеяло и искала утешения в объятиях любимой коллекционной куклы, сделанной на заказ под мини-копию меня. Лучшие игрушки, гора брендовой одежды, дом для Барби высотой с человеческий рост — у меня было все. Кроме сказки на ночь и ласковых родительских объятий.
Их заменяли многочисленные нянечки, которые надолго никогда не задерживались. Лишь повзрослев до меня дошло: почему. Да потому что все няни, присылаемые агентством, были как на подбор молоденькими хорошенькими студентами…. на которых глава семейства заглядывался уже тогда. Наверное, и сам их выбирал. Маман же серчала и выгоняла вертихвосток взашей, лепя им на прощание самые негативные рекомендации.
Дольше всех у нас проработала толстая тетка в возрасте с трудно выговариваемым армянским именем. Сносная, но сварливая. Ругалась на своем языке будто проклинала. Мне все же были милее юные девочки с неиспорченным характером. С ними поиграть хоть было можно. В общем, грустно все это. Чем не подтверждение присказки: не в деньгах счастье? Я уже тогда поняла, что счастье — это когда ты не лишняя на празднике жизни.
— Кристина, ну хоть вы проследите за ним. Он же как малое дите, — сетует мать Дениса, не желающая так легко принимать поражение и, за неимением возможности и дальше тюкать по темечку своей деточке, выбирающая меня новой целью для пламенной тирады.
— Ма, с ней можно и на ты, — хихикает Волков. — Она ж не твои засахарившиеся подружки, с которыми ты режешься в бридж.
— Это правила хорошего тона, — с укором зыркают на него. — Уроки по которому ты благополучно прогуливал.
— Неправда. У меня было официальное освобождение.
— По причине врожденной лени? — усмехается отец, жестом приглашая всех занять свои места.
— И это тоже, — прогуливал-не прогуливал, но стул мне Денис продвинуть додумывается. После чего с громким ухом и скрипом ножек плюхается на соседнее место, подзывая официанта. — Итак, полагаю представлять вас между собой излишне, — сидит как на лавочке у подъезда: небрежно откинувшись на стул и растопырив ноги шире плеч. Мда, истинный джентльмен. — Но на всякий случай: Кристина — это Любовь Алексеевна. Любовь Алексеевна — Кристина. Кристина — Александр Петрович и наоборот. Ну и я, естественно, — гордо тыкает он себя в грудь, зафиналивая.
— Тебе в клоунское надо было поступать, дорогой. А не в спортивный, — лишь качает головой Любовь Алексеева.
— Его бы туда не взяли. Там нужна дисциплина, а он бы все занятия срывал, — не удерживаюсь я.
— Тоже верно, — соглашается та. — Хотя задатки были.
— Ну нет, — бунтует сына. — Не надо только вспоминать как я растормошил твою косметичку.
— И ходил разрисованный по улице, — подтверждая, кивают мне.
— В свое оправдание замечу, что я тогда просто перечитал комиксов про Бэтмена.
— И хотел быть похожим на Джокера? — каверзно уточняю я.
— Что сказать, — разводит руками Волков. — Я всегда тянулся к плохишам.
— Неправда, — не соглашается его мама. — Ты был очень положительным мальчиком. Только упертым. Все делал наперекор. Даже если себе во вред.
— С годами ничего не меняется, — иронично булькаю в бокал с водой, как раз поднесенный к губам.
— Совершенно согласен, — кивает Александр Петрович. — Даже в университет свой поступил вопреки моим наставлениям.
— Да потому что не хотел я идти на твой экономический, — устало отмахивается Денис. Явно тема не в первый раз поднимается. — Он мне как кость в горле.
— Зато престижно. А что напишут в твоем дипломе? Бегал с мячиком?
— Давайте хотя бы не сейчас, — тормозит их Любовь Алексеевна. — Не ссорьтесь, мальчики.
— Никто не ссорится, — ___ место Форбс спокоен, но категоричен. — Я всего лишь хочу достойное будущее для сына.
— Многие и в футболе достигают немалых успехов, — встает на защиту сынули родительница. — Если ему нравится это, почему нет? Пусть занимается тем, что приносит удовольствие.
— Да пусть занимается. Ради бога. Лишь бы потом не пожалел, — к нам подходит официант и Алексендр Петрович прерывается на то, чтобы сделать заказ.
Я, честно говоря, даже меню еще не успела открыть, поэтому слегка теряюсь когда доходит очередь до меня, но Денис решает проблему, выбирая за нас обоих. Тальолини с черным трюфелем. Ну, ок. Одобряю.
— А вы, дорогая, на кого учитесь? — возвращая винную карту официанту и дождавшись когда он уйдет, спрашивает меня Любовь Алексеевна.
Приехали. Начинается вежливый допрос. Прощупывают почву?
— На лингвиста.
