Зависть

Пролог

Галеты, сардины и маринады составляли его меню, лишь изредка дополняемое твердым сыром и зеленью. Лучшей еды и придумать было нельзя.

Так считал Хатч Уокер, и ничто в мире не могло бы его разубедить.

В тот вечер он сидел на веранде своей конторы по прокату яхт и катеров, жевал галету и, прищурившись, всматривался в морскую даль, пытаясь разглядеть на горизонте вспышки молний.

Вспышки молний означали шторм. Правда, погода на побережье стояла по-прежнему тихая, но Хатч знал — шторм где-то там, за горизонтом. Пока он только собирается с силами, но пройдет совсем немного времени, и шквалистый ветер погонит к суше напитавшиеся влагой облака.

Но здесь, в гавани, было по-прежнему спокойно. Тонкий серпик луны висел в небе, опрокинувшись на спину и выставив вверх остренькие рожки, крупные звезды соперничали с огнями мигающих неоновых реклам на берегу, но Хатча обмануть было трудно. Перемену погоды он чувствовал безошибочно, и ни один барометр был ему не указ. Шторм Хатч мог предсказать задолго до того, как на горизонте появлялись первые тучи и упругий ветер начинал надувать паруса яхт и катамаранов. Обычно его прогнозы сбывались в девяноста пяти случаях из ста, но сейчас Хатч был абсолютно уверен, что буря начнется еще до наступления утра.

Коричневые от никотина зубы Хатча с хрустом впились в огурец. Рот его наполнился приятным вкусом рассола, и Хатч, откусив кусочек сыра, блаженно улыбнулся. Хатч не понимал людей, питавшихся в ресторанах и выкладывавших колоссальные деньги за крошечные порции того или сего, когда они могли есть так, как он, — вкусно, обильно, дешево.

Конечно, те, кто ходил по ресторанам, платили не столько за еду, сколько за все, что этим походам сопутствовало, — за парковку машин, чистые тарелки, крахмальные скатерти, смазливые морды официантов и за многое другое. Но больше всего денег им приходилось тратить, конечно, на блюда под заумными французскими названиями, а на самом деле это были всего лишь зажаренное в тесте филе тунца, яблочный пирог, салат из мидий или суп с креветками. Хатч Уокер сталкивался с такой картиной буквально во всех портах мира, а в последнее время эта глупая мода докатилась даже до Ки-Уэста; с недавних пор все рыбные блюда в городе стали называться на французский манер, над чем Хатч не уставал потешаться.

Воскресный день клонился к вечеру, улицы Ки-Уэста опустели, да и туристский сезон шел на убыль. «Благодарю тебя, господи, за твои маленькие милости!» — подумал по этому поводу Хатч и, глотнув из жестянки «Пепси», громко рыгнул, выразив этим свое презрение ко всем туристам вообще и в особенности — к бездельникам-северянам, наводнявшим Ки-Уэст с ранней весны до начала осенних штормов. Каждый год они приезжали сюда тысячами, мазали друг друга вонючим кремом для загара, щелкали фотоаппаратами, жужжали видеокамерами и визгливо кричали на своих слюнявых отпрысков, которым мороженое и чудеса Диснейленда в Орландо были куда понятнее и ближе, чем самый красивый морской закат в мире.

К дуракам, которые как проклятые вкалывали одиннадцать с половиной месяцев в году, чтобы потом провести у моря две жалких недели, Хатч не испытывал ничего, кроме презрения. В эти отпускные недели они ухитрялись выложиться так, как не выкладывались за целый год, и все лишь для того, чтобы потом иметь возможность похвастаться, будто они «прекрасно провели время». А смешнее всего было то, что ради этого отдыхающие готовы были платить любые деньги.

К несчастью, единственное обстоятельство, мешавшее Хатчу чувствовать свое полное превосходство над этим странным народом, заключалось в том, что его собственное благосостояние зависело именно от туристов. И для него это была серьезная моральная проблема. Ежегодное туристское вторжение было ему неприятно, даже отвратительно, но без него Хатчу было бы нечем зарабатывать себе на жизнь.

