Зеркало перемен. 2. Странница

* * *

А Милит держал себя точно как Маркус или Гарвин. Как старый верный друг. Словно и не было полугодовой близости. Никаких намеков, никаких взглядов, никаких вздохов. Лена даже понадеялась: может, разлюбил? Это было бы здорово.

Назвать путешествием их прогулку было трудно. Туризм. Причем для Лены крайне комфортабельный. Как Странницы ходят в одиночку? Она ведь не имела других забот, кроме как переставлять ноги, да еще ее заботливо спрашивали, не устала ли. А она научилась идти по полдня без привалов, ведь они не спешили, возникал какой-то ритм, они весело шагали по дорогам или лесным тропам, кто-то из мужчин отходил «в магазин» и возвращался с подстреленной птицей или пойманным зайцем, Маркус собирал травы и корни, потом мужчины натаскивали хвороста, приносили воду (эльфы додумались до ведра, сделанного из пропитанной чем-то кожи, не то чтоб совсем непромокаемой, но вот принесли воды из отдаленного ручья было можно, а в сложенном виде оно занимало совсем немного места), разводили костер и готовили еду. Нет, в этом Лена тоже участвовала: помешивала в котелке и снимала пробу. А в общем, каждому какое-то дело находилось, но Лене меньше всех. Если вода была поблизости, ей разрешали помыть посуду, если она настаивала. А самой главной обязанностью было вытаскивание колючек из шерсти Гару и чесание его за ушами. Ну уж заодно вечерами Лена и всего его вычесывала, так что пес имел крайне ухоженный вид. Кусочки он выпрашивал больше проформы ради, потому что легко обеспечивал себя пропитанием сам. Он ловил и ел мышей, птиц, всякую мелкую живность типа кроликов или сусликов, а у них клянчил хлеб или пряники. Или хоть что-нибудь, лишь бы из рук.

И все время один из эльфов был рядом. На охоту или на рыбалку могли отправиться шут и Милит, Маркус и Гарвин, но никогда Милит и Гарвин. Маг должен быть рядом с ней. Лена и не спорила. Ночами никто не дежурил: нужды не было, потому что эту функцию взял на себя тот, кому и положено, – Гару. Да и мужчины умели спать вполглаза, совершенно по-собачьи.

Больше всего Лена любила вечера. Они устраивались на ночлег еще до темноты, готовили ужин, ставили палатки (обе или одну), мылись, если имелось достаточно воды, причем мужчины охотно плескались даже в ледяном ручье, а Лене воду грели, хотя она тоже быстро привыкла к отсутствию бани. Конечно, хотелось помыться и основательно, и они непременно это делали, если решали остановиться на постоялом дворе или тем более в городской гостинице.

А самое хорошее начиналось после ужина, когда они просто сидели вокруг костра и разговаривали. Обо всем. Ни о чем. О главном в жизни и о всяких пустяках. Если ей становилось холодно, кто-то набрасывал ей на спину плащ прежде, чем она осознавала, что начинает мерзнуть. Если плащ не согревал, ее обнимали чьи-то руки, и не всегда это были руки шута, а если и это не помогало, то плащи имелись у всех, и постепенно Лена превращалась в капусту.

Далеко в кустики ее не пускали, зато отворачивались. Останавливаясь на берегах реки или озера, обязательно купались и давали искупаться ей, но за ней наблюдал только шут, а остальные занимались делами или бдили за прочими окрестностями, не пытаясь подглядывать. Даже Милит не пытался. А они ведь мужчины в возрасте, так сказать, активном…

Впрочем, они основательно оттянулись, попав на некий праздник вроде ночи перед Ивана Купала: разгул был тот еще, Лена не знала, куда глаза девать, а шут постоянно держал ее за руку, чтоб не умыкнули, а вот остальные не сопротивлялись, если вдруг местные красотки утягивали их в сторону от огромного костра. Потом это приключение еще долго служило предметом разговоров. В общем, мужчины в детали-то не вдавались, но праздник они сочли очень полезным и совершенно правильным. Шут не возражал, потому что он в конце концов тоже поддался соблазну и утащил Лену за деревья…

Лена, сама себе удивляясь, в этих разговорах тоже участвовала. Поддразнивала мужчин: кто ж их с ней-то гнал, могли бы спокойно оставаться в Тауларме, в окружении красавиц-эльфиек, а Милит начинал дурным голосом орать «папочка» и тянуть ручки к Маркусу, который все-таки поверил в намерения Арианы и предпринял активные действия… Вольность нравов!

