Запретные навсегда

27

МАКС

Когда мы прибываем на взлетно-посадочную полосу в Италии, Левину удается договориться о том, чтобы там нас ждала машина. Однако, когда мы уезжаем, мы направляемся не в ту часть города, где я обычно останавливаюсь. Вместо этого Левин отвозит нас в маленький городок подальше от того места, где мы с Сашей останавливались, когда я впервые приехал сюда, оплачивая за один номер наличными для нас под вымышленным именем. Только когда мы оказываемся в комнате с задернутыми шторами и мебелью перед дверью, Левин поворачивается ко мне с мрачным выражением лица.

— Позвони Артуро, — просто говорит он, присаживаясь на край одной из кроватей.

Саша сидит, скрестив ноги, на другой кровати, ее руки крепко сжаты на коленях, ее обычно бледное лицо еще белее, чем обычно. Она выглядит напуганной, и я не могу ее винить. Я снова жалею, что не смог оставить ее и Левина на Санторини, что не смог пойти на это, по крайней мере, зная, что она будет в безопасности. Комфорт от того, что она со мной, не стоит риска ее смерти или попадания в лапы Артуро, но я совершил слишком много ошибок, пытаясь делать то, что считал лучшим для нее, пытаясь обеспечить ее безопасность и опровергнуть ее суждения. Если она хочет войти в этот огонь вместе со мной, то я должен позволить ей.

Левин жестом просит Сашу помолчать, пока я набираю номер, с которого звонил Арт, оставляя телефон включенным на громкую связь, когда он звонит. Он берет трубку после первых двух.

— Брат! Я подумал, что ты мог бы отказаться от сделки. Честно говоря, я думал, ты придешь без Саши на буксире. Это то, что ты позвонил, чтобы сказать мне? Что ты готов пожертвовать своей экономкой ради женщины, которую любишь? Или ты был настолько глуп, что пошел до конца и прилетел с ней? — Арт холодно смеется. — Ты достаточно праведен, чтобы сдержать свое слово, даже если для этого придется обменять ее на гребаную престарелую служанку.

— Джиана всю свою жизнь служила нашей семье и заботилась о ней, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Она заботилась о тебе так же сильно, как и обо мне, обо всех нас, как будто мы были ее собственными. Я не позволю, чтобы в конце концов она отдала свою жизнь за нас.

— Это должно затронуть струны моего сердца? — Насмешка в голосе Арта очевидна. — Просто ответь на вопрос, Макс, пока я не потерял терпение. Ты привел Сашу? В конце концов, она — это то, чего я действительно хочу, даже больше, чем видеть тебя мертвым.

— Она здесь, — рявкаю я.

— Ну, мне понадобятся какие-нибудь доказательства этого точно так же, как тебе нужны доказательства того, что твой драгоценный персонал жив, — шипит Арт. — Максимум пять секунд, или я начну давать тебе новые стимулы.

Я быстро указываю на Сашу, которая придвигается ближе к краю кровати.

— Я здесь, — говорит она, и я поражаюсь тому, как спокойно и ровно звучит ее голос. — Мы в Италии, вдвоем. Ждем, когда ты скажешь нам, где встретиться.

Левин остается абсолютно тихим и неподвижным на протяжении всего этого, не давая ни малейшего намека на то, что он тоже может находиться в комнате. Он наблюдает за нами обоими, его лицо ничего не выражает.

— Хорошо. — Арт замолкает, и на другом конце провода слышится шорох. — Дай ему знать, что вы оба живы, — рявкает он, и мгновение спустя я слышу усталый голос Джианы.

— Мы в порядке, родной, — мягко говорит она. — Он не был нежен с нами, но он не причинил вреда ни одному из нас. Томасу приходится нелегко, но мы живы и достаточно здоровы. Просто недостаточно молоды для такого рода вещей, — добавляет она с ноткой черного юмора в голосе.

— Доволен? — Арт щелкает, и я стискиваю зубы, чтобы не выругаться в его адрес.

— Я хочу услышать Томаса.