Да, как ни печально, но предприятие Уокера «Морские прогулки и рыбалка» существовало исключительно за счет туристов. Это Уокер обеспечивал их аквалангами и другим спортивным инвентарем, это он давал им напрокат моторные яхты и катера, это он возил их на морскую рыбалку, чтобы каждый выложивший денежки турист имел возможность запечатлеть свою обожженную солнцем харю рядом с только что пойманным благородным тунцом, который зачастую выглядел так, словно это соседство оскорбляло его куда больше, чем сам факт поимки.

Сегодня дела Уокера шли не особенно хорошо, зато на побережье было тихо и спокойно. Это было неплохо, совсем неплохо, особенно по сравнению с жизнью на борту торгового судна, где в каютах было тесно, душно и грязно, а уединения не существовало в принципе. В свое время Хатч нахлебался такой жизни досыта, и возвращаться к ней у него не было никакого желания. Нет, дайте Хатчу Уокеру возможность немного посидеть в тишине, и он будет совершенно счастлив!..

Вода в заливе была неподвижна, как в деревенском пруду, и отражения береговых огней на ее черной поверхности почти не дрожали. Никаких звуков тоже не было слышно — лишь изредка поскрипывала мачта на одной из стоящих у причала яхт, приглушенно звонил телефон, да из ночного клуба доносились обрывки музыки, но они не мешали Хатчу. Ему нравились такие спокойные дни, пусть даже это означало, что он ничего не заработает. По его глубокому убеждению, тишину нельзя было купить ни за какие деньги, а раз так, следовало особенно дорожить тем, что достается даром.

Сегодня Хатч собирался прикрыть лавочку пораньше и уйти домой, но одна из его лодок до сих пор не вернулась с моря. Это была двадцатипятифутовая моторная яхта, которую Хатч сдал двум соплякам — если, конечно, так можно говорить о парнях двадцати с небольшим лет. Впрочем, по сравнению с ним они, конечно, были еще зелеными юнцами. На прогулку с ними отправилась и девица, но она была одна, и Хатч невольно задумался, как парни собираются ее делить. На его взгляд, подобное сочетание было весьма взрывоопасным, однако он вспомнил о групповом сексе и успокоился. Каждому — свое, философски подумал он, однако преодолеть своей неприязни к клиентам так и не смог.

Юнцы были подтянутыми, загорелыми и омерзительно самоуверенными. Хатч подумал, что за всю жизнь ни один из них не проработал честно ни дня. Но это, решил он, не должно его касаться. Главное, пусть не пробуют надуть его при расчете, а откуда у них деньги — не его дело. Впрочем, с расчетом не должно было возникнуть проблем, поскольку парни не были приезжими. Быть может, они не жили в Ки-Уэсте всегда, но Хатчу приходилось сталкиваться с ними в городе и не в сезон.

Когда за час до заката троица грузилась на яхту, Хатч заметил, что все они уже были изрядно навеселе. С собой они взяли два больших контейнера-холодильника — несомненно, тоже с виски или чем-то подобным. Если судить по тому, с каким трудом они поднимали их на борт, контейнеры были тяжелыми, как якоря. Никакого рыболовного снаряжения парни не попросили. Таких компаний Хатч повидал на своем веку немало и был готов голову прозакладывать, что троица намерена остановиться в нескольких милях от берега и предаться безудержному пьянству. Хатч даже задумался, не слишком ли он рискует, сдавая яхту таким людям, однако его касса была почти пуста, и это помогло ему убедить себя в том, что не так уж они и пьяны.

Как бы там ни было, Хатч строго предупредил молокососов, чтобы они не вздумали пить на борту. Ответом ему были улыбки столь же ослепительные, сколь и фальшивые. Парни заверили его, что у них и в мыслях такого не было, а один даже поклонился ему в пояс — с трудом сдерживая смех, вызванный идиотскими нотациями. Второй ограничился тем, что отсалютовал Хатчу на военный манер и сказал: «Есть, сэр! Будет исполнено, сэр!»

