Знак королевы вампиров

12

Джейкоб наблюдал, как Карл Ронин вышел из дорогого суши-бара и пожелал своим друзьям спокойной ночи. Подняв воротник куртки, он медленно побрел вниз по вымощенной улице, ведущей в городской квартал любителей искусства. Это напомнило Джейкобу, что не далее как в шести кварталах отсюда располагался салон Эль дар, где он убедил госпожу взять его в слуги. И сегодня он столкнулся с самой сложной частью своего служения.

Он будет просто стоять и смотреть, как она заберет жизнь человека, который не заслужил, чтобы смерть настигла его так рано. А затем Джейкоб избавится от тела. Он знал, что Карл работает в рекламном агентстве и выбирает между двумя девушками. Если бы он женился на одной из них, это спасло бы ему жизнь — Лисса не рассматривала женатых мужчин в качестве кандидатов на свою ежегодную жертву. Джейкоб знал, что у Карла две собаки, а в своем завещании он указал, что в случае его смерти их следует отдать его старинному армейскому приятелю. В нескольких минутах ходьбы от этого бара у него была квартира, куда он наведывался дважды в неделю.

Он понятия не имел, что сегодня его жизнь оборвется.

Его госпожа явилась из тени так стремительно, что Джейкоб даже не понял, откуда именно она пришла. На ней было коктейльное платье и шаль, словно она только что вышла с вечеринки. Она спросила Ронина, как пройти в маленькое бистро (неподалеку от его квартиры), и они пошли вместе — он предложил проводить ее. Ее рука почти незаметно подвинулась к его руке, привлекая его внимание. Она уже начала применять феромоны. Очевидно, решила не тянуть, боясь, что что-нибудь пойдет не так, как было задумано.

Член Карла поднялся, натянув ткань брюк, и Джейкоб знал, что бедняга уже потерял голову от своей прекрасной спутницы. Засмеявшись над какими-то его словами, она схватила его за локоть, очевидно, оступившись на высоких каблуках. Он естественным жестом обхватил ее за талию. Когда она взглянула на него сквозь завесу ресниц, Джейкоб был уверен: Карл считает, что сегодня на него сыпятся звезды с неба.

Феромоны делали свое дело. Когда рука Карла соскользнула ниже, на верхнюю часть ее ягодиц, она еще крепче прижалась к нему, открывая для него великолепный вид на ложбинку между грудей.

Он должен был бы чувствовать только симпатию к этому человеку, радоваться, что перед смертью он может насладиться прекрасным женским телом. Вместо этого Джейкоб старательно подавлял в себе желание сломать ему пальцы за то, что он прикасался к его госпоже. Господи Иисусе, ревновать к человеку, который вот-вот умрет, который был под влиянием химических веществ, похожих на наркотики…

В сравнении с прошлыми годами сейчас она торопила события. От Томаса он узнал, что раньше она наслаждалась жертвой, проводя с ней большую часть вечера, получая плотское удовольствие, давая ему чувственное наслаждение. Она не использовала феромоны и принуждение вплоть до самого момента убийства.

Он достаточно знал о других вампирах, помимо его госпожи, — игры с жертвой удовлетворяли страсть вампира к контролю и власти над жертвой. Держать жизнь в своих руках, прежде чем уничтожить ее. Точно так же, как она мягким движением влажных красных губ задувает свечу, оставляя комнату в полной темноте.

Они хищники, а не последователи зла. Он вспомнил свои слова, обращенные к Гидеону, и прибег к ним, чтобы привести в равновесие свои собственные мысли. Все хищники, хотя и должны убивать, чтобы выжить, наслаждаются самим процессом убийства, за неимением лучшего выражения. Натура хищника такова; она складывается из власти и господства. Он верил госпоже, когда она говорила, что забирает одну жизнь в год для того, чтобы выжить; но она, пожалуй, не может не получать удовольствия от самого процесса.

