Запретная страсть

Глава 2

Выйдя из театра, Эдвард Невилл в задумчивости остановился на одной из близлежащих аллей. Да, при расставании с Вайолет он вел себя превосходно, очень сдержанно, но теперь надо было привести в порядок и чувства, и мысли. Учитывая нынешние обстоятельства, ему было о чем поразмыслить. Он глубоко вздохнул и раздраженно стукнул пару раз кулаком о ладонь другой руки. По глупости он опять влип в неприятности. Он вел себя с Вайолет так, будто она была нечто большее, чем проститутка, все достоинства которой сводились к паре длинных стройных ног и готовности их раздвигать. Какой же он все-таки глупец: надеялся получить что-то взамен за всю его доброту! Но она отказала ему даже в такой малости.

Привычная душевная боль зашевелилась в глубине его сердца, и он опять ударил кулаком о ладонь. «Непостоянство — имя твое, женщина!» Он мог бы повторить эти известные слова Гамлета даже кобыле, которую недавно купил в конюшнях «Таттерсоллза».

Пусть даже так! Вайолет поехала бы вместе с ним, если бы не невесть откуда взявшаяся самозванка предсказательница. Не кто иной, как она внушила Вайолет мысль оставить его, причем именно тогда, когда он больше всего нуждался в ее обществе. Гнев с новой силой овладел им.

Выполняя волю покойного брата, он должен был перед вступлением в права наследования приехать на две недели в дом матери, которая последние годы жила на его деньги и полностью зависела от его милости. Эта мысль приносила Хартвуду неизъяснимое удовольствие.

Он предвкушал еще большее наслаждение, если бы взял с собой в Брайтон Вайолет. Но теперь без нее его план был неосуществим. Завещание должны огласить в этом месяце, и надо срочно найти ей замену. Однако как назло сейчас он не мог остановиться ни на одном подходящем варианте.

В разгаре светского сезона каждый день были балы, званые вечера, праздники; спектакли — многочисленные увеселения, которым с такой охотой предавались дамы, принадлежавшие и не принадлежавшие к высшему свету. У Эдварда оставалось мало шансов на успех. Он знал несколько светских красавиц, которые, возможно, согласились бы поехать вместе с ним, но только на определенных условиях: своего рода карт-бланш. Однако, обжегшись на Вайолет, он не испытывал ни малейшего желания идти на поводу у женщин, чьи прихоти и капризы были невыносимы, более того, непредсказуемы.

Вдруг вдалеке послышался дробный стук каблучков и чья-то женская тень мелькнула в просвете аллеи. Хартвуд облегченно вздохнул: наверное, Вайолет одумалась и, не желая потерять его, спешит за ним. Он обрадовался, что у нее все же хватило ума вернуться, несмотря на нелепую сцену, устроенную в театре.

Но, приглядевшись к женщине, которая неожиданно замерла в тени под деревьями, он понял, что ошибся. Это была не Вайолет, а та самая чертова прорицательница. Она стояла, судорожно сжимая потрепанную сумку, и, судя по всему, вытирала слезы.

Ха, какие же женщины ловкие притворщицы! Та, что так легко разрушила все его планы, теперь зачем-то притворяется огорченной. Ее поведение нисколько не разжалобило Хартвуда. Женщины и слезы неразделимы.

Слезы — их безотказное оружие, с их помощью они способны добиться всего, чего только захотят.

Вдруг неожиданная мысль осенила Хартвуда! С какой стати ей возвращаться домой с пустыми руками? А для его целей нужна была женщина. Почему бы не воспользоваться услугами этой маленькой прорицательницы? Почему бы не попробовать ее на роль его любовницы? Неподалеку стояла его карета, кучер поджидал его. Понадобится всего несколько мгновений, чтобы захватить эту вертушку. В карете он легко овладеет ею, а после того как ее репутация будет погублена, ей ничего больше не останется, как согласиться на его условия.