Арт издает сердитый звук в глубине горла, но я слышу возню, а затем медленный, усталый голос Томаса.

— Мы живы, Макс. Как Джиана уже и сказала, он не был нежен, но эти старые кости могут это вынести. — Пауза. — Ты не должен жертвовать собой или Сашей ради нас, Макс. Мы старые, и у нас была хорошая жизнь…

— Заткнись на хрен! — Раздается голос Арта, и я слышу звук, похожий на удар в живот, за которым следует стон и тихий вскрик.

— Клянусь гребаным Богом, Арт, если ты еще раз дотронешься до них!

— С ними все в порядке. Старик слишком много болтает. — Арт прочищает горло. — Теперь о том, где встретиться. Я думаю, наше фамильное поместье звучит как трогательное место, да? Мы можем произвести обмен там. Домработница и ее муж выходят на свободу, а я забираю Сашу. — Он хихикает. — Может быть, я даже возьму ее у тебя на глазах, прежде чем застрелю тебя. Это сделало бы все это стоящим того, во всяком случае, для меня.

У меня возникает момент нереальности происходящего, ошеломляющее чувство удивления, как человек на другом конце провода на самом деле может быть моим братом. Арт в детстве был безрассудным и эгоистичным, самым младшим и самым избалованным, но трудно примирить брата, которого я когда-то любил, с жестоким голосом, говорящим со мной сейчас.

— Так не должно быть, Арт. — Я тяжело сглатываю, пытаясь найти в себе последние остатки прощения, возможность все исправить, прежде чем это приведет к смертельному исходу, для него или для нас. — Ты можешь уйти. Я найду способ, мы сможем прийти к какому-нибудь другому соглашению. Ты можешь получить деньги, поместье, я говорил это раньше и до сих пор имею в виду именно это. Мы можем разорвать связи и пойти разными путями. Ты мой брат, Арт, это неправильно. Это не ты.

Наступает кратковременная пауза, и на самую короткую секунду у меня появляется безумная надежда, что я, возможно, достучусь до него. После того, что он сделал, нет пути назад, к тому, кем мы были раньше, как братья. Тем не менее, может быть какое-то подобие прощения, даже если я не уверен, что когда-нибудь смогу найти в своем сердце силы по-настоящему помириться с ним.

А потом все рушится окончательно.

— Ты не знаешь, кто я, — шипит Арт. — Тебе дали все, что ты хотел. Ты вернулась в наш семейный дом, как будто не было никаких сомнений в том, что он должен принадлежать тебе. Ты обеими руками отшвырнул девушку, которая хотела тебя, и все же она все еще твоя. Ты цеплялся за свои принципы и свои клятвы и думал, что это делает тебя лучше, чем кого-либо другого, но в глубине души ты знаешь, кто ты такой. Порочный, разгневанный человек, который хочет причинить боль тем, кто причинил боль ему. Так что теперь тебе придется посмотреть правде в глаза, как раз перед тем, как я избавлю тебя от страданий.

На мгновение воцаряется тишина, а затем он продолжает.

— Сегодня вечером, сразу после наступления темноты, в поместье. Встретимся у входа, только вы с Сашей, наедине. Я обменяю Джиану и Томаса на нее, как только увижу, что у вас нет оружия. И тогда я получу то, что хочу, Сашу для себя, тебя мертвым, а меня единственным оставшимся Агости, который может претендовать на фамильное имя.

— Артуро…

— Если вы не появитесь, они мертвы.

Звонок заканчивается, и я остаюсь стоять с телефоном в руке, пока Саша смотрит на меня с пораженным выражением лица. Она с трудом сглатывает и поворачивается к Левину.

— Если Макса убьют, и Арт попытается увезти меня, я хочу, чтобы ты убедился, что он этого не сделает. Мне все равно, что это значит для меня. Мне все равно, даже если это убьет меня. Не позволяй ему покидать поместье со мной, ты понял?

— Саша — пытаюсь вмешаться я, но она твердо качает головой, и я вижу блеск упрямых, непролитых слез в ее глазах.

