Зеркало перемен. 2. Странница

* * *

В этом домишке они прожили почти месяц, пока требовательный учитель не счел Дарта готовым к самостоятельной жизни в качестве мага. За этот месяц к ним заходили дартовы последователи, рассказывали о новостях. Деревню не сожгли. Приезжал большой отряд стражников, нескольких мужчин выпороли кнутом, но никого не казнили и даже не забрали в город – угрозы подействовали. По всему миру бродят слухи о Страннице, которая пришла, чтобы восстановить нарушенное Равновесие, а за распространение этих слухов тоже порют кнутами, только разве ж это остановишь?

На Лену они старались не смотреть очень уж благоговейно, но вот получалось плохо. Пять лет назад это раздражало ее безмерно, заставляло смущаться, злиться, а сейчас она уже научилась не обращать внимания. Хочется верить – пусть верят. С богами у них тут проблемы, пусть хоть в благие порывы Странниц верят. Во что они станут верить, если эти самые благие порывы окажутся дорогой в ад, думать не хотелось.

Они тепло распрощались с Дартом. Ему так хотелось что-то подарить ей на память, а ничего не было, и это огорчало его. Будь она мужчиной, точно получила бы его меч или кинжал, но о мече, понятно, и речь не шла, а кинжал был сделан под сильную мужскую руку. Лена с трудом уверила его, что и без памяток не забудет эльфа, убежденного в необходимости дружбы с людьми.

Лето было жарким. Лена завязывала платок на манер банданы, когда они шли по открытой местности, а мужчинам и мороз был не мороз и солнце не солнце, и уши у них не отмерзали, и макушки не перегревались. Милит отобрал даже ее нетяжелый груз, потому что жару она переносила плохо, одна радость – платье каким-то образом сохраняло иллюзию прохлады. В деревнях их встречали почти с восторгом и накормить и снабдить припасами считали за честь. Серебра не брали категорически. Трактирщики обижались до слез. Так что Лена старалась отрабатывать еду и ночлег, расспрашивая и рассказывая, а шут либо пел, либо играл на аллели и тоже денег не брал. Стол у них был куда разнообразнее. чем зимой: ягоды, овощи, даже первые фрукты – мелкие яблочки и что-то вроде груш, но со вкусом абрикосов. Эльфы были в восторге и радостно набивали мешки этой вкуснятиной.

По ночам даже палатки ставили не всегда, что чрезвычайно нравилось Гару. Где бы он ни ложился, к утру непременно оказывался под боком у Лены, а платье было настолько чудесное, что собачья шерсть на него тоже не липла.

В город они входили с опаской. Лене просто было страшновато, а мужчины подобрались, но Гарвин и Милит опускали очи долу, а шут и Маркус вполне демонстративно придерживали мечи за эфес. Маркус куда более естественным жестом. Махать мечом шут умел, а носить его привычки не было, тем более что меч был все-таки под милитовы два метра, а не под его сто восемьдесят.

Дополнительная надпись в подорожной исчезла так же легко, как и появилась: шут стер ее смесью каких-то травок, разве что желтоватая бумага стала погрязнее, так они ее еще и помяли, Маркус даже поносил в жаркий день под рубашкой, чтоб буквы чуточку расплылись от пота. Гару вышагивал рядом, делая вид, что его вовсе не интересуют мясные лавки и лотки с жареной рыбой или булочками. А Лене булочку хотелось – чуть слюна не капала, и она не выдержала, подошла к одному лотку. Ее узнали, радостно ответили на немудреные вопросы и за булочки денег не взяли. Отвалили целый десяток: «Эльфов-то подкормить бы надо». Маркус, а особенно худой шут чуть не лопнули, сдерживая смех: эти эльфы уж никак не выглядели голодными, и особенно Милит. Но Лена, конечно, искренне поблагодарила, выслушала в довесок новые сплетни о Дарте (абсолютно фантастические) и отправилась искать гостиницу с ванной.