Весь план созрел в его голове за один миг, но Хартвуд сразу же понял, насколько он нелеп. Что бы о нем ни говорили, у него не имелось никакой склонности силой похищать женщину. Более того, как можно было без ее добровольной помощи рассчитывать на успех в доме матери?

Впрочем, прорицательница должна была понести наказание за свое чёртово вмешательство. В идее ее соблазнения было нечто успокаивающее. Хартвуду эта мысль начинала нравиться все больше и больше. Было бы несправедливо отпустить маленькую лгунью безнаказанно. Почему бы немного не позабавиться: притвориться, что он хочет соблазнить ее? Он всего лишь напугает ее как следует. Пусть крепко запомнит на будущее: не стоит так шутить, тем более с ним. Можно сильно обжечься!

Лорд Лайтнинг улыбнулся. В его уме стал созревать другой план, и этот план он уже одобрял всецело. Мрачное настроение сразу куда-то исчезло. Иногда пренебрежение моральными правилами имело свои преимущества.

Элиза не утратила силы духа, задержалась в укромном уголке возле выхода из театра и напомнила себе, что нет никакой пользы в рыданиях. Если бы тетя Селестина узнала о ее слезах, она с презрением отвернулась бы от нее. Надо собраться и доказать себе, что она ничуть не слабее своей стойкой тетушки. Но эти ободряющие мысли, такие приятные всего несколько дней тому назад, теперь утратили прежнюю привлекательность. Ей некуда было податься, Элиза вообще не знала, куда ей идти.

Она достала потертый крошечный ридикюль и пересчитала его содержимое: четыре пенса и полпенни, все, как и было. Теперь бейлиф точно посадит oтца в тюрьму за долги, особенно после того, как городской суд конфисковал все ее жалкое имущество, какое отец не, успел проиграть в азартные игры. Как глупо она повела себя, когда доверилась отцу, который появился на ее горизонте сразу же после смерти тети, и даже согласилась поехать с ним в Лондон! К порогу ее сельского домика его привела вовсе не отеческая любовь к забытой дочери, а то небольшое наследство, которое тетя Селестина оставила любимой племяннице, обеспечив ее будущее. В двадцать девять лет ей следовало вести себя благоразумнее, а не радоваться появлению отца, как семилетняя дочурка, соскучившаяся по папочке. А ведь тетя не раз говорила ей, что нельзя доверять ее шалопаю отцу, и предупреждала: не стоит повторять ошибки, которые совершила ее доверчивая мать. Но сожалеть о содеянном было и поздно, и глупо, Элиза вытерла слезы и решительно расправила худенькие плечи.

Но едва она сделала шаг, как чья-то сильная рука схватила ее сзади за локоть и потащила в сторону красивой кареты, на стенке которой виднелся дворянский герб в виде креста. Элиза попыталась освободиться и даже закричать, как вдруг кто-то сдержанно прошептал ей на ухо:

— Не пытайтесь вырваться. Никто вас не обидит. Делайте, как я вам говорю.

Она сразу узнала этот голос. Он мог принадлежать лишь лорду Хартвуду, и никому другому.

Как только он подвел ее к карете, ливрейный слуга безмолвно распахнул дверцу, и лорд ловко подтолкнул Элизу внутрь. Затем Хартвуд быстро вскочил следом и сел на противоположной стороне. Дернув за шнурок, он дал знак кучеру ехать.

У Элизы взволнованно забилось сердце. Ее похитили! Как ни странно, она почти не испугалась, напротив, она с наслаждением вдыхала удивительные запахи, царившие в карете. Запах дорогой кожи, которой были обиты сиденья, смешивался с ароматом новых деревянных сидений и панелей. Вместо страха она испытывала странное облегчение. Все тревоги куда-то рассеялись. Какое блаженство: теперь она могла забыть на время о том, что ей некуда идти и не к кому обращаться за помощью, что в кошельке у нее всего четыре с половиной пенса! Неужели ее предсказания произвели на лорда Хартвуда такое сильное впечатление, что он решил задержать ее, для того чтобы расспросить поподробнее? Неужели после стольких мытарств она наконец обретет желанного покровителя, деньги которого позволят ей справиться с затруднениями?!

