Ада

Глава 19. Ада

В 9:43 я снова в своем старом дворе. Подхожу к подъезду и не знаю, что дальше. Зайти? Ждать тут?

Но думать долго не приходится, так как в этот же момент с пиликаньем открывается дверь подъезда и выходят мать и Ева за руку с каким-то мужчиной.

— Ада! — кричит мелкая, вырывая руку у отца. — Я так лада тебя видеть! А я уже почти уговолила папу разрешить мне покрасить волосы в фиолетовый!

— Клево, че! А я в синий хочу перекрасить. Как думаешь, мне пойдет? — как бы мне не хотелось злиться на весь мир, но на это девочку злиться не получается. Я даже треплю ее по ее волосюшкам.

— Здравствуй, Ада.

— Здравствуй, — смотрю на мать. — Здравствуйте! — здороваюсь с мужем моей матери.

Смешно. Это же типа мой отчим? Хотя, раз у матери нет на меня родительских прав, то значит, они мне как бы никто.

Ой, бляяяяя. Почему нельзя выключать мозг по щелчку пальцев? Что бы не думать. Иногда это могло бы намного упростить жизнь.

— Ада, это мой муж — Григорий Федорович, — представляет меня мать мужу.

— Здравствуй, Ада, — протягивает мне руку Григорий, — рад знакомству. Теперь понятно, почему я полночи прятал от дочери фиолетовый маркер, потом фломастер, а потом еще и акварель.

Я жму его руку. И улыбаюсь в ответ на его такую теплую улыбку.

— И вам все равно, что она была пьяницей? Что она бросила меня? — я говорю это тихо, что бы стоящая рядом Ева не слышала.

Григорий удивляет. Он делает один большой шаг — и вот я уже в его объятьях.

— Каждый, Ада, каждый человек может ошибиться. Абсолютно любой. Не ошибается только мертвый. Главное, девочка, осознать. Вполне вероятно, ты тоже ошибешься, или уже ошибалась. Я ошибусь, наверняка, еще ни раз. На то мы и живые люди. Но мы должны делать выводы из своих ошибок. На то мы и homo sapiens. Каждый поступок, совершенный нами — это урок. Как без уроков ты не выучишь предмет, так без уроков — иногда вот таких негативных- ты не научишься жить. И, отвечая на твой вопрос, нет, мне не все равно. Но я вижу силу ее раскаяния. И знаю, что Лиза сделает все, чтобы эта ошибка больше не повторилась.

— А как быть мне? — выбираюсь из его теплых рук. Кажется, мне в глаз соринка попала. Ну а какого хрена он тогда намокает…

— Это тебе решать. Ты можешь послать нас всех к дьяволу, и ты будешь права. А можешь позволить себе узнать, что будет дальше. Выбор за тобой. Но стоить заметить, чтобы немножко облегчить твой выбор, и хоть Лиза и просила не давить на тебя, но я, как ее муж, должен ее оберегать и сделать все для ее спокойствия, хочу сказать, что послать человека можно вообще в любой момент, — и он мне подмигивает.

— Вы что, какой-нибудь модный психолог? — пытаюсь незаметно шмыгнуть носом.

— Почти, — улыбается Григорий, — я преподаю философию в университетах.

— Оу. Ясно.

— Ну что, пойдемте? — спрашивает мать. Григорий берет ее за руку, а она посылает ему взгляд полный благодарности и любви.

— Да, пошлите! — Ева обхватывает обеими ручками мою ладонь и тянет в сторону синей машины.

Мы заезжаем за цветами. Григорий покупает все гвоздики, которые есть в магазине, а я покупаю шесть белых роз с большими бутонами, вроде это чайные.

Чем ближе к кладбищу, тем тише становится в машине. Мы не разговариваем и даже Ева перестала болтать. Ее личико такое сосредоточенное, что невольно напрягаюсь.

— Приехали, — шепотом говорит мать, когда машина останавливается, хотя итак понятно, где мы.

В тишине выходим из машины. Ева сразу берет меня за руку и начинает тянуть в сторону входа. Что ж, иду за ней.