Мир был замечательным, и они бродили по нему долго, радуясь вместе с людьми. Покидать его не хотелось, даже когда похолодало, когда начали облетать – и облетели – листья, начались унылые осенние дожди, а там и выпал снег. Лена решила попробовать Путь Странниц: они ведь и зимой ходят, а не легкомысленно бредут вслед за летом. Мужчины, естественно, не возразили, но на всех лицах одинаково было написано: ну-ну, замерзнешь – скажешь, а пока развлекайся. Черное платье было сменено на теплый шерстяной костюм, туфли – на сапожки с рысьим мехом внутри, а сваливающийся капюшон мужчины поправляли на ней по очереди, хотя никакой необходимости в нем не было: Лена прихватила с собой вязаную шапочку, которой для этой температуры вполне хватало. А погода была все равно отличная, просто зимняя. Морозов пока не случалось. Ночами, правда, было уже холодновато, они с шутом одно одеяло стелили на пол, а вторым укрывались и спали, конечно, не раздеваясь, и даже эльфы и Маркус не изображали морозостойких героев и ставили палатку. Посиделки у костра не прекратились, просто Лене на спину накидывали еще и одеяло и рядом сидел не только шут, но и кто-то еще обнимал за плечи, отдавая часть своего тепла. Лена верила, что они не мерзнут: у них даже руки были теплые. Конечно, мужчины тоже переоделись в толстые куртки и штаны, пристегнули капюшоны и порой даже надевали перчатки, но плащами пользовались только как дополнительными одеялами по ночам. Было, наверное, градусов пять-десять, преимущественно без ветра. Солнца, правда, было немного: почти все время шел снег, но дорога не была трудной, особенно для Лены. Ей непременно протаптывали тропу. Да и шли они по наезженным дорогам. Иногда их подвозили на санях, этакие знакомые по картинкам розвальни, запряженные то одной лошаденкой, а то и самой настоящей птицей-тройкой. Они проводили несколько дней в городах, если города встречались на пути, делали небольшие припасы, чтоб не сидеть на мясной диете, но деньги словно бы и не иссякали. Шут вошел во вкус и уже нахально спрашивал при входе в гостиницу, как тут приняло обходиться с менестрелями. Обходиться было принято хорошо: находилась комната, пусть и одна на всех, даже в самом переполненном постоялом дворе, и денег за ночлег не брали, кое-где даже кормили бесплатно, потому что богатое звучание аллели и чуть хрипловатый голос шута привлекали много народу, пиво и вино разливать не успевали. Шут пел не столько для публики, сколько для Лены, и он действительно знал как минимум две сотни баллад, потому что повторялся крайне редко. Некоторые баллады ему приходилось комментировать, и получалось у него просто классно, рассказчик из него был еще лучше, чем певец. Каждый считал своим долгом его угостить, Маркус уже начал опасаться, что шут так сопьется – в шутку, конечно, потому что предусмотрительный шут делал не больше одного глотка. Ему еще и монеты кидали, чаще, конечно, медные, но нередко перепадало и серебро, а однажды в придорожном трактире в миску для подношений упала и тяжелая золотая монета, за которой последовало приглашение посетить замок местного лорда.

Замок был ничуть не похож на тот, в котором в Сайбии жил друг Маркуса. Это было монументальное строение, высокое, гордое, мрачное и при этом изумительно красивое. Особенно внутри. Было там, правда, не намного теплее, чем в палатке, большие помещения трудно обогреть живым огнем. Они смогли вдосталь вымыться горячей водой, которую исправно таскали многочисленные слуги, им вычистили одежду, даже цирюльник был к их услугам и очень тщательно побрил мужчин и заплел Лене сложную косу.

В обеденном зале величиной с районный стадион уже веселилась толпа приближенных лорда. Уж кто он был, граф, герцог или мелкопоместный барон, сказать было трудно, но по количеству гостей, скорее герцог, чем барон. Их усадили за стол, накормили, а потом шут приступил к своим менестрельским обязанностям и перепел местного артиста, у которого голос вроде тоже был ничего, но вот инструмент, похожий на гусли, отчего-то имел повизгивающий звук, существенно уступающий переливам аллели.

– Не нравится мне этот мир, – вдруг негромко сообщил Лене Гарвин, подливая ей в бокал вина. – Странно, что ты так довольна. Впрочем, тебе свойственно верить в хорошее, а мне свойственно везде подозревать плохое.

– И что тут плохого? – удивилась Лена.

– Как ты назвала тот мир? Эльфийский рай? Это место тоже рай. Не потому, что здесь нет эльфов. Просто – рай. А ты веришь в существование рая?

– Ну почему же рай? – запротестовала Лена. – Просто нормальная разумно управляемая страна, в которой давно не было войн и природных катаклизмов… ну то есть засух или еще чего-то.

– Хорошо, если так, – скептически улыбнулся Гарвин. – Но если ты позволишь дать тебе совет: надо уходить. В какой-нибудь более настоящий мир, где крестьяне способны прогнать бродяг вроде нас… Ты обратила внимание: если мы просили подвезти, нам никто не отказывал. Даже если телега была тяжело груженой. Нам никогда не отказывали в ночлеге. Нам всегда наливали молока и не просили за это денег. А ведь Светлых здесь не знают. Так не бывает, Аиллена. Не только среди людей, но и среди эльфов. Что-то здесь не так. Да и другое странно: чтобы ты подряд два раза нашла мир, в котором не знают Светлых… Странно. Знаешь, я очень рад, что ты не надела свое черное платье. Пусть уж так…

Его отвлек сосед слева, заговоривший и соколиной охоте, в которой Гарвин, как оказалось, тоже знал толк. Лену вроде и не замечали. Совсем как раньше. Она откинулась на высокую спинку неудобного стула и просто начала слушать пение шута, от которого никогда не уставала.

Что было не так, выяснилось через пару часов, когда шут немного осип и отложил аллель. Хозяин замка велел всем наполнить бокалы, поднял тост за здоровье короля – все выпили, жалко, что ли. А потом вдруг как-то сразу слуги, разносившие еду и напитки, вытащили ножи. Лена вздрогнула от прикосновения холодной стали к горлу, шут дернулся в ее сторону, но послушно замер, когда лезвие царапнуло ему кожу, а на лице Гарвина мелькнуло нечто вроде «ну-я-же-говорил».

