Запретная страсть

Глава 11

После ухода Хартвуда дом словно вымер. Элиза поднялась наверх, в мансарду, но долго усидеть в душной комнате не смогла. Мысли в голове так путались, что даже такое испытанное успокоительное средство, как изучение гороскопа, не приносило облегчения. Тем не менее Элиза битый час таращилась в гороскоп Хартвуда, пытаясь докопаться до правды.

Она искала хотя бы какое-то указание на то, что матерью Эдварда была любовница отца, а не его законная жена. Но несмотря на все усилия, поиски оказались напрасными. В гороскопе Хартвуда не обнаруживалось никаких подтверждений, говорящих в пользу данной гипотезы. Если бы Хартвуд родился не в указанное время, то в его гороскопе не было бы Урана, а без Урана невозможно было представить тот характер, который был у лорда Лайтнинга. Впрочем, кое-какие мелочи, прежде ускользнувшие от ее внимания, косвенно подтверждали его предположение. Квадрат между Солнцем и Луной указывал, что его родители часто и сильно ссорились друг с другом. Была еще одна странность: Уран слишком близко подходил к Луне. Эго наводило на мысль, что в жизни его матери было нечто загадочное и необычное. Но в любом случае, если бы леди Хартвуд не была матерью Эдварда, то тогда гороскоп, который Элиза держала перед собой, никак не мог быть его гороскопом.

Все это смущало и сбивало с толку. Неужели она утратила чутье настоящего астролога вместе с уверенностью, что правильно расшифровала личностные особенности лорда Лайтнинга? Во всяком случае, настоящий Хартвуд, из плоти и крови, уже не так идеально соответствовал начерченным абстрактным и бездушным символам. Когда Элиза пыталась понять, каким образом изменения в дате его рождения могут повлиять на Меркурий, то ей слышался его притягательный шутливый голос, А когда она рассматривала Венеру, в ее воображении возникало красивое лицо Хартвуда. А при мысли о Марсе она чувствовала его горячее дыхание на ее коже, его возбуждение, которое передавалось ей и казалось чем-то сладостно-запретным.

Разозлившись на себя, Элиза надела одно из тех прозрачно-открытых платьев, в котором при такой жаре, к ее удивлению и радости, было приятно и легко. Она спустилась вниз, намереваясь найти служанку и прогуляться по городу, но внезапно начавшийся дождь заставил ее изменить планы.

Сожалея о том, что прогулка сорвалась, она направилась в библиотеку. Там царил полумрак, навевавший вместе с дождем меланхолическое настроение.

Все стены от пола до потолка были заставлены книжными шкафами. Ровные ряды книг на полках, тисненые новые корешки, порядок и тишина — все указывало на то, что сюда редко кто наведывается. Элиза принялась рассматривать названия книг, почти уверенная, что здесь ничего не найдет, кроме легкого чтива, которое, по ее мнению, более всего подходило вкусу светского льва. К ее удивлению, она заметила несколько изданий на древнегреческом языке.

Элиза выбрала комедию Аристофана «Лисистрата» во фламандском издании прошлого века. Ее пальцы с нежностью гладили красный сафьяновый переплет, золотое тиснение букв на обложке. Предвкушая наслаждение, она чуть раздвинула гардины, села поближе к окну и начала читать.

Легкий шутливый язык Аристофана увлекал с первой же страницы. Откровенные обсуждения плотских утех и разных деталей в отношениях между женщинами и мужчинами, то есть то, о чем из ложной стыдливости умалчивали современные авторы, вызывали живой и неподдельный интерес Элизы. Теперь она поняла, что открытость и прямота древних в описании физических подробностей, видимо, послужили причиной не поощрять девочек в английских школах изучать древних классиков.

Сбросив туфли и поджав под себя ноги, Элиза удобно устроилась в кресле. Время летело незаметно, как вдруг ее охватило неприятное ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Оказалось, что ее одиночество нарушила сама хозяйка дома. Леди Хартвуд вошла очень тихо и неслышно, что было весьма удивительно для дамы такой комплекции. Увидев, как она свободно перемещается на собственных ногах, Элиза удивилась еще сильнее: к чему тогда было вчерашнее представление с креслом на колесах? Или у матери была точно такая же любовь к притворству, как у ее сына?

