Звонок с того света

Глава 27

– Взгляни на ее шею, – посоветовал Бентсу Монтойя, по-хозяйски расхаживая по тесному номеру дешевого отеля, где на кровати лежал труп в молитвенной позе – руки сложены на груди, а рядом на ночном столике расплавленный стеарин от догоревшей свечи. – Те же ранки, но по-другому расположены. Он душил ее ожерельем, тем, что было на ней.

– Или тем, что принес с собой, – с трудом выдавил Бентс, лишь ради того, чтобы тупо не молчать.

Вид мертвого женского тела с каждым разом доставлял ему новые мучения, о чем, конечно, не стоило признаваться напарнику.

– И еще он прихватил себе сувенир. – Монтойя указал на разорванное ухо жертвы. В другом одиноко поблескивала дешевая сережка.

– Радио было включено?

– Да, и настроено на ту самую волну.

Бентс перевел взгляд на ночной столик, где лежала стодолларовая банкнота с выколотыми глазами на портрете Бенджамина Франклина. Все детали сходятся, но что это значит? И о чем желает поведать убийца? Как расшифровать его поступки? Почему ослеплен бедняга Франклин, чей портрет печатается на деньгах уже много лет? На что намек? На то, что мы, копы, слепы и беспомощны перед ловким преступником?

– Время смерти?

– Как обычно – около полуночи. Медэксперт еще пробивается сюда сквозь пробку. Услышим, что он скажет, – будем знать точнее. – Монтойя вдруг сник, но не от усталости. – Девчонка вроде бы помоложе прежних.

Впервые в жизнерадостном и циничном Монтойе Бентс уловил нотки печали и сочувствия к жертве.

«Она моложе моей Кристи», – подумал Бентс, и его лицевые мускулы вдруг окаменели. Он на секунду испугался, что потерял дар речи. Пусть девчонка занималась нехорошим промыслом, пачкала себя ради денег, но она была чья-то дочь, и, возможно, ее родители верили, что их ребенок благополучно учится, а свободное время проводит в приличной компании. Как часто старшее поколение слепо насчет своих детей! Не на это ли указывал убийца, лишая зрения мудреца Франклина?

– Возиться с опознанием не придется, – сообщил Монтойя. – Тут на месте сумочка со всеми документами и девичьим барахлом. Данные уже прокрутили на компьютере. Местная девчонка, несколько приводов за наркотики, ничего серьезного. И вот еще на что стоит взглянуть...

Он повертел перед глазами Бентса визитную карточку доктора Саманты Лидс с добавленными от руки цифрами ее домашнего телефона. Карточка была изрядно помята.

– Не смыкается ли тут цепочка? – резонно заметил Монтойя.

Цепочка смыкается, но кто и зачем ее сплел?

И зачем нужно столько жертв, чтобы затянуть петлю на шее Саманты Лидс? Бентс не мог уразуметь замысла постановщика этого спектакля. Или все надо списать на фантазию безумца, неподвластную логике? И все, что остается, это ждать промаха с его стороны?

– Кто снимал номер? Он или девчонка?

– Он, и платил наличными. Женщина-портье помнит лишь его черные очки. Можешь ее допросить.

– Как он расписался?

Джон Фазер1. Как тебе это понравится?

1Oт английского Father – отец.

– Адрес?

– Хьюстон.

Монтойя сделал паузу, готовя сюрприз, а затем назвал адрес. Дома под таким номером не существовало в природе, но улица была та самая, на которой жила Анни. Бентс поежился. Сюрприз, подготовленный Монтойя, не доставил ему особой радости, хотя проявилось еще одно звено погруженной пока во тьму цепи.

– Где портье?

– На месте. Я, кажется, вытряс из нее все, что мог.

– «Отец Джон» показал ей какой-нибудь документ?

