Альтер Эго

Глава 44 Сложное решение

Ребёнок — это невероятно сложно даже для родителей, которые его желали и безусловно любят. Мы недосыпали, недоедали, умирали от усталости и нехватки свободного времени. Я не справлялась, даже больше: с ребёнком, с собой, со своей тревожностью, и боялась второй личности. Я была в таком стрессе, что у меня практически сразу пропало молоко. Я билась в истерике, а Сергей поехал за смесью и вернулся собранным, вооружившись лучшими практиками из Интернета. И мы справились.

Мы справлялись только сообща, разделяя обязанности и ответственность. У нас всё было общим, без разделения на мужские или женские обязанности.

Я вышла на работу почти сразу, и мне стало даже легче. Я хорошо зарабатывала. Это то, что у меня получалось лучше всего. И мы взяли няню. Сергей тоже работал, и это нас спасало. Мы не теряли связи и помнили о том, что нужно каждому из нас. И, наконец-то, были абсолютно счастливы, несмотря на все трудности, потому что нашли друг друга. Это, пожалуй, самое важное — найти своего человека, который разделит с тобой всё.

Мы назвали нашего сына Николай. Имя широко известно и легко произносится везде в мире. Тут его, конечно, чаще будут называть Николас. Сергей опять вспомнил, что Николай означает «Победа народа». Учитывая, что рождение этого ребёнка стало моей победой над прошлыми трагедиями, а для Сергея — победой над его демонами, это имя символизирует нашу общую победу и новую жизнь.

Когда Николаю был почти год, я вдруг вспомнила про другого мальчика и его маму. Я не знала, что с ними и как они теперь живут после трагедии. У меня не было номера Маргариты, и я решилась позвонить родителям Артёма. И ещё я преследовала свой интерес — я хотела всё же точно знать, кто его убил.

Я всегда побаивалась свёкров. Они были очень жёсткими людьми, и мне казалось, что недолюбливают меня. Артёма они растили в строгости и по правилам, убивая в нём любые чувства, поэтому он был таким жестоким безэмоциональным чурбаном. Это люди старой закалки.

Неожиданно мама Артёма была даже рада меня слышать. Она рассказала, какая трагедия произошла. На некоторое время я потеряла дар речи, пытаясь осмыслить тот факт, что Рита убила Артёма. Сама. Хотя где-то глубоко в подсознании, я догадывалась: возможно, другая моя личность всегда знала, что это она. И теперь я слушала, как мама Артёма говорила об этом. Мать Маргариты отказалась брать ответственность за внука, а родители Артёма скрепя сердце согласились, хоть и не были рады. И сейчас им было очень тяжело. Маргарите грозили 15 лет колонии строго режима. Ни о какой отсрочке или условном сроке речь не идёт.

Маленький мальчик, которого вырвали из семьи, не понимал, что происходит и почему это с ним случилось. Никто ему ничего не рассказывал. Да и как такое рассказать? Сначала пропал отец, а потом мать. Чужие люди забрали его и привезли в другой город к бабушке и дедушке, которых он не знает. Он плачет, капризничает и хочет домой, к маме. У них нет ни сил, ни здоровья, чтобы заниматься маленьким напуганным ребёнком. Они просто молятся и не справляются.

Я положила трубку с гнетущим чувством безысходности. Я не спала ночью, всё думая о том, что всё могло быть по-другому. Артём уничтожал жизнь вокруг себя и в итоге сам поплатился за всё, что сделал. Он сломал наши жизни — мою и Маргариты. Мне лишь повезло встретить Сергея и построить новую жизнь, а она уничтожила его и себя.

Утром я решила поговорить с Сергеем. Он всегда умел находить умные слова и правильные решения. Он внимательно меня выслушал, задумался и спросил:

— Ты готова бороться за этого мальчика? Ты готова растить его? Подожди. Нет, не так. Я знаю, что ты готова и будешь бороться из последних сил. Вписывайся в это, только если есть ресурс.

— Я не справлюсь одна.