Леди Хартвуд пристально взглянула на книгу в руках гостьи, и Элиза смутилась, покраснела от досады, что ее застали за чтением пусть классической, но все-таки непристойной комедии Аристофана. Но Элиза быстро опомнилась: чего она так испугалась? Если вспомнить вчерашний обед, ее «манеры» и оскорбительные выходки Хартвуда, то леди Хартвуд уже убедилась в том, что Элиза предпочитает разыгрывать в жизни неприличные сиены, а не читать о них в книгах. Опустив книгу на колени, она с наглым видом посмотрела в лицо леди Хартвуд.

— Неужели ты умеешь читать? — фыркнула леди Хартвуд. — Вот уж никогда бы не подумала. Женщины, подобные тебе, редко умеют читать.

— А почему бы и нет? — колко возразила Элиза. Положение любовницы имело некоторые преимущества. Грубость леди Хартвуд заслуживала такого же нелюбезного ответа: как известно, что посеешь, то и пожнешь.

Леди Хартвуд подошла ближе и разглядела греческие буквы на раскрытых страницах книги.

— Нет, ты все-таки врешь. Не пытайся одурачить меня. Если бы ты умела читать, то знала бы, что в руках у тебя книга не на английском, а на древнегреческом языке.

— Действительно, было бы очень странно, если бы Аристофан писал свои комедии на английском.

— Комедии Аристофана? — Брови леди Хартвуд поползли на лоб от удивления. — Откуда тебе известно, кто такой Аристофан? Актрисы, подобные тебе, играющие в низкопробных театрах, наверное, никогда не слышали его имени. Ну-ка дай мне книгу. — И она протянула руку.

Элиза молча отдала ей Аристофана.

Старуха недоверчиво пролистала несколько страниц, затем захлопнула книгу и бросила ее на стол.

— Женщина, подобная тебе и читающая Аристофана, — это что-то неслыханное.

По ее озадаченному виду Элиза понял а, что леди Хартвуд была не очень сильна в греческом, а скорее всего, как и большинство девочек из знатных семей, не умела читать по-гречески.

Леди Хартвуд взглянула на Элизу:

— Странно, очень странно, ты вовсе не похожа на тех женщин, которые, как я полагала, должны нравиться Эдварду. Ему, как и всем мужчинам, больше всего нравятся куклы — розовощекие, грудастые создания, которые глупо хихикают, жеманятся и которых он презирает до глубины души. Может быть, подобные женщины поднадоели моему сыну, и он решил разнообразить круг своих знакомств с целью возбудить аппетит. Скажи, до того, как вы встретились, ты, наверное, была гувернанткой, без места и без рекомендаций?

— Вовсе нет, — изображая возмущение, ответила Элиза и нагло взглянула прямо в лицо излишне любопытной собеседницы.

— Тогда ты, должно быть, провинциальная девушка, привезенная в Лондон каким-нибудь соблазнителем и брошенная им на произвол судьбы. Ты пытаешься изображать шлюху, но у тебя довольно правильное произношение и слишком приличные манеры поведения за столом. Глядя на тебя, нельзя не заметить следы хорошего воспитания, у легкомысленных ночных бабочек его нет и в помине.

Чертов нож для рыбы! Леди Хартвуд все видела, ее так просто не проведешь.

— Поскольку ты мне кажешься, девушкой воспитанной, я, пожалуй, даже могу найти для тебя оправдание. Судя по всему, ты пошла по скользкой дорожке не по собственному желанию и порочным наклонностям, а потому что не было иного выхода. Тяжелое материальное положение или семейное горе, не буду гадать, но я не хочу потворствовать тому, что ты делаешь. Христианское милосердие мне не чуждо. Тебя нельзя строго судить, тем более ты, наверное, до конца не понимаешь положения, в котором очутилась. — Леди Хартвуд испытующе посмотрела на Элизу: — Не стоит обольщаться, Хартвуд никогда не полюбит тебя. Он не способен на такие чувства.

— Он говорил точно то же самое. Он кажется очень гордым.