— О. И куда хотели бы пойти дальше в этом направлении?
— Была задумка пробиться поближе к посольству, но пока это под вопросом, — папаня бы легко смог подключить связи и выкроить мне там уютное местечко, но с учетом недавних событий я уже сильно сомневаюсь, что обращусь к нему с такой просьбой. А значит, придется придумывать запасной план.
— Между прочим, поступила сама и учится на бюджетке, — замечает Волков. — Кстати, хорошо же учишься, да?
Это он что, хвастается мной как на смотринах? Пытается выставить в лучшем свете? Я что, породистый скакун?
— Нормально. На золотую медаль не претендую, но и зачетку показать не стыдно. В отличие от некоторых, — уж я-то знаю, что у него стоит в ведомостях. Сплошные «удо» по всем предметам, где не задействована физнагрузка.
— Это есть такое, да, — а Денис и не шибко парится, смотрю. И правда, с чего ему переживать, если после выпуска его скорее всего позовут в Питерский футбольный клуб. На коммерческой основе.
— Вы давно знакомы? — заинтересовывается Любовь Алексеевна.
— С поступления, — откликается сын.
— Но встречаться начали лишь сейчас? И насколько все серьезно?
О. А вот и неловкие вопросики подъехали. Я их прям больше остальных ждала.
— Мы не встречаемся, — опережаю уже открывшего было рот Дениса на доли секунд. А то ща как что-нибудь ляпнет.
— А вот тут я бы поспорил, — с готовностью не соглашается он.
Кто бы сомневался!
— Да ты только и умеешь, что спорить.
— Не прикапывайся. Это образное выражение.
— Странно, что не призыв к действию.
— Не капай ядом. Я же уже извинился.
— А, и правда. Ну тогда все прекрасно. Пожмем друг другу мизинчики для надежности? — сарказм так и рвется наружу.
— И ты тогда отпустишь дурь?
— Предлагаешь забыть как «красиво» у нас все началось? Ни за что.
— Какая разница, как и из-за чего? Мы созданы друг для друга. Просто ты этого пока не видишь.
Ля, как изящно завернул.
— Если это видишь ты, у меня плохие новости, — сочувствующе похлопываю его по плечу. — Срочно наведайся к окулисту. Возможно потребуется хирургическое вмешательство.
В ответ обреченно рычат, но чем парировать не находят, оставляя в покое бесполезный спор. Ха. Разбежался. Разумеется, я этого не забуду. И время от времени буду непременно клевать ему мозг. Исключительно из вредности и желания потроллить.
— Ну, короче, будущий лингвист она, да, — получивший разгромное поражение на вербальном поле брани Волков возвращается к предыдущей теме, переключаясь на озадаченных родителей. — Сами видите, язык подвешен. Никогда последнего слова за другими не оставит.
— Кхм… — Александр Петрович тактично откашливается, пропуская нашу перепалку мимо ушей. Истинный дипломат. — Что ж, зато это действительно профессия, — выразительно поглядывает он на сына. — А не твоя забава.
— Да ладно? Вы решили меня сегодня со всех сторон бомбардировать? — с бесконечным терпением обреченно закатывает глаза тот.
— Саша, не надо, — примиряюще просит супруга жена.
Да. Тема однозначно болезненная. Изжеванная вдоль и поперек, однако, несмотря на разногласия очевидно, что пикировки эти носят больше переживательный характер, нежели осуждающий. Дениса поддержат в любом раскладе, какую бы дорогу он для себя не выбрал, и… от этого становится грустновато.
Чувствую мерзкую, скребущую ребра острыми ядовитыми коготками, зависть. Ничего не могу с ней поделать. Тварь оказывается слишком живучей. Завидовать. Мда. Как убого и низко, но, блин. Они так классно общаются. Так… по-семейному.
Следующие полчаса и вовсе просто разговаривают, на абсолютно рандомные темы. Интересуются как дела друг у друга. Рассказывают. Делятся. Смеются. И хоть ко мне то и дело обращаются, активно завлекая в беседу, меня не покидает ощущение третьей лишней.
Изначальная охота подпортить всей чете Волковых и Денису в частности нервишек, чтобы тот пожалел о своей гениальной затее и впредь больше не удумывал устраивать «семейные» посиделки, задохнулась в зародыше. Я не настолько неадекватная, чтоб вести себя как гадина с теми, кто, вопреки логике, решил отнестись ко мне по-человечески.
Поэтому сижу смирно, наматываю на вилку тальолини и слушаю их с вежливым видом отличницы. Даже спускаю на самотек некоторые шуточки Волкова, которые при других обстоятельствах несомненно бы не стала игнорировать.
— Нет, конечно, — в какой-то момент отмахивается едва ли не с презрением он на вопрос матери. — Что я там забыл? Я этих людей не только не знаю, но и пытаться переваривать не хочу. Еще заработаю язву. А у меня одна уже есть. Под боком, вон, сидит.