– Прошу вас отдать оружие, дорогие гости, – предложил хозяин. Гарвин первым отцепил от пояса кинжал и подал его рукояткой вперед. То же самое проделали и мужчины, и Лена честно отстегнула свой стеклянный кинжал, которым все равно пользоваться не умела. Маркус тоже расстался и с кинжалом, и с мечом. Их заставили встать, подвели к хозяину.

– Понравилась вам наша страна?

– Нравилась, – проворчал Маркус, – раньше. Интересно, чем не угодили?

– Не догадываешься? Откуда ж вы такие взялись, что не догадываетесь? Путешествуешь в компании с этими уродами – и не понимаешь, в чем дело?

– Уродами, – понимающе хмыкнул Гарвин. – Трехмирье в будущем.

Один из слуг наотмашь ударил его по лицу и прошипел:

– Откроешь рот, когда прикажут, и не раньше.

– А почему уроды? – удивился Маркус. – Что в них уродского?

– Тебе сколько лет, друг мой?

– Пятьдесят два, – спокойно соврал Маркус. Мог бы и меньше сказать, поверили бы.

– А этим ведь не меньше сотни. Ну ты, менестрель, сколько лет тебе?

– Тридцать восемь, – сказал шут чистую правду, и окружающие почему-то сразу ему поверили. Было в нем некое свойство, которое заставляло ему верить.

– А тебе, верзила?

– Не меньше сотни, – ухмыльнулся Милит. – А я-то думаю, почему здесь об эльфах и не слышали… Интересно, когда ж вы всех перерезали? Или тут у вас разбираются с нами как-то иначе?

– Утром узнаешь, – пообещал хозяин. – Этих троих – вниз, в темницу. Женщина твоя, друг мой?

– Моя, – кивнул Маркус, не моргнув глазом, и ему тоже поверили.

Их заперли в маленькой комнате. Лена так и не могла прийти в себя, Маркусу пришлось как следует ее встряхнуть. Взглядом он показал на кольцо, и Лена охотно установила защиту от прослушки. Хайтек.

– В панику не впадай. Ты не заметила, в этом мире не только эльфов не знают, но и магии. А наши ребятки в этом деле не последние.

– А вдруг она тут не действует?

Маркус очень удивился. Не мог себе представить места, где не действует магия.

– Позавчера действовала, когда Милиту очень захотелось горячего чая. Не бойся. Прислушайся, как там шут.

Лена сосредоточилась.

Рош? Рош?

лена. где ты, лена.

С Маркусом. Со мной все хорошо. Как вы?

я один. холодно. меня не трогали. не бойся. они маги. они что-нибудь сделают. я люблю тебя.

Ты моя жизнь, Рош.

ты моя жизнь, лена.

– Ему холодно.

– Ясное дело – темница в подвале, – со знанием дела кивнул Маркус. – Ничего. Завтра все решится. Давай-ка поспи.

– Разве я засну?

– Попробуй. Лечь все равно надо. Не хочешь раздеваться, не надо, так ложись.

Они улеглись на кровать, сняв только сапоги. Маркус натянул одеяло и покрепче обнял Лену, то ли согревая, то ли успокаивая. Через полчаса он уже крепко спал. Где люди берут такую нервную систему? Лена не могла так полагаться на магию – не было такой привычки. К тому же что могут сделать два мага, пусть и достаточно умелых, против толпы народа? Применить огненный смерч или первый холод? Убить сотню людей ради спасения самих себя?

А почему бы и нет?

Как ни странно, мысль была четкая, ясная и уверенная. Хоть бы и так. Они никому никакого вреда не причиняли, шли по приветливому миру и намеревались рано или поздно уйти в другой. Почему вчера она не взяла их за руки и не сделала Шаг?

Гару. Гару был таким же другом, как и люди. Оставлять никого из друзей она не хотела, даже собаку.

До утра она даже поспала немного, мерное похрапывание Маркуса ее усыпило, но снилось что-то неприятное, словно реализовывая столь же неприятные предчувствия, поэтому она проснулась совершенно разбитой. А Маркус ничего, был бодр и если не весел, то и не грустен.

Их снова провели в обеденный зал. Столы были убрали, а стулья и скамьи выстроены рядами и заполнены публикой. Театр. Развлечение. Косых крестов не хватает.

– Ну что, друг мой, пришла пора платить за свои поступки, – ласково сказал хозяин. – За путешествие с этими уродами вы будете наказаны. Твоя женщина знала, что они эльфы?

– Откуда? – с неподдельной искренностью удивился Маркус. – Она их никогда в жизни не видела.

– Ну что ж, значит, она получит только десять плетей. А ты пятьдесят. Потом можете идти, куда вам заблагорассудится, или остаться здесь, пока ты не поправишься или пока просто не захочешь уйти. Свое оружие получите за пределами замка. Женщина, в твоей сумке есть метательные ножи. Ты умеешь ими пользоваться?

– В дерево с пяти шагов попадаю, – мрачно ответила Лена. Десять плетей? да она и одной не выдержит. Публика радостно захохотала.

– Зачем же носишь?

– Он считает, что я должна научиться защищать себя.

– Разумно, – похвалил хозяин. – У тебя есть дети? Нет? Жаль. Если бы у тебя были дети, ты сидела бы дома, а не водила бы таких знакомств.

– Если бы у меня были дети, они были бы уже взрослые, – проворчала Лена, – и мне не было бы нужды сидеть с ними дома. Почему я не могу путешествовать с собственным мужем?

– Верно. Еще в ваших вещах обнаружены травы. Это тоже твое?

– Мое.

– Значит, ты травница. Это хорошее дело.