— Я не пройду через это снова. Чего бы это ни стоило. Я знаю, Макс не сможет причинить мне боль. Он никогда не мог, и я люблю его за это. Но ты… — она слабо улыбается Левину. — Я знаю, ты понимаешь. Я знаю, что ты мог бы это сделать, как бы сильно тебе это ни не нравилось. Я надеюсь, до этого не дойдет. Но, пожалуйста, пообещай мне.

Левин кивает, и я в ужасе смотрю на него.

— Какого хрена…

— Послушай ее, Макс, — тихо говорит Левин. — Ты знаешь, через что она прошла, лучше, чем я. Если это то, чего она хочет, тогда я могу уважать это. Но, — мрачно добавляет он, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло. Я обещаю вам это. Если есть какой-нибудь способ вытащить вас обоих живыми, а остальных невредимыми, я сделаю это. И если это не удастся…

— … ты сделаешь все возможное, чтобы спасти Сашу. — Заканчиваю я, и Левин кивает.

— Вот именно.

В тихой темноте комнаты царит тяжелое напряжение, когда я опускаюсь на кровать рядом с Сашей, и мы втроем сидим там, обдумывая, что будет дальше. У нас мало времени, самое большее, несколько часов. Левин медленно встает, выражение его лица напряженное.

— Я собираюсь немного по патрулировать снаружи. Оставь дверь на засове, я постучу, прежде чем вернусь. Дам вам двоим немного времени побыть наедине.

Когда он уходит, Саша поворачивается ко мне, когда я встаю и отодвигаю мебель к двери.

— Я думаю… — она колеблется, ее голос дрожит. — Я думаю, я просто хочу, чтобы ты обнял меня. Это нормально?

Я тянусь к ней, откидываясь назад на кровати, так что мы оба опираемся на жесткие подушки, Саша в моих объятиях, свернувшаяся калачиком у меня на груди.

— Тебе даже не нужно спрашивать, — мягко говорю я ей, целуя ее волосы, когда она кладет голову мне на плечо. — Мы можем оставаться вот так, столько, сколько ты захочешь.

Я остро ощущаю, как тикают минуты, часы, возможно, последние, которые я когда-либо проведу с ней. Я так много мог бы сказать, но мне кажется, что лучше просто лежать тут, проводя пальцами по ее волосам и запечатлевая в памяти как можно больше из этого последнего мгновения. Аромат ее кожи, мягкость ее волос, то, как она прижимается ко мне, доверяя мне всю себя, даже после всего, через что мы прошли, это то, что я хочу унести с собой в свои последние минуты, если они наступят сегодня вечером.

Слишком скоро мы слышим сильный стук Левина в дверь, сообщающий нам, что пора уходить. Саша медленно садится, вытирая влагу с уголков глаз.

— Я люблю тебя, — тихо говорит она. — Всегда и навсегда. Не забывай об этом.

— Я тоже тебя люблю. — Я наклоняюсь вперед, целую ее в лоб, нос и губы. — Всегда и навеки.

После этого ничего не остается, как отодвинуть мебель от двери и встретиться с Левиным на улице, где он ждет с машиной. Внутри меня какая-то тяжесть, от которой я не могу избавиться, и я чувствую это и в Саше.

— Прости, — тихо говорит она, когда мы садимся в машину, и берет меня за руку, когда я сажусь рядом с ней. — Он твой брат. Это не может быть легко…

— Не так давно ты видела, как умер твой отец. — Я бросаю на нее взгляд. — Я полагаю, это мир, в котором мы живем. Мы оба родились в этой обстановке, и, похоже, нам никуда не деться.

— Я никогда его не знала. — Саша грустно улыбается мне. — Наверное, это было по-своему тяжело, но я никогда не проводила с ним время. Это было не предательство, просто разочарование. Это… — Она тяжело сглатывает, сжимая мою руку. — Я не могу себе представить, как это, должно быть, тяжело.

Чем ближе мы подъезжаем к поместью, тем бездоннее становится яма у меня в животе, бурлящая от того предательства, о котором говорила Саша, а гнев, вина и обида смешиваются вместе в ужасные миазмы, которые я чувствую, как они распространяются по моим венам. Меня тошнит от этого, но далеко не так тошнит, как тогда, когда Левин сворачивает на длинную дорогу, ведущую к поместью, и я вижу вдали слабые струйки дыма.

— Езжай быстрее, — настойчиво говорю я ему, мое желание как можно дольше добираться туда сменилось необходимостью выяснить, что, черт возьми, произойдет впереди. Левин подчиняется, ставя ногу на газ, когда машина рвется вперед, и я чувствую, как Саша тоже наклоняется ко мне, ее лицо искажено беспокойством.

— Черт, — шепчу я, когда мы заворачиваем за угол, и источник дыма становится виден.

Поместье горит. Горит уже какое-то время. Перед нами развалины того, что когда-то было домом моей семьи, теперь обугленные и развалившиеся, трава вокруг него опалена черной дугой, от которой у меня выворачивает живот.

Левин останавливает машину на приличном расстоянии от задней части дома.

— Давайте, выбирайтесь, — тихо говорит он. — Я вернусь и встречусь с теми немногими членами твоей бывшей службы безопасности, которых мне удалось привлечь к этому делу. Я буду держать ухо востро. Просто придерживайтесь плана и не делайте ничего безрассудного.

Я киваю, и Саша делает то же самое, ее пальцы крепко переплетаются с моими. Это легче сказать, чем сделать, когда мы спускаемся по дорожке, и я вижу Арта на лужайке перед все еще дымящимся домом, Джиану и Томаса он держит под прицелом перед собой.

Мы останавливаемся на приличном расстоянии, мое сердце сильно бьется в груди, когда я смотрю на брата, которого больше не узнаю.

— Это ты сделал? — Я указываю на дом. — В чем смысл, Арт? Что это дает?

Арт сердито смотрит на меня.

— Он должен был быть мой, — рычит он. — После смерти нашего брата все должно было принадлежать мне, и я мог бы делать все, что хотел. Теперь я нашел способ забрать все это, и я решил, что хочу сжечь все дотла.

Он приставляет пистолет к голове Джианы, и я вижу, как ее глаза закрываются, губы шепчут беззвучную молитву, а челюсти Томаса сжимаются.

— Сделка, — огрызается он. — Приведи ее сюда, и мы начнем.

— С нами все будет в порядке, — шепчет Саша, в ее голосе, несмотря ни на что, звучит надежда, и это единственное, что заставляет мои ноги двигаться вперед. Мысль о том, чтобы снова подвергнуть ее опасности после всего, через что мы прошли, кажется наихудшим видом мучения, но я признаю, что это и что-то еще.

Я позволяю ей высказать свое мнение о том, как будет развиваться эта история вместо того, чтобы самому принимать решения. Это своего рода мужество, которого я не ожидал обрести. Было легко быть мужественным человеком, жестоким человеком, кровожадным человеком, когда я говорил себе, что делаю это ради нее, чтобы защитить ее. Жертвы были приятными, верно. Мне труднее идти с ней навстречу возможной потере, смотреть в лицо этой надвигающейся опасности, потому что это то, о чем она просила меня. Оставаться рядом со мной до конца, невзирая на жертвы. Принять возможность того, что для того, чтобы остаться вместе, нам, возможно, придется проиграть.

Я с трудом узнаю лицо своего брата, когда мы оказываемся достаточно близко, чтобы я мог разглядеть его отчетливо. Я смотрю мимо Джианы и Томаса, мимо их испуганных и сердитых выражений, смотрю на человека, с которым я вырос, с которым у меня общие бесчисленные воспоминания, который, как я когда-то думал, навсегда останется частью моей жизни. Его лицо такое же, каким я его помню, но я больше не знаю, на кого смотрю.

— На колени, — рявкает Арт, указывая на траву. — Вы оба. Сейчас же.

Его тон не терпит возражений, и на этот раз я готов подчиниться. Быстро становится ясно, что он хочет насладиться этим, вытянуть это наружу, и это дает Левину больше времени для того, чтобы сыграть свою игру. Чем больше художественных поз, тем больше у нас шансов.