— Я знаю. Если ты готова, то мы сделаем это вместе. Мы в принципе неплохо справляемся вдвоём. Посмотри, всё у нас хорошо. Мы — отличные родители. Одним больше… Правда ведь? — Он меня обнял и прижал к себе.

Это всё, что мне было нужно — знать, что я не одинока.

— А ты не будешь думать, что мы могли бы родить ещё одного своего? Мы ведь пока отложили рождение своих детей, потому что тяжело.

— Мы вместе решили, что нам пока хватит младенцев. Это сущая правда. Тебе нужно восстановить здоровье. Мне — укрепиться на работе. Но этот мальчик ведь не младенец. Сколько ему?

— Года четыре, но когда все вопросы с опекой будут решены, то ему будет, наверное, уже пять.

— Ну это не младенец. И помощь ему нужна сейчас. И потом, ты ведь не хочешь заменить ему родителей? Он же будет помнить о них?

— Конечно.

— Мы станем его опекунами. Думаю, мы справимся и вырастим ещё одного, хоть и не своего. А потом поживём, увидим. Я больше не хочу, чтобы ты мучалась.

Я с удивлением на него посмотрела:

— Мучалась? Ты не говорил…

— Не говорил. Но в родах тебе было очень плохо и больно. А я ничего не мог сделать. Если бы я мог взять хотя бы часть твоей боли или заменить тебя… Я не хочу, чтобы ты проходила через это снова. Только если ты сама когда-нибудь захочешь. Я согласен на усыновление. Мне детей хватит. Может, родим ещё. А, может, и нет. Я не хочу загадывать. Лучшие истории идут не по плану.

Я сама обняла его в порыве чистой благодарности. Никто не понимал и делал для меня больше, чем Сергей, пожалуй, кроме папы.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя.

Я ещё раз позвонила родителям Артёма и осторожно предложила опеку. И поняла, что они не станут препятствовать. Они сдались. В их словах сквозила не столько любовь к внуку, сколько отчаяние и желание переложить эту страшную ношу на чужие, молодые плечи.

Теперь я знала, что буду действовать быстро. Их согласие и юридическое основание — лишение родительских прав Маргариты — дали мне возможность начать оформление временной опеки. Мои дипломатические ресурсы и финансовая состоятельность будут моим главным аргументом перед органами опеки. Никто не предложит Кириллу лучшей жизни, чем океан, солнце и благополучная семья.

Я хотела поступить правильно. Я делала это для себя самой. Я не спасала его из благотворительности. Я спасала его, чтобы окончательно вырвать своё будущее из цепкой хватки прошлого. Кирилл станет частью моей новой жизни, которую я построила собственными руками.

Этот план действий был холодным, логичным и юридически безупречным. В нём не было места эмоциям, и именно поэтому он идеально мне подходил.

Я сидела за столом в нашем доме на Маврикии, Коленька играл в соседней комнате с Сергеем, и читала по пунктам свой собственный план, составленный с помощью консульских юристов.

Первое, что я должна была сделать, это лишить Маргариту родительских прав. Убийство. Это слово было ключом, отмычкой к судьбе четырехлетнего мальчика. Маргарита, приговоренная за особо тяжкое преступление против отца Кирилла, не могла оставаться его законной матерью. Ни один российский суд не оставит родительских прав за человеком, который лишил ребёнка отца.

Мои юристы сказали прямо: лишение родительских прав Маргариты — это технический вопрос. Он займёт месяцы, это бюрократическая волокита с участием опеки и судебных заседаний, но исход предрешён. Как только суд лишит её прав, Кирилл станет юридически сиротой при живой матери, что откроет мне путь к усыновлению.

Я дала команду начать процесс в Москве немедленно. Я не собиралась ждать. Чем быстрее я смогу забрать Кирилла из России, тем лучше. Я не спасала его из любви к Артёму или Маргарите. Я спасала его от кармы. Я давала ему возможность забыть, что его отец мёртв, а мать — убийца. Я давала ему возможность жить другую жизнь и чистое голубое небо над головой.