– Вот и избавил бы ее от плетей, – быстро предложил Маркус. – Если так уж надо, так лучше мне десять добавь. Что за удовольствие наказывать невинную женщину? Она слова-то «эльф» не знала.

– А ты, стало быть, знал?

– Ну, я знал. В молодости слыхал рассказы об эльфах, – покаянно повесил голову Маркус. – Ты уж помилуй ее, лорд. Она не выносливая, не сильная. Не надо ее бить.

– Помиловать? – спросил хозяин у публики. Тоже, римский сенатор. Люди зашумели, и как это истолковать, Лена не знала. – Нет, помиловать не получится. Получив несколько плетей, она лучше запомнит этот урок. И станет следить за тем, каких спутников ты выбираешь. Пусть будет пять плетей, и я велю палачу не очень стараться.

Маркус вдруг повернулся к Лене и обнял ее.

– Потерпи уж, милая, – прошептал он, целуя ее в щеку, – это ничего, это не очень больно, пять ты выдержишь. Я потом ему сам уши отрежу, зажарю и ему же скормлю. И не только уши, но и все остальное. Как в Трехмирье. Только без собак, он сам все съест.

Лена представила себе, как лорд, холеный и такой весь из себя изысканный, сидит во главе стола и ножом и вилкой кушает собственные свежеподжаренные гениталии, и хихикнула Маркусу в плечо. Наверное, все восприняли это как всхлип. Маркус погладил ее по спине, и дюжие слуги оторвали ее от него.

Больно как раз было. И даже очень. Одно хорошо: с нее сняли только курточку, но не рубашку, красоваться полуголой перед толпой – это было бы еще гаже. Лена, естественно, орала как резаная, то есть взвизгивала пять раз подряд, а потом еще и разревелась. Вот вам слезы Светлой, и черт с вами со всеми, если они здесь действуют независимо от вашей веры…

Маркуса заставили раздеться до пояса, и он безропотно повиновался, лег животом на скамью. Пятьдесят! Ужас. Просто ужас. Слуга помог ей надеть и даже застегнуть курточку. Шут ломился в ее сознание, чувствуя ее боль.

лена. ты плачешь. лена, что? что с тобой? ответь!

Уже все хорошо, Рош.

Впервые он звал ее, а не она его. Прав дракон? Они смогут так разговаривать? Легко?

Маркус вздрагивал в такт ударам, прикусывал губу. На спине вспухали рубцы, а публика заключала пари, сколько он продержится до первого крика, и закричит ли, и потеряет ли сознание. Хоть два первых холода и огненных смерча. Хоть поднятие лавы из недр земли. Интересно, а проклятие Странницы действует локально или нет? Проклясть бы замок, чтоб провалился в тартарары…

Лена ревела уже не от своей боли и обиды, а от Маркусовой. Он не закричал – еще бы он кричал! – и не потерял сознания, даже на ногах держался, хотя и с трудом, и рухнул на скамью рядом с Леной, когда слуги подвели его под руки.

– Ничего, – проскрипел он, – палач и правда не очень старался. Клянусь. Чем хочешь клянусь.

Обнимать его Лена, конечно, не рискнула, вцепилась в его руку, прижалась мокрой щекой к плечу. Слуга подал ему стакан с вином, и Маркус проглотил его одним духом.

– Не плачь, женщина, – доброжелательно произнес хозяин. – Твои травы ему помогут, он скоро поправится. Пропало у тебя желание бродить по дорогам с этими выродками? Кстати, как тебя зовут?

– Маркус, – ответил он. – Маркус Гарат.

– А тебя, женщина?

– Елена, – почему-то сказала Лена. А вдруг тут с именем Делиена или тем более Аиллена связаны еще какие-то суеверия.

– Красивое имя, – похвалил хозяин, – хотя и похоже на имя эльфийской колдуньи. Ну что, Елена и Маркус Гараты, обвинение с вас снято, вы свободны. Но вам придется пробыть здесь до конца церемонии. Помогите ему одеться, здесь холодно.

На Маркуса осторожно надели рубашку, и он кое-как заправил ее в штаны, кое-как просунул руки в рукава куртки. Заметно было, что больше всего ему хочется лечь, а не присутствовать на церемонии. Он прислонился к Лене плечом и снова забормотал успокаивающе:

– Да все со мной в порядке. Правда, потом мазью своей полечишь, все быстро пройдет, у тебя хорошие лекарства. Ну ты же видела, даже крови нет, у них плети широкие, кожу не рассекают. Ничего. Не плачь, милая, все будет хорошо.

Ввели остальных. Они были без курток (вот поэтому шут так отчаянно мерз ночью), зато в самых натуральных кандалах. Тяжеленных, глухо брякающих при движении. Шут неотрывно смотрел на нее, забыв, что она женщина Маркуса. Потемнели синие глаза Милита. А Гарвин был так спокоен, словно лично продумывал сценарий этого спектакля. Маг. Некромант. А цепи – это так, для украшения, и ничего больше.

– Ну и что у вас припасено для эльфов? – насмешливо спросил он.

– А вот, например, – так же доброжелательно, как и раньше, ответил хозяин, кивнув одному из слуг, и тот снова наотмашь ударил Гарвина по лицу, так сильно, что тот не удержал равновесия, упал на колени и удивился:

– Всего-то? А разница для эльфов и полукровок есть? Присмотрись, человек, менестрель всего лишь полукровка.

– Значит, он умрет легче, чем ты, – мило улыбнулся хозяин.