Город отличался от деревень. И Лена его узнала: именно сюда, именно на эту площадь их заносило. Конечно, ни виселиц, ни эшафота не было, но Лена все равно узнала, скорее даже – почувствовала. Вспомнила. У нее просто подкосились ноги, шут торопливо обхватил ее за талию, Маркус принялся обмахивать ее рукой, и очень отчетливо Лена услышала чей-то голос: «Столько здесь пролилось невинной крови, что всякому чистому человеку плохо становится». Тут же набежала стража с воплями: «Кто сказал?», но сказавший отчего-то не обнаружился.

В городе они пробыли недолго, так, только чтоб для разнообразия поспать под крышей, в кроватях, предварительно всласть намывшись горячей водой, да заодно и одежду в порядок привести. Здесь люди очень неохотно шли на контакт – если вокруг были еще люди. А наедине… Лена столько наслушалась жутиков, что мир, в котором шла всего лишь война, показался ей вполне приличным. К ее эльфам относились со смесью жалости и сочувствия, что выбивало обоих из колеи. Вот уж к чему они не привыкли, так это к тому, чтобы люди их жалели…

Подорожную у нее не спрашивали, хватало совести помнить, что над Светлой нет ни королей, ни магов. Магов видели. Лена догадалась, что двое чрезвычайно важных мужчин маги, потому что шут поморщился и полез под рубашку – амулет нагрелся. Похоже, они проверяли эльфов на наличие магии. Ага. Конечно. Гарвин и Милит были из числа сильнейших магов Трехмирья, так уж легко здешние самоучки смогут определить их силу. А если смогут, тем хуже для них. Лена не собиралась в случае чего сдерживать эльфов.

Уже за городом Гарвин сказал с невероятным презрением: «Маги!» – и длинно сплюнул, что у эльфов было верхом неприличия. Ушли они утром, чтобы оказаться подальше. Можно было бы и уходить, но хотелось услышать что-нибудь реальное о Дарте, вот она и тянула. Удалось ли ему? удастся ли? Ей казалось, что Дарт способен поднять на бунт не только эльфов, но и тех людей, которые пока всего лишь сочувствуют. Сегодня ограничили в правах, и без того не шибко многочисленных, эльфов, завтра примутся за людей. Равновесие действительно нарушено.

– Как ты угадала, что Дарт достоин сильной магии? – спросил Милит, аккуратно разделывая свежеподстреленного малюсенького оленя. Мяса на три дня на всю компанию, особенно если часть закоптить. Жарко. Иначе испортится. – Он ведь не безвредный Карис, он бунтарь, он воин…

– А как я узнала о человеке, который дал тебе напиться?

– А! – коротко сказал Милит. Теперь ему все стало ясно. А что, собственно, Лена узнала о Дарте, кроме его сомнений? Кроме его желания умереть, чтобы не помнить лиц погибших? А вот хватило… В конце концов…

Впечатление было, что ей отрубили руку. Она даже не закричала, потому что голос пропал начисто, даже дышать перестала, только глаза вытаращила и хватала воздух ртом, а он почему то не желал проходить в легкие. Метнулся Гарвин и как-то странно отшатнулся, но не упал, взмахнул руками, и Милит прошипел что-то воинственное, выбрасывая вперед левую руку, и шут спустил тетиву – и все это за то время, которое понадобилось Маркусу, чтобы свалить Лену на землю и упасть сверху. Несколько секунд… Потом она перестала видеть и соображать, потому что руку отрубили еще раз, но тоже очень ненадолго, было так больно, что она быстренько пришла в себя. Гарвин медленно оседал на траву, прижимая к груди руки. Господи…

– Что с Аилленой? – услышала она деловитый голос Милита. Маркус, подсовывая ей под голову свернутую куртку, ответил:

– Метательная звезда выше локтя. Неопасно. Гарвином займись.

– Уверен, что неопасно? – прохрипел Гарвин. Шут встревоженно заглянул ей в глаза, перевел взгляд на место, где руку отрубили, и не без облегчения сказал:

– Больно очень, но неопасно.

