Альтер Эго

Глава 39 Горячее решение

Я ненавижу первый снег. И всегда ненавидела. Белая масса падает сверху и хлюпает под ногами. Тяжестью ложится на ветви деревьев. Самые слабые из них ломаются.

Возможно, расстройство личности всегда было во мне. Возможно, травма — смерть матери — стала толчком к развитию психопатии. Было ли это органическое повреждение или лишь моё больное воображение? Я бесчисленное количество раз задавалась вопросом, почему я такая. И я до сих пор не знаю ответа. Никогда не узнаю.

Я была у психотерапевтов, читала книги профессионалов о расщеплении личности, но ничего из этого не даёт мне ответа. Это как чёрная дыра, которую можно исследовать только по косвенным признакам, которые она создаёт вокруг себя. Я не могу понять, что происходит, и не могу это остановить, потому что я как будто бы сплю и смотрю на всё со стороны, не в силах пошевелиться и сказать хоть что-то. В такие моменты я не существую, хоть и могу мыслить, но меня, именно меня, нет. На моём месте другой человек, который живёт другую жизнь, совершает действия, которые я никогда бы не смогла совершить. Как в тот день.

В тот день наконец-то снег перестал таять. Температура понизилась, снег всё ещё был мокрым, но всё же ложился на землю ровным слоем и больше не исчезал, превращаясь в воду. Я опаздывала в школу и решила срезать через парк вдоль пруда. Папа не разрешал мне так делать. Время неспокойное, много плохих людей, которые без труда могут обидеть ребёнка. Как же он заблуждался по поводу того, кто и кому может причинить зло.

Мы жили в новостройках. Дома построили, а школы там не было, поэтому мы ходили в соседний микрорайон. Дорогу тоже никто не удосужился построить. Единственная асфальтированная дорога шла вдоль шоссе, и нужно было делать приличный круг — дополнительно полчаса, чтобы дойти до школы. Обычно я слушалась папу и ходила так. Но когда времени не было, мы с Ирой, да и не только мы, бегали через парк. В общем, это был лесопарк с протоптанными дорожками. Самая короткая шла вдоль пруда. По ней я и бежала тем утром, когда увидела впереди знакомую фигуру.

В этом году к нам пришла новенькая, звали её Маша. Она была замкнутая, необщительная, но в обиду себя не давала. Ире она понравилась, и они даже начали дружить, разговаривали, шутили, смеялись вместе. А мне это всё не нравилось. В нашу дружную компанию вклинилась помеха. У меня и так, кроме Иры, нет друзей, а тут ещё эта стала занимать время единственной подруги. На самом деле, Маша и Ира были очень похожи. У них даже пряди волос были одинаково выкрашены розовым шампунем. Они обе бойкие и весёлые. А я от них отличалась.

Маша шла без шапки, розовая прядь стала мокрой от снега и повисла как сосулька рядом с другими сосульками из волос соломенного цвета. Дорога через парк, конечно, была короче, но всё равно занимала минут двадцать. Я быстро её догнала.

— Опять опаздываешь.

Она повернулась ко мне.

— Ты тоже опаздываешь.

— Хочешь наперегонки?

— Вот ещё, школа никуда не убежит, — Маша фыркнула.

Мы пошли рядом. Я не выдержала первой и спросила:

— Домашку сделала?

— Тебе-то какое дело? И потом, я всё равно не иду на первый урок.

— Это ещё почему?

— Потому что мы с Иркой решили прогулять.

— Вы с Иркой? А зачем же ты тогда в школу идёшь?

— Чтоб родаков не злить. Пусть думают, что я в школе.

— Ирка мне ничего не говорила.

— Ну ещё бы! Ты будешь отговаривать.

— Не буду! Я, может, с вами бы пошла.

— Не может. Ты такая правильная.

— Ты зато неправильная.

— Зато мы с Иркой подружились, а ты завидуешь!

— Ничего вы не подружились. Ирке просто скучно. Мы с ней с самого детства дружим, на одном горшке сидели.

— То же мне дружба, — Маша рассмеялась, и видно было, что она и правда не очень уважительно относится к нашей с Ирой дружбе. — Ирка сама не хотела тебя звать, зануда!

— Да что ты об этом знаешь? У тебя друзей вообще нет, чужих отбираешь.

— Ира сама хочет со мной дружить, а ты ей надоела.

Я не замечаю, когда приходит другая я. Это всегда происходит неожиданно, как будто тумблер в голове переключили. Я стала холодной и злой. Я больше не думала о дружбе, о том, что правильно, я была очень обижена и хотела наказать того, кто причинил боль. Я просто чувствовала неконтролируемую ярость. И желание решить эту проблему раз и навсегда. Её не должно быть. Она не должна вставать между мной и моей подругой. Никогда. А если встала, то уже поздно, и ей сейчас будет плохо. Я хочу решить эту проблему раз и навсегда.