Помогая девушке подняться в лодку, Хатч от души надеялся — она знает, на что идет. И она, несомненно, знала. Хатч много раз видел ее в городе, и всякий раз с разными мужчинами. Ее купальные трусы состояли практически из двух довольно тонких шнурков, таким же крошечным был и лифчик. Он практически ничего не скрывал, и Хатч даже подумал, что девица могла бы не трудиться его надевать.

Впрочем, в лифчике она оставалась недолго. Прежде чем яхта успела выйти из гавани, один из юнцов сорвал с девушки лифчик и взмахнул им над головой, словно военным трофеем. Ее попытки вернуть себе крошечный предмет туалета сразу же превратились в игру, состоявшую в основном из шлепков, щипков и недвусмысленных ласк.

Наблюдая за этим с берега, Хатч только покачал головой и подумал — ему очень повезло, что у него никогда не было дочери, о нравственных добродетелях которой ему пришлось бы заботиться.

Вскоре в жестянке осталась только одна сардина. Выловив ее из масла двумя пальцами, Хатч положил рыбу на галету, украсил последней веточкой укропа, добавил кусочек сыра и щедро полил соевым соусом. Положив сверху вторую галету, он отправил сандвич в рот и стряхнул крошки с бороды. Сосредоточившись на приятных ощущениях, Хатч совершенно случайно бросил взгляд на вход в гавань. Увиденное заставило его поперхнуться. С трудом проглотив застрявший в горле кусок сухой галеты, больно царапнувший горло, Хатч пробормотал:

— Он что, ни хрена не соображает?!

Раздавшийся сразу за этим рев лодочной сирены едва не сбросил его с кресла. Впрочем, усидеть на месте Хатч все равно бы не смог. К моменту, когда почти не пострадавший бутерброд провалился наконец к нему в желудок, Хатч уже выскочил из сарая, служившего ему в качестве офиса, и спустился на причал. При этом он орал во всю глотку и размахивал руками, подавая сигнал рулевому — несомненно, одному из тех болванов-туристов из засушливых штатов, которые до приезда сюда видели воду только в поилке для скота. Рулевой входил в гавань слишком быстро, к тому же он нарушил закон о соблюдении тишины, что могло обойтись ему в кругленькую сумму — или пару деньков в каталажке.

В следующую секунду Хатч узнал лодку. Это была его лодка — самая лучшая и самая большая моторная яхта в его маленьком флоте!

— Ах ты… — Хатч грубо выругался, разом использовав почти половину своего запаса бранных слов, усвоенных им в бытность моряком торгового флота. «Ну погоди, кретин, я до тебя доберусь, — злился он. — Ты у меня пожалеешь, что родился на свет!» Правда, со стороны он выглядел уродливым старым грибом — ко всему прочему, Хатч слегка приволакивал ногу, пострадавшую в результате давней стычки с вооруженным ножом кубинцем, — однако он был еще крепок и не сомневался, что сумеет надрать задницы паре пьяных бездельников.

Между тем яхта миновала буйки, но скорости не снизила. Чудом не зацепив корму сорокадвухфутового катера, она продолжала мчаться к берегу на полном ходу. Катер закачался на поднятой яхтой волне; привязанный к трапу прогулочный ялик с силой ударил носом в борт полированного красавца, и сидевшие на палубе за рюмочкой виски владелец и его гости с проклятьями бросились к леерам.

Увидев это, Хатч погрозил кулаком стоявшему за штурвалом яхты парню. Этот идиот правил точно на причал, словно собрался протаранить его. До столкновения оставались считанные секунды, когда рулевой вдруг заглушил двигатель и резко повернул руль вправо. Яхта грузно повернулась, и из-под ее борта взлетела вверх пенная волна.

Хатч едва успел отскочить, когда яхта ударилась бортом о причал. Парень в рубке бросил штурвал и, чуть не кубарем скатившись по ступенькам мостика, спрыгнул на скользкую палубу. Спускаясь на настил причала, он споткнулся о плохо пригнанную доску, упал и прополз несколько футов на карачках.

