Артём+ Элла= приключения по эпохам.

Глава 16.

Глава 16

Утро в Библиотеке пахло жареными зёрнами и тёплым металлом. В служебной кухне, спрятанной за зеркальной дверцей рядом с читальным залом, бурчал кофемодуль, а на матовой столешнице мерцали две кружки с тонкими стенками — в них свет от потолочных панелей складывался в золотистые соты.

— Ты опять пил без сахара? — Элла легонько ткнула пальцем Артёма в грудь. — У тебя потом взгляд как у монаха-пустынника. Людей пугает.

— Меня больше пугают цены на сахар в пищевом блоке, — степенно ответил он, беря кружку. — И, кстати, монах-пустынник — социально уважаемая фигура.

— Особенно если он гений и случайно роняет книги XIV века, — протянула она и, усмехнувшись, перехватила его ладонь, чтобы поправить манжет. — Ровнее. Хранитель.

Он держался уверенно — почти. Если не считать того, как подрагивали ресницы, когда она наклонялась близко. После их ночи между стеллажами они оба ходили чуть громче, чем требовал этикет тишины: громче дышали, громче смотрели, громче молчали.

— Сегодня займёмся ревизией портальных ключей, — сказал Артём так буднично, словно речь шла о списке покупок. — Хранительница Офелия передала мне сводку: в секторе «Север — поздние средние века» была пересортица кодов. И ещё — короткий сбой в хранилище латинских манускриптов. Ничего критичного, но лучше проверить.

— Прекрасно. Я в форме, — Элла отставила кружку и отмахнула замок на шкафу. — Если что загорится — тушить тебя водой из фонтана. Сначала тебя, потом всё остальное.

Форма лёгла на неё как отлитая: гибкий комбинезон с мягкими панелями на коленях и локтях, лёгкий жилет с креплениями для тактических ремней, на бедре — кобура. На шее — тонкая цепочка с жетоном допуска. Она повернулась к зеркалу, провела ладонью по хвосту, собирая короткие выбившиеся пряди, и поймала его взгляд.

— Что? — прищур.

— Думаю… — Артём сделал серьёзное лицо. — Что если бы богиня войны имела дресс-код, он выглядел бы… вот так.

— Дрянной льстец, — отрезала она, но уголок её губ успел предательски дрогнуть.

Он застёгивал на себе тонкий «архивный» жилет — гибкую броню для людей, у которых главный орган — голова. И как назло, молния на вороте заела. Элла подошла сзади, прижала ткань пальцами, подтянула — короткий металлический щелчок, и молния послушно скользнула вверх.

— Руки не из книжки, — пробормотала она, задержав ладонь у его горла. Кожа под её пальцами стала горячей. — Пошли, профессор.

Сектор «Север — поздние средние века» был прохладным. Здесь пахло железом, дубовой корой и пылью старых хроник. По семьям стеллажей шли тонкие световые нити — дорожки, помогавшие машинному учёту. Хранилище работало бесшумно, только изредка шевелились заслонки климат-контроля, и стекло витрин, казалось, дышало в такт вентиляции.

— Смотри, — Артём присел к нижней полке, достал из гнезда один из ключей-печатей: перстень с матовым камнем, в котором мерцала крошечная матрица. — Это — якорь на частотах портала к Северной короне. Кодировка правильная, но… — Он коснулся контактной площадки, и над перстнем всплыло полупрозрачное изображение карты. — Кто-то попытался перепривязать ключ. Неумело. Почерк чужой.

— Свои так не косячат? — Элла стояла рядом, опираясь на стойку, и скользила взглядом по углам зала — привычка: искать тень в тени.

— Свои обычно оставляют маркеры, чтобы другому хранителю было легче восстановить. Здесь маркеров нет. И странный лаг: посмотри.

Он вывел вторую проекцию — шкалу времени. На ней проступила тонкая «задержка»: как будто кто-то подключился, передумал, отпустил. В нерешительности было что-то… человеческое.

— Может, ученик? — предположила Элла. — Залез, испугался, убежал.

— Или гостя привели, — задумался Артём. — Но это всё равно нарушение. Пойдём дальше. Хочу проверить латинский сектор.

— Шагай. Я — тыл, — отозвалась она. — И если что — твой тыл бежит быстрее.

— Это мы ещё посмотрим, — не удержался он.

— Ага. В прошлый раз ты споткнулся об порог времени. Я думала, это метафора, но нет — ты действительно споткнулся.

— Это было стратегическое отвлечение врага, — выпрямился он. — Враг — это порог.

— И он тебя почти победил.

Они обменялись взглядами — долго и сдержанно, словно учились смотреть, не прикасаясь. Её улыбка была острым лезвием, его — распахнутым окном.

Латинское хранилище встретило их запахом пергамента и тонкими голосами — не звуком, а эхом воображения: когда видишь рукописные строки, мозг сам шепчет их ритм. На центральном столе висела красная плашка «служебная проверка», а поверх — аккуратно сложенные перчатки, словно кто-то вышел «на минуту».

— Оставлять перчатки на воздухе запрещено, — буркнул Артём и надел свои. — Кожа забирает влагу.

— А вот это уже похоже на след, — Элла наклонилась, провела пальцем по кромке стола. На кончике — едва заметный блеск. — Масло?

— Смазка для механизмов витрин, — нахмурился он. — Её хранят в сервисной. Если кто-то таскал сюда тюбик, значит, открывал витрины вручную. Зачем?

Ответ нашёлся сам: на дальнем стеллаже гнездо с кодексом «De arte venandi cum avibus» — охота с птицами — выглядело чуть сдвинутым. Стекло ровное, пломба цела, но… скоба фиксатора была установлена на долю миллиметра ниже. Это мог увидеть только тот, кто крутился здесь годами.

— Кто-то вытаскивал кодекс и возвращал, — сказал Артём, и в голосе его появилась твёрдость. — Ничего не унесли, но… проверяли реакцию системы. Как будто искали «дырку» в распознавании.

— А реакция системы какая? — Элла подняла глаза к камерам. — Нас сейчас пишет?

— Запись ведётся всегда, — ответил он, — но доступ к трансляции ограничен. Видишь вон ту стойку? — он показал на стеклянную колонну с канавками — как у музыкальной шкатулки. — Это локальный лог. Его нельзя править, только просматривать по допуску.

— То есть кто-то вёл «разведку». На наших глазах, — подвела она. — И, скорее всего, вернётся. Люди, увидевшие щель, всегда суют в неё пальцы.

— Романтично, — сухо заметил Артём.

— Реалистично, — парировала Элла. — Ладно, профессор, дальше по плану что?

— Я хочу перепривязать пару ключей и проверить сетку слежения. И… — он на секунду замялся. — И показать тебе кое-что.

— Теперь ты меня интригуешь, — улыбнулась она краем губ. — Веди.

Кое-что оказалось комнатой, куда пускали не всех хранителей. «Атриум» — круглое пространство под куполом, где потолок был не камнем и не стеклом, а светом, похожим на утренний. По краю шли простые деревянные лавы. В центре — круглая площадка с узором, складывающимся из огромной азбуки всех алфавитов сразу.

— Здесь… — Артём поставил ладонь на кромку круга. — Здесь я иногда проверяю привязки. И… — он улыбнулся застенчиво, почти мальчишески, — здесь красиво.

— Подозреваю, что ты приводил сюда девушек и говорил то же самое, — не удержалась Элла.

— Я приводил книги, — серьёзно ответил он. — Но не девушек.

«Страшно, как честно», — подумала она и села на лаву. Сбросила на пол перчатки, вытянула ноги. Его тень упала ей на бедро — и стала ощутимой: он подошёл слишком близко. Она подняла голову — и не отодвинулась.

— После… того вечера между стеллажами, — сказала она негромко, — ты стал смотреть так, словно я — единственная статья в твоей Энциклопедии.

— Не статья, — прошептал он, наклоняясь. — Раздел.

Он коснулся её губ осторожно, как впервые — хотя «впервые» уже было. Поцелуй нарастал не стремительно, а тепло — будто солнце, поднимающееся на пару градусов. Его пальцы обвили её запястье, большим пальцем он провёл по внутренней стороне — там, где пульс. Элла вздрогнула — от странной смеси нежности и силы. Она привыкла, что её берут броском. Он же умел брать вниманием.

— Если ты сейчас скажешь что-нибудь про «правила хранения», — выдохнула она, — я укушу.

— Имею мотивацию молчать, — усмехнулся он — и не выдержал, усилив поцелуй.

Тепло от его тела проходило через тонкую ткань, и она вдруг поймала себя на том, что сжимает его пояс, будто привязывает к себе. Как долго она отучала мышцы от привычки «держать удары» — и как быстро сейчас сдавалась на ласку.

Почти.

Потому что где-то под полом лёгким толчком сработала система стабилизации — «хрипнула» опора, и из-под купола спустилась тонкая нить оранжевого света: предупреждение о внутреннем микросбое. Они одновременно подняли головы.

— Это не я, — сказал Артём, виновато разведя руками.

— Я вообще ничего не трогала, — откликнулась Элла, уже вставая. В голосе — не раздражение, а мобилизация. — Системы?

— Лог показывает скачок напряжения на линиях питания крыльев «Античность — Восток». Раньше такого не было, — он быстро набрал команду на браслете. — Скорее всего, тот же «гость» тестирует периметр. Или… это следствие старой разбалансировки, которую мы нашли в латинском секторе. Давай проверим.

— Давай. — Она поправила ремень кобуры и мельком глянула на его губы. — Продолжим, когда ты перестанешь ломать архитектуру.

— Я вообще ничего… — начал он, но по взгляду понял: шутить надо короче. — Ладно. Потом.

Они шли быстро. Коридоры отдавали шаги пустотой — дежурные сотрудники в такую смену предпочитали видимые, «населённые» уровни, а эти проходы знали только хранители и охрана. За стеклом промелькнули шлемы, лиры, керамика; дальше — колонна с трещиной и выцветший фриз, в котором угадывалась процессия.