Но, присмотревшись повнимательнее, она тут же сообразила, насколько беспочвенны ее надежды. Насмешка блуждала по его лицу, она явно пряталась в уголках его губ и в складке на переносице. Он сверлил ее взглядом, и Элиза вдруг поняла, почему ему дали такое прозвище — лорд Лайтнинг. Его глаза буквально пронзали ее насквозь, они скользили то вниз, то вверх по ее телу, как будто раздевая ее. Мурашки побежали по всему телу Элизы, и она отпрянула от него подальше.

— Лорд Хартвуд… — произнесла она, умоляюще вытягивая перед собой руки, но он тут же прервал ее:

— Неужели ваши хитрости и уловки не научили вас держаться осторожнее с блондинами? Разве ваше предсказание будущего не предупредило вас о возможности некоторого короткого путешествия? Или вы спрашиваете совета у звезд только ради того, чтобы, обмануть, доверчивых простаков?

— Что вы имеете в виду?

— Вас не затруднит, если впредь вы будете обращаться ко мне «ваша милость»? — не без издевки напомнил Хартвуд и уже серьезнее добавил: — Вы должны все время помнить о моем титуле и с уважением относиться к нему. А как ваше имя, юная особа?

— Мисс Фаррел, ваша милость.

— Итак, мисс Фаррел, вы доставили мне очень много неприятностей своим, черт подери, неожиданным появлением в моей жизни. Но теперь, когда вы всецело в моей власти, уверяю вас, подобные фокусы у вас больше не пройдут. Не хотите ли спросить у звезд, какую участь я вам приготовил? Ваш учебник по астрологии ничего не говорит вам о том, как ускользнуть из моих рук?

Он говорил настолько возбужденно, что случайно выронил табакерку, но поднимать ее не стал.

— Ну да, конечно, вы не спрашивали у звезд о том, какая вас ждет судьба, — издевательски сказал он. — Вы же ловкая мошенница, ищущая легкий и непыльный заработок. Вероятно, вы буфетчица, хотя нет, уж очень вы складно говорите, скорее всего вы работали горничной у какой-нибудь леди. Но кем бы вы ни были, вы уже успели крепко мне насолить.

Последние слова вдруг разозлили Элизу. Какой он все-таки раздраженный и взвинченный! И как он посмел назвать ее горничной?! А ведь она была прямым потомком известного английского астролога!

— Никакая я не мошенница, — резко возразила она. — Астрологии меня обучала тетя Селестина, а ее наставлял в этом искусстве отец, который был правнуком великого Уильяма Лилли. Ваши оскорбления нелепы и смешны.

— Разумеется, — ядовито обронил Хартвуд. — Хотя мои оскорбления, возможно, и безосновательны, зато вы в моих руках и должны опасаться за свою честь.

С этими словами он небрежно погладил ее по бедру. Трепет пробежал по телу Элизы. До сих пор ни один мужчина не касался ее так бесцеремонно и нагло. Дернувшись, она еще дальше отодвинулась от него в угол. Он был совершенно невыносим. Надо было немедленно положить конец его поползновениям.

— Милорд, — бросила Элиза. — Я ведь читала романы мистера Ричардсона, по-видимому, вы путаете их содержание с реальной жизнью. Возможно, ваши заигрывания показались бы мне забавными, но после того, что произошло в театре, мне не до глупостей, я совершенно не в духе. Если вы имеете репутацию, как у Ловеласа, то я вам не Кларисса. Мне двадцать девять лет, я уже взрослая женщина, которая привыкла сама зарабатывать себе на жизнь, не прибегая к вашему участию. Кроме того, вы и так доставили мне немало неприятностей сегодня.

— Конечно, — ответил Хартвуд, и в его глазах вдруг заплясали веселые искорки, словно от удивления, — вы не Кларисса, но все равно должны помнить, что вы в моей власти.

— О, не говорите глупостей! — возразила Элиза. — Кроме романов мистера Ричардсона, есть более современные книги мисс Остен, в них юные леди убегают с грубиянами и невежами, если только подпадают под действие сногсшибательного мужского обаяния, а не потому, что кто-то силой затаскивает их в закрытый экипаж.

— Я смущен, мадам, — без тени смущения ответил Хартвуд. — Значит, вы не находите мое обаяние сногсшибательным.

— Не знаю, насколько сногсшибательно ваше обаяние, но сегодня меня больше всего поразил ваш ужасный характер. Впрочем, как мне кажется, вы действительно можете быть милым и обаятельным, когда захотите. По крайней мере об этом говорят возвышающиеся Весы в вашем гороскопе.

Лорд Хартвуд недоуменно приподнял одну светлую бровь:

— Неужели вы на самом деле верите в ту чушь, которую несли перед Вайолет? Неужели вы думаете поможете предсказать мои поступки, описать мои характер, опираясь на мистические домыслы?

— Вам нет никакой необходимости выказывать пренебрежение к моему искусству, — твердо сказала Элиза. Она говорила и удивлялась самой себе: она осмелилась осадить высокородного и могущественного лорда. Хартвуд, казалось, был удивлен не меньше ее. Он широко раскрыл глаза и с трудом пытался удержать на своем лице суровое и жесткое выражение, более всего подходившее для выбранной им роли. Он снял касторовую шляпу, отчего копна его светлых волос рассыпалась упругими кольцами, и насмешливо произнес:

— Примите мои извинения, мадам. Впредь я буду относиться к вашему искусству с надлежащим почтением.

— Очень вам признательна, милорд. Но все равно вы меня сильно огорчили. Мне так нужны были деньги, а Вайолет обещала заплатить мне. И я бы непременно их получила, если бы не вы. Именно то, что я рассказала ей о вашем характере, все и погубило.

— Но все, что вы рассказали, прозвучало так лестно, — Уголки чувственных губ Хартвуда удивленно изогнулись. — Мне было приятно услышать о себе что-то подобное, причем в таких непривычных выражениях: «Добрый и чуткий любовник. Человек, живущий ради любви». Мне более привычно, когда меня сравнивают с лордом Байроном, хотя мои преступления лишь слабое подобие тех, в чем обвиняют поэта.

— Конечно, ваши и его ошибки нельзя сравнивать. Гороскоп лорда Байрона намного тяжелее, в нем больше страданий, чем в вашем. Я проверяла.

Элиза с сожалением вспомнила, что в отличие от ее туманного гороскопа лорда Хартвуда у них с тетей не было ни малейших сомнений насчет гороскопа лорда Байрона. Тетя Селестина получила все необходимые сведения из первых рук — от матери знаменитого поэта, которая хотела наставить блудного сына на путь истинный.

— По правде говоря, я не вполне уверена, что получила точную дату вашего рождения. Если бы вы сообщили Вайолет точные сведения, тогда мои рассуждения не показались бы столь смешными и неправдоподобными в глазах тех, кто с вами хорошо знаком. Если вы ее обманули, тогда понятно, почему мои слова вызвали такой смех.

Брови Хартвуда поползли вверх.

— Неужели у вас хватает дерзости обвинять меня в нечестности?

От гнева красивое лицо лорда побледнело. Элиза сразу вспомнила многочисленные слухи о его репутации завзятого дуэлянта. Если бы на ее месте оказался мужчина, Элиза нисколько не сомневалась в том, что лорд Хартвуд бросил бы ему в лицо вместе с перчаткой вызов.