Милит склонился над Гарвином, выдернул короткий нож из груди. Гарвин захрипел, закашлялся, и Лена увидела у него на губах кровь. Господи, господи…

– Не увлекайся, – выговорил он. – Только легкое почини… остальное само... само заживет… Знаю я тебя, коновала…

Милит коротко кивнул, растопырил пальцы над раной и забормотал скороговоркой. Гарвина выгнуло под его рукой, он хрипло закричал – а заставить кричать эльфа не всякому палачу удается. Во всяком случае его младший брат ни разу не крикнул во время казни. Продолжалось это недолго, минуту, может, две. Под Лену подсунули попону, шут, попытавшись разрезать рукав платья, выругался вполголоса и, быстро расстегнув пуговицы, на пару с Маркусом стянул с нее платье через ноги, безуспешно стараясь не бередить руку. Но вот Лена не кричала, голос так и не вернулся, зато темно было в глазах и хотелось просто умереть. Потом над ней склонился Милит.

– Что… там? – задыхаясь, спросил Гарвин.

– Да ничего бы… для нас. Глубоко очень.

– Кость повреждена?

Милит присмотрелся.

– Нет.

– Сможешь… выдернуть? За один раз?

– Постараюсь… Рош, обезболивающий сбор в кружку. Воды на треть. Дай мне… вскипячу… все, через четверть часа будет готово.

Маркус подтащил поближе Гарвина, помог ему приподняться, поддерживая сзади за плечи. Подбородок эльфа был залит кровью, белая рубашка – вся в крови. Наверное, заметив ужас в ее глазах, Гарвин заговорил ласково, но все еще слегка задыхаясь:

– Это ерунда. Коновал, которого ты знаешь под именем Милит, владеет грубым исцелением, это не очень приятно, однако помогает. Легкое он мне залатал, ты видишь, я не кашляю, кровь горлом уже не идет. Эта рана уже не опасна. Я не умру. Слышишь, девочка? Я не умру. Но вот исцелить тебя не сумею, только на уровне Милита, а этого я и врагу не пожелаю. Дырки в шкуре не способствуют тонкому целительству… Ты уж прости. Зато можно будет пить обезболивающее…

Шут посадил Лену, крепко обнял, а Милит, ухватив за край звездочки, дернул так сильно, что не удержался на корточках и шмякнулся на зад. Лена, кажется, завыла вполне по-волчьи. Маркус стирал кровь с ее руки.

– Зашить бы надо, – озабоченно сказал он, – глубоко, да и размер немаленький…

– Сумеешь? – спросил шут.

– Суметь-то сумею, не впервой. Только надо сначала ее отваром напоить, ей это не по силам будет. Сейчас пока кровь остановлю. Твоим же бальзамом, Делиена. Он знаешь как хорошо действует.

Он занимался ее рукой, обрабатывал рану, не обращая внимания на ее скулеж, как и шут не обращал внимания на ее попытки вырваться, крепко-крепко прижимая к себе. Он успел завернуть ее в одеяло, только рука да левое плечо и торчали из свертка. Лена уткнулась лицом ему в грудь и, кажется, начала реветь, хотя вовсе не хотела никаких проблем для этого небезнадежного мира, но было так больно, что слезы доводов рассудка не слышали…

Милит выпоил ей с десяток глотков отвара, остальным промыл рану. Лена глухо завизжала в грудь шуту, но быстро перестала, потому что руку перестало жечь, боль не прошла, но заметно уменьшилась, и ее рев перешел во всхлипывания. Маркус принялся зашивать рану, и было это так всепоглощающе больно, что она сразу вспомнила, как шила ему по живому, а он уверял, что это полная ерунда. Все у них ерунда. Метательный нож в грудь – ерунда, пятьдесят плетей – фигня…

– Ну вот, – удовлетворенно отстранился Маркус, – очень даже аккуратно получилось. Гарвин, подтверди.