Мы с Сашей медленно опускаемся на колени в траву. Внутренний двор справа от нас, журчание фонтана все еще продолжается, как будто дом за ним не сгорел дотла. Это кажется смешным, и я вижу, как Саша прикусывает губу, как будто думает о том же и пытается сдержать угрожающую истерику. Пальцы Саши все еще переплетены с моими, и я вижу, как взгляд Арта скользит по нашим соединенным рукам, а его губы кривятся в усмешке.

— Отпусти ее, — рычит он.

— Это не было частью сделки…

— Я делаю это частью этого сейчас, — парирует Арт. — Отпусти ее гребаную руку.

Я ловлю крошечный, почти незаметный кивок Саши. Это одна из самых трудных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать, отпустить ее руку, возможно, в последний раз, но я делаю это. Не делай ничего безрассудного, говорил Левин, и я знаю, что это включает в себя выбор чего-то, казалось бы, такого маленького, как холм, на котором я хочу, вполне возможно, в буквальном смысле умереть.

Однако на данный момент это не кажется маленьким.

— Хорошо, — шипит Арт. — Наконец-то ты меня слушаешь. Мы могли бы избежать столько горя раньше, если бы ты слушал. Если бы Эдо послушал меня. — Он бросает взгляд на Сашу. — Какая пустая трата времени, посылать ее на верную смерть. Трагично. Так чертовски бессмысленно. Все, что я сделал, это попросил о ней, а он не смог дать мне даже этого.

Затем он широко улыбается, оглядывая нас с ног до головы.

— Но в конце концов я победил. И теперь я стою здесь и думаю о том, как я хочу это сделать. Хочу ли я пойти дальше и пристрелить тебя, Макс, чтобы я мог отнести Сашу обратно в удобную мягкую постель и наслаждаться ею так, как мне заблагорассудится? Насколько она привыкнет к этому, конечно, будет зависеть от того, нравится ей это или нет, но это зависит от нее самой. Я буду наслаждаться этим, несмотря ни на что.

Я еле сдерживаю себя, это все что я могу сделать, чтобы не наброситься на него. Я чувствую, как меня трясет от усилий, мои зубы стиснуты.

— Или… — Арт замолкает, все еще ухмыляясь. — Я мог бы насладиться ею здесь, прежде чем убью тебя. Конечно, это было бы менее комфортно, менее приятно в первый раз, хотя она, конечно, будет бороться, и это своего рода удовольствие. Я мог бы заставить тебя смотреть, как я заставляю женщину, которую ты любишь, кончать подо мной. Разве это не было бы восхитительно? И я обещаю тебе, что так и сделаю. Хочет она этого или нет, я буду заставлять ее кончать для меня снова и снова, пока она не будет настолько сломлена, что у нее не останется иного выбора, кроме как признать, что она хочет меня в самой глубине души, что на самом деле, она всегда хотела, с той минуты, как я появился в доме, который должен был достаться мне.

Я отстранился, когда Саша обратилась со своей просьбой к Левину, но в тот момент я все понял. Я благодарен, что она попросила его, а не меня, потому что я не верю, что смог бы это сделать, даже для того, чтобы спасти ее от такой участи. Но я знаю, что он мог бы, и если Арт попытается воплотить в жизнь вторую половину своих фантазий, я надеюсь, что у него это получится. В тот момент, как бы мне ни было тошно от этого, как бы я ни боролся, чтобы удержать его подальше от нее, я знаю, что он выстрелил бы в меня там, где это заставило бы меня медленно умирать, и оставил бы меня там смотреть. Я знаю, что сейчас, когда мы здесь, я не могу это остановить. И я не хочу, чтобы Саша это терпела. Так далеко это не зайдет. Я почти слышу ее голос в своей голове, пытающийся подбодрить меня, дать мне надежду. Он не сделает этого с нами. Он не одержит победу.

— Так трудно выбрать, — размышляет он, и я слышу крик разочарования Джианы с того места, где они стоят, с маской ужаса на лице, когда она слушает Арта.