В этот момент я была не просто женщиной, которая любит. Я была механизмом, который исправляет несправедливость, используя свою власть и ресурсы. И этот механизм работал безотказно.

Вторым и самым сложным шагом должен был стать разговор с Маргаритой. Я должна лично поехать в Москву.

Маргарита находилась в московском следственном изоляторе, ожидая этапирования в колонию. Мне разрешили свидание, указав, что я являюсь «предполагаемым опекуном» её сына и «бывшей деловой партнёршей» покойного.

Когда меня провели в комнату для свиданий, Маргарита уже сидела за пустым столом. Она была одета в казённую одежду, бледная, но невероятно похудевшая и от этого, как ни странно, острая. На её лице не было прежней самоуверенности — только усталость и оцепенение. Я села напротив и положила на стол подарок. Мне сказали, что лучше собрать для женщины-заключённой в СИЗО.

— Здравствуй, Маргарита, — мой голос звучал тихо и осторожно.

— Здравствуй, Аврора. Я знала, что ты придешь. — Она смотрела на меня без ненависти, без злости, только с какой-то обречённой пустотой.

— Я пришла не для того, чтобы судить тебя. Я знаю, почему ты так поступила. Я не осуждаю тебя. Ты знаешь, почему я здесь? — Я перешла прямо к делу, не давая ей времени на сентиментальность, и сама тоже не хотела погружаться в чувства и эмоции.

— Мне сказали, ты хочешь усыновить моего ребёнка, — она с недоверием посмотрела на меня в немом вопросе.

— Да. Родители Артёма не справляются. Суд лишит тебя родительских прав, потому что ты убийца его отца. Это вопрос времени и бюрократии. Но я не хочу, чтобы Кирилл попал в детский дом.

Я видела, как её глаза дёрнулись. Наконец, в них мелькнуло что-то живое — страх и недоверие.

— Почему?

— Сложно сказать. Он мне как будто не чужой. Я чувствую, что должна что-то сделать для него.

— Что ты хочешь от меня? — прошептала она.

— Твоего согласия на усыновление. Я даю ему новую жизнь и новую страну. Он будет жить на Маврикии, Маргарита. Я там сейчас служу. Он будет видеть океан, ходить в международную школу и не будет думать о том, что его отец в земле, а мать в тюрьме.

Она как будто получила удар, отшатнулась, поморщилась.

— Ты будешь сидеть пятнадцать лет. Ты хочешь, чтобы Кирилл приезжал к тебе сюда, смотрел на эти решётки? Или он будет знать, что ты здесь, но не приедет никогда? Хочешь, чтобы он вырос, зная, что его мать — та женщина, которая убила его отца?

— Ты расскажешь ему когда-нибудь.

— Думаю, да. Он захочет знать рано или поздно. И потом сам решит, что ему с этим делать. Я не хочу решать за него, как относиться к родным родителям.

Я чувствовала сострадание, я понимала её боль как свою. Я могла быть на её месте. А ещё я чувствовала праведный гнев за все изуродованные Артёмом жизни.

Маргарита отвернулась от меня и всхлипнула. Она была просто несчастной женщиной, выбравшей не того мужчину, сделавшей чуть больше ошибок, чем я. Она медленно повернулась обратно.

— Я люблю его. Это всё, что у меня осталось. — Её голос дрогнул, и я поняла, что это правда. — Но я не могу дать ему ничего, кроме своего позора. Моя мать даже не может на меня смотреть. У меня же нет выбора.

— Тогда спаси его, — твёрдо сказала я. — Спаси его сейчас. Ты не сможешь быть ему матерью. Но ты можешь быть последним человеком, который примет правильное решение ради его счастья.

Она молчала минуту, уставившись на мои руки.

— Ты ненавидишь меня, Аврора?

— Нет, конечно, нет. Ты мне не поверишь, но я хочу помочь. Я бы хотела, чтобы мне помогли, когда я была с Артёмом. Я бы хотела, чтобы кто-то стал настолько смелым, чтобы сказать мне в лицо всю правду про нас с ним и вырвать меня из его рук.

