Сегодня нас выпишут. Должны были вчера, но Марат немножко пожелтел и его оставили на ночь еще, полежать под лампой. Я не спала почти всю ночь, боялась оставить сына под синим светом без присмотра. А раз сказали, что чем больше времени он под ней проведет, тем лучше для него, то и провел он так почти всю ночь.
Он такой тихий и спокойный. Когда меня из реанимации перевели в послеродовое, заселили в палату с еще двумя девочками. У них малыши такие громкие и крикливые, а мой спит себе спокойно под крики.
Когда начинает хотеть кушать, то так мило начинает искать грудь своим маленьким ротиком. А если не успеть вовремя дать грудь, тогда он начинает кричать громко-громко. Но стоит только взять на руки, он успокаивается.
А еще у него потрясающие черные, как смоль волосы. Густые и длинные. Соседки по палате сокрушались, что у них девчонки лысенькие почти, а мой пацан и такой волосатый. И глазки у него темно-серые.
И он такой крошечный, до сих пор с дрожью в руках беру его на руки, боюсь сделать больно или что-то не так. С одной стороны это радует, такого легче держать на руках после операции. Я все еще немного неповоротлива, хотя сейчас, спустя восемь дней, уже лучше.
Хожу по палате и собираю вещи, которых успело накопиться уже на два пакета. Через полчаса за мной приедет муж и заберет нас с сыном домой.
— Скоро поедем домой, Маратик, к папе, к братику. Они нас там ждут.
Звонит телефон. Адам.
— Але?
— Мы подъехали, ждем вас.
— Рано же еще, — смотрю на часы, — ты с Марком?
— Да. Он уже с утра ходил за мной по пятам с требованием ехать за вами, — смеется и по тихому смеху Марка понимаю, что Адам ерошит его волосы.
— Сейчас не моя очередь еще.
— Мы подождем, просто что бы не волновалась, что мы опоздаем.
— Даже не верится, что сегодня я буду дома.
— Скоро уже.
Полчаса пролетают быстро. И вот мы уже с малышом внизу. Медсестра его переодевает и пакует в одеялко. А я, стараясь не кряхтеть, напяливаю на себя колготки. Это не колготки, это пытка какая-то. Семь потов сошло с меня.
Зато эти колготки отлично собрали в кучу мой живот. В рекомендации от врача — в зал можно пойти только через полгода. Не знаю, вытерплю ли столько. Так как этот кисель вместо моего живота мне не нравится вообще.
Платье надеваю быстрее и легче. Хорошо, что оно свободного кроя и отлично скрывает мой живот.
— Готовы, мамочка? — спрашивает медсестра?
— Да, — с улыбкой на весь рот.
— Тогда пошлите.
Выходим из комнаты, где переодевались и подходим к двойной двери.
— Сейчас выходите вы, обнимаетесь с мужем, а потом я вручаю конвертик папе.
— Хорошо.
— Ну, вперед.
Открываю дверь и обалдеваю!
Тут все!
Адам и Марк.
Мама, Григорий и Ева.
Тамара Петровна.
Лука. И Оля. Причем, Лука держит ее за руку.
Даже Руслан Русланович тут.
Все с цветами, разноцветными шарами.
Я в шоке.
Я вижу, что все хотят подойти и обнять меня, но они стоят на месте в ожидании волшебного момента, когда маленький серый конвертик со звездочками вручат папе.
В его глазах слезы и я вижу с каким трепетом он берет на руки сына.
А потом мы все обнимаемся, фотографируемся и едем к нам домой. Правда, Руслан Русланович, пожелав нам здоровья, уезжает.
На первом этаже, возле лифта я вижу плакат. "АДА И МАРАТ, МЫ ВАС ОЧЕНЬ ЖДЕМ!" Он весь в сердечках и звездочках. На него приклеены, вырезанные из, наверное, рекламных брошюр мишки, кубики, пирамидки, машинки.
Лифт открывается и выходит соседка, тетя Лида. Она медсестра в процедурном и ставила мне системы, когда я сбежала с больницы на три дня раньше.
— О, Ада! Родила! Поздравляю. А я смотрю, перестала выходить, думала, опять на сохранении.
— Спасибо! Нет, в этот раз за малышом, — улыбаюсь.
— Ну пусть следующая беременность легче протекает, — улыбается женщина.
— Теть Лид, Адушка только родила, а вы уже про беременность, — не моргнув глазом, спасает меня от ответа Адам.
И чувствую, как он гладит меня по спине.
Дома накрыт стол. Быстро рассаживаемся и не переставая петь хвалебные оды Марату, обедаем.
Гости мои тактичные, надолго не задерживаются, и пожелав нам всего наилучшего, уходят. Евушка немного расстроена, что ее родители тоже забирают домой, но у меня пока нет сил на заботу и о ней.
Адам убирает со стола, а я иду в нашу спальню, где стоит кроватка Марата.
Господи, какая красивая картина.
Марк, просунув руку между прутьями кроватки, гладит Марата по животику и поет ему песенки. В ногах у Марата, свернувшись клубочком, спит Хэлл, а рядом с кроватью лежит Айк.
— Ой, Ада. Марат проснулся, я ему сделал "ш-ш-ш" по животику, спел колыбельную, и он опять уснул, — с восторгом говорит мальчик.
— Ты умничка! — хвалю, с улыбкой. — Какой у меня помощник! Может, ты еще поможешь его искупать потом?
— А можно? — с восторгом спрашивает.
— Конечно! Иди сюда, я тебя обниму. Я скучала, — Марк обнимает меня крепко-крепко и в какой-то момент я понимаю, что он плачет. — Ну что ты, милый? М?
— Я так боялся, что ты умрешь, — всхлипывает.
— Мне тоже было страшно. Хорошо, что все хорошо, — глажу по головке.
А потом мы проводим потрясающий вечер. Купаем все вместе Марата. Марк выбирает в какую пеленочку завернуть братика на ночь, и я с удивлением понимаю, что мой муж справляется с пеленанием намного лучше меня, на что тот только хмыкает и подмигивает мне.
А уже ночью, когда наши мальчики спят, мы разговариваем. Адам рассказывает, как сильно он боялся нас потерять. И он так сильно меня обнимает, что я едва не начинаю шипеть от боли.
— Если ты не ослабишь хватку, то я умру прямо сейчас от болевого шока, — выдаю мужу и он тут же убирает руки. — Эй, на место верни. Только не так сильно. Это их законное место.
— Я тебе уже говорил, какая ты невероятная, Ада?
— Хм… дай-ка вспомню. Мммм… да, но ты можешь сказать еще раз, мне нравится, когда ты это говоришь, — шепотом отвечаю, потому что в кроватке завошкался сынок.
— Мне кажется нет таких слов, чтобы описать мою любовь к тебе. Любовь и благодарность, — шепчет мне в ухо мой любимый мужчина.
— Я знаю. Я все знаю, Адам. Потому что я чувствую тоже самое.