Господи, да что с ним такое? Она собиралась забрать жизнь человека, чтобы самой жить дольше, не ради каких-то эгоистичных причин, а потому что знала: жизни вампиров на ее территории и вся структура вампирского общества зависели от того, как долго ей удастся поддерживать иллюзию своей силы. Это он понимал. Но не мог бы Карл быть так любезен и убрать свои чертовы руки с ее задницы?

Тебе никогда не будет нравиться, как я на тебя гляжу…

Он закрыл глаза. Он очень хотел пережить все это, чтобы иметь возможность действовать, сделать что-нибудь, а не просто сидеть на месте и думать о том, что должно случиться. Когда она повернула за угол, он завел машину и выехал из боковой улочки. Они срежут через парк. Она увлечет Карла в тень деревьев. К тому моменту он будет хотеть только одного: оказаться внутри нее. А она его укусит.

Она открыла ему свои мысли, чтобы он мог следовать за ней. Карл пошутил, причем неплохо, о том, что приличная девушка может повстречать ночью в парке. Джейкоб заметил, что Карл оглядывался. Он был готов защитить ее, женщину, которую встретил всего несколько минут назад, потому что был воспитан как джентльмен. Рыцарь.

Джейкоб заметил, что она не задает Карлу никаких личных вопросов. Она поддерживала разговор о каждодневных вещах, о баре, из которого он только что вышел, о красоте ночи, о том, как далеко его квартира…

* * *

Вытянув руку, Лисса погладила Карла Ронина пальцами по щеке.

— Ты, может быть, слишком хорош, — пробормотала она.

Он удивленно поднял бровь:

— Так скажи мне, что мне сделать, чтобы не быть таким хорошим.

Она улыбнулась:

— Поцелуй меня.

Лисса наклонила его голову к своей, встала на цыпочки, а он взял ее лицо обеими руками, закрыл глаза и прижался губами к ее губам. Он не торопил события, демонстрируя искусство хорошего, опытного любовника. Прижавшись к нему, она потерлась животом о его возбужденный член, показывая ему, чего именно она хочет. Когда он прервал поцелуй, подняв голову, она сосредоточилась на его горле, — лизала его, чуть покусывала. Его руки крепче сжались у нее за спиной, ладони двинулись вниз, чтобы сомкнуться у нее на ягодицах и обнаружить, что, кроме чулок, на ней под платьем ничего не было.

— Господи, — пробормотал он, — да ты прямо подарок небес.

— Или ада, — сказала она мягко. Когда он улыбнулся ей в волосы, Лисса почувствовала, как от этого движения натянулись волосы у нее на виске. Она проколола клыками его кожу, мягко и легко, сильнее прижала его к себе за талию, когда он дернулся от испуга. Она впрыснула полную дозу феромонов ему в кровь, поэтому его тревога быстро прошла, исчезла, словно ее никогда не было.

Он застонал, дернулся в ее руках, поток нес его к жесткому, тяжелому оргазму, по штанам поползло мокрое пятно. Она делала ему массаж сквозь одежду, давая возможность получить полную меру удовольствия, а сама начала пить.

— Я… Господи, прости… О боги…

— Шшшш… еще будет время. Дай мне только до тебя дотронуться…

Лисса одну руку положила ему на голову, а другой приподняла его челюсть, задрав ему голову. Она встала на цыпочки, запустив пальцы ему в волосы, чтобы держать его еще крепче.

* * *

Хотя он знал, что в этом не было никакого смысла, Джейкоб снова закрыл глаза, жалея, что не может точно так же перекрыть и поток образов.

Боль. Такая мучительная, что он думал, что как-то связан с разумом мужчины; Джейкоб знал, что, когда тебе сворачивают шею, это не так уж безболезненно, как всегда считалось. Но это боль принадлежала не Карлу Ронину. Это была боль Лиссы. Ослепляющая, она пронеслась через ее сознание так быстро и жестоко, что она не смогла закрыться своими щитами, — такого раньше с ней не случалось. Джейкоб сполна почувствовал ее в висках, в животе, словно там угнездился паразит с острыми зубами, которого часто показывают в фильмах про пришельцев; он словно прорывался наружу. Вспышка света…

— Щиты, госпожа… — Он вышел из машины и пытался бежать, хотя едва мог видеть, его ноги заплетались.