– Прилично, – подтвердил Гарвин. – Меня тоже зашьешь. У тебя талант белошвейки…

Милит туго перевязал ей руку, густо намазав собственным ее бальзамом для заживления ран, смыл кровь и робко улыбнулся.

– Ну вот и все… Все будет хорошо. Ты скоро уснешь, а когда проснешься, будет уже легче. У нас лекарства хорошие, их Аиллена Светлая делала, а у нее руки добрые. Рош, ты одень ее, да укутай как следует, ее знобить будет.

– Сейчас, – шепнул ей шут, – сейчас все будет хорошо…

Он вытащил из ее мешка юбку и блузу, очень ловко одел, и даже руку было не очень больно, уложил поудобнее на попону и поплотнее укрыл одеялом. Второй рукой Лена вцепилась в него.

– Я не уйду, – пообещал он, – я с тобой буду, не бойся. Нет, Гару, не лезь, ляг вот здесь, грей ей ноги… Умница. Хорошо. Лена, а ты попробуй уснуть… Хочешь, я тебе колыбельную спою, а? Или что-то другое?

Он начал напевать что-то спокойное, нежное, монотонное, без слов… Вряд ли колыбельную, он их не знал, ему никогда не пели колыбельных, его не любили, он был нежеланным ребенком, его только терпели, и откуда в нем это умение любить…

Маркус и Милит в четыре руки колдовали над Гарвином. Тот шипел и тихонько ругался. Наверное ругался. А потом она впала в странную полудрему, вроде бы и спала и в то же время слышала, о чем они говорят, а потом уже и не слышала…

Ее не будили, а самостоятельно она продрыхла чуть не до следующего полудня.

– Проснулась, – известил шут, едва она открыла глаза. Тут же над ней нависли три таких родных лица. Ну, и разумеется столь же родная черная морда с рыжими подпалами. Она испугалась:

– Гарвин?

– Здесь я, – нормальным голосом откликнулся эльф. – Эй, расступитесь, пусть убедится, что со мной все в порядке.

Милит отодвинулся, и Лена увидела Гарвина, с комфортом устроившегося неподалеку. Он полусидел на одеяле, оперевшись спиной на пару мешков, голый до пояса с пластырем на груди. На пластыре проступила кровь.

– Это нормально, – заверил Маркус. – Она же не сразу останавливается. А там не бинты, всего-ничего. Вот скоро перевязку ему делать будем, сама убедишься.

– Лена, опасности нет, – подтвердил шут. – Ночью он спал плохо, а сейчас вроде ничего.

– Конечно, плохо, – пожал плечами Гарвин и даже не скривился. – Тебя бы так исцелить, вовсе не спал бы. Одни кошмары после этакого в голову лезут. Причем самые жуткие.

– Это был нож для меня?

– Для тебя, – кивнул Милит.

– Гарвин…

– Давай ты меня потом благодарить будешь? – предложил он. – Когда поправишься и соображать начнешь.

– А кто?

– Обычный наемный убийца. Нанят здешним верховным магом.

– Не обычный, а очень хороший, – проворчал шут. – Гарвин, посмотри, мне не нравится, как она выглядит. И жар у нее. Звездочка ничем не была смазана?

– Была, – вздохнул Милит, – но противоядие у него было, сейчас она его выпьет. Шут, не бойся, это действительно противоядие. Он не смог бы соврать, даже если бы очень-очень захотел.

– Он мог верить, что это противоядие.

– А я проверил, – сообщил Гарвин. – Думаешь, не умею? Умею. К тому же попробовал на себе, потому что нож тоже был смазан. Аиллена, полукровка от тебя ни на шаг не отходил, даже по нужде, так что мы сами тут разбирались.

– Вы его…

– Нет, – поспешил прервать Маркус, – жив. Не совсем здоров, ты уж прости, я не сдержался, навешал ему основательно, но ничего, жить будет. И рассказывать людям, что маги поручили ему убить Светлую. Пить хочешь?