– Нет, конечно. Здесь такое и не требуется. Расплатился за пятидесятидолларовый номер стодолларовой купюрой. Получил сдачу. При нем, естественно, не было никакого багажа. Здесь никто не задает вопросов. Постояльцы вправе приводить к себе кого угодно.

Бентс молча направился на лестничную площадку и нажал кнопку вызова лифта. Монтойя догнал его.

– Хочешь прокатить портье по второму кругу? Сжалься... девчонка и так в истерике.

– Она единственный свидетель, кто общался непосредственно с «Джоном» и может что-то вспомнить. Надо давить на нее, пока впечатления еще не стерлись из памяти.

– Согласен, поехали.

Скрипящий лифт долго опускал их вниз. Отель знавал когда-то лучшие времена, но теперь холл выглядел обшарпанным, ковры поистерлись, а многие лампочки в люстрах и канделябрах перегорели, и никто не озаботился их заменить.

Бентс сверкнул своим полицейским значком в глаза женщине за стойкой, облаченной в строгий наряд – белая блузка и обтягивающая черная юбка до колен.

– Вам нужна не я, – тут же догадалась она. – Я заступила на работу только что, а бедняжку Лукрецию мы отхаживаем как можем.

Женщину явно разбудили и вытащили из дома на внеурочную замену, но никакого раздражения она не выказывала и была профессионально вежлива.

Лукреция, более молоденькая, но причесанная и одетая точно так же, появилась из задней комнаты, шмыгая носом и с красными от слез глазами.

– Вы дежурили в эту ночь?

Девушка быстро кивнула. Хорошенькая, ни в чем не повинная куколка, честно зарабатывающая себе на жизнь в притоне грязного разврата.

– И вы регистрировали постояльца в тот номер, где потом был обнаружен труп?

Лучше бы Бентс не употреблял это слово. Девушка едва не потеряла сознание. Она закрыла лицо руками и сложилась словно от удара.

Бентсу пришлось подождать, пока она не возьмет себя в руки.

– У вас была возможность разглядеть его, когда он регистрировался. Чем он вам запомнился?

– Он был симпатичным на вид. Я уже говорила это.

– Чем симпатичен? Поведением? Внешностью?

– И тем и другим. Приятный, красивый мужчина... Около тридцати, наверное. На вид сильный... наверное, специально «качается». Брюнет, такой, знаете, жгучий... но определенно не латиноамериканец. И очки... совсем черные стекла... в них все отражалось...

При этом воспоминании ее хрупкие плечики вновь задрожали.

– Что еще? – терпеливо, но настойчиво расспрашивал Бентс.

Лукреция наморщила лобик, припоминая подробности.

– Ах да! У него лицо было поцарапано – будто веткой или ногтями, но не очень сильно.

– Как он был одет?

– Во все черное. Футболка, джинсы, черная кожаная куртка. Немножко странно при такой жаре, как сейчас.

– Вас это не насторожило?

– В каком смысле?

– Такой траурный вид?

– Вы правы. Я немного занервничала, но больше из-за этих черных очков. Однако он так приятно улыбнулся... И вел он себя спокойно и уверенно, не как некоторые. К нам разные типы заходят... И, бывает, подумаешь, какая женщина согласится с ним лечь... Ой, я что-то не то говорю... Надо было мне довериться первому впечатлению, может, и не случилось бы такое... А он меня чем-то обаял и ввел в заблуждение... Я ведь виновата, да?

Слезы полились из глаз бедняжки, смывая остатки туши с ресниц.

– Вы должны нам помочь, Лукреция. Причем не откладывая. В нашем участке вы встретитесь с художником, и он сделает с ваших слов портрет убийцы. Это тяжелая работа, но она необходима. А компьютер довершит остальное. Придется напрячь свою память.

– Я готова, – всхлипнув, произнесла девушка. – Лишь бы я могла помочь, – добавила она уже твердо.