— Госпожа… щиты. Так я смогу… вам помочь…

Он прошипел это сквозь зубы, услышал ее крик, крик агонии. Адреналин ударил по нервам, чуть притупляя боль. Его воля спешила ему на помощь сквозь кровавую дымку, его разум твердил, что все это лишь в его голове. Она испытывала боль, не он. Только в самом конце боль будет настоящей, потому что он умрет вместе с ней. А этот момент, черт его побери, еще не настал.

Но его госпожа не издала ни звука. Неважно, как сильно она страдала — а это он видел, — она не проронила ни звука. Так дикое животное молчит, если не хочет привлечь внимание другого хищника. Оно кричит только тогда, когда хочет, чтобы другой хищник прекратил его страдания, а не продлевал их.

Как-то она все же его услышала. Внезапно боль ушла, словно выключили лампу стробоскопа, тошнота в последний раз накатила липкой волной, прежде чем исчезнуть. Его шаги стали шире — он поднимался на холм с небольшой рощей деревьев; они специально ее выбрали из-за уединенного расположения.

Лисса свернулась на земле. Волосы у нее растрепались, платье смято и испачкано кровью. Когда она подняла голову, лунный свет отразился от ее клыков и красных глаз — ярче всего они светились, когда она насыщалась. Даже с такого расстояния любой бы понял, что она не человек.

Он увидел, что рука Карла прижата к ране на шее. Кровь окрасила воротник в ярко-алый цвет. Карл медленно поднял голову, его глаза расширились, когда он увидел ее клыки.

Он отшатнулся, запнулся, побежал.

Взгляд Джейкоба метался между ним и его госпожой. Ее голова упала на грудь, она вся тряслась. Силы, очевидно, оставили ее: руки подогнулись, и она упала на бок. По телу прокатывались судороги, но даже в таком затуманенном, наполненном болью сознании она нашла в себе силы заговорить с ним.

Отпусти его. Это не имеет значения.

Обновляющая кровь ежегодной жертвы в сочетании с третьим знаком дали бы ей больше времени, снова бы сделали приступы реже. Дали бы ей больше времени, чтобы защитить свою территорию. Возможно, дали бы ей время что-то изменить. Даже найти лекарство. Дебра говорила, что Брайан считает — они приближаются к разгадке.

Что-нибудь, все, что угодно, если это даст ему время побыть с ней. Он чувствовал, что его душа словно висит на волоске, но не знал, какое решение спасет ее или отправит прямиком в пекло. Он поклялся защищать ее ценой своей собственной жизни. И она только что освободила его от этой клятвы. Но она также сказала ему, что на первом месте для него должно стоять ее желание защитить ее подданных, ее территорию.

Отпусти его…

Его внимание снова переместилось к ней — она свернулась на земле и страдала от боли. Его госпожа.

Его ноги начали двигаться даже раньше, чем мозг это осознал. Подтянутый, сильный мужчина несся, едва касаясь мягкой травы парка, где ясными днями играли дети, где встречались влюбленные, куда люди приходили, чтобы полежать на пледах и выпить вина. Люди приносили с собой книги. Пожилые женщины кормили голубей, а бизнесмены в обед читали газеты.

Нее это не имело отношения к тому, что происходило сейчас, — сейчас парк принадлежал созданиям ночи.

Он надеялся, что Карл не увидит его, но инстинкт самосохранения придал тому сил. Когда Джейкоб вышел из-за деревьев меньше чем в шести метрах от него, Ронин выругался и ускорил шаги. Паника заставляла его нервничать, но приток адреналина придал ему такую скорость, о которой он сам, наверное, никогда не мог помыслить.

Но Джейкоб его все равно догнал.