— Твое легкомыслие просто поражает. Преступления моего сына не повод для шуток. Он очень опасный человек. Красивый, обаятельный и развратный до мозга костей. Ему нисколько не жаль тех женщин, которых он сперва обманывает, а потом бросает.

Слова леди Хартвуд попали в цель. Они взволновали и расстроили Элизу. Холодный страх вполз в ее сердце.

— Твой любовник — убийца. — Леди Хартвуд понесло, и она уже не могла остановиться. — Он погубил одну несчастную девушку. Она умерла от любви, а ему были совершенно безразличны как ее страдания, так и ее гибель. Ее тело еще не остыло, а он отправился на бал. — Леди Хартвуд наклонилась к Элизе и тихим зловещим голосом проговорила: — Ты недавно познакомилась с моим сыном и, конечно, не знаешь о всех его светских похождениях. Будь у тебя хоть капля разума, ты повнимательнее отнеслась бы к моим предостережениям. Обещания Хартвуда не стоят и ломаного гроша. Можешь мне верить или не верить, но я его мать и знаю, что говорю.

Немного успокоившись, Элиза попыталась представить, как бы поступила на ее месте Вайолет, что она ответила бы, услышав такое. Как бы там ни было, но верить каждому слову леди Хартвуд не стоило.

— С какой стати я должна вам верить? Эдвард не раз предостерегал меня, что вам доверять нельзя.

— Он еще не то скажет, что с него взять? Ему известно, что я предупреждаю любую несчастную, попавшую в его сети, о том, какой он человек.

— Не надо меня пугать, — решительно сказала Элиза. — Просто вашему сыну нравится шокировать окружающих и превращать жизнь в игру. Но я не нахожу в его намерениях ничего дурного или порочного. Напротив, мне непонятно, каким образом к нему могла пристать такая репутация. У него доброе сердце, оно поможет ему научиться любить. Нужны только соответствующие условия.

— Ты говоришь так, потому что тебе совершенно безразлична судьба той несчастной, которую Эдвард погубил.

— Неправда! — горячо воскликнула Элиза. — Мне все известно. Ваш сын рассказал мне, как и почему все так произошло.

— У тебя более жестокое сердце, чем я думала. В таком случае не вижу никакого смысла продолжать нашу беседу.

Элиза предполагала, что леди Хартвуд воспользуется ее нежеланием верить ей как поводом для того, чтобы прекратить тяжелый разговор. Но несмотря на это, она не смогла смолчать, услышав чудовищно несправедливые обвинения матери в адрес сына. Злоба леди Хартвуд отравила детство Эдварда, доставила ему столько горя и страданий, что как-то слабо верилось в ее благие намерения. Элизе было неприятно и тягостно в обществе леди Хартвуд, а ведь она провела вместе с ней всего несколько минут. Сколько же пришлось вынести Эдварду за столько лет, прожитых вместе с матерью! Элиза невольно поежилась. Он покорно все сносил, и никто не защищал его. От подобных мыслей сердце Элизы болезненно сжалось. В таком случае она будет первой, кто открыто встанет на его защиту.

— Нет, вы не правы. У меня есть все основания не соглашаться с вами. Вспомните, что ваш сын сделал для семьи. Вспомните принесенную им жертву! Даже странно, почему вы не испытываете к нему никакой благодарности.

— Благодарность? — переспросила леди Хартвуд и оскалилась: — О какой благодарности может идти речь, если он опозорил наше имя, честь нашей семьи? Он погряз в разврате, более того, он выставляет его напоказ перед всеми и ничуть не стыдится.

Но кто заставил Эдварда так вести себя, как не она, его мать?

— После ваших слов я еще больше верю Эдварду, а не вам. Вы питаете к нему ненависть вовсе не за его проступки и грехи, а потому, что он отказывается скрывать их от посторонних глаз за фасадом фальшивой респектабельности.

— Как я погляжу, он уже успел обратить тебя в свою якобинскую веру. Да, мне бы хотелось, чтобы мой сын вел себя как настоящий джентльмен и держал свои неприличные тайны при себе, именно так ведут себя настоящие джентльмены.

— Или настоящие лицемеры.

Леди Хартвуд даже бровью не повела на выпад в свой адрес.