– Умру? Интересно. И что тут у вас принято делать с эльфами? На части резать, в очаге сжигать или скармливать диким зверям? И значит, эльфы здесь все-таки есть, раз вы еще помните, как мы выглядим.

– Тебе я кишки на уши намотаю, – пообещал лорд. Гарвин захохотал, да и Милит развеселился.

– Кишки на уши? Оригинально. А если наоборот: Если я намотаю тебе на уши твои кишки?

Он выпрямился, зато согнулся в три погибели благородный лорд и заверещал тоненько, как поросенок. Зрители повскакивали с мест – и шарахнулись назад, потому что про залу прошла волна страшного жара. Милит злорадно улыбнулся и сделал то, что раньше Лена видела только в кино: напряг свои нехилые мышцы и разорвал цепь кандалов. С Гарвина они просто упали, словно браслеты вдруг стали велики. И с шута тоже, и он тут же рванул к Лене и Маркусу, по дороге отбросив подальше того самого дюжего слугу. Тощий шут очень неплохо умел драться.

Хозяин перестал визжать, но дышал часто и тяжело.

– Ну что, жив пока? – поинтересовался Гарвин. – Ну-ка распорядись, чтоб принесли все наши вещи и привели собаку. Живенько, а то снова будет очень больно. Как тебе наматывание кишок на печень? Может, предпочитаешь на уши? Это я мигом.

– Сядьте, а? – попросил Милит. – Сядьте, пока я вас не спалил. Как она там, полукровка?

– Ее били, – очень нехорошим голосом сказал шут. Лицо Гарвина мгновенно стало хищным, а Милит, не дожидаясь разрешения, швырнул еще одну волну раскаленного воздуха. Гарвин прищелкнул пальцами, и все хором заорали от непереносимой боли. У Лены заложило уши. Продолжалось это очень недолго, Гарвин повторил жест, и крики стихли.

– Прикажи принести наши вещи и привести собаку, – посоветовал Милит, – а то все то же самое я проделаю с твоей женой.

– Женой? – оживился Гарвин. – Давненько у меня не было женщины.

Лена даже внимания не обратила. Пусть что хотят, то и делают. Кто-то из слуг помчался за вещами, а скорее за помощью, только эльфы выглядели так уверенно, что Лена даже не усомнилась: никакая помощь никому не поможет. И когда через четверть часа, в течение которых эльфы развлекались, скручивая болью то хозяина, то кого-то из его гостей, вдруг полетели стрелы, Лена не удивилась, что ни одна не достигла цели: стрелы просто отскакивали и от эльфов, и от них троих. Маркус вдруг с усилием встал.

– Гарвин, я обещал, что накормлю этого урода его собственными ушами.

– Хорошая идея, – фыркнул эльф. – Я тебе немного помогу, ты же еле стоишь на ногах.

– Ничего. Уши отрезать сумею.

Лена хотела было остановить его, да шут не дал.

– Пусть, ему это будет уроком. Эти вон живут без ушей, и ничего.

Он обнимал ее так бережно, так нежно, что боль в спине уходила, будто его прикосновения исцеляли ее. Пусть жарят уши вместе с яйцами, хоть куриными, хоть мужскими, пусть что хотят делают. Наплевать. Они избили Маркуса, они хотели убить эльфов. За все надо платить. Великодушие вещь хорошая, убить их Лена не позволит, а вот урок преподать – пусть. На всякий случай она сказала:

– Не убивайте их.

Гарвин прижал руку к груди и поклонился.

– Не стану, если они будут вести себя хорошо. И принесут наконец наши вещи. Стрелы нам, конечно, тоже пригодятся, охота в здешних местах хорошая. Но мне нравится мой плащ. Хочу получить его обратно.

Маркус действительно отрезал хозяину ухо (правда, только одно), действительно подержал его над огнем в очаге и действительно запихнул ему в рот.

– Прожуй, – озаботился Гарвин, – подавишься еще. Полукровка, ты бы и правда стрелы собрал.

– Куда мне столько, – удивился шут, но пошел собирать стрелы, поминутно тревожно оглядываясь не Лену. Ей стало противно, поэтому она закрыла глаза, и Гарвин мгновенно уловил перемену в ее настроении.

– Что сделать с ними? – спросил он. – Может, превратить в свиней?

– А надо превращать? – удивился Милит. – Они и так….

Он предоставил дядюшке возможность разбираться с хозяином, пока сам «держал» гостей и сохранял щиты вокруг друзей. Маркус утомленно присел на край стола.

– А пусть его выпорют. Палач, выпорешь хозяина? Ну, скажем, плетей двадцать, я не злой. Двадцать плетей и одно ухо. А жене сколько? Десяти хватит.

Хорошенькая юная жена хозяина немедленно свалилась в обморок. Ага, как гостью – так можно, а как саму – так обморок.

– Не прикидывайся, – посоветовал Гарвин, – непохоже. Ненатурально получается. А то добавлю к плетям еще что-нибудь. Например, наше эльфийское общество. Родишь потом полукровку, а твой муж его… Эй, лорд, как все-таки у вас казнят эльфов-то? Долго и мучительно?

Трясущийся от ужаса слуга втащил весь их багаж сразу и впустил Гару. Тот рысцой подбежал к Лене и облизал ей все лицо. Вкус слез ему не понравился, он оглянулся и грозно рыкнул. Лена погладила его мощный загривок и сказала:

– Да хватит уж, позабавились и ладно.

