Знак королевы вампиров

9

Он сделал так, как она сказала. Вырыл могилу при свете прихваченного из дома фонаря. Работал он быстро, усталость помогала ему не думать с ужасом о том, что он делал.

Воткнуть лопату в землю, надавить ногой, поднять, взмахнуть. С него градом катился пот. Возможно, и слезы, потому что к тому моменту, когда он закончил, у него был забит нос и тряслись руки. Когда он начал ее закапывать, ему пришлось закрыть глаза.

— Спи с миром, девочка, — сказал он хрипло в темноту. — Не стой здесь и не смотри на это. Просто уходи.

Он так и оставил могилу безымянной. Он не хотел, чтобы дух девушки приходил в этот мир в поисках связи с этим местом. Ей было гораздо лучше там, куда она ушла.

Когда он закончил, в лесу было тихо. У него появилось трусливое желание не встречаться сегодня с госпожой. Пойти куда-нибудь и напиться до отупения. Вместо этого, вернувшись домой, он принял душ, влез в чистую футболку и джинсы и отправился в кабинет.

Как он и подозревал, она была там: читала, склонив голову над большой книгой, лежавшей на коленях. В ногах у нее расположился Бран. В камине горел огонь. Когда он вошел, она не подняла головы.

— Ты знала, что он собирался сделать? — спросил Джейкоб.

Если она ответит неправильно, ему придется уйти. Присоединиться к брату и позволить такой же горькой ярости убить его душу, чтобы она уже никогда так не болела. Возможно, Гидеон и прав.

Закрыв глаза, она затылком оперлась на спинку стула. Несмотря на то, что на лице читались грусть и усталость, оно, как всегда, было прекрасным. Это заставляло все внутри скручиваться: он не знал, чего ему больше хочется, — вызвать рвоту или упасть на колени, положив голову ей на руки.

— Мой мир — ужасное и одновременно прекрасное место, Джейкоб. Вампиры так же сложны и непредсказуемы, как и люди. Карнал, однако, просто чудовище. Чудовищем он сам себя сделал.

— Но он сказал… Это был акт ухаживания? — Джейкоб даже не старался скрыть свое недоверие.

Она в отвращении скривилась.

— Да. Пока ты был охотником за вампирами, обучался под руководством Томаса, ты не уделял внимания стратегиям ухаживания. Докажи, что сможешь перехитрить объект своего внимания, и ты сможешь добиться расположения. Сожги тот коврик, — сказала она, поднимая голову и открывая глаза. — Я не хочу, чтобы его кровь была в моем доме.

— Значит, чтобы ухаживать за тобой, я должен стать чем-то средним между Макиавелли и серийным убийцей.

— Ты за мной не ухаживаешь, Джейкоб. — Она выпрямилась, и он снова ничего не мог прочитать на ее лице. — Ты мне служишь. Но ты имеешь для меня значение, если это тебя успокоит.

— Госпожа…

Она снова взглянула на него.

— Карнал мог легко убить тебя сегодня ночью,

— Если бы я только целился лучше…

— Если бы ты его убил, что тогда? — Она поднялась, отложив книгу на маленький столик. Бран вскочил и снова улегся. Собака попеременно смотрела на них обоих. — Ты знаешь, как поступают со слугой, убившим вампира?

— А чего, черт возьми, ты от меня ожидала? — Он подошел к ней почти вплотную. — Позволить тебе выпить это?

— У нас же есть связь разумов, Джейкоб. Почему ты этим не воспользовался? Нет, молчи. — Она в раздражении взмахнула руками. — Ты расскажешь мне ту же самую ложь, которую постоянно говоришь сам себе. Это было лишь твое мужское «я». Ты хотел официально его вызвать, а не дать мне знать об этом, чтобы я сама справилась с проблемой по-другому.

— То есть ты говоришь, что я ее убил. Я несу ответственность за ее смерть. — Лисса пожала плечами:

— Служа ему, она не прожила бы долго. У него слуги долго не живут.

— Это значит «да».

— Я говорю о том, что ты мой слуга. Гордость — это для тебя большая роскошь.

Она резко отошла, оставив легкий запах, дразнивший его; ее хрупкая шея словно умоляла о защите.

— С этим мы закончили. Сегодня ночью оставь меня. И не забудь про коврик.

Она неправильно выбрала момент, чтобы отпустить его! Его мысли нахлынули на нее, словно океан темноты и обвинений. Лисса почти пошатнулась.