— «Античность — Восток», — скомандовала Элла. — Слева — щит. Справа — я.

Они сработались так легко, будто репетировали месяцы. Он — руки, мозг, знающий куда приложить ладонь и какое слово сказать системе. Она — глаза, спина, плечо, которое прикроет, если вдруг из-за витрины вылетит неуместная тень. Чужого здесь не было — но от этой согласованности внутри у обоих сбегала тёплая дрожь: так бывает, когда пазлы совпадают.

Сбой оказался не ошибкой человека, а «эхом»: тонкая подпитка, неравномерный ток в контуре. Ничего страшного — если ты не знаешь, куда смотреть. А Артём знал. Он вывел диагностику, настройки утонули в его пальцах, и, пока он работал, Элла наблюдала не только за периметром — за ним.

Он сосредоточен — до тишины вокруг. И красив — по-дурацки красив: не «глянец», не вылизанная мужественность, а живая. Тёплая, думающая, смешная. Та, которую хочется трогать и мучить, дразнить и защищать.

— Готово, — он выдохнул и повернулся. — Фон стабилен. Перекосы убраны. Если кто-то «щупал» систему, он это почувству…

Он не договорил. Потому что она уже тянулась к нему, левой рукой забирая его за ворот, правой — цепляя пальцами за ремень. Поцелуй вышел коротким, как штамп, и горячим, как след от него на коже.

— Это за работу, — сказала она. — Премия.

— Я готов перерабатывать, — серьёзно ответил он.

— Переработаешь — получишь выговор, — парировала она и коснулась лбом его лба. — Пошли. У нас ещё «Северная корона».

К «Северной короне» они обошли через зал моделей — там стояли стеклянные макеты городов, крепостей и кораблей, а в глубине — стенд с одеждой. Элла остановилась.

— Это костюмерная привязка? — её голос был почти благоговейным. На вешалах висели реконструкции: хитоны, калазирисы, римские туники, плащи, дублеты, шляпы, маски. — Мы всё это надеваем под эпохи?

— Когда требуется глубокая интеграция, — кивнул Артём. — Погружаешься — и среда не «выплёвывает» тебя как чужеродный объект. А иногда… — он потёр нос, — иногда это просто красиво.

— Красиво — это когда меч сидит в ладони. Но… — она поддела пальцем мягкий греческий хитон, приложила к себе. — В таком я бы ходила.

— Тебе пойдёт всё, — сказал он и тут же кашлянул, как будто уронил лишнее.

Она развернулась — медленно, от плеча. На секунду тень от ткани легла ей на грудь, обрисовала линию талии. Он сглотнул. Улыбка у неё стала ленивой, как у кошки.

— Хранитель, — протянула она, — ты опасен словами.

— Я стараюсь компенсировать неловкость точными формулировками, — выдохнул он.

— У тебя отлично получается. Будешь отвечать за протоколы и поцелуи.

— Теперь у меня две ставки? — оживился он.

— И две ответственности. — Она шагнула ближе, прошептала: — Не подведи.

Он кивнул — и едва не уронил на себя манекен с римским плащом. Манекен, к счастью, поймала она. Надёжно. Его — тоже.

— Я же говорила, — Элла засмеялась негромко, поправляя стойку. — Ты опасен в статичных экспозициях. Пойдём доработаем день там, где можно падать без ущерба для истории.

Всё остальное время они моделировали «ловца»: составили график ночных обходов, привязали датчики к секторам, где уже «хрипела» система, попросили у Офелии выделить им доступ к живому логу (в обмен Артём пообещал отчёт, от которого старшие хранители заплачут от счастья). К вечеру Библиотека звучала иначе: как дом, где знают, что на ночь двери закрыты, окна проверены, а на кухне оставлен свет, чтобы не удариться пальцем о стул.

И между всеми этими «проверено», «сделано», «уточним» бесконечно проклёвывалось другое: их. Случайные касания скользили привычкой, взгляды задерживались на долю такта дольше, чем требует «служебная дистанция». И даже когда они молчали, тишина становилась плотной, как бархат.

— Завтра проверим «корону», — сказал он, уже отключая терминал. — И… если будет тихо… — он запнулся. — Я хотел показать тебе одну рукопись. Она про Афродиту. Там есть… легенда.

— Легенда? — её улыбка стала очень медленной. — Про раковину и море?

— Почти. Про то, как предметы, хранённые с любовью, лечат не хуже лекарств.

— Тогда завтра — море. — Она подняла ладонь; он на секунду задержал её пальцы своими. — И легенда.

— И море, — повторил он.

Когда они разошлись по своим крыльям, Библиотека стала тише. Но по коридорам всё равно шёл лёгкий ток — будто стены запоминали их шаги. И где-то в глубине механизмов коротко щёлкнул предохранитель: чья-то пробующая ладонь снова поискала щель. Щели не нашлось.

В этот вечер — нет.