— Я ни в чем вас не обвиняю, — поспешно сказала она. — Но ужасно неприятно, что тебя выставляют смешной, тем более когда я так нуждаюсь в богатых клиентах. Но если сведения, которые вы передали Вайолет, точны, тогда у меня нет сомнений — я правильно описала ваш характер.

Нахмурившись, лорд Хартвуд ответил:

— Я родился двадцать девятого июля 1785 года. Так я и сказал Вайолет. Какой смысл мне лгать или что-либо утаивать? Я ведь сын благородного лорда. Время и обстоятельства моего рождения — это событие, занесенное в специальные хроники.

— А точное время вашего рождения?

— Пол-одиннадцатого утра.

— А как вы узнали об этом?

С утомленным видом он оперся рукой о спинку сиденья— на среднем пальце блеснул массивный перстень — и принялся объяснять:

— Я сын барона, возможный наследник, поэтому к таким вещам в свете относятся с должным вниманием и все тщательно записывается. Кроме того, моя мать вечно жаловалась, что я нарушил ее планы в то утро своим неожиданным появлением на свет.

— Если все так, как вы говорите, в таком случае мои предположения верны и я правильно описала вашу личность независимо от того, что говорит и думает о вас Вайолет. — Она чуть помедлила, а затем с недоумением продолжила: — Все-таки странно: Вайолет, которая была с вами так близка, предпочла бы услышать о вас что-то нелицеприятное.

— Да, очень странно. — Хартвуд крепко сжал губы.

— Она говорила, что вы холодны и бессердечны. Но это совершенно не так. Вы родились, когда на небосклоне всходило созвездие Весов, которым управляет Венера — планета любви. Кроме того, в день вашего рождения Солнце стояло в созвездии Льва, оно уже одно вызывает жажду любви, причем более сильную, чем у большинства других мужчин.

— Вероятно, Вайолет не разглядела этих качеств моей натуры, потому что в отличие от вас она не наделена даром Предсказывать, — тихо заметил Хартвуд. — Впрочем, есть и другое объяснение. По-видимому, вы все же кое-что проглядели. За полгода нашего взаимного увлечения Вайолет успела хорошо узнать кое-какие стороны моего характера. Возможно, это дало ей основание считать меня холодным и бессердечным. Вам следовало бы больше знать о моей отвратительной репутации, не зря же я так старался создавать ее последние пятнадцать лет.

Видимо, для того чтобы подчеркнуть значимость своих слов, Хартвуд постучал в переднюю стенку кареты, и кучер сразу же пустил лошадей в галоп.

Пожалуй, ей следовало бы отнестись к похищению серьезнее, а не как к шутке. У него была настолько скверная репутация, что никто бы не осмелился смеяться над ним. Тем не менее сегодня днем эта невзрачная особа несколько расставила его в смешное положение. Нет, пора было переходить к своему плану, и для начала нагнать на нее побольше страху. Она ему уже успела порядком надоесть, особенно ее зеленые глаза, так и блестевшие от самодовольства: мол, как правильно она описала черты его характера. Он скривил губы, его язвительный вид, как он рассчитывал, должен был напугать ее.

— Вы догадываетесь, ради чего я затащил вас в карету?

Она отрицательно помотала головой.

— Ваше несвоевременное вмешательство оттолкнуло от меня мою любовницу и лишило меня возможности воспользоваться ее услугами. Но ехать мне сейчас на две недели необходимо позарез, поскольку речь идет о наследстве. Это одно из условий завещания моего покойного брата.

Это не было правдой, хотя и не было ложью.

— Итак, — продолжал Хартвуд, протягивая руку и приподнимая подбородок Элизы, чтобы взглянуть прямо ей в глаза, — поскольку именно из-за вас Вайолет бросила меня, вам придется занять ее место.

Похоже, смысл его слов дошел до сознания Элизы. Ее зеленые глаза цвета морской волны широко раскрылись от изумления и недоверия.

— Вы шутите.