Он хотел подняться, но Хатч налетел на него, как ястреб. Схватив парня за плечи, он перевернул его на спину, точно рыбу, которую собрался потрошить. Окажись у него под рукой нож, и Хатч, возможно, не удержался бы и распорол молокососу брюхо от шеи до пупа — в такой он был ярости. К счастью для обоих, ножа у Хатча не было, но на проклятья и угрозы он бы не поскупился.

Но гневные слова застряли у него в глотке прежде, чем он успел произнести их вслух. До этой секунды Хатч думал только о своей лодке — о том, что могло бы случиться, если бы ее скорость была чуть больше или роскошный океанский катер — не катер, а целый пароход! — стоял на якоре чуть ближе к середине гавани. О молодом человеке, который стоял за штурвалом, Хатч совершенно забыл.

Теперь же он ясно видел, что лицо парня разбито и окровавлено, левый глаз закрылся багровой опухолью, майка была изорвана в клочья, а ее жалкие остатки прилипли к мокрому телу.

— Помогите мне! Помогите, пожалуйста! О боже! — Парень оттолкнул Хатча и вскарабкался на ноги. — Они остались там! — с отчаянием выкрикнул он, показывая рукой в направлении океана. — Там, понимаете? Я не смог их найти. Они… Они…

Однажды Хатч стал свидетелем нападения акулы на человека. Беднягу удалось вытащить из воды до того, как хищная бестия оттяпала ему вторую ногу. Человек был еще жив, но в очень плохом состоянии. Испуг и болевой шок подействовали на него так сильно, что он только бессмысленно бормотал, продолжая истекать кровью. В конце концов он умер, хотя Хатч сделал все, чтобы как можно скорее доставить его к врачу.

Парень, на его взгляд, был примерно в таком же состоянии. В его глазах Хатч ясно видел хорошо ему знакомое выражение дикой, неконтролируемой паники. Значит, все произошедшее не было ни шуткой, ни глупостью, ни пьяной выходкой. Молодой человек — а это был тот парень, который шутовски салютовал в ответ на нравоучения, — был близок к самой настоящей истерике.

— Ну-ка, успокойся, сынок, — сказал Хатч и, взяв парня за плечи, слегка потряс. — Что там у вас случилось? И где твои друзья?

Молодой человек закрыл лицо руками, которые, как заметил Хатч, тоже были разбиты и ободраны до крови. Всхлипывая и размазывая по лицу слезы, он пробормотал:

— Они там… в воде…

— Они упали за борт?

— Да. О господи!

— Этот ублюдок чуть не угробил мой катер! Какого черта он несся словно на пожар?! — сказал какой-то мужчина в шлепанцах, который приблизился к ним по причалу и остановился, уперев руки в заплывшие жиром бока. От него за милю несло одеколоном, какой показался бы чересчур сильным любой уважающей себя проститутке. Кроме шлепанцев, на мужчине были только узенькие плавки «Спидо», почти целиком скрытые отвисшим животом, поросшим к тому же черной курчавой шерстью. На правом запястье мужчины болтался массивный золотой браслет. Говорил он с характерным гнусавым акцентом уроженца северо-востока страны. Одного этого было достаточно, чтобы Хатч почувствовал к мужчине сильнейшую неприязнь.

— Парнишка ранен, — проговорил он, нарочито растягивая слова на южный манер. — Произошел несчастный случай…

— Черта с два — несчастный случай! Он же надрался в стельку! Этот болван повредил наш катер! — Это сказала незаметно подошедшая к ним подруга владельца катера — ярко накрашенная тридцатилетняя женщина в бикини и босоножках на высоком каблуке. Ее слишком ровный загар и чересчур полные груди вряд ли могли быть естественными. Обеими руками женщина прижимала к себе по карликовому пуделю с розовыми бантами на макушке. Обе собачки возбужденно лаяли на незнакомцев.