Это он про меня? Как мило. Не, реально мило. Без рофла.
— А ты думаешь, мне все это прям так по душе? — пытается внять голосу разума Любовь Алексеевна. — Или отцу охота тратить и без того редкие выходные? Но залог успешного будущего — поддерживать дружеские отношения с нужными людьми. И тебе это будет не лишним.
О чем это они? А, про очередное мероприятие. Какая-то шишка в местном правительстве получила «подкупленное» повышение и жаждет теперь похвастаться перед всеми, закатив дорогую пирушку. Такую же тухлую как забытая на солнце рыба.
— Да ну. Такое себе удовольствие. Ниже среднего, — упрямо настаивает на своем сынуля.
— А в чем вообще твое удовольствие? — удрученно качает головой Александр Петрович. — Тусовки и развлечения?
— Как это в чем? — с жестом фокусника Денис принимается тыкать в мою сторону. — Мое вот удовольствие поклоняться сатане в женском обличье, испепеляющем все на своем пути. Ей вон.
Ну загнул. Да он поэт.
— О-о-о, какой ты романтик, — театрально умиляюсь.
— Стараюсь, — не менее театрально смущается тот. — В общем, если Кристина не идет, то и мне там делать нечего.
— Не. Это ты, конечно, молодец, — такой подход мне уже не нравится. — Очень по-мужски. Взял и скинул всю ответственность на меня. А я здесь, собственно, при чем? Начнем с того, что меня туда никто и не приглашал.
А если бы и приглашал, я бы лучше в подвале заперлась с крысами. Порубилась бы с ними в подкидного. Общество все поприятнее вышло бы.
— В самом деле? — удивляется Любовь Алексеевна. — Это странно, так как я точно видела ваше имя в списке рядом с именами ваших родителей.
Хех. Ну да, мы ж в списках всегда рядом стоим. Фамилия-то одна.
— Ничего странного, — даже сдерживать ликующего оскала не хочется. — Мамаша устала краснеть и просто не хочет очередного скандала. Знает, что я непременно что-нибудь отчебучу. Да и богатенького наркомана уже отчаялась мне сосватать, вот и не чешется.
— Думаешь, он уже починил нос? — заинтересовывается Денис.
— Там чинить нечего. Все давно сгнило от количества снюханного.
— Это вы про сына Руденко? — догадывается Любовь Алексеевна. Ха. Вот что значит, репутация. Имен не названо, но все равно личность угадывается без проблем.
— Он самый.
— Отвратительный молодой человек. Рядом с таким стоять-то противно.
Истину глаголит мудрая женщина! Приятно осознавать, что хоть у кого-то в таком возрасте извилины в правильном русле работают.
— А меня дорогая мамочка к нему в постель так и мечтала уложить, — хвастаюсь я.
— Не может быть. Ни один родитель в здравом уме не отдаст своего ребенка этому неадекватному грубияну. Он же на девушек руку поднимает прилюдно. Прилюдно! Никого не стесняясь.
Присутствующие в зале разом оборачиваются на наш столик. Простите. Не смогла сдержать истерического смеха.
— Именно! Прям в точку подмечено! — изображаю «окей» большим и указательным пальцем. — В здравом уме точно нет. А маман запросто. Она бы меня и в рабство продала, представься возможность. Лишь бы отделаться, а если выгоду попутно получить удастся, то это вообще карт-бланш.
Мои заявления повергают интеллигенцию в откровенный ужас.
— Нельзя такими словами разбрасываться. Разногласия бывают у всех, но это не значит, что она вас не любит.
— Знаете, больше чем уверена, она уже сотни раз успела пожалеть, что не сделала в свое время аборт. Жила бы со своим проститутом спокойно и не боялась его с поводка спускать каждый раз когда я за вещами приезжаю.
— Так все дело в этом? Ребяческой ревности? Детям всегда сложно принять, что у родителей может быть личная жизнь.
Резко меняюсь в лице, становясь мрачнее сгущающихся за окном туч. Как же бесит, когда считают, что знают все лучше всех. При том, что на самом деле ни черта не знают.
— Ага. Именно в этом и дело. Снова в точку, — вилка со звоном летит в тарелку. Получается громче, чем хотелось бы. — Я просто тайно влюблена в мамкиного хахаля. Вот прям до потери пульса. Знаете, когда осознала сей факт? Когда тот зажимал меня в углу, порываясь залезть в трусы. Обожаю. И зачем съехала? У нас ведь получилась бы отличная шведская семья, — рывком поднимаюсь с места, скрипя ножками стула. — Прошу прощения, мне нужно отойти. Попудрить носик и всякое такое.