Лисса приподнялась, опираясь на трясущиеся руки, в тот момент, когда ее слуга свалил Карла Ронина на землю, словно волк, который заваливает оленя на колени, ухватив его за шею. Сначала он ткнул Карла лицом в траву, поставив колено ему на спину. Прежде чем Карл смог выговорить что-то кроме сдавленной просьбы о пощаде, Джейкоб рванул его голову вверх обеими руками. Одним резким и сильным движением он свернул ему шею, сломав позвоночник. Достаточно для одного короткого, отчаянного вскрика. Меньше секунды времени, — но крик отдавался по парку эхом, как по каньону.

Этого Томас для нее сделать не мог. Будь даже у него сила и навыки бойца, она не была уверена, что он сделал бы это для нее. Из всех слуг, что были у нее на протяжении ее долгой жизни, никто бы не смог этого сделать. Рекс бы смог, но для него это значило не больше, чем просто выбрать кусок мяса на рынке. Там жизнь этого существа была словно аккуратно упакована в целлофан.

Джейкоб поднялся на одно колено, тяжело дыша, хотя она знала, что это не из-за физического истощения. Ее голова пульсировала от боли, слишком сильно кружилась, чтобы она могла читать его мысли. Она сомневалась, что у нее хватило бы смелости сделать это, даже если бы она могла.

Он поднял Карла на руки и быстро принес его тело Лиссе. У него тряслись руки, когда он опускал его на траву рядом с ней, держа его голову руками, словно в колыбели. Он прикрыл ему глаза.

— Моя госпожа. Вы сказали, что вам нужно пить в течение нескольких минут после его смерти. Пейте. Это должно облегчить вашу боль.

А что облегчит твою?

Ей нечего было сказать. Ничего она не сказала и тогда, когда Джейкоб опустился на землю, положив плечо и голову мужчины себе на бедро, держа шею Карла под более удобным для нее углом, чтобы она смогла легче дотянуться до крупных артерий. Лисса запустила клыки в ранки и сделала большой глоток, наполняя рот теплой, все еще живой кровью. Несмотря на свои страдания, она заставила себя это сделать, зная, что Джейкоб прав. Она заставила себя отказаться от всего остального и

сделать то, что должна. Как поступил он.

Я знаю, ты думаешь, наш вид уступает вашему… Письмо Томаса словно насмехалось над ней, заставляя сплюнуть кровь и вызвать рвоту. Но она этого не сделала.

Она почувствовала мокрую от пота ладонь Джейкоба — руку, которая только что отняла жизнь человека, — у себя на затылке. Погладил, затем схватил, сжал еще сильнее, пока она продрожала вытягивать кровь из тела. Его рука следовала за движениями ее головы, пока она пила. Влажные, теплые капли падали ей па щеки, на виски, она чувствовала, что он содрогается, борясь с безмолвными рыданиями. От этого тело Карла мелко двигалось, словно он был еще жив. Она не прекратила пить и не подняла глаза, зная, что Джейкоб этого не хотел бы. Говорить было не о чем. Ей пришлось это сделать, чтобы выжить, а он помог ей сделать это, потому что поклялся ей служить.

Этого она не забудет, хотя Джейкоб всю жизнь будет желать именно этого.

Словно он был вампиром, ищущим ее благосклонности; он доказал свою силу и мощь, помогая ей с ее ежегодной жертвой. Принес ее ей, словно партнер.

Эти опасные мысли заползли в ее разум, но время принадлежало ей, смерть и она — в полной силе, не боящаяся ничего и никого. Было тихо, сверчки и лягушки молчали. Запах крови висел в воздухе, и хищник был настороже. Ее головная боль прошла, словно ничего и не было, словно приступ и не забрал у нее все силы так, что нельзя было закончить начатое. Тошнота тоже прошла. Жизненная сила, полученная от ежегодной жертвы, бурлила в ней. Даст ли она ей то, чего она хочет? Должна дать. И, что самое важное, поможет ей пережить этот момент.

