— Наталья Дмитриевна, Вас тут нотариус спрашивает, — влетая в ординаторскую, сказала медсестра Леночка, — просит зайти в отделение. Впускать?
— Какой такой павлин — мавлин? Я отродясь никого не жду. Тем более нотариуса, тем более за час до операции — сказала Наташа и улыбнулась, —
— зови нотариуса, а то у тебя хватит мозгов человека на улицу выставить, я тебя знаю. Медсестра убежала, и через две минуты зашла в ординаторскую с серьёзным мужчиной, который в руках держал значительного вида кожаную папку.
— Здравствуйте Наталья Дмитриевна, — сказал он, — меня зовут Павел Николаевич, я нотариус городского округа Астрахани, позвольте мне передать документы. Домашний адрес не знаем, пришлось Вас аж через министерство здравоохранение искать.
— Здравствуйте, — поздоровалась Наташа, — присаживайтесь пожалуйста, а Леночка нам чайку организует, да?
— Конечно, Наталья Дмитриевна, это я мигом — подпрыгнув, сказала Леночка, и выбежала за дверь.
Павел Николаевич внимательно осмотрел ординаторскую, и присел за стол к Наташе. Посмотрев на неё, он вытащил документы. Наташа внимательно следила за каждым его движением. Сердце выпрыгивало из груди, и она не могла справиться с волнением. Она уже догадывалась, судя по огромному конверту, который достал юрист, что весть будет из США. А там живёт только один близкий ей человек. И ей стало страшно.
— Наталья Дмитриевна, я пришёл к Вам с весточкой и документами из Америки. Давид Олегович Вам кем приходится? — спросил нотариус.
— Друг — хриплым голосом сказала Наташа.
— Я так понимаю, Вы давно его не видели, он эмигрировал в Америку, и связь оборвалась?
— Да, оборвалась. Я не получала от него вестей три года. Писала, много раз писала. Но не получала ответа. Вы пришли мне сказать, где он? Вы знаете, где он может быть? Не молчите пожалуйста, я уже напугана.
— Наталья Дмитриевна, мне жаль, что я пришёл Вам сказать эту весть. Я посторонний для вас человек, но уж так вышло…Давид Олегович умер в Нью-Йорке, в квартале Брайтон Бич. Я пришёл Вам передать письмо от него, и дарственную на квартиру, которая принадлежала его родителям. Насколько я знаю, Вы похоронили их, и он знал об этом. Четырёхкомнатная квартира в городе Астрахань, а также дача в Астраханской области, принадлежит теперь Вам. Это было официально оформлено в США, в посольстве. Мне передали документы уже после сделки.
Наташа горько плакала, уже не слыша юриста. Чёрная пелена боли перечеркнула всё, что могла перечеркнуть. Едва встав на ноги, она, опираясь на стул, начала «метаться» по помещению. В движении «смертельно раненой пантеры» она чувствовала себя лучше. В ходьбе, она могла ощущать, что боль ещё не убила её, а только сильно ранила. Но как же она была похожа на смерть…
Подписав все необходимые документы нотариусу, она получила их на руки, и попрощавшись, проводила его за дверь. Чай он пил уже с медсестрой, Наташа не смогла вытерпеть его присутствие более ни на минуту. Отработав операцию, она молча вызвала такси, и взяв документы, поехала на квартиру Давида. Его письмо, которое передал юрист, жгло ей пальцы, но его нужно было прочитать, иначе она не могла.
Войдя в квартиру, она села в любимое кресло Олега Ефимовича, и открыла пожелтевший конверт. Почерк Давида расплывался…Наташа плакала.
'Дорогая и любимая моя Наташенька!
Пишет тебе из далёкой Америки, твой непутёвый друг — Давид. Сколько бы не прошло времени, я вспоминаю тебя каждую минуту своей жизни. Нет ничего страшнее, чем осознавать то, что ты совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Я покинул Родину, маму, папу и тебя. Но всё по порядку.
Я так и не стал медиком здесь. При всём уважении к здешней медицине, здесь нужно быть очень богатым, чтобы стать врачом. На каждом шагу нужны деньги, поэтому диплом свой, я так и не подтвердил. Работая уборщиком, я много не получал, и Соня, вместе с сыновьями, нашли другого папу. Я не осуждаю её, ни в коем случае. Она просто хотела другой жизни, а я предложить ей этого не мог. Когда она собрала чемоданы и покинула квартиру, я даже не плакал. Только жалел, что потратил на неё столько лет своей жизни, считая, что это правильно.
Твои письма я регулярно читал. О смерти папы и мамы узнал из газеты «Комсомольская правда», которая здесь у нас тоже продаётся. Горевал, оплакивал, и жалел, что не с тобой сейчас. Потому что догадывался, что все эти горести легли на твои плечи, и ты их мужественно перенесла. Писать и звонить тебе не стал, боясь ранить своими разговорами. Стыдно было, если честно.
Сейчас я нахожусь в больнице для ВИЧ — положительных пациентов. Моя болезнь прогрессирует, и я на последней стадии СПИДА. Когда Соня ушла, моя разгульная жизнь в Нью-Йорке, достигла своего апогея, и на одной из пьяных вечеринок в баре, я и подцепил эту болезнь. От одной из девушек, у которой не хватило мозгов сказать мне про болезнь. Когда я начал «гнить», то понял, что для меня всё закончилось. Поэтому писать и звонить было бессмысленно, я конченый эмигрант…
Наташенька, милая моя, любимая девочка. Как я люблю тебя, как же я мог…Прости меня…Радость моя, воспоминание моё, жизнь моя.
В посольстве был, завещание оставил. После моей смерти, через полгода, к тебе с этим письмом приедет нотариус, и передаст документы.
Вспоминай меня, мне «там» будет легче. Когда будешь на нашей даче, зайди в баньку, где нам было так хорошо. Помяни меня, по-русски.
Я устал, Наташа. Прощай, мой ангел!
Всегда навеки твой, Давид'
У Наташи выпало письмо из рук. Ползая на полу и крича от боли, она дала волю всему, что накопилось у неё в душе.
Америка — разлучница. Она во всём виновата. Со своим богатым «нутром», она забирала всех, кто решал, что приживётся там. Океан, солнце, счастье, богатство. А итог — смерть и нищета.
Опустошённая, она села на полу, и прижала письмо к груди. В сумке надрывался телефон. Нащупав его, она взяла трубку.
— Мамочка, ты где? — спросила дочка, — мы с папой тебя очень ждём. Ты работаешь?
— Еду, родная, еду домой. Ждите меня — сказала Наташа. Встав с пола, она отнесла письмо в библиотеку папы Давида, и засунула его в медицинскую энциклопедию. Здесь его никто искать не станет. Пора домой, к близким и родным.