— Почему ты никак не научишься просто повиноваться?

— Потому что смертный слуга — это не ручная обезьянка, — выпалил он. — А ты хочешь провести между нами границу, которой быть не должно.

Он топнул ногой, сделал шаг вперед, в ее личное пространство; его голубые глаза светились от ярости его ярость ранила ее очень сильно. Вскочив, она встала с ним лицом к лицу, закрыв все мысли; на ее лице застыло презрение.

— Джейкоб, даже если бы мы принадлежали к одному виду, при нашей разнице в возрасте — это даже не педофилия!

— Вот не надо, — сказал он. — А как насчет кого-то вроде лорда Брайана? Между нами не такая уж большая разница, всего-то тридцать или сорок лет.

— Я все еще считаю Брайана ребенком, неоперившимся птенцом.

Он закатил глаза:

— Я взрослый мужчина, а ты — взрослая женщина. Если сумасшедшая теория Томаса — правда, моя душа старше твоей, потому что я уже был охранником, а ты еще лежала в пеленках.

Ее глаза сверкнули:

— Это смешно. Я требую твоего абсолютного повиновения моей воле, даже если это идет в разрез с твоими дурацкими старомодными принципами рыцарства. Томас руководствовался ими лишь однажды, и в результате погиб.

— Ну, значит, это была его вина. Его вина в том, что он слишком сильно тебя любил? Как я виноват в том, что девушка погибла? Это не могло произойти из-за того, что вы, вампиры, испорчены. Это мы виноваты в том, что родились смертными.

— Нет. Это я виновата. Потому что я позволила ему поверить, что у него есть право так сильно меня любить. Потому что я слишком сильно наслаждалась его дружбой, забыв о том, что вы можете лишь служить нам. Неважно, чего я желаю или хочу. Вы не можете стать нами.

— Кто бы этого хотел? — хотя Джейкоб и знал, что это ошибка, но ирландский темперамент есть ирландский темперамент. — Холодные, безжалостные, бездушные создания, которые считают, что, черт возьми, настолько превосходят нас! А сами жить не можете, не приняв законов о присвоении территорий, как в средневековой Европе. Вы ничем не лучше других видов, которые думают, что могут применять силу к слабейшим! Вы считаете нас пустым местом… Вы считаете меня пустым местом, моя госпожа.

Ее глаза вспыхнули алым огнем. Он знал, что ему лучше остановиться. Вместо этого он как в омут кинулся:

— Но бывает такое время, когда все это уплывает прочь, не правда ли? Тогда вы похожи на нас… на живых… Тогда я для вас что-то значу, значу гораздо больше, чем вы сами хотите. Все, чего вы хотите, — держать разум полностью от меня закрытым, словно какую-то чертову ловушку, вот и все. Я это знаю. Я чувствовал это, когда вы меня касались, смотрели на меня, когда думали, что я не замечаю. А как же ваша киска, которая намокает при моем приближении, — она-то ничего не имеет против члена тупого животного, а?

Она ударила его костяшками пальцев, порезав кольцами, которые носила. Но удар был не сильный. Она могла бы проломить ему голову, но вместо этого отвесила пощечину.

— Не смей так со мной говорить, — Лисса обнажила клыки. — Пошел прочь с глаз моих. Не ищи меня, пока я сама не прикажу тебе прийти.

— С радостью. В конце концов, я вам нужен только тогда, когда надо расчесать волосы или подтереть зад. Эти вещи мы, низшие смертные, учимся делать сами еще до того, как идем в детский сад, — прорычал он, повернувшись и выходя из комнаты. Дверь на кухне хлопнула так, что во всем доме стены задрожали.

Она осталась одна. В камине потрескивал огонь. Языки огня, похоже, сжигали самый воздух, — теперь ей не хватало дыхания, ярость постепенно оставляла ее. На смену в сердце поднималась боль.

Правда была в том, что он испугал ее до смерти, когда Карнал бросился на него. Джейкобу пришел бы конец, не вмешайся она вовремя. И все же, напав первым на ее врага и ранив его, Джейкоб доставил ей темное, сладострастное удовлетворение.

Ей вспомнился Юн. Как он присматривал за ней маленькой в часы ее дневного сна в пышной подземной спальне. Иногда ей удавалось уговорить его распустить длинные черные волосы, чтобы она могла прижиматься к ним лицом. Она пряталась от него, а он, найдя свою маленькую госпожу, строил притворно гримасу яростного воина, чем смешил ее до слез. Он играл на флейте, баюкая ее; укачивал на коленях.