У ее слуги не было никаких связных мыслей в тот момент. Только лишь ураган ярости, горя и отчаяния. Необходимость что-то контролировать, уравновесить свой мир, который летел ко всем чертям. Как и в ту ночь с Мелиндой, но гораздо сильнее. Древние инстинкты клубились близко к поверхности сознания, и буря энергии, бушевавшая в ней, отвечала на них с дикой, животной готовностью. Когда жизнь и смерть шли рядом и смерть побеждала, у смертных возникала неизбывная потребность сделать что-нибудь, сопротивляться ей. Бессмертные, напротив, подходили как можно ближе, впитывая ее энергию.

Поднявшись на ноги, она отряхнула платье, сняла заколку с волос, расчесала их пальцами и убрала с лица назад, прогнулась, обнажая горло так, чтобы на него упал лунный свет. Она знала, что бледность ее горла и ее поднятые груди привлекли его внимание, хотя руки все еще были стиснуты на теле, лежавшем у него на коленях.

— Джейкоб. — Их взгляды встретились. Она протянула руку. — Иди ко мне, милый.

Она сделала шаг назад, потом еще, уходя глубже в тень деревьев, когда он поднялся ей навстречу. Он неотрывно смотрел на нее, его глаза сверкали, светились такой жаждой жизни и внутренними противоречиями, — она подумала, что у него, наверное, есть способность вырабатывать электричество. Он разжал и снова свел руки вместе, его тело было еще в напряжении, его разум спорил с телом и темной стороной его души о том, что именно ему было нужно в данный момент. Чего он страстно желал.

Основы. Связи.

— Так как сегодня ночью ты принес мне мою жертву, словно ты мой партнер, — сказала она мягко, — я предлагаю тебе права партнера. Я сдаюсь на твою милость. На твою волю.

Он откашлялся, провел рукой по лицу.

— Ах ты… — невнятно проговорил он. — Я не могу… Мне нужно позаботиться о нем. — Его глаза, однако, говорили совсем о другом, с жадным желанием осматривая ее тело, говоря о его жажде, которая электрическими разрядами прокатывалась по ее коже, словно он ее слегка покусывал.

— Мы это сделаем. Вместе. Я ничуть не умаляю его жертвы, Джейкоб. Но ты мне нужен. Я хочу тебя. Сейчас. Прямо сейчас.

— Правда? — Его голос изменился, стал отрывисто мягким и мертвенным; она чувствовала остроту его внимания, как укол клыков. — Только что вы говорили, что подчинитесь мне. Теперь приказываю я.

Она спустила бретельки платья с плеч и стояла перед ним обнаженная.

— Прочь. Все прочь. Даже драгоценности.

Она подчинилась, нагнувшись и спустив чулки один за другим, сняв серьги и ожерелье, беззаботно уронив их на нейлон, словно они не стоили ни гроша. Она знала, что это еще больше его воспламенит. Ее волосы разлетелись по плечам, по кончикам грудей, она перебирала пальцами густые пряди.

Он начал дышать быстрее, тяжелее, словно долго бежал. Когда она вздрогнула, его глаза потемнели:

— Вы боитесь меня, госпожа?

Там, где он не мог перебороть ее силой, он мог сделать это эмоциями. Он мог сделать ее абсолютно беззащитной, мог заставить ее молить о пощаде, хотя она знала, что в теперешнем его состоянии в его душе пощаде места не было.

— Да, — прошептала она.

— Хорошо, — сказал он и подошел к ней ближе.

Поцелуй получился жарким и грубым. Его руки сомкнулись на талии: он не собирался быть нежным, хотя его грубость только сильнее ее возбуждала. Он сжал объятие, доставит ей одновременно с наслаждением и боль. Моя, говорило его грубое касание. Его пальцы щипали ее сосок, и, когда он перегнул ее через руку назад и губами схватился за другой, он сильно ее укусил, заставив вскрикнуть.