– Нехорошо выходит, – возразил Маркус. – Ну ладно, с хозяина и уха хватит, а жену надо непременно выпороть. Немножко, всего десять плетей – и палач не будет очень стараться. По-моему, справедливо, Елена.

Гарвин неделикатно ткнул носком сапога жену хозяина.

– Вставай, женщина, а то сломаю нос. И челюсть. Красивая будешь – загляденье.

У той немедленно кончился обморок, и Маркус действительно уложил ее на лавку, и палач действительно всыпал ей десяток плетей, и визжала она не тише Лены. Шут вежливо попросил у одной из дам шарф и завернул в него собранные стрелы – его колчан и так был полон. Маркус, кривясь и охая, застегнул куртку и затянул пояс. Шут помог одеться Лене, накинул ей на плечи плащ и повернулся к хозяину. Тот, надо признать, держался намного лучше своей супруги, его даже не вырвало после угощения собственным ухом.

– А воровать нехорошо, – сообщил шут. – Где застежка для плаща? Весьма, знаете ли, драгоценная застежка. Лучше бы вернуть, потому что тот, кто ее подарил, в гневе страшен.

– Я в гневе страшен, – подтвердил Милит и в доказательство ударил кулаком воздух, как это делают всякие Ван Даммы, демонстрируя свои каратистские тренировки. Стоявший у стены шкаф рассыпался в мелкие щепки, зазвенел бьющийся хрусталь, забрякало серебро. Однако. – И если застежка не найдется, выйду во двор и проделаю то же самое со всем замком. Вас, конечно, не выпущу. Пусть потом соседи откапывают.

Застежка нашлась буквально через четверть часа. Очевидно, хозяин замка в гневе был тоже страшен, и слуги решили не доводить его до греха. Шут на всякий случай проверил мешки. А что у них красть, это у Лены драгоценностей полкило…

– Пора, – сказала она, вставая. Мужчины тут же приблизились, похватали мешки и оружие, причем Милит сгреб сразу три – свое, Маркуса и Лены. Они взялись за руки, и Лена сделала Шаг. Все равно куда, лишь бы подальше отсюда.

Вокруг была поздняя осень. Лес покачивал голыми ветвями, ветер ворошил листья, по темнеющему небу проносились тучи. Эльфы кинулись ставить палатки, шут, подхватив топорик, отправился за дровами. Маркус устало сел на землю и спросил:

– А выйти из этой темницы вы не могли?

– Могли, – пожал плечами Милит, – но я даже не подумал, что они захотят начать с вас. Вы же люди. Ты уж прости, Проводник.

– Да ладно. Ничего страшного, – смилостивился Маркус. – Вот идти пока не смогу.

– Куда ты денешься? – удивился Гарвин. – Исцелю – и побежишь, как жеребенок. Лезь в палатку. Это лучше в тепле делать, хотя сестра почему-то иного мнения.

– Делиену сначала.

– И ты лезь в палатку. Давай-давай, ты к боли непривычная, да и не привыкай.

В палатке можно было только сидеть, хотя она была и заметно просторнее, чем ее собственная. Оно и верно: Милит занимал много места. Гарвин заставил ее раздеться, но почему-то не было холодно, наверное, он как-то нагрел внутри воздух.

– Ничего. Сейчас все пройдет, – мягко сказал он, водя руками над ее спиной, не касаясь кожи, на грани прикосновения. Было щекотно, а боль таяла, зато начало клонить в сон. Лена натянула всю одежду, потому что даже после деликатного Гарвинова исцеления все равно начинала бить дрожь. Спина Маркуса выглядела жутко. Примерно как спина Милита, когда Лена узнала, к чему его приговорил Совет. Гарвин бросил на пол плащ, уложил на него Маркуса и с четверть часа водил руками. Рубцы исчезали на глазах, а Маркус едва ли не урчал от удовольствия.

– Тонкое целительство, – похвастал Гарвин. – Без особенных последствий. Правда, годится только для неопасных ран. Или наоборот слишком опасных. Видишь, Аиллена, какой я полезный.

– Мог бы гостям какую-нибудь пакость сделать, – кровожадно проворчал Маркус. – И что, у меня спина теперь болеть не будет?

– Будет, – пообещал эльф, – но не слишком. Мешок нести не сможешь, а идти – вполне. Особенно если идти будем не быстро. А почему ты решил, что ничего не сделал?

Лена начала бледнеть. Гарвин засмеялся.

– Аиллена! Я же знаю, какая ты великодушная, поэтому не сделал ничего страшного. Просто после нашего ухода у них у всех вдруг схватило живот.

– Там уборных не хватит, – фыркнул Маркус. Гарвин ханжески опустил глаза и признался:

– Боюсь, никто не успеет добежать до уборной.

Маркус расхохотался, да и Лене стало смешно. Великодушная? В разумных пределах. Не остановила же Маркуса с ножом. И никаких угрызений совести. Абсолютно. Ведь эльфы не отделались бы поркой. И шут вместе с ними.

Спали они на этот раз втроем в этой палатке, потому что Гарвин ее согрел. Как помещался верзила Милит в маленькой палатке, Лена не представляла, но наутро он был свеж и бодр, в отличие от Лены. У нее все-таки разболелась голова, и Гарвин озабоченно хмурился: вроде его целительство не должно было так подействовать. Будто голова не могла сама по себе заболеть без всякой магии. Лена даже сделала себе отвар краснотравки, который помогал ей от головной боли, так что через пару часов они все-таки двинулись в путь и еще засветло добрались до маленького городка и нашли в нем скромную, но чистую гостиницу.

