Давид
Время — единственное, что у нас есть…
И я безбожно трачу его. Не могу не тратить. Это выше моих сил. Ну как можно лежать рядом и не трогать, не целовать, не проникнуть в неё. Раз за разом, всё глубже вхожу, теряя голову, оставляя разум где-то на обочине помутнённого сознания.
Я не могу не трахнуть Софью прежде, чем уйти.
Каждый её вздох наполняет меня новой жизнью, силой и стремлением делать для неё всё. Давно забывший, что такое привязанность к женщине, снова обретаю эту привязанность. Задыхаюсь от осознания, что её у меня могут забрать. Чем запретнее она, тем сильнее нужна.
Нереальное, немыслимое. Откровение.
Софья нужна мне. Ничего не надо, только она. Всё отдам, лишь бы не потерять её снова. Это открытие повергает меня в ещё большее остервенение. Трахаю Софью как в последний раз. Наслаждаюсь каждым движением, каждым касанием, как в последний раз. Безумно хочу. Ещё и ещё… а в её глазах я вижу ответ. Для неё это тоже — удивительное. Тоже — откровение.
Нашли друг друга. Кто бы мог подумать. Та самая пианисточка, которую когда-то, сидя в тюрьме, я увидел на экране телевизора. Спустя череду дней и событий, она со мной. Вся моя.
Я склонился над ней, сжал её голову сзади за затылок, смотрю в безумные от страсти глаза Софьи.
— Девочка… я люблю тебя, — шепчу пересохшими губами.
— Я тебя люблю, — слышу в ответ, — любою тебя, — повторяет, выгибаясь подо мной.
Больше мне ничего не нужно.
Я дернулся. Мощная волна оргазма скрутила моё тело и тело Софьи. Мы сжали друг друга, до судорог, до боли. Желание слиться вот так и остаться. Единственное моё желание сейчас. Чувствую и её тоже. Она впилась ногтями в мою спину, боясь отпустить, боясь, что всё закончится.
Я свалился на неё, придавил телом. Слышу, как она дышит, ощущаю, как стучит в её груди сердце.
— Ты не уйдёшь? — прижимается щекой к моему уху.
— Нет. Мы уйдём вместе, — глажу её волосы, приподнимаюсь, смотрю на её лицо.
Охренеть. Она моя.
Софья
Давид встал, постоял надо мной, рассмотрел моё голое тело. Хочется, чтобы он вот так всегда на меня смотрел. Хотел меня, любил всегда.
— Нам пора, — резко повернулся и пошел в душ.
Я проводила Давида взглядом, ненароком рассматривая сзади его голое тело.
Неужели этот мужчина мой? Это так. Он мой. Он меня любит. По-настоящему. Только что он признался в этом. Он меня любит.
Счастливо потянулась, легла на бок вытянула руку. Не хочу вставать. Здесь так хорошо. Здесь мы с ним счастливы.
Давид вышел буквально через три минуты, пока я расслаблено валяюсь.
— Иди в душ. Я спущусь, куплю нам что-то переодеться, — натягивает футболку и джинсы и только сейчас вижу, что они с пятнами.
— Ты что где-то валялся? Прятался от врагов? — спрашиваю с улыбкой.
— Вот именно, полз по той же вентиляционной шахте, по которой ты когда-то ползла. Сбежать от меня хотела, — в глазах его всё то же — любовь ко мне, желание меня, любование мной. — Зато теперь у нас есть твой паспорт, — он достал паспорт, бросил его передо мной на кровать.
— Раз у меня есть паспорт, я могу выйти замуж, — довольная перелистываю страницы.
— Можешь, — Давид поправляет рубашку. — Всё, я пошел. Я тебя закрою. Будь готова уйти сразу, как вернусь.
— Я всегда готова, — я встала с кровати, и пошла к нему.
Он остановился, ещё раз меня рассмотрел во всех подробностях.
— Время, малыш, у нас очень мало времени, — но всё равно сграбастал меня и впился губами в мои губы.
Отпустил только через минуты две.
— Так я никогда не уйду.
— Не уходи. Куда нам торопиться, — схватилась за ворот рубашки, не могу разжать пальцы, прижимаюсь к Давиду всем телом.
— Нам нужно уезжать. Здесь нас найдут уже сегодня, — убирает мои руки.
— Ладно, — обиженно отпустила, — пойду в душ. Возвращайся быстрее.
Он вышел, хлопнула дверь.
Давид
Я быстро спустился по лестнице, прошел по узкому холлу. За стойкой никого. Тихо вокруг. И какая-то эта тишина подозрительная. Дошел до двери. Прямо за ней, перед входом полицейская машина.
— Черт, — тихо выругался, обернулся, передо мной открылось сразу несколько дверей, из которых возникли фигуры полицейских.
Один в штатском, раскрыл перед моим носом корочку.
— Давид Нечаев? Вы арестованы по обвинению в похищении Софьи Оравиной.
— Какое нахрен похищение? — я дернулся в сторону лестницы, но, понятное дело, бессмысленно.
Меня быстро скрутили и положили мордой в пол. Заломили назад руки, надели наручники.