А потом, однажды, она увидела настоящую оскаленную ярость на его лице. Копье пробило ему грудь, но, истекая кровью, он продолжал драться, крича служанке, чтобы та убегала прочь с маленькой госпожой…

Она нашла его возле одного из фонтанов, того, в центре которого была скульптура Пана. В первый раз с момента их встречи она раздумывала, стоит ли ей протянуть руку и коснуться его. Она просто стояла, похожая на еще одну тень в саду.

Это глупо. Отказываясь от любви, она не могла защитить себя от потери. Поэтому, вздохнув, она положила ладонь ему на плечо. Ее успокаивало его тепло, как бы самовлюбленно это ни звучало.

Он вздохнул, его плечи поднялись и снова опустились:

— Я говорил тебе, что Томас считал забавным значение моего имени?

Она покачала головой. Он посмотрел на нее, а затем снова перевел взгляд на Луну.

— «Вытесняющий», — сказал он. — Тот, кто занимает чье-то место. Тот, кто хитростью отнял у своего брата первородство. Бытие, 25:23: «Господь сказал ей: два племени во чреве твоем, и два различных народа произойдут из утробы твоей; один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему». Иаков уговорил Исава отдать ему первородство за чечевичную похлебку. Он обманул их отца, принял благословение, которое предназначалось Исаву. Когда Исав узнал об обмане, Иаков бежал от гнева своего брата.

Было нетрудно вообразить его сидящим возле могилы Мелинды. Он, видимо, вспоминал отрывки из Библии и примерял их к своей собственной жизни. Гидеон был уверен, что Джейкоб его бросил. Сегодня умерла молодая девушка, а он ничего не мог сделать. Он был слугой умирающей вампирши, которую любил, но ее он тоже не мог спасти. Ей не нужно было читать его мысли, чтобы понять, о чем он думал; Джейкоб считал, что тонет.

Лисса обняла его. Когда он склонил голову, она провела губами по его плечу.

— Боги, сегодня был ужасный день, — пробормотал он.

Он покачал головой:

— Я не знаю, что и думать о том, что случилось сегодня. Я чувствую только злость. Мне плакать хочется. Меня это просто бесит. Я хочу что-нибудь разбить, мне надо… Я хочу, чтобы мне вовсе не надо было думать. Я не знаю, как мне служить вам теперь. Я… Он снова покачал головой: — Я чувствую себя абсолютно потерянным. Я… Я готовил себя к ежегодному убийству, это было тяжело. Зная об этом, готовя к этому свой разум. Но это словно выбило почву у меня из-под ног.

— Джейкоб, — заговорила она и вдруг замолчала. Ей было очень тяжело говорить о том, что случилось тогда, хотя это было так давно… — Я солгала тебе. Я правда верю, что теперь я бесплодна, но я была беременна. Однажды… беременность протекала сложно, и она родилась рано, слишком рано. Я похоронила ее в Иерусалиме.

Лисса думала, что ребенок родился уродом из-за непозволительной смеси кровей. Вампир, потустороннее существо, человек… Такое создание обречено на смерть.

Лисса сжала кулаки и закончила:

— Это был ребенок рыцаря.

Она подняла голову еще выше.

— Он погиб вскоре после того, как ушел от меня. Иногда я думала, что ей надо было пойти с ним, ведь он всегда мог ее защитить, она всегда была бы для него на первом месте. Его душа была чиста…

— Почему ты мне об этом рассказала?

— Помнишь, я однажды сказала, что могу прожить десять тысяч лет и так и не понять, почему происходят те или иные вещи, как никто из нас не понимает? Почему кто-то вроде Мелинды умирает, или почему мой… наш ребенок родился слишком рано. — Она заставила себя произнести эти слова, хотя так и не смогла встретиться с ним взглядом. Сглотнув, она оттолкнула от себя воспоминания о маленьком тельце, завернутом в бархат и шелк, о том, как его опускают в землю. — Мы скрываем наши слезы, мы должны продолжать жить. Я знаю, что… Если бы я была матерью Мелинды, я бы была рада, что именно твои руки опускали ее в землю, сохраняя ее для следующей жизни. Никогда не сомневайся в своем сердце, Джейкоб. Это лучшее сердце, которое я встречала.