– Эльфы, – проворчал вышибала, – имейте в виду, никаких драк, если не хотите отработать месяц на строительстве городской тюрьмы. Вести себя прилично и к постояльцам не цепляться.

Лена дернула Гарвина за рукав, и он пообещал вести себя прилично и ни к кому не цепляться, если ему дадут поесть, выпить и выспаться.

– Серебро – и делай что хочешь, – пожал плечами вышибала, неторопливо вставая и разгибаясь. Ушло у него на это много времени, потому что ростом он был никак не ниже Милита, но раза в полтора шире. – Они с тобой, уважаемая? Уж проследи, чтоб все было правильно.

Лена пообещала. Свободная комната была всего одна, но просторная, и хозяин пообещал принести мягкие тюфяки для мужчин, которым придется спать на полу, шут расплатился, и шустрый мальчишка повел их вверх по скрипучей лестнице, попутно рассказывая о городских достопримечательностях.

– А что, – спросил его шут, – эльфы тут особенно драчливы?

– Ну, когда выпьют лишнего, – авторитетно объяснил мальчик, – сразу начинают нос драть да сверху вниз на всех смотреть, а чуть не по их – так и в морду…

– Мы не будем пить лишнего, – без энтузиазма пообещал Милит. – А помыться у вас тут есть где?

Шут отдал еще пару монет, и им показали специальную комнату с большим чаном, в котором исходила паром горячая вода. Лену, естественно, пустили первой. Она не только вымылась, но даже полежала в воде, чтобы выгнать усталость. В комнате она переоделась в черное платье – ее теплый костюм нуждался в стирке, а за стирку шут и вовсе заплатил несколько медяков. Когда все вымылись и переоделись, а Гарвин еще и придирчиво осмотрел спину Маркуса, решили все-таки пойти вниз и поесть. Эльфы еще раз поклялись смотреть на людей только снизу вверх и со всем почтением, но только если их опять не начнут в кандалы заковывать.

Им подали роскошно приготовленную баранину с взбитым чуть не в пену картофельным пюре, гору мелко порезанных овощей, крепкий мясной бульон, на который «Галина бланка» не была похожа вообще никак, и впечатляющих размеров пирог с яблоками. Лена давно перестала с ужасом воспринимать такое количество еды, понимала, что через час тут и крошки не останется, а кто-то, может, еще и добавку попросит. Баранина таяла во рту, а в сочетании с немного пенистым бледно-розовым вином и вовсе. Мужчины честно не особенно налегали на вино, хотя оно было не крепче пива. Потом шут поинтересовался, не будет ли хозяин возражать против менестреля, и хозяин вовсе не возражал, даже пообещал бесплатный завтрак, если менестрель привлечет внимание посетителей.

Менестрель очень даже привлек. В этом мире не знали аллели, так что, когда шут, устав петь, продолжал перебирать струны, публика сидела тихо-тихо и внимала раскатывающимся волнам музыки. В зале, кстати, была просто великолепная акустика, что придавало инструменту звучание целого оркестра. Хозяин раза три выразил сожаление, что у него действительно нет больше ни одной свободной комнаты.

Да и эта была хороша. В ней стояли две кровати, на одну легла Лена, на вторую Маркус, а остальные расположились на полу, где были заботливо расстелены обширные и мягкие тюфяки, покрытые чистейшими простынями, имелись пуховые подушки и хорошие одеяла. Лена смазала Маркусу спину рассасывающей мазью, а он блаженно жмурился.

– Знаешь, Делиена, а правду говорит Ариана: у тебя свой род целительства, – заявил он. – От твоих прикосновений боль проходит. – Он подумал, пожмурился еще и честно добавил: – Ну, если не очень сильная, точно. А тебе кто спину помажет?

– А у меня и не болит. Ты не сравнивай – пять и пятьдесят. А теперь все быстро зажмурились, я переоденусь.

Уже лежа в кровати Лена сказала:

– Вот так и начинаешь ценить мелкие радости жизни: горячую воду, хороший ужин, возможность раздеться перед сном, чистые простыни…

– Если тебе этого не хватает, мы можем вернуться, – сразу озаботился шут. – Или пожить здесь какое-то время.

– Нет. Не хочу. Тогда все это сразу потеряет ценность. Мне нравится с вами идти. И спасибо, Гарвин и Милит. Милит и Гарвин. Без вас что бы мы делали?

– А ничего, – зевнул Гарвин. – Без нас вы не попали бы в эту историю. Полукровку можно принять за эльфа только рядом с другими эльфами, да и то… Здесь вот и не заподозрили. Странно другое. Неужели и здесь не знают Странниц?

– Почему не знают? Знают, – удивился Маркус. – Разве хозяин подходил хоть к одному столу, кроме нашего, чтоб лично спросить, что нам еще надо? Прекрасно он ее узнал. Я был здесь. В смысле в этом мире. Выговор знакомый. Знают здесь Странниц, и эльфы здесь не дураки выпить. И драчливые.

– А кто дурак выпить? – философски спросил шут. – Я, что ли? Или ты? А утомительная работа – петь. Горло саднит. И его хочется промочить. Вот и получается, что не дурак… Лена, успокойся, я не простудился, не надо бежать заваривать мне траву. Просто устал. Я же на самом деле не менестрель, не такой уж у меня голос.

– Ты не менестрель, – согласился Милит, – и голос у тебя всего чуть получше, чем у гуся.

– Что? – возмутился шут и выбил свою подушку о Милита.

– Как там Гару? – вздохнула Лена.