— Позвоните, пожалуйста, в «Службу 911», — сказал Хатч.

— Но я желаю знать, как этот подонок собирается… — начал мужчина.

— Позвони в «911», жирный ублюдок!

Внутри офис Хатча насквозь провонял сардинами, кукурузным маслом, мокрой пенькой, сырой рыбой и соляркой. К тому же сейчас в нем было жарко и душно, ибо обычно в старом лодочном сарае находился только сам Хатч. Все свободное место было загромождено ящиками и коробками со снастями и рыболовным снаряжением, бухтами канатов, дополнительным оборудованием и запчастями. Почетное место занимал металлический шкаф-картотека, в котором Хатч хранил консервный нож и початую бутылку виски. Стол, за которым Хатч работал (и обедал), был куплен на распродаже спасенной после кораблекрушения мебели и обошелся ему всего в двадцать пять долларов.

Парень, который разбил его лодку, сидел у стола на продавленном кресле и плакал, закрыв лицо руками. Его только что вырвало в туалете, но Хатч был уверен, что эта тошнота была следствием пережитого потрясения и не имела отношения к порции виски, которую он незаметно сунул бедняге. Правда, и до этого парень выпил немало — он сам признался в этом сотруднику береговой охраны, который его допрашивал. Полицейский из городского отдела полиции, приехавший на берег первым, уже расспросил его о том, как и почему он повредил стоящий в гавани катер. Служащего же береговой охраны интересовало, что произошло на борту яхты и как двое из троих туристов оказались в воде.

Парень назвал имена своих спутников, их возраст и адреса, и Хатч, сверившись с договором о прокате лодки, подтвердил сказанное. Сам он чувствовал себя неуютно оттого, что в его сарае находятся посторонние. Хатч, впрочем, понимал — ему следует радоваться, что его не попросили подождать снаружи, пока представители закона допрашивают парня. Несмотря на то что час был довольно поздний, причал и окрестности гавани уже кишели зеваками, которых тянет к месту трагедии, как мух к свежей куче навоза. Полиции в гавани тоже хватало — нельзя было даже плюнуть, чтобы не попасть кому-нибудь на мундир.

В свое время Хатч имел возможность близко познакомиться с полицейскими участками во многих портах мира и испытывал стойкое отвращение к полицейской форме, удостоверениям и значкам. В теперешней жизни он старался не иметь дела с властями. Если человек не может жить в соответствии с собственными правилами и понятиями о том, что хорошо, а что плохо, зачем тогда вообще жить? Подобные взгляды часто приводили его в камеры предварительного задержания на всех континентах, однако таково было жизненное кредо Хатча, и он стойко его придерживался.

Это, впрочем, не мешало ему понимать: данный случай находился целиком в компетенции полиции и береговой охраны. Хатч знал, что, допросив парня, власти не станут медлить и организуют широкомасштабный поиск пропавших. В этом им отказать было нельзя — у них были для этого и техника, и специально подготовленные люди.

Вместе с тем Хатч ясно видел, что парень находится на грани нервного срыва. К счастью, копы это тоже понимали и старались действовать как можно мягче. Ведь стоило немного перегнуть палку, и у парня началась бы истерика, после чего добиться от него сколько-нибудь вразумительных ответов стало бы невозможно. Единственным выходом в данной ситуации было дать парню немного прийти в себя и только потом осторожно расспросить обо всем, что случилось.

На парне были только плавки и теннисные туфли, из которых на грубый дощатый пол натекли целые лужи морской воды. Хатч дал ему старое шерстяное одеяло, но парень сбросил его вместе с изорванной в клочки майкой.

Вдруг снаружи послышались быстрые шаги и взволнованный голос что-то неразборчиво прокричал. Это заставило парня вскинуть голову и с надеждой посмотреть на дверь. Но шаги стихли в отдалении, и искорка надежды в глазах парня погасла. Впрочем, сотрудник береговой охраны, который как раз колдовал над кофеваркой Хатча, успел перехватить взгляд молодого человека и правильно его истолковал.