Я схватила Машу за рукав куртки и резко развернула. Она этого не ожидала. Я была ниже её ростом и худее, но сил у меня неожиданно прибавилось. Я холодно сказала:

— Не смей так больше говорить.

И Маша меня испугалась. Я видела это в её глазах. Её взгляд изменился за секунду. Она перестала улыбаться, стала неуверенной, открыла рот и крепче вцепилась в рюкзак.

— Ты чего? Ну, хочешь, пойдём с нами?

— Нет, я хочу, чтобы тебя не было с нами. Ты нам мешаешь.

Я не знаю, что хотела сделать. Хотя, нет, знаю, я хотела её наказать. Я её просто толкнула, сильно и направленно. Сзади неё был каменный блок, поставленный здесь много лет назад неизвестно зачем и сточенный временем, из него торчала арматура. Она упала, ударилась головой об угол, скатилась и больше не поднималась. Её глаза были закрыты. Нежно-белый, свежий снег стал быстро пропитываться алой кровью с её затылка. Мокрые от снега волосы повисли паклями вокруг бледного лица, а розовая прядь нелепо оттопырилась и, как будто оторванная, лежала в стороне.

Сначала я ничего не поняла. Я этого не хотела. Я не должна была так поступать. Никто не должен. Но я тут, и всё самое страшное уже случилось. Мне стало страшно и очень стыдно. Я смотрела на тело девочки и осознавала, что совершила.

Мой мозг работал сейчас просто как механизм. Об этом никто не должен узнать. Мало ли, что может случиться с девочкой, которая утром в декабрьских сумерках идёт через парк одна. Никто не должен узнать, что с ней случилось. И про меня никто не должен узнать. Папа расстроится. Я не могу провести годы в колонии для малолетних преступников.

Теперь нужно действовать быстро. Я огляделась по сторонам. Утром тут было тихо и почти никто не ходил, тем более в плохую погоду. Асфальта нет, и везде грязь теперь ещё и в снегу. Здесь рядом небольшой обрыв, где-то метр высотой. В пруду, правда, совсем неглубоко, а летом, когда вода испаряется и водоросли разрастаются, дно видно, но не в этом месте, что очень удачно. Зато рядом валялись кирпичи со стройки. Не знаю, кто их сюда тащит и зачем, но сейчас они — то, что мне нужно.

Я схватила два и подтащила их поближе. Стянуть рюкзак с Маши было тяжело, она лежала на нём спиной, поэтому я перевернула её набок, это тоже оказалось непросто, и тело не сразу поддалось, она всё-таки крупнее меня. Я засунула сначала один кирпич ей в рюкзак. Это далось мне просто, потому что она не носила учебники, и места внутри было много, потом затолкала второй, это было уже сложнее. И застегнула рюкзак.

Теперь осталось самое сложное — Машу надо было подтащить к обрыву. Я подошла к ней со стороны головы, покрепче схватила её подмышки, упёрлась ногами в землю и сделала рывок. Сначала у меня ничего не получилось. Я упёрлась ещё раз, и на этот раз тело сдвинулось на пару сантиметров. Я взмокла, лицо покраснело и горело. Холодные снежинки кололи разгорячённую кожу как иголки.

Бледное лицо Маши было совсем близко. Мне даже показалось, что она ещё дышит, но это уже неважно. Она не должна ничего рассказать про меня и про то, что произошло. Я напряглась ещё немного, и на этот раз мне удалось подтащить тело ближе к краю. Мне пришлось ещё три или четыре раза поднапрячься. И в следующий раз я перевернула и толкнула её сбоку, подкатывая к краю, а потом ещё раз, и ещё. И она наконец упала в воду лицом вниз, но быстро перевернулась. Синтепоновая куртка надулась.

Она лежала на воде, как кукла, как будто просто уснула. Я хорошо видела черты её лица, бледные и теперь спокойные, уже без вызова, без ухмылки. В какой-то момент мне показалось, что она никогда не пойдёт на дно, но воздух всё-таки закончился, последние пузыри вышли на поверхность, кирпичи в рюкзаке утянули её на дно, и тело скрылось в холодной воде полностью.