– Вы молодец, Лукреция, – искренне похвалил ее Бентс, чувствуя, как адреналин наконец-то впрыскивается в кровь. Решимость этой хрупкой девушки с осиной талией вселяла в него надежду, что демона ночного Нового Орлеана можно выловить и вытащить из тьмы на солнечный свет.

Эстелла Фарадей заметно сдала. Девять лет, проведенные в одиночестве, без супруга и детей, и в основном потраченные на теннис в престижном загородном клубе под обжигающим техасским солнцем, прибавили ей загара, но не здоровья и энергии. Таю с последней их встречи она запомнилась совсем другой. Жизненная сила излучалась из нее потоками, как от раскаленного светила. Теперь же это светило явно угасало.

Она приняла гостя на крытой веранде, где под потолком крутились мощные вентиляторы, а мраморные ступени вели к бассейну с нестерпимо яркой для глаза голубой водой. Владения опоясывала цветущая и пахнущая экзотическими ароматами живая изгородь, а из переплетений ветвей выступала статуя Девы Марии с распростертыми руками в полный рост. Перед статуей, словно жертвоприношение языческому идолу, громоздились терракотовые вазоны с разнообразными цветами, от которых рябило в глазах.

Горничная подала на стол охлажденный чай и лимонные пирожные, затем исчезла, погрузившись в сумрачную глубину огромного особняка. К пирожным ни гость, ни хозяйка не притронулись. Лед в залетевших стаканах с чаем медленно таял на солнце.

Бриллианты в браслете Эстеллы сверкали, когда она жестом подчеркивала каждое произнесенное ею слово, чуть взмахивая исхудавшей смуглой рукой.

– Я думаю, ты должен понимать, что единственная причина, по которой я согласилась на личную встречу с тобой, – это надежда убедить тебя бросить затею с книгой о моей дочери. Мы достаточно пережили страданий в прошлом, и нашей семье твои изыскания принесут лишь новую боль.

– Я думаю иначе. Пора раскрыть правду.

– О, пожалуйста, избавь меня от этой чепухи, Тайлер. – Эстелла резко опустила ладонь на скатерть, так что дрогнули стаканы. – О какой правде ты говоришь? Тебе нужны деньги, и ты надеешься нажиться на грязи, которую выльешь на нашу семью. Я уверена, что тебя волнует не правда, а то, как бы набить потуже свой бумажник. И, конечно, я чую, что тут не обошлось без Уолли. Он ни минуты не посвятил воспитанию дочери. Мне через суд пришлось добиваться от него жалких алиментов, а сейчас он вдруг вздумал на пару с тобой половить рыбку в мутной воде и выловить лишний доллар, если повезет.

– Ваше право думать так, – пожал плечами Тай.

– Мы оба знаем, что я права.

Тай не собирался сдаваться. Он знал, что поездка в Хьюстон не будет легкой прогулкой по благоухающему саду. Как Сизиф, упорно втаскивающий камень на гору, он вернулся к заранее продуманному вопроснику, игнорируя выпады Эстеллы.

– Я посчитал, что вы захотите узнать, что на самом деле случилось с вашей дочерью и с вашим так и не рожденным внуком.

– Все это уже неважно. – Эстелла отвернулась и устремила взгляд на небесно-голубую гладь бассейна. – Они ушли туда, откуда не возвращаются. Не пытайся их оживить, Тайлер.

– Анни была убита. А вместе с нею и ребенок, ваш внук.

– О боже! Как ты глуп и жесток! Желаешь кого-то обвинить? Вини меня. Я виновна в том, что казалась дочери слишком суровой, и Анни боялась открыться. И предпочла смерть исповеди на груди у матери. Я теперь живу с этим чувством вины.

Из многих натянутых струн в душе Эстеллы одна, видимо, сейчас порвалась, и женщина издала жалобный стон.

– Она предпочла мне эту равнодушную стерву... радиопсихолога. – Эстелла сжала пальцы в кулак, готовый обрушиться на что-то невидимое. – Но шарлатанка не помогла ей. Она осталась в своей беде одна.