– Пить – нет, – мрачно сказала Лена. Маркус хихикнул, а шут шикнул на него, помог ей подняться – голова немедленно поехала в неизвестном направлении, да так, что она едва на ногах удержалась, тут же начался пожар в руке, там горело, а всему остальному было ужасно холодно, ее трясло, не горячий чай, ни одеяла не помогали. Промучившись с ней до вечера, мужчины устроили военный совет.

– Нужен нормальный лекарь, – заключил Маркус, – а не я. Гарвин, не обижайся, ты ведь вроде…

– Не лекарь, – не обиделся Гарвин. – Я целитель, а в прочем разбираюсь не лучше тебя. И хуже ее. Надо идти.

– Ну, ее-то мы понесем, а ты?

– А я сам пойду, – удивился Гарвин. – Сейчас еще вряд ли, а завтра пойду. Только если не быстро. Это, – он показал себе на грудь, – болит не смертельно, вот после… хм… исцеления мне не особенно хорошо, потому бегать и не смогу… И наверное, груз нести не смогу. А передвигаться – запросто.

– Надо тебе палку вырезать, – предложил шут, – все-таки легче.

– Палку так палку, – согласился Гарвин, – и правда. Вам придется и ее нести, и вещи…

– Можно я помогу нести вещи? – раздался откуда-то из кустов незнакомый голос. Головы повернулись в ту сторону.

– А чего ж? Пусть тащит. Если вы так уверены, что его заставили попытаться ее убить…

– Заставили, Проводник. Только не очень хорошо. Как мне кажется, хорошие убийцы с пятнадцати шагов попадут неподвижно стоящей женщине не в руку, а в горло.

– Естественно, – кивнул шут. – Он и противиться заклятию не мог, и осознавал, что делать этого нельзя.

– Уверенно говоришь, – фыркнул Милит. Шут серьезно посмотрел на него:

– Говорю о том, что знаю.

– Может, мне еще перед ним извиниться? – проворчал Маркус.

– Это еще зачем? – хором возмутились все, и шут первый. Лену напоили очередным отваром, поэтому ночью она спала, но снилась всякая пакость, и даже сквозь эту пакость она чувствовала, как болит рука. Утром она чувствовала себя совершенно ужасно, даже плакать не было сил, когда Маркус делал ей перевязку.

Шли они медленно, приноравливаясь под Гарвина, двигавшегося вроде бы ровно, однако всерьез опиравшегося на палку. Высокий и на редкость симпатичный мужчина тащил сразу три мешка, включая и рюкзачок Лены. Лену несли по очереди, конечно, дольше всех Милит. Он бы ее и вовсе из рук не выпускал, и утомленным не выглядел, и безуспешно пытался доказать, что он способен нести ее весь день и не устать, он эльф, и не самый слабосильный эльф…

К городку они вышли к середине второго дня. Лена уже почти ничего не соображала, и не знала отчего: то ли от отчаянной боли в руке, то ли от чего другого. Ее лихорадило, болела голова, ломило суставы – как при гриппе. Мужчины подобрались: опознавательного знака в виде черного платья Странницы не было, просто группы из людей и эльфов несет раненую женщину. Их почти сразу направили в лучшему лекарю в городе, и именно там, в своеобразной приемной наемный убийца впервые рассказал. как глава совета магов приказал ему убить Далену Светлую. Лекарь осмотрел ее и не без облегчения перевел дыхание.

– Ничего страшного. Есть у меня подходящее лекарство, два-три дня – и она пойдет на поправку.

Он напоил Лену прохладным травяным отваром, сделал перевязку, очень ловко, аккуратно, почти не причиняя боли, похвалил того, кто зашивал рану, и уложил ее в собственной спальне на собственную постель, посадил рядом жену (она же медсестра и сиделка), а шут сел сам. Вдвоем они несколько раз обтирали Лену влажными салфетками, причем, судя по запаху, смоченными не водой, а тоже травяным настоем, в четыре руки поили лекарствами, ни на минуту не оставляя ее одну.