— Какие тут могут быть шутки! — сказал Хартвуд, изо всех сил стараясь удержаться от смеха, глядя на эту серенькую мышку, он с трудом пытался войти в роль и пробудить в себе хоть какое-то подобие сладострастного желания. Элиза выглядела как настоящий синий чулок, а рыженькие волосы, собранные в узел и убранные под дешевый чепец, довершали сходство. Ее нельзя было даже сравнить с теми обольстительными женщинами, которые попадались на его пути. Она меньше всего походила на любовницу, при всем своем желании он не мог бы найти худшую. Однако его угроза подействовала: она явно испугалась. Теперь уже поздно было выса— живать ее на обочине дороги, отпуская подобру-поздорову: Хартвуд прекрасно понимал, как дорого ему придется заплатить, когда сюда вмешается ее родня.

Пытаясь успокоить ее, он окинул ее приторно-нежным взглядом.

— Почему бы вам на самом деле не стать моей любовницей? Вы уже достаточно долго наедине вместе со мной в карете, И ваша репутация, какой бы хорошей она ни была прежде, увы, погублена. Она разбилась вдребезги.

Выражение тревоги исказило черты ее лица. Все шло отлично. Она была неглупа и явно понимала всю тяжесть своего положения. Однако Элиза продолжала возражать:

— Я не могу представить себя ею. Ведь я почти старая дева. Кроме того, у меня веснушки.

Он слегка откашлялся.

— Веснушки или нет, какая разница. Мне нужна любовница. Вы оттолкнули Вайолет, поэтому должны занять ее место.

Хартвуд постепенно входил во вкус.

— Не бойтесь, мисс Фаррел. Я хорошо заплачу за вашу погибшую репутацию. Пусть у меня нет сердца, зато мой кошелек к вашим услугам.

Его предложение звучало оскорбительно. Элиза побледнела, отчего ее веснушки стали еще заметнее. Ее явный испуг, как ни странно, лишь придавал ей очарования. Однако она больше не смеялась над ним. Пора было от слов переходить к делу. Хартвуд медленно положил руку ей на плечо и ласково погладил, затем, его ладонь спустилась ниже, до уровня груди, и остановилась, прикинув место, где должен был прятаться под толстой шерстяной тканью сосок, Хартвуд сделал вокруг него круговое движение пальцем. Ее глаза раскрылись от ужаса.

— Итак, я жду, мисс Фаррел, — замурлыкал он самым чарующим голосом над ее розовым ушком. — Вы согласны быть моей любовницей и отдать ваше тело мне на поругание?

Он думал, что она вскрикнет или потеряет сознание. Внутренне он даже был готов и к тому, что она может наброситься на него с кулаками. Он ожидал какой угодно реакции, но только не этого. Элиза подняла на него печальные глаза, окруженные желтыми веснушками, и еле слышно прошептала:

— Да, ваша милость. Я согласна быть вашей любовницей.

— Да? — как-то растерянно переспросил Хартвуд хриплым голосом. Элиза увидела, как его глаза, опушенные белесыми ресницами, раскрылись от удивления. Однако и она сама немало удивилась данному ею согласию. Как она могла принять его предложение, столь оскорбительно наглое и бесстыдное? Неужели она сошла с ума?

Впрочем, еще было время все обернуть в шутку: рассмеяться, сбросить его руку. Но неподдельное удивление, застывшее на его лице — хотя с таким же успехом это можно было принять за презрительную гримасу, — убедило Элизу что он сбит столку не меньше, чем она, у нее просто не было сил отказать.

Что она наделала? Вероятно, судебные приставы уже в доме, где она жила. Ее скромные пожитки, наверное, уже выбросили на улицу, наиболее ценные из них пойдут на уплату долгов отца. А ее отец опять займет место в долговой тюрьме, увы, ему не привыкать. Только сегодня утром он сказал ей: «Немного терпения, дорогая дочка, удача вскоре повернется ко мне. Я верну твое наследство, даже вдвойне верну. Вот увидишь, как однажды я куплю тебе экипаж с четверкой лошадей. И ты с шиком прокатишься по лондонским улицам как леди, хотя ты и есть настоящая леди».

Увы, фортуна всегда обходила отца стороной и всегда будет обходить. Каким бы чудовищным ни было предложение, у нее не было иного выхода, как согласиться. Роскошный экипаж лорда Хартвуда с четверкой лошадей не был плодом воображения.

Впрочем, надо было проверить: не издевается ли над ней лорд Хартвуд? Освободившись от его рук, Элиза сказала:

— Я согласна, ваша милость, но только при одном условии. Вы должны немедленно отослать двадцать фунтов начальнику тюрьмы Маршалси в счет уплаты долгов моего отца.

— Итак, двадцать фунтов, именно во столько вы оцениваете вашу невинность? — заметил Хартвуд холодным тоном.

— Неужели это слишком много?

— Ничуть, — спокойно ответил он. — Одна из сережек Вайолет обошлась мне ровно в такую же сумму. Вы получите ваши двадцать фунтов.

— У меня еще к вам одна просьба, — нерешительно сказала Элиза. — Мне надо сохранить мои книги. Без них я как без рук и не смогу заниматься предсказаниями. Они мне дороги, так как перешли ко мне от тети, а к ней они попали от нашего предка — известного астролога Лилли. Если мой отец опять наделает долгов, а он обязательно их наделает потому что он азартный игрок, судебные приставы могут конфисковать их. Если мои книги будут спасены, то полагаю, это послужит достаточным вознаграждением за мою жертву.

Ну и ну, Хартвуд едва верил своим ушам! Сколько душещипательных историй ему пришлось выслушать от дам, которых он соблазнял: ему рассказывали о больных детях или престарелых родителях, — но никто из продажных женщин не умолял его о спасении каких-то книг. Для того чтобы скрыть удивление, Хартвуд отвернулся на миг в сторону, а когда повернулся опять, то увидел перед собой ее умоляющие глаза. Без слов было понятно, что она боится услышать отказ.

Как можно ласковее Хартвуд сказал:

— Не вижу никаких затруднений. Ваши книги будут сохранены. Я отправлю вашему отцу требование, чтобы он при получении двадцати фунтов отказался от притязаний на все ваши книги и дал соответствующую расписку. Таким образом, я как доверенное лицо получу ваши книги, и ваш отец впредь не будет иметь на них никаких имущественных прав, даже если он опять наделает догов.

— Итак, мне не надо бояться за судьбу моих книг?

— Конечно, не надо, — сухо ответил он. — В отличие от вашей добродетели.

— Кому, кроме меня, нужна моя добродетель, — не без горечи сказала Элиза, на миг опять становясь очень похожей на синий чулок или школьную учительницу. — Конечно, по своей ценности мои книги намного уступают «Кодексу» Матернуса или «Четверокнижию» Птолемея 1635 года издания. Кроме того, в двадцать девять лет трудно рассчитывать выйти замуж. Думаю, потеря девственности — это достаточная плата за мои книги.

Элиза чуть помедлила в нерешительности, ей явно хотелось попросить еще о чем-то. Наконец она решилась.

— У меня есть еще одна просьба. Не могли бы вы найти кого-нибудь, кто кормил бы моего бедного щенка, Паппа? Оставить его отцу — все равно что оставить на голодную смерть. Только не давайте деньги на его пропитание отцу: он спустит все за игорным столом.

Не говоря ни слова, Хартвуд кивнул. Она перевела дыхание и склонила голову набок, словно воробышек, который приготовился к взлету. Всмотревшись в спокойное лицо Хартвуда, Элиза приободрилась.

— Не хочу выглядеть назойливой, но боюсь, я забыла об одной вещи. Обещаю, это последняя просьба.