Я пытаюсь для себя находить запоминающие ориентиры. Чтобы потом смогла спокойно найти место, где спит моя Ладушка.

— Честно сказать, — шепотом говорит мне сестрёнка, — я боюсь кладбище.

— Да быть такого не может, — шепчу в ответ.

— Плавда. Я и за луку тебя взяла, потому что мне стрлашно. Когда я умлу, я хочу, чтобы меня клемиловали и лазвеяли мой прах над морем.

Я в ахере.

— Тебе точно три года? Откуда такие познания?

— Я смотлела фильм, там мелтвых сжигали. Это хорошо. Я не хочу, чтобы у меня была могила, куда могла плиходить мамотька. Потому что, когда мы плиходим к Ладе — мама всегда плачет. А я не хочу, чтобы моя мамотька плакала еще больше.

Можно возразить, сказать, мол, что ты умрешь еще не скоро, и что это дети приходят на могилку к родителям… но это все херня. Вот есть мы, и мы идем на могилку к нашей сестре и дочке. Мы не знаем, что случится с каждым из нас завтра. Поэтому, даже если Ева ждала от меня опровержение ее словам, я молчу.

Даже если я приду сюда одна, я найду могилку Лады. Рядом с ней растет большая голубая ель.

В горле ком. Хочу сказать хоть что-то, но не могу. Просто смотрю на улыбающуюся Ладушку, вырезанную в камне.

Тут очень чисто, ни соринки, ни травинки. Несколько ваз с завявшими цветами. Мягкие игрушки.

Я в первый раз на кладбище, поэтому что делать вообще не знаю. Оглядываюсь в поисках подсказки — мать с Григорием уже тоже почти догнали нас.

Мать несет гвоздики, а Григорий Федорович — пятилитровую бутыль с водой.

Уступаю им место и наблюдаю.

Мать подходит к надгробию и привычным жестом наклоняется и целует гранит. Она здесь точно не редкий гость.

— Здравствуй, доченька. А мы тебе видишь кого сегодня привели. Нашу Аду.

Я слышу, что голос матери дрожит. Ева тут же подходит к ней и обнимает.

Григорий меняет высохшие цветы на свежие, наливает воду.

Я не могу объяснить свое состояние. Больше всего мне сейчас хочется лечь и обнять этот уже совсем небольшой холмик. Интересно, почему именно холмик, не надгробие? Ведь это более правильно, на нем фотография Лады. Мозг, заткнись!

Стараюсь не слушать, о чем рассказывает мать — это ведь ее личное. Улыбаюсь краем рта, когда Ева торжественно обещает в следующий раз прийти с фиолетовыми волосами и при этом косится на своего отца.

И все время молчу. И вспоминаю мою девочку.

— Ада, — выводит меня голос Григория из воспоминаний, — мы пойдем. Будем ждать тебя в машине. Не заблудишься?

Машу отрицательно головой.

— Я с Адой останусь и покажу ей дологу, — говорит Ева, но Григорий, сказав, что мне надо побыть с Ладой наедине, уводит ее.

И вот я стою напротив ее фотографии.

А сказать ничего не могу. Ком все еще в горле. Опускаю глаза вниз и вижу розы у себя в руках.

— Вот, — хриплю, — цветы тебе принесла. На тебя похожи, такие же светлые.

Зашибись, монолог. Ну хоть так.

Почему, когда я лежу вечером перед сном, я могу "поговорить" с Ладой? А здесь и сейчас не могу? Я и эти слова то еле выдавила из себя, чтобы хоть что-то сказать. А то пришла, помолчала и ушла.

— Прости, я немного волнуюсь. В следующий раз, думаю, будет проще. Я теперь буду к тебе приходить. Часто.

Постояла еще немного в тишине, глядя на ее фотографию. А потом пошла.

Мне легче. Сегодня я словно скинула с плеч килограмм так тридцать. Это довольно-таки непросто — не знать, где лежит твой родной человек.

Теперь знаю. Теперь буду здесь.