И действительно через день жар спал совершенно, как не было, а рука болела уже не так сильно, особенно если ей вовсе не двигать. Лекарь был чрезвычайно горд собой: не каждый день доводится лечить Светлую. Шут выглядел, наверное, хуже, чем сама Лена. Он спал по-собачьи вполглаза, прикорнув тут же на стуле, отказывался даже на пол прилечь, где жена лекаря постелила тюфяк. Он боялся выпустить ее из виду и не заметить, если ей что-то понадобится.

Гарвина тоже полечили, но с меньшим энтузиазмом. Как сказала жена лекаря, если эльф не умер сразу, он поправится быстрее любой собаки, раны у них порой на глазах заживают. Как оказалось, во время восстания Дарта здесь тайно лечили раненых эльфов. Гарвин, похоже, так и не мог переварить, что люди помогают эльфам по зову души, а не вынужденно, но надо признать, разговаривал со здешними совсем не так, как с людьми в других мирах.

В городе уже знали о гнусных происках совета магов. Волна казней после восстания эльфов не возмутила этот мир так, как решение убить Странницу. И город гудел, причем стража вовсе не рвалась разгонять недовольных, а местное чиновничество сидело за семью замками и носа на улицы не высовывало. В городке был свой маг, которого Милит едва спас от разъяренной толпы, потому что этот маг (так, чепуховый, раз в году дождь вызвать может, а потом целый месяц отлеживается от напряжения) был возмущен не меньше самой толпы. Убить Странницу! Обречь на гибель целый мир! Пролить кровь Светлой…

Никто не знал, к чему это может привести, здешняя история не сохранила ничего похожего, но табу имелось и здесь: над Даленой Светлой нет ни королей, ни магов, помогать ей – святой долг каждого, обидевший ее страшнее людоеда и отцеубийцы. Можно перевешать сотни людей и тысячи эльфов, но покушаться на жизнь Светлой…

Для этого не было слов. Маркус был уверен, что через пару недель, как не раньше, весь этот мир будет знать о преступлении совета. И совету не завидовал. А Лена представляла себе, что может сделать в случае смертельной опасности маг, и тем более группа магов, с толпой…

– Ну, – удивился Гарвин, – не думаешь же ты, что мы совсем уж ничему Дарта не научили? Впрочем, мы могли бы ему и помочь. Это, конечно, прямое вмешательство, которого ты не хочешь, но я бы с удовольствием размялся. Хотя бы чтоб избежать лишних жертв. Как думаешь?

– Не знаю, – не без истерических ноток в голосе ответила Лена. – Не знаю! Не хочу жертв! Не хочу, чтобы потом говорили, что Светлая натравила своих эльфов на людей! Ты не догадываешься, что слово «маг» может быть опущено?

– Ну как хочешь. – сдался Гарвин. – Нет так нет.

Маркус неприязненно на него посмотрел:

– Хочешь, чтобы она эти возможные жертвы себе приписала, да?

– Она не такая дура!

– Такая, – тихо произнес шут, поглаживая руку Лены. – Именно такая. Именно этим отличается от Странниц – она все грехи берет на себя. Не ругайся, Маркус, она и без Гарвина бы… Лена, как тебе доказать, что ты не виновата? Что маги виноваты сами?

– Никак, – проворчал Маркус. – Что она о себе как о Светлой думает, помнишь? Что она самом деле она тут ни при чем, все дело в нашей вере. Вот то же самое.

– Но покушаться на жизнь Странницы – это и в самом деле… – покрутил головой Милит. – Не слышал о таком. Я, конечно, не самый большой знаток истории, но мне кажется, Странницы неприкосновенны.