— Просто позволь ему убить нас, родной! — Кричит она, делая шаг вперед. Томас хватает ее за руку, но она стряхивает его с удивительной силой, глядя на меня с мольбой в глазах. — Беги и забери Сашу! Оно того не стоит…

— Заткнись, женщина! — Арт набрасывается на нее, сильно ударяя по лицу, и в этот момент все меняется.

Я вижу, как в тот момент, когда в Томасе что-то ломается, он превращается из пожилого садовника и конюха в мужа, жене которого причинили вред. Он бросается к Арту, издавая непонятный крик, бросаясь на вооруженного человека. Когда Арт отступает, чтобы ударить его рукояткой пистолета, я замечаю Левина, выходящего из-за дальнего угла дома, а за его спиной, двух моих бывших охранников. Краем глаза, с другой стороны, я вижу еще двоих. Я вижу, как Левин едва заметно кивает, щелкает пальцем, и ночь прорезает звук выстрела.

Томас отшатывается, его рука на руке Джианы, явно реагируя так, как будто выстрел был сделан Артуро. Я чувствую, как Саша напрягается рядом со мной, но в следующую секунду Арт бросается вперед, его колено подгибается, когда пуля находит свою цель. Рефлекторно он нажимает на спусковой крючок своего собственного пистолета, и выстрел становится громким. Саша бросается на траву, Томас и Джиана отскакивают в сторону, но я уже поднимаюсь на ноги, когда Левин бросается вперед, он и другие мужчины пользуются возможностью броситься на Арта.

— Ты, блядь… — выдыхает Арт, пытаясь снова подняться, даже с искалеченным коленом. — Ты, блядь, солгал… Я сказал…

— Мне похуй, что ты сказал. — Я выбиваю пистолет из его протянутой руки и тянусь за ним, когда Левин приближается к нам. Он и другие мужчины окружили Арта, наставив на него оружие. — Ты привел нас с Сашей сюда, угрожая убить дорогих мне людей. Минуту назад ты угрожал изнасиловать ее у меня на глазах. Я давал тебе шанс отступить. Я дал тебе шанс переосмыслить то, что ты делал. Я предложил тебе гребаное прощение, и вот как ты мне отплатил?

Я медленно протягиваю руку, направляя пистолет ему в голову.

— Я думаю, что давно пора было избавить тебя от страданий, Артуро Агости. Ты мне не брат.

Я на волосок от того, чтобы нажать на спусковой крючок, когда чувствую руку Саши на своей руке. Я колеблюсь всего секунду, удивленно глядя на нее.

— Он твой брат, — мягко говорит она, ее рука скользит вниз по моей руке. — Я знаю тебя, Макс. Я знаю, что в этот момент ты бы нажал на спусковой крючок без колебаний из-за того, что он сделал. Я знаю, ты бы добавил еще больше крови к тем рукам, которые всегда пытаешься отмыть дочиста. Но сейчас я могу кое-что сделать для тебя, чтобы уберечь тебя от этого бремени.

Ее рука накрывает мою, тянется к пистолету.

— Что? — Я смотрю на нее, не до конца понимая. — Саша, я не позволю ему уйти. Только не после того, как…

— Я тебя об этом не прошу. Дай мне пистолет, Макс. — Ее рука сжимает его сильнее. — Отдай его мне.

— Я не понимаю.

— Он твой брат, — тихо повторяет она. — Но он не мой, и мне тоже нужно свести с ним счеты. Так что на этот раз я буду той, кто сделает это.

Тогда до меня доходит, что она говорит, и что предлагает. Я чувствую, как моя рука ослабевает, когда Саша берет пистолет, а Арт в ужасе смотрит на нее из травы и начинает смеяться.

— Ты, блядь, не собираешься меня убивать, — шипит он. — Ты, черт возьми, этого не сделаешь. Сука. Ты не сможешь нажать на курок…

— Смотри на меня, — спокойно говорит Саша.

И затем, прежде чем Арт успевает сказать еще хоть слово, воздух наполняет еще один выстрел.