— Не волнуйся, сынок, — сказал он. — Как только нам что-то станет известно, мы сразу тебе сообщим.

— Они должны быть живы! — Голос парня звучал хрипло — совсем как у человека, который долго кричал, стараясь перекрыть шум ветра и волн. Время от времени он вовсе срывался, и отдельные слоги были едва слышны. — Мне кажется, я просто не заметил их в темноте. Там… в море… Там было просто дьявольски темно! Я кричал и звал, но… — Его глаза перескакивали с лица Хатча на лицо офицера и обратно. — Почему они не откликались? Почему не звали на помощь? Неужели они… — Сказать вслух то, чего все боялись, ему не хватило сил.

Офицер береговой охраны задумчиво прихлебывал горячий кофе.

Хлюп, хлюп, хлюп. Этот звук действовал Хатчу на нервы сильнее, чем скрип железа по стеклу, но он промолчал. Теперь от него ничего не зависело, дело было в руках закона. Конечно, его яхта была застрахована. Разумеется, без разбирательства и долгой бумажной волокиты не обойтись, но Хатч не сомневался, что в конечном итоге ему возместят все убытки. Быть может, он даже получит немного больше, чем потерял.

С парнем, конечно, не все было так просто. Никакая страховка не способна была снова сделать его жизнь беззаботной и веселой после того, как двое приятелей утонули у него на глазах. А в том, что они утонули, Хатч почти не сомневался. Шансов выжить у них практически не было.

Правда, ему приходилось слышать о людях, которые, свалившись за борт, ухитрялись несколько часов держаться на плаву и выжить, но эти случаи можно было пересчитать по пальцам одной руки, и пальцев бы более чем хватило. Из опыта Хатчу было известно, что для упавшего в воду утопление было едва ли не самой легкой смертью. Во всяком случае — самой быстрой. Смерть от переохлаждения была медленной и мучительной. Что же касалось акул, то для них оказавшийся за бортом человек был всего лишь добычей, лакомым кусочком, за которым даже не нужно гоняться.

Наконец офицер береговой охраны допил кофе и, поглядев на скопившуюся на дне гущу так, словно собирался гадать, спросил:

— Почему же ты не вызвал помощь по радио?

— Я вызвал, то есть… Я пытался, но не сумел включить передатчик.

Офицер снова принялся рассматривать трещины и щербинки на чашке.

— Несколько лодок слышали твой «SOS». Они пытались передать, чтобы ты оставался на месте и никуда не уходил, но ты не послушался.

— Я их не слышал. Боюсь, что… — Парень поднял голову и бросил опасливый взгляд в сторону Хатча. — Боюсь, я не очень внимательно слушал, когда он объяснял, как пользоваться радио.

— Это была серьезная ошибка.

— Да, сэр…

— Насколько я понял, тебя вряд ли можно назвать опытным моряком?

— Опытным? Нет, сэр, что вы!.. Правда, мне уже случалось выходить в море, но… Раньше никаких неприятностей не было.

— Так-так, понятно… А теперь расскажи мне о драке.

— О какой драке?

Этот ответ заставил офицера нахмуриться.

— Не пудри мне мозги, сынок, — промолвил он. — У тебя под глазом синяк, разбит нос и рассечена губа. Суставы пальцев тоже разбиты и содраны в кровь. Поверь мне, я знаю, что такое хорошая кулачная драка и какие после нее остаются следы. Поэтому не крути и отвечай честно — из-за чего все произошло?

Плечи молодого человека опустились еще ниже и затряслись от рыданий, а из глаз и из носа потекло, так что некоторое время он не мог ничего говорить.

— Вы подрались из-за девушки? — осведомился офицер уже помягче. — Мистер Уокер сказал мне, что ваша спутница была очень хороша собой. Как выразился мистер Уокер, такую не стыдно пригласить на любую вечеринку. Она была с кем-нибудь из вас?

— Вы имеете в виду, была ли она чьей-то девушкой? Нет, не сказал бы… Это… просто знакомая.