– Интересная связь между моим голосом и воспоминанием о Гару, – буркнул шут. – Ну не буду больше петь, подумаешь.

– Гару там нормально. Получил целую гору мясных костей, – сказал Милит. – Я выходил на него взглянуть. Он в теплой конюшне. Поет баллады для симпатичной суки. Получается почти как у шута. Только громче.

Шут устроил целое представление, изобразив одновременно и обиду, и гнев, и непреодолимое желание убить Милита, и опасение перед его размерами и физической силой. Гарвин тихо постанывал, не в силах уже хохотать, а ведь Гарвин был вовсе не из тех, кого легко рассмешить. Маркус утирал слезы. Лена потерла живот, который заныл от смеха, и решительно задула свечу.

В городе они провели три дня. Гостиница стала самым популярным заведением, люди даже на улице стояли, прижав ухо к двери, чтобы услышать баллады шута, с кухни выглядывали повара, а с лестницы – служанки, убиравшие комнаты. Милит изо всех сил изображал недоумение, а шут изо всех сил изображал обиду. Эти два шута вполне дополняли друг друга. А в последний вечер, когда шут совсем уж решительно отложил аллель и высыпал в кошелек впечатляющее количество монеток, один из посетителей с низким, едва ли не земным поклоном обратился к Лене:

– Прости, Светлая, что тревожу тебя. Но не расскажешь ли ты нам о каком-нибудь мире, в котором ты побывала?

Лена, естественно, растерялась. Для нее сущим мучением были даже ответы у доски, даже когда она была готова, потому что весь класс от нечего делать на нее смотрел. Никогда ни в какой художественной самодеятельности она не участвовала, на собраниях не выступала и тихо ненавидела, когда на ней по какой-то причине вдруг фокусировалось внимание более чем двух человек, когда она говорила. Не то чтоб она совсем не умела рассказывать. Умела. В узком кругу. Но вот сказительницей быть не хотелось.

Люди смотрели с робкой надеждой. Лена заметила трех эльфов. Ошибиться было нельзя – те же тонкие высокие фигуры, те же аномально большие светлые глаза, те же заостренные уши. Уши были видны, потому что здешние эльфы для удобства завязывали волосы в хвостики. Вот, может, эти уши и заставили Лену рассказать им о мире, в котором она была три раза. О проклятом мире.

Само собой, она привирала, но привирала не в фабуле, а, так сказать, в зачине, она ведь понятия не имела, как жило Трехмирье до войны, знала только точку зрения эльфов, а выслушать другую сторону как-то не довелось. И не хотелось. Может, там отродясь не было так уж хорошо развито ткачество и вовсе не было развито книгопечатание. Может, там животноводством тоже не особенно увлекались, налегая на выращивание пшеницы и льна. Может, школы существовали только в воображении Лены. Она описала некий среднестатистический мир магии. И вовсе не среднестатистическую войну на уничтожение.

Получилось вроде даже ничего. Это она поняла по едва уловимому оттенку в выражении светло-голубых глаз Гарвина.

– Как же? – ошарашено спросил самого себя толстенький расфранченный молодой мужчина. – Что ж это – убивать только за то, что другие?

– И так убивать... Светлая, ну неужто люди способны на такое?

В этом не было сомнения в ее словах. Люди не ей не верили – самому факту. Как радостно, когда люди не хотят верить в такие истории…

Милит отвел назад волосы, и люди заахали и заперешептывались, увидев грубоватый рубец вместо левого уха.

– Как же ты уцелел, брат? – спросил самый старший из эльфов.

– Она забрала меня с эшафота, – просто ответил Милит. Вот об этом можно было бы и помолчать. Лена ведь не стала говорить о том, что эльфы ушли из Трехмирья и что вообще даже в такой ситуации может быть нечто вроде хеппи-энда. Но об этом и Милит не сказал ни слова. Понял замысел? Лена искренне жалела, что талантом рассказчицы не обладает, а ведь так хотелось выдать этакую басню в прозе на тему «К чему приводит ксенофобия».

– Светлая? Забрала с эшафота? – ахнул одетый в шелка, бархат и атлас представительный такой… барин, которому в подобной гостинице и даже в подобном городке-то делать было нечего. Нет, простецкая мода Сайбии нравилась ей больше. От сияющего наряда барина рябило в глазах. Даже самый франтоватый вельможа Сайбии в жизни бы не надел этакий камзол.

– Светлые тоже разные, – сообщил Маркус.

– Они все великие женщины! – воинственно вступился за клан Странниц какой-то юнец, и Маркус раскланялся с несколько преувеличенной почтительностью:

– Бесспорно.

Потом началось массовое обсуждение Трехмирья, сопровождавшееся уничтожением винных запасов хозяина, а Гарвин, понаблюдав за местными эльфами, действительно злоупотреблявшими, не выдержал, подошел к ним и сказал несколько слов. Впервые Лена увидела смущенных эльфов. Они торопливо отставили свои стаканы и больше не пили. И то польза.

Ночью спутники хвалили Лену, а она пропускала их реплики, потому что была недовольна и собой, и ими. Дискуссия в зале в конце концов сошла к почтительному перемыванию косточек Странницам, а Лене все-таки хотелось, чтобы аборигены запомнили историю о Трехмирье. В один голос все четверо убеждали Лену, что так оно и есть, все запомнили, теперь эту историю начнут рассказывать по всему миру и даже выводы сделают правильные, но она разозлилась и велела им замолчать. Странно, но послушались все. Даже Гарвин.