Он опустил ее на землю, упав на одно колено, — она оказалась в ловушке между его ног. Когда она попыталась подняться и дотронуться до него, он схватил ее за запястья и связал их ее чулками, от локтей до ладоней. Одной рукой он закинул ее руки ей за голову, а другую освободил для того, чтобы просунуть пальцы ей во влагалище и дразнить ее. Он пробормотал какое-то ругательство, когда она раздвинула трясущиеся колени, открываясь ему. Она понимала, так, как не мог понять он сам, что сквозь него с ревом проносилось что-то пугающее, что-то, от чего можно избавиться, только избив ее как следует, — ее, вместилище всех его грехов. Она с удовольствием приняла бы их на себя.

Он снял с себя джинсы и рубашку, превратившись в бледное обнаженное потустороннее создание, — такое же, как и она сама в лунном свете. Немного крови Карла попало ему на горло возле воротника. Еще одно пятно ниже, на груди, говорило о том, что кровь пролилась на рубашку. Ее влагалище спазматически сжималось в ожидании, но ей следовало бы знать, что его гнев еще не утих. Он схватил ее за голову и глубоко вошел ей в рот. Одной рукой он держал ее за запястья, так чтобы она не могла контролировать его движения.

Когда он вошел ей в горло, ей пришлось расслабить мышцы и подавить рвотный рефлекс. Раньше она сама выбирала способ, но никогда до этого ей не приходилось делать это по его воле, и теперь ей было ясно, почему он хочет, чтобы сейчас это было именно так. Чего она не понимала, так это почему у нее такая сентиментальная реакция на грубое поведение, но рациональным это, с другой стороны, и не должно было быть. Они были больше животными в данную минуту, чем человеком или вампиром, подчиняясь какой-то древней необходимости подтверждения своих прав и связи. Это была война власти и подчинения, в которой она отдала ему бразды правления, да так умело, что и сама не понимала, предложила ли она ему их сама или он отнял их силой.

Она была готова, она ждала его. Она стонала, покусывая его клыками, даже тогда, когда она лизала, сосала и проводила по нему языком, чтобы почувствовать его солоноватый вкус. Пока она проделывала это, он протянул руку назад и слегка потер ее клитор, заставив ее свернуться от его прикосновения, стонать от желания.

— Работайте лучше, госпожа. Я могу войти вам в рот, заставить проглотить все, умолять, чтобы я вас трахнул.

От этой мысли ее влагалище конвульсивно сжалось, дикая часть ее хотела с ним бороться, хотела восстать против него. Но когда она попыталась поднять руки, он снова прижал их к земле, посмотрел на нее почти с угрозой, словно говоря, что если она его расстроит, он использует силу. Это лишь обострило ее желание. Она не знала, делал ли он это, чтобы еще больше растревожить душу, или чтобы использовать этот огонь для того, чтобы прижечь язву, оставшуюся на сердце после сегодняшнего вечера. Она перестала думать об этом, потому что он просто был ей нужен. Жажда крови и физическое влечение так плотно переплелись что ее тело уже не могло их больше сдерживать. Она давно уже прошла яркую точку оргазма и находилась теперь на самом острие чего-то, что было гораздо сильнее и сотрясало их обоих.

Его член пульсировал у нее во рту, пальцы все сильнее сжимались на ее запястьях, говоря ей о том, что он приближался к развязке. Она постаралась это ускорить, начиная двигаться интенсивнее, прокалывая клыками его кожу, слегка, только лишь для того, чтобы он не вышел, не испытав боли, — довольно эффективный прием.

Он просунул пальцы ей в уголки рта, большими пальцами нажав на горло и заставив ее открыть рот. Тонкие струйки крови отмечали места, где она прокусила кожу.

Подняв ее ноги, он сам сел на пятки и положил ее бедра себе на колени. Выпрямил ее ноги и положил на свое плечо, держа их вместе одной рукой. Опустив ее, он направил свой член ей в зад, безжалостно насаживая ее, входя туда, куда она никогда не позволяла ему входить, за исключением той ночи с Гидеоном. Даже со смазкой из ее слюны и выделений из влагалища ему приходилось постараться, особенно учитывая позу. Она задохнулась, когда он вошел в нее, почувствовала его толщину, в горле клокотали звуки боли. Но сюда примешивалось и желание — ее влагалище сжималось в ожидании, желая, чтобы он оказался именно там, а не где-то еще.