Ещё немного, и пруд заледенеет, уже со дня на день. Вряд ли её начнут искать здесь. В этом месте вода глубже. Если тело и всплывёт, то только весной, а тогда найти следы будет уже невозможно. По крайней мере, никто не подумает на меня. Да и сейчас не подумает. Снег быстро заметал следы. Наши следы, которыми мы пришли сюда, уже почти скрыты. Ярко-алое пятно крови на снегу было очень заметно. Я взяла толстую палку и смешала окрашенный снег с мокрой землёй под ним, пока кровавое пятно не стало коричневой и непонятной субстанцией из грязи, и выкинула палку в воду.

Потом я внимательно осмотрела себя. Руки были грязные, ботинки тоже, пока я тащила тело Маши, то почти полностью провалилась в мягкой сырой земле, но для ребёнка, который бегом бежал в школу через парк, чтобы не опоздать, это обычное дело. На куртке следов не было. Кровью я тоже не испачкалась. Это главное.

Я ещё раз подошла к краю пруда и заглянула в воду, но ничего не увидела, только тёмная холодная вода, которая теперь хранила мою тайну. Я отошла в сторону и осмотрела берег. Если не знать, что здесь произошло ещё пять минут назад, то ничего подозрительного не видно. Даже то место, где была Машина голова, уже скрывалось под снегом. Немного крови было на выщербленном камне, где Маша ударилась головой, но и она теперь размылась и уже не была похожа на кровь. Я пошла прочь. Через несколько шагов я обернулась, но никого поблизости не было, а место рядом с камнем было просто местом рядом с камнем.

Всё это неправильно, но я ничего уже не могу исправить. Я буду жить с этим всю оставшуюся жизнь. Это самое страшное наказание.

Я прибежала в школу, взмокшая и с красным лицом, опоздала на пять минут, потому что пришлось в туалете вымыть руки, но никто ничего подозрительного не заметил. Все просто подумали, что я так торопилась в школу на первый урок. Учительница меня поругала.

Иры не было. Она пришла на второй урок, грустная и расстроенная. Мне сказала, что проспала, но я-то знала, что её подруга не пошла с ней гулять и сама пропала, как будто нашла, с кем ещё можно повеселиться, а это всегда обидно.

Машу начали искать только через два дня. К тому времени и следа в парке не осталось. Её искали, но она была девочкой непослушной, много прогуливала, ходила неизвестно где одна, так что никто не мог сказать, где она и что с ней. А ещё она водила дружбу с плохой компанией старшеклассников, на них и пало первое подозрение, хотя нас всех тоже спрашивали. Тело её так и не нашли. Её пропажа, конечно, потрясла всех, но ненадолго, через месяц одноклассники о ней забыли, как будто её и не было никогда. Только Ира до сих пор о ней помнит. И я.

Тот день — это моё личное дно рядом с Машей. Для меня это полное разрушение — представлений о правильности, представлений об опоре.

Я достигла такого состояния, где я перестала грести, перестала пытаться всплыть и что-то контролировать. Я перестала задаваться вопросами, кто виноват, что делать, на кого злиться, на кого обижаться, как себя наказать. Меня прошлой больше не существовало. Я рассыпалась на две личности. У меня нет скелета, нет опоры. Моя новая опора родилась в состоянии безысходности, там, где мои мысли оказались бессильны. Мой истинный дух родился на дне.

Если бы я попыталась тогда бежать от себя, от невыносимого состояния, пытаться всплыть с этого дна, то я потеряла бы часть себя. Я не знаю, какую, но я лишилась бы части своей души. Я была злая, слабая, горюющая. Я не приняла ответственность за то, что сделала. До сих пор я считаю, что мне очень повезло, что меня не поймали, и сама я не сдамся. Я заново научилась дышать, проживать своё бессилие и стыд.

Я ушла настолько внутрь себя, что в итоге я увидела в себе ту вторую личность, я её поняла и приняла. И только потом я стала всплывать. Я была на дне не один раз. И каждый раз я всплывала более ясной и честной с собой. Я знаю, какая я настоящая.

И всё это время, которое заняло больше года, я ничего не делала. Точнее, я жила, как раньше, училась, ходила на занятия, дружила с Ирой. На всё остальное у меня не было сил. Я ничего не хотела. Я жила по инерции. Это меня и спасло.

Большинство преступников погорают на активной деятельности. Они хотят исправить то, что натворили. Они хотят скрыть следы, отвести подозрение. Они задают лишние вопросы, говорят лишнее, пытаясь узнать, как идёт расследование и исправить ситуацию. Они возвращаются на место преступления, чтобы замести следы, ещё раз взглянуть, ничего ли не осталось и не наведёт. Но чаще всего они наводят на себя сами.

Это я прочитала много позже, когда изучала криминалистику и психологию маньяков. Я боялась себя. Я боялась, что я буду продолжать.