— Ты ненавидишь Артёма.

Я кивнула.

— Да, я давно перестала его любить, а теперь оглядываюсь назад и понимаю, каким отвратительным человеком он был и что творил. Из-за него я потеряла ребёнка. Из-за него ты потеряла ребёнка.

Она кивнула. Слёзы навернулись на её глаза, но она не дала им упасть.

— Я подпишу. Я хочу, чтобы он был счастлив. Я хочу, чтобы он забыл об этом… обо всём. Обещай мне только одно: расскажи ему о его родителях: и обо мне, и об Артёме что-нибудь хорошее.

— Я обещаю.

— Ты ведь позаботишься о нём?

— Да, это я тоже обещаю. И если он захочет навестить тебя, мы приедем. Если тебе удастся выйти по УДО, ты можешь увидеть его раньше. Ну а потом, он вырастет, и сам решит, как ему с этим жить.

Она зажмурилась, как будто прыгала в бездну, и кивнула.

Я знала, что её согласие не было продиктовано любовью ко мне, это был последний акт материнской любви и отчаяния. Через час документы о добровольном согласии на усыновление лежали в моём портфеле. Теперь Кирилл был на один шаг ближе к нам.

Получив добровольное согласие Маргариты, я ускорилась. Юридический механизм, который я привела в действие, работал безупречно. Благодаря консульским связям и моему статусу, органы опеки быстро дали добро на временную опеку, а затем, всего через пару недель, я получила и решение суда об усыновлении. Моя финансовая гарантия и благополучная среда были аргументами, которые невозможно было оспорить.

Сергей оставался на острове с нашим сыном. Мы решили, что так будет лучше: ему нужно было удержать наш «тыл», подготовить дом и, главное, не нагнетать лишнего напряжения. Наш сын, о котором мы договорились не распространяться, оставался единственной темой, которую я обсуждала с ним по телефону. Кирилл же был другой, более сложной историей, о которой я сообщала коротко и сухо: «Всё по плану. Документы готовы. Завтра вылетаю».

Последнее, что мне нужно было сделать — забрать мальчика. Мы встретились сразу в аэропорту, когда мне его передали сотрудники опеки. Ему было почти пять лет, он был маленьким, хрупким, с огромными, испуганными глазами. Он похож на Артёма, и на Маргариту. Он не плакал, но выглядел совершенно потерянным в толпе.

— Привет, Кирилл, — сказала я. — Меня зовут Аврора. Я отвезу тебя к морю.

Он не ответил, лишь опустил глаза в пол. Это будет непросто, но я знала, на что шла. Я присела на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне. Я достала из сумки игрушки.

— Я привезла тебе машинку и обезьянку. Я знаю, что ты любишь обезьян. Там, где я сейчас живу, есть настоящие живые обезьяны.

Он взял машинку в одну руку и обезьянку в другую, посмотрел на них, но без энтузиазма.

— Ты не понимаешь пока, что происходит, но я тебе всё объясню чуть позже. Мама не сможет пока за тобой присматривать, но она попросила меня это сделать. Я ей обещала, что позабочусь о тебе. Сейчас я живу далеко отсюда. На острове. И мы полетим туда на самолёте. У меня есть дом с садом. И муж, он тоже поможет тебе освоиться. Ты дашь мне руку?

Он с сомнением на меня посмотрел.

— Дай, пожалуйста, ручку, мы полетим очень далеко и долго, с пересадкой. Мне нужно знать, что ты мне доверяешь, по крайней мере, сейчас. Так будет безопасно. Мы будем держаться вместе. Ты мне доверишься?

Я протянула руку. Он с сомнением посмотрел на меня, на мою руку, затем переложил обезьянку под мышку и дал мне руку. Так, молча, мы и прошли на посадку.