— Повторять чужие слова легко. Ты думаешь, что все знаешь, все понимаешь. Эх-, молодость, молодость! Стоит только красивому мужчине улыбнуться, сделать комплимент девушке, как сразу у нее отшибает напрочь все здравые мысли и чувства. Он очень опасен, мой сын. Он обожает разбивать сердца влюбленных в него женщин, запомни это как следует. — Леди Хартвуд перевела дух, — Или ты уже позволила себе зайти слишком далеко в своей привязанности к нему. Если это так, тогда, так и быть, дам тебе еще один совет. Надеюсь, у тебя хватит ума прислушаться к нему. — Леди Хартвуд указала на дверь палкой: — Я хочу, чтобы ты как можно быстрее покинула мой дом. Прислушайся, а лучше всего немедленно последуй моему совету. — Уже без прежней враждебности в голосе она закончила свою мысль: — Если ты меня послушаешься, то обещаю, что помогу тебе. Я устрою тебя в какой-нибудь приют кающихся Магдалин, где ты сможешь обучиться какому-нибудь полезном уделу и начать новую жизнь. Не обращай внимания на то, что говорит обо мне мой сын; в конце концов, я не такая уж бессердечная.

Как можно быть такой самонадеянной?

— Не стоит меня спасать от покровительства лорда Хартвуда. Это напрасный груд, — высокомерно ответила Элиза. — Мое нынешнее положение меня вполне устраивает.

— Ладно. Но ты еще пожалеешь!

После такой угрозы разговор можно было смело считать законченным, однако леди Хартвуд не торопилась уходить. Она впилась в лицо Элизы своим сверлящим взглядом и долго-долго смотрела, не отводя глаз. Она как будто хотела что-то сказать, но не решалась; невероятно, но затем на ее лице появилось нечто вроде смущения. Наконец леди Хартвуд отвернулась и, постукивая палкой, пошла к двери.

— Вот это да! Не могу поверить собственным ушам, — издал радостно-удивленный возглас Эдвард, входящий в библиотеку. Он только что пришел из города и явно находился в прекрасном расположении духа после прогулки. — Моя мать ошарашила меня известием. Оказывается, ты умеешь читать. Это не только поразило мать, но и оскорбило ее. Она считает это ловким притворством с твоей стороны. Моя любовница читает Аристофана в оригинале, ха-ха!

— Но это правда. Я действительно читала его комедию «Лисистрата». Шокирующая книга. Теперь я понимаю, почему тетя не давала мне ее.

Брови Хартвуда, словно птицы, взлетели вверх.

— Так это правда? Ты на самом деле читала комедию на греческом, а не разыгрывала мать?

— Конечно, читала. Шел дождь. Мне было скучно. В отличие от тебя мне не доставляет радости дурачить других.

— Опять в цель, — пошутил Эдвард. — Прямо в яблочко! Но скажи: как ты выучила древнегреческий?

— Благодаря тете Селестине. Без знания древних языков нельзя стать настоящим астрологом. Многие тексты не переведены на английский, а те, которые переведены, зачастую переведены очень плохо, так как переводчики не всегда точно понимали значение астрологических терминов.

— Моя маленькая прорицательница, похоже, ты никогда не перестанешь удивлять меня! — воскликнул Эдвард с неподдельным изумлением. — Но как мне быть, если слухи о твоей учености поползут по всему городу? Моя любовница — ученый сухарь, синий чулок. Какой позор!

— Ничего страшного. Думаю, город и так уже убедился в том, что твоя любовница — перезрелая красотка, усыпанная веснушками. Ну что из того, ваша милость, если к перечню ее недостатков присоединится еще и прозвище Синий Чулок.

— Сколько раз тебе говорить: не называй меня «ваша милость». Для тебя я Эдвард. Ты же мой друг, Элиза, а мои друзья зовут меня Эдвардом.

— Хорошо, Эдвард. Но как бы я ни обращалась к тебе, я все равно останусь синим чулком.

Хартвуд покачал головой:

— Нет-нет. Ты слишком строга к себе. Только что я встретился с некоторыми приятелями, раньше я виделся с ними в лондонских клубах. Они буквально закидали меня вопросами: где я нашел такую прелесть, как ты? Почему я так долго прятал тебя от посторонних глаз, хотя они уже наслышаны о моей последней любовнице?