– Я понимаю, как тяжело вам было это пережить...

– Тяжело? Тяжело? Ты, юноша, не знаешь, что означает это слово. Тяжело? – еще раз повторила она.

Такой ненавистью полыхнули глаза Эстеллы, когда она вновь обратила взгляд на Тая, что тот невольно отшатнулся.

– В моей жизни все было тяжело. И развод, и остракизм со стороны семьи, церкви и знакомых... И второй развод. Но смерть Анни повергла меня в ад. А в аду хуже, чем тяжело. Теперь я знаю, чего надо страшиться после смерти.

– Если Анни убили, разве вы не хотите, чтобы убийца был наказан?

– Она сама убила себя.

– У меня есть улики...

– Я слышала... О траве или грязи из сада, о следах, оставленных на ковре, о садовых ножницах, о порезах на руках Анни. Все это дутые теории. За этим ничего не стоит. Ничего! Тайлер! Не трогай семью! Не кощунствуй! Не пытайся заработать деньги на том, что принесло столько горя!

Сквозь загар на лице женщины вдруг проступила бледность и обнаружилась сетка горестных морщин. Миссия Тая, как и ожидалось, была нелегкой. Но он еще не исчерпал список вопросов.

– Кто был отцом ребенка Анни? Как грубо это прозвучало!

– Не знаю. – Эстелла поджала губы. Теперь ее лицо выражало глубокое презрение к обоим – и к тому, кто спрашивает, и о ком был задан вопрос. – Вероятно, тот наглый красавчик, ставший наркоманом.

– Нет, Эстелла. Анализы это не подтверждают.

– Пусть тогда эксперты слетают на тот свет и спросят Анни.

– Может, Анни доверилась радиопсихологу? Вы с ней не разговаривали?

– Зачем? Она виновна в смерти Анни еще больше, чем я. Ее равнодушие убило мою дочь.

– Но, Эстелла, у вас же были какие-то предположения?

– Никаких.

– Неправда. Кого-то вы подозревали? Например – ваш муж?

Теперь лицо Эстеллы окаменело, как у статуи.

– Нет... – выдохнула она с трудом короткое слово.

– Я буду перечислять дальше. Ваш сын?

– Ты свихнулся, Тайлер! Убирайся из моего дома!

– С кем еще она встречалась?

Эстелле довольно быстро удалось овладеть собой и ситуацией, как и положено хозяйке дома, имеющей дело с не в меру бестактным и нежелательным посетителем.

– Я уже предупреждала тебя, Тайлер. Если ты собрался вывалять в грязи мою семью и надругаться над памятью моей дочери, тебе это обойдется дорого.

– Я хочу знать правду.

– Не лги. Ты высосал из пальца свою бредовую идею, чтобы продать книгу. Благородная цель! – Она презрительно фыркнула.

– Язон развелся с вами вскоре после трагедии и улетучился. Кент имел нервный срыв и был отправлен в психиатрическую больницу. Райан впал в депрессию и стал колоться, а до этого был трезв и здоров. Не много ли странных совпадений?

– Только в твоем отравленном мозгу. Какое это имеет отношение к истинной трагедии – гибели моей Анни? Твоя дешевая стряпня никогда не увидит свет, не надейся. Я остановлю тебя через суд, если хочешь знать. Ни один издатель не рискнет печатать твой пасквиль, а мои адвокаты разорят тебя. Одумайся, пока не поздно.

Таю только и оставалось, что воспринять этот поток угроз с ледяным спокойствием.

– Вся разница между нами, Эстелла, в том, что я не знаю, но хочу узнать правду, а ты ее уже знаешь, но прячешь в себе.

– Иди к дьяволу!

– А я уже на пути к нему... и без твоей указки. А вот что будет с тобой, когда я вытащу его на всеобщее обозрение?

– Я сожалею, что согласилась на эту встречу.

– А мне жаль тебя, Эстелла. Заранее жаль.