– Потому что не вмешиваются, – давя слезы, пробормотала Лена, – а я вмешалась…

– Первый раз? – удивился Гарвин. – Ну давай, начинай жалеть, что шута с эшафота увела, что не дала королю его удавить, что Владыку от смерти спасла, Милита, меня, Виану с Паиром, еще сорок шесть тысяч эльфов… Заодно пожалей о том, что люди просто расцветают там, где проходишь ты. Вера, говоришь? Ну и что с того? Пусть вера. Но ты – не зло, почему бы в тебя и не верить? Любая Странница – не зло. Даже та, что прокляла Трехмирье. Пойми ты, дура, что ты – просто хороший человек, волей судьбы наделенный такими возможностями, которые позволяют тебе влиять на историю! Это бывает так редко, что… что я и не помню. Добрые да хорошие – они ничего решить не могут, а даже если решают, у них не хватает воли это решение сделать событием. А ты – можешь! Тебе не надо на это затрачивать усилия и время. Тебе бывает достаточно просто сказать. В конце концов то, что ты уже сделала, перевешивает то, что еще только может здесь произойти. К тому же люди возмущены еще больше, чем эльфы, так что у Дарта появится очень много активных сторонников. И соответственно – возможность победить. Это ты понимаешь?

Лекарь, вошедший с кружкой в руке, ошалело вытаращил глаза:

– Дарта? Вы знаете Дарта? И Дарт жив?

– Месяц назад был жив, – сказала Лена, – и больше того, оказалось, что он наделен магией. Тебя это печалит?

Лекарь уронил кружку, которую у самого пола поймал Милит.

– Дарт жив? Дарт наделен магией?

Он опрометью выскочил из комнаты и вернулся через несколько минут с огромной бутылью.

– Мы должны это отметить! Светлые силы, Дарт жив! А значит, жива надежда! Светлая, ты вернула нам надежду!

– Кто знает, – заметил шут, – может, в этом мире появился король эльфов и людей?

– Дарт-то? – отозвался хозяин, разливая вино по чему придется. – О, если бы Дарт был королем! Беда, что у эльфов королей никогда не бывало, но Дарт… Дарт – это такой! Вы даже не представляете себе, какой он! Он настоящий вождь. Истинный! Мне даже кажется иногда, что он может стать Владыкой эльфов!

– Может, – подтвердил Гарвин. – Со временем.

– Владыка людей и эльфов, – медленно, словно пробуя на вкус, произнес шут. – Интересно, так может быть? Ты пошел бы за Дартом?

– Почему «бы»? – обиделся лекарь. – Я пойду за Дартом! В этом городе всяк за ним пойдет, кроме, может, нескольких выродков. Дарт отсюда родом. Мы знаем его. Дарт – это лучший человек, которого я знал за всю свою жизнь!

– Эльф, – поправил Маркус, принимая мензурку, в которой было вино.

– Какая разница?

Гарвин покачал головой.

– Знаешь, лекарь, это лучшие слова, которые я слышал за всю мою жизнь. А это намного дольше, чем твоя.

– Тебе лет двести уже, наверное, – предположил лекарь, когда все выпили за здоровье Дарта.

– Четыреста пятьдесят два, – усмехнулся Гарвин. – Я, знаешь ли, маг. А маги живут намного дольше.

– Ох! – обрадовался лекарь. – А если Дарт маг, то и он четыреста лет проживет?

– Почему четыреста? Может и семьсот.

– Светлая, скажи, ты дала Дарту магию?

– Нет, конечно, откуда у ме…

– Она, – кивнул Гарвин. – Она решила, что Дарту необходима магия. И нашла способ дать ее. Не спорь. Аиллена. Это могла сделать только ты. Потому что никто другой не может сделать Шаг. И потому что никого другого Вл... отец не стал бы слушать.

Конечно, лекарь грохнулся на колени, да еще поклонился, приложившись лбом о деревянный край собственной кровати, и за неимением бога возблагодарил Лену. За Дарта. За лучшего человека, хоть он и эльф.

И конечно, слух пошел буквально через полчаса, а через день весь городок знал о магии, дарованной Даленой Светлой вождю эльфов и людей Дарту…