— Слишком о многом просите, — поморщился Хартвуд, скрещивая руки на груди. Интересно, о чем она попросит на этот раз? Мешочек с кормом для птиц? Нет, скорее поводок для собачки?! Никогда раньше он не слышал набора столь странных просьб от женщины, которую пытался сделать своей любовницей.

Стиснув руки, Элиза глубоко вздохнула, а затем робко начала:

— Я прошу вас дать мне двадцать пять фунтов после того, как мы расстанемся. Я бы не стала просить об этом, но я не вижу иного выхода. Когда я вам надоем, мне ведь потребуется некоторая сумма, чтобы вернуться назад в провинцию и обустроиться там. Я забыла об этом.

— Всего сорок пять фунтов и корм для собаки, — с утомленным видом подвел итог Хартвуд.

— Да, и еще вы обещали написать письмо, чтобы спасти мои книги. Это все мои условия.

Возможность, когда следовало опустить занавес над этой нелепо-смешной сценой и высадить ее на обочине дороги, давно уже миновала. Видя ее покрасневшее и просиявшее лицо, Хартвуд понимал, как трудно теперь было выйти из создавшегося положения. Урок, который он надеялся преподать ей, неожиданно привел к противоположным результатам. Маленькая прорицательница вовсе не выглядела напуганной, напротив, его угроза погубить ее, по-видимому, наполнила ее сердце какой-то непонятной надеждой. Это была загадка, которую он не мог решить. Хартвуд знал, что его грехи должны были привести его после смерти прямиком в ад, но все равно он не смог найти в себе столько жестокости, чтобы убить надежду, которую он сам пробудил в сердце мисс Фаррел.

Кроме того, ему действительно нужна была любовница. Любовница ему была просто необходима для того, чтобы получить наследство.

Хотя он не знал: можно ли получить любовницу из такого сырого материала? Даже для него, известного своими проделками, шалостями и эксцентричным поведением, эта последняя выходка казалась невероятной и вряд ли исполнимой. Веснушчатое лицо Элизы не выражало даже тени той чувственности, которая была неотъемлемым признаком любовницы. Кто мог бы поверить в то, что она его любовница, когда весь её вид и манеры выдавали в ней школьную учительницу из провинции?

Тем не менее он не решался отвергнуть ее. Хотя у нее была ничем не примечательная внешность, но надежда, которую он так неосторожно пробудил в ее сердце, придала очарование и радость ее лицу. Улыбка у нее была приятной, а черты лица довольно привлекательны. Фигура, хоть и закутанная в мешковатый наряд, похоже, была стройной и не лишена положенных от природы округлостей. Длинная, гибкая шея и чистая белоснежная кожа завершали первое впечатление. Внезапно Хартвуду стало интересно, как же она выглядит на самом деле, если сорвать с нее это ужасное невзрачное платье.

А вдруг она действительно девственница? Заниматься любовью с девственницей представлялось Хартвуду утомительным занятием и шло вразрез с его вкусами и привычками. Ему была нужна ее помощь в течение двух недель, а не жалкие стенания по поводу утраченной невинности. Хотя по ее уверенному и спокойному виду никак нельзя было сказать, что она плаксивая натура. Несмотря на все ее квакерские манеры, выглядела она решительно. Кроме того, за оставшееся время вряд ли можно было найти более подходящую любовницу.

Почему бы ему не согласиться на ее нелепые условия? Если все выйдет, несмотря на всю невероятность замысла, он приедет к матери в Брайтон вместе с новоиспеченной любовницей, а через две недели он без всяких сожалений расстанется с ней. А если не выйдет, ну что ж, тогда он отправит ее обратно в Лондон, отдав ей причитающиеся сорок пять фунтов вместе с письмом насчет ее книг.

Как бы там ни было, но вторая половина дня обещала стать очень занимательной. Смешная прорицательница внесла в его жизнь нечто новенькое. По своему богатому опыту Хартвуд знал, что ему приходилось тратить за вечер с любовницей гораздо больше сорока пяти фунтов, причем получая гораздо меньше удовольствия.