— И что же ты им сказал в ответ? — спросила польщенная Элиза.

— Что я слишком ревнив и не люблю выставлять на всеобщее обозрение мое последнее сокровище, не хочу рисковать, а то вдруг тебя похитят?

— Какой же ты хвастунишка, да и лгунишка! — рассмеялась Элиза. — Честное слово, Эдвард, если ты хочешь, чтобы я тебе верила, тебе не стоит так шутить с другими и так искажать правду.

— А почему не может быть правдой то, что я им рассказал, Элиза? У меня есть все основания прятать тебя от посторонних взглядов. Ты не представляешь себе тех людей, которые составляют мое окружение. Без моего покровительства ты погибла бы среди них.

— Неужели ты хочешь убедить меня в том, что их всех просто обуревает желание изнасиловать какую-то старую перезрелую деву? Какой ужас! Какие странные вкусы у твоих приятелей! Неужели таковы нравы светского общества?

— Совсем ты не старая и не перезрелая дева, Элиза, не мели чепухи. Но без моего покровительства тебе угрожает опасность. Раз мужчины считают тебя дамой легкого поведения, то любой из них хочет, чтобы ты попала в его Донжуанский список. Они не будут церемониться, для них главное — затащить тебя в постель.

— Прошу извинить меня. В таком случае я действительно благодарна тебе за покровительство. — Мурашки побежали по спине Элизы от осознания нависшей над ней опасности. Раньше она не представляла, насколько чревато серьезными осложнениями теперешнее положение.

— Можешь рассчитывать на меня и впредь. Каждый, кто посмеет оскорбить тебя, на следующий же день утром обязан будет обменяться со мной выстрелами, а я чертовски меткий стрелок.

— Неужели ты, защищая честь падшей женщины, в самом деле затеешь дуэль? Какая-то нелепость, повод для дуэли явно несуразный.

— Но я ведь лорд Лайтнинг. В каждом моем поступке есть какая-то нелепость. Но все должны зарубить себе на носу, что любовница, достоинство которой я защищаю — это единственная женщина, честь которой, по моему мнению, действительно стоит оберегать.

— К чему такие крайности? Ведь я не твоя настоящая любовница, поэтому нет никакой необходимости драться из-за меня на дуэли. Тем более ради моей добродетели.

Эдвард внезапно стал очень серьезным.

— Я буду защищать тебя от любого, даже наималейшего оскорбления. Надо тебе привыкать к этому.

— Неужели шпильки в мой адрес так сильно затрагивают твое превратное представление о добродетели?

— Не только. Я ведь беспокоюсь о тебе, Элиза. — В его голосе не было заметно ни тени насмешки. — Именно поэтому я не могу позволить ни одной дерзости, ни одной угрозы в твой адрес.

— Ну, в таком случае ты опоздал, — печально вымолвила Элиза. — После того как твоя мать пришла в себя от изумления, вызванного моим умением читать, она принялась угрожать мне. Она заявила: если я немедленно не покину ее дом, то она предпримет самые жесткие меры.

Эдвард улыбнулся:

— Не тревожься понапрасну. Это всего лишь представление. Мать целиком в моей власти. Она не осмелится предпринять ничего против тебя. Это все пустые угрозы. Но нам пора идти, моя маленькая прорицательница. — Он опять заговорил шутливым тоном. — Мне захотелось хоть как-то отблагодарить тебя за то, что ты согласилась остаться. Зная твою слабость к книгам, хочу предложить тебе прогуляться в книжный салон «У Бейкера» на Стейн-стрит. Говорят, там можно достать самые последние новинки.

Элизу тронуло его внимание и деликатность. Его предложение пришлось ей очень по душе.

— Я пойду с тобой, но при одном условии, — кокетливо поддразнивая его, сказала она. — Обещай мне, что не станешь никого вызывать на дуэль, даже если кому— то взбредет в голову поухаживать за твоей веснушчатой любовницей или затеять с ней ученую беседу.

— Обещаю, — усмехнулся Эдвард, беря Элизу под руку, — хотя не могу поручиться, что сумею сохранить хладнокровие, если какому-нибудь вертопраху вздумается оказать знаки внимания тебе, моей медноволосой красавице.