Он заговорил сквозь сжатые зубы, еще глубже проникая в нее:

— Нет. Сегодня я буду заниматься только вашим задом, напоминая вам о том, что вы моя. Только моя.

В темноте его глаза казались почти черными, а лицо, казалось, состояло только из острых углов. Он начал двигаться внутри нее — сильнее и жестче прежнего. Его присутствие надолго сохранится там, в независимости от всех ее способностей к излечению. Она будет от одного воспоминания содрогаться от желания, хотя боль будет заставлять ее думать о том, что именно он хотел заставить ее понять. Он убил ради нее. Служил ей. Он принадлежал ей. Он так глубоко во всем этом увяз, что теперь это походило на зеркальную стену: она настолько же принадлежала ему, насколько он принадлежал ей.

— Скажи мне, что я делаю тебе больно, и тебе это нравится, скажи, что хочешь, чтобы я заставил тебя кончить.

Она откинула голову назад, все ее тело двигалось в его ритме, одновременно и борясь с ним, и отвечая ему помимо своей воли.

— Ты это скажешь. Назови меня так, как никогда до этого не называла. Сегодня ночью… по крайней мере… Чтобы я знал, что это правда.

Она дрожала, но покачала головой, хотя вся сжалась в ожидании. Несмотря на боль от его резких толчков, его слова толкали ее к тому, чего он так отчаянно желал.

— Я никогда не перестану служить вам, моя госпожа. Но вы должны мне это сказать. — Он опустил руку, нашел большим пальцем ее клитор, а остальные четыре пальца погрузил в нее.

Она закричала, но его дьявольские знания все еще не давали ей получить оргазм. Разговаривая с ней, он не давал ей продвигаться дальше.

— Пожалуйста… Пожалуйста… Дай мне…

— Скажи это или ничего не получишь. Ничего тебе не будет, пока не скажешь.

Он был человеком. Человеком. Но он сделал то, чего никогда не делал для нее ни один вампир или смертный. И не только сегодня.

— Я не могу…

— Можешь. — Он был безжалостен настолько, насколько мог сам себе это представить. Он мимоходом ущипнул ее за клитор — по ее телу прокатился спазм, по силе схожий с оргазмом. — Говори, и, черт тебя возьми, когда будешь говорить, смотри на меня.

Она открыла глаза, встретилась с его яростным взглядом. Посмотрела на твердую линию его подбородка, на волосы, разметавшиеся по широким плечам, широкую грудь. Он нависал над ней на фоне облачного, беззвездного неба. Единственными звуками ночи были ее стоны и его хриплое дыхание. Он задвигался чаще, получая удовольствие, но не давая ей его получить.

— Господин. — Это был едва слышный шепот, вырванный откуда-то глубоко из ее души. — Она не давала туда доступа ни Рексу, ни кому бы то ни было еще. Она никому еще не доверяла до такой степени, чтобы отдать свою душу.

Он закрыл глаза, на его лице читалась такая буря эмоций, что у нее перехватило горло, она едва могла говорить. Но она все-таки произнесла это, хотя и заставила его снова открыть глаза, сжав его внутренними мускулами:

— Господин, — повторила она. — Позвольте мне служить вам так же хорошо, как вы служили мне. Всегда.

С выражением, которое было смесью яростного торжества и абсолютного отчаяния, он начал ласкать ее большим пальцем, начал двигать рукой внутри нее.

Словно приливная волна ударила ее, волна, которую не засекли радаром, которая поднялась совсем недалеко от берега, пока не стало слишком поздно. По ее телу словно прокатывались землетрясения, усиливавшиеся, когда он в нее входил, — так резко, что она была уверена, — он просто порвет ее, но ей было абсолютно все равно. Физические раны она залечит за несколько секунд, но брешь в ее душевной обороне, которую она так долго и старательно создавала, останется навечно. Отныне лишь он стоял между нею и всем остальным миром. Захватчик и завоеватель станет защитником и покровителем.

Кем он и был всегда.