Я посадила его у иллюминатора. Всю дорогу он не отрывал взгляда от облаков, не задавал вопросов и почти не ел. Он был тихим, послушным, слишком послушным для пятилетнего ребёнка. Его молчание, его внутренняя пустота пугали меня больше, чем истерики. Я понимала, что он пережил невообразимое. Я держала его маленькую, влажную ладонь, чувствуя колоссальную ответственность. Я забрала его не из милосердия; я забрала его, чтобы спасти себя. Теперь мне предстояло его спасти по-настоящему.

Мы прилетели поздно вечером. Я прошла границу по дипломатическому коридору. Как только мы вышли в зал прилёта, я увидела Сергея. Он стоял у барьера, одетый в лёгкую льняную рубашку, загорелый и взволнованный. Он выглядел как наш новый, благополучный мир.

Его глаза мгновенно нашли меня, а затем — Кирилла, который крепко держался за мою руку, теперь уже не отпуская, и шёл рядом.

Сергей подошёл, не отрывая взгляда от мальчика. Он, как всегда, был открыт, уверен в себе, расслаблен и заботлив.

— Привет, милая. — Он поцеловал меня в висок. — Вы как?

— В целом, нормально, долетели хорошо, — ответила я.

Он медленно опустился на колени прямо на мраморный пол аэропорта, чтобы быть на одном уровне с мальчиком.

— Привет, Кирилл, — сказал он. Его голос был необычайно тихим и мягким. — Меня зовут Серёжа. Я рад, что ты приехал. Я возделываю огород. Там есть дерево манго. Сейчас как раз самый сезон, и оно первый раз даёт плоды. Большие такие, знаешь, какие?

Кирилл осторожно смотрел на Сергея. Он не улыбнулся, но и не отшатнулся. Он просто смотрел на Сергея с недоверием.

Сергей не форсировал. Он медленно протянул ему руку.

— Пойдём? Аврора очень устала.

Сергей забрал у меня чемодан и рюкзак. И произошло то, чего я не ждала. Кирилл не взял Сергея за руку, а вместо этого крепко обнял меня за бедро. Он искал убежища.

Я почувствовала, как Сергей медленно выдохнул. В его глазах не было разочарования, только принятие. Мы совершили серьёзный шаг. И будет непросто.

— Хорошо. Тогда давай я возьму твой рюкзак, а ты держишь Аврору, — сказал он, поднимаясь.

Я поняла, что усыновила не просто мальчика, но и нового, более зрелого Сергея. Он не ожидал мгновенной любви или дружбы. Он был готов ждать.

Мы шли к машине. Кирилл держал меня, я держала его руку, а Сергей держал нас обоих под небом нашего нового, общего дома. С этого момента наша новая жизнь началась.

Я не знаю, правильно ли поступаю. Я не стану ему матерью, а Сергей не станет его отцом. Мы берём огромную ответственность. Я точно знаю лишь, что Сергей меня не бросит, мы вместе пройдём всё. И вместе мы справимся.

Моя история с Сергеем — это не про идеальную жизнь, а про то, что счастье не приходит по сценарию. Долгое время я думала, что со мной что-то не так и я бежала от своего прошлого, как от чумы.

Я нашла спасение в Сергее, в том самом «плохом парне» из стриптиз-клуба, который не вписывался ни в один из моих шаблонов. Он не был врачом или директором, но оказался способным на любовь и верность, которые мой «идеальный» бывший муж никогда не знал. Я дала ему шанс, а он дал мне больше и в итоге помог мне родить нашего сына Николая.

Самое важное, что я поняла: любовь — это принятие. Я приняла его прошлое. А он принял мои травмы, мои страхи и даже мою идею усыновить Кирилла, сына той женщины, которая убила моего бывшего мужа.

Мы не смогли спасти прошлое, но мы создали будущее. Мы перестали быть одиночками, каждый из которых борется со своими демонами. Теперь мы команда. И наша победа в том, что мы научились строить, а не разрушать. Я знаю, что счастье и исцеление начинаются не с совершенства, а с того момента, когда ты перестаёшь бежать и начинаешь строить свой собственный дом.