Пудриться без пудры. Чушь, разумеется. Просто необходимо банально остудиться, а то от одного упоминания Альберта в липкий пот бросает. Ненавижу, когда в ход идут намеки о том, что это якобы Я не пожелала принять нового человека в дом. А ведь все, благодаря маман, именно так и думают. У нее это любимый аргумент, которым она разбрасывается налево и направо во время своих бабских чаепитий.
Умываюсь холодной водой и долго туплю на струйку воды, льющуюся из крана, впиваясь ногтями в прохладную поверхность глянцевой раковины. Так впиваюсь, что ломаю средний. Пытаюсь ни о чем не думать, но все равно думаю. Бесполезные установки. Это как сказать: не представляй зеленую корову. И воображение такое: о, ща, погодь.
Вот и сейчас блаженная пустота отказывается поселяться в миниатюрную черепную коробочку, забитую таким хламом, что от усилий начинают ныть виски. Отвлекаюсь лишь когда с той стороны запертой двери женского туалета вежливо стучат.
— Эй, ты там в унитаз не провалилась на эмоциях? — слышу голос Дениса.
Блин.
— Да иду я, иду, — торопливо поправляю слегка поплывший макияж, убеждаясь, что реклама не обманула и тушь правда водостойкая, и с нейтральным покерфейсом покидаю укрытие. — Что, без меня к десерту велено не приступать?
— Все норм? — проницательно всматриваются в меня.
— А то как же. Высший разряд.
— Тогда почему глаза красные?
— Да у них передоз от твоей смазливой мордашки. Слишком много и слишком часто.
— Пускай привыкают. Это только начало.
— Что, не наигрался еще с тамагочи?
Брови Волкова хмурятся, собираясь на переносице.
— Поясни.
— Лучше ты. Объясни, зачем я здесь? Что ты хотел мне показать? Как выглядят нормальные семьи? Спасибо за экскурсию, но я как бы и так в курсе. Видела на картинках.
— У тебя поразительная способность искажать все до состояния маразма, — очень спокойно, а что главное, непривычно терпеливо отвечают мне. Без ерничества и подстебываний. — Ты здесь, потому что я хотел, чтобы ты была здесь. Со мной. Потому что мне это важно.
Важно ему. Ладно. Не спорю, вот на этом моменте правда екает. Не первый раз, между прочим.
— Вот когда ты отключаешь балагура, я даже начинаю тебе потихоньку верить, — признаюсь я.
— То есть, чтобы быть с тобой мне нужно превратиться в унылое скучное говнецо?
Оу.
— Да нет же. Просто…
— Просто кое-кому легче найти десятки причин, чем признать, что я тебе и так уже нравлюсь.
Эээ… Стопэшечки. Как мы так резко перескочили абсолютно на другую тему?
— Это здесь при чем?
— При всем, Волкова. При всем. Ты недоверчива, закрыта и недоступна. Живешь в ледяном дворце, который сама же выстроила и наотрез отказываешься пускать меня через порог. Только дело вовсе не в том, что это я такой вот легкомысленный засранец. Все здесь, — меня импульсивно постукивают в лоб укоряющим перстом. — Причина в целом списке комплексов, что в тебя посадили задолго до меня. Отсюда проблемы. Отсюда страхи. Поэтому ты меня отталкиваешь. Потому что боишься.
— Боюсь чего? — чувствую как внутренности сжимаются в болезненном спазме. — Отношений?
— Довериться, но оказаться снова брошенной.
— Какой ты молодец, — стараюсь не подавать вида, но попадание угождает точно в цель. Выстрел с положения лежа четко в яблоко во рту у запеченной свиньи на праздничном столе. А запеченная свинья, походу, я. — Все расставил по полочкам. Даже к психиатру ходить не пришлось. Что посоветуете, доктор? Антидепрессанты?
— Я твой антидепрессант. По доброй воле или против, но я выковыряю из тебя всю эту дрянь. Вот увидишь.
Снова екает. Эй, зачастило что-то!
— Садовую лопатку в отделе огородников не забудь прикупить.
— Обойдусь без нее.
— О, да это уже заявка на победу. И какой план?
Смешно. Его ругаю за несерьезность и сама же отстреливаюсь примитивнейшим юмором. Но для меня-то это попытка скрыть волнение, он же чисто прикалыв… А если нет? А если у него это тоже вроде защитных рефлексов? Если так, то Денис прав. Мы редкостные два дятла и идеально друг другу подходим.
Волков сокращает расстояние между нами до минимума, заставляя сердечко забиться в неопределенности. То ли глупый орган и сам не прочь оказаться быть к нему поближе, то ли, заранее стремаясь последствий, пытается слинять, но наталкивается на клетку из костей.
— Шаг первый: сегодня ты спишь со мной, — окутывает меня его тихий голос с пряными нотками властности, вынуждая дышать чаще. — В одной кровати, Волкова.
— И что это даст?
— А ты попробуй и узнаешь.