— И вы с приятелем сцепились из-за ее… благосклонности?

— Нет, сэр. То есть не совсем… Я хочу сказать, что все началось совсем не из-за нее, а…

— Из-за чего же?

Парень высморкался, но ничего не ответил.

— Лучше тебе рассказать все сейчас, приятель, — сказал офицер. — Потому что когда мы найдем… то, что найдем, мы не отстанем от тебя до тех пор, пока ты не скажешь правду.

— Мы… напились.

— Это я уже понял.

— …И… и… — Парень снова поднял голову, посмотрел на Хатча, на офицера и сказал серьезно, почти торжественно:

— Он мой лучший друг!

— Хорошо. Что же произошло?

Молодой человек слизнул сукровицу с разбитой губы.

— Он… он как будто взбесился. Я никогда его таким не видел.

— Каким — таким?

— Злым. Жестоким. Он как будто… действительно сошел с ума.

— Сошел с ума?

— Да.

— Что же ты сделал, что твой друг так разозлился?

— Ничего! Сначала он пошел вниз… с девушкой. Я остался наверху, чтобы дать им побыть наедине. Ну… вы понимаете…

— Они занимались сексом?

— Ну да. Я хотел, чтобы мой друг получил удовольствие. И вдруг он как выскочит, как бросится на меня!

— Без всякой причины? Он напал на тебя без всякой причины?..

— Даже без предупреждения. — Молодой человек снова опустил голову. — Это должна была быть праздничная вечеринка, понимаете? Мы договорились устроить себе праздник, и… Я не понимаю, почему все так закончилось. Богом клянусь, не знаю!

Он снова начал всхлипывать, закрыв разбитое лицо руками, а офицер поглядел на Хатча, словно хотел попросить разъяснений. Но Хатч ничего не мог сказать. Он не был отцом этого парня. Он не был ни офицером береговой охраны, ни полицейским, и это была не его проблема.

Когда Хатч так ничего и не сказал, офицер спросил, что он может добавить к рассказу юноши.

— Ничего, — коротко ответил Хатч.

— Может быть, вы видели или слышали, как они ссорились?

— Нет. Я видел только, что им очень хорошо втроем. Офицер снова повернулся к молодому человеку:

— Насколько мне известно, близкие друзья не набрасываются друг на друга без причины. Даже если перед этим они очень много выпьют. Они могут, конечно, сгоряча сцепиться, но такие ссоры обычно быстро заканчиваются, не так ли?

— Наверное, — мрачно ответил юноша.

— Вот почему я хочу, чтобы ты рассказал все. Слышишь меня?! Из-за чего вы сцепились? Парень с трудом сглотнул.

— Он… просто напал на меня.

— И все?

— И все.

— Почему?

— Но послушайте, я ведь только защищался! Клянусь!.. — пробормотал юноша. — Я не хотел с ним драться, это была просто вечеринка.

— Почему твой друг напал на тебя?

Молодой человек покачал головой:

— Не знаю.

— Ты врешь, сынок, и мы оба это понимаем. Ты знаешь, почему твой друг бросился на тебя. Скажи мне… Что рассердило твоего лучшего друга настолько, что он накинулся на тебя с кулаками?

Молчание длилось, наверное, добрых полминуты, потом юноша что-то пробормотал себе под нос.

Хатч не был уверен, что расслышал правильно. Ему помешал первый удар грома, от которого задребезжало стекло в единственном окне. Кроме того, ему еще никогда не приходилось слышать такого странного ответа.

Должно быть, офицер береговой охраны подумал так же. Покачав головой, он подался вперед, чтобы лучше слышать.

— Повтори-ка, что ты сказал, сынок…

Молодой человек выпрямился и вытер нос тыльной стороной ладони. Потом он откашлялся и несколько раз моргнул здоровым глазом.

— Он завидовал мне, — произнес он. — В этом все дело. Зависть — вот причина, по которой он на меня напал…

П.М.Э.

Остров Санта-Анна, Джорджия.

Февраль 2001 года