Артём+ Элла= приключения по эпохам.

Глава 7.

Глава 7

Венеция встретила их запахом солёной воды, звонким визгом чаек и бархатным шёпотом карнавальной ночи. Каналы были густы, как чернила; на поверхности дрожали огни фонарей, натягивая световые нити между дворцами. Ветер разносил аромат горячих каштанов, воска и пряностей — город казался гигантской сценой, где маски жили дольше лиц.

Элла шла рядом с Артёмом по узкому каменному мостику, подол её тёмно-вишнёвого платья едва касался воды. Платье лежало на фигуре как литое, богато, но без лишней помпы; корсаж подчёркивал плечи и пресс, выработанный кикбоксингом, — в этом контрасте кроился гипноз. На её лице — маска из чёрного кружева, тонкая и дерзкая; волосы собраны в гладкий пучок, открывающий шею.

На Артёме — тёмный камзол с серебряными пуговицами, белоснежный жабо и длинный плащ, ворот которого он то поднимал от ветра, то опускал. Маска — простая, чёрная, оставляла губы открытыми. Он нёсся взглядом по фасадам, как по строкам рукописи: «Квадрово-рустованные углы… окно серлианы…» — и едва не шагал в пустоту, когда мост заканчивался.

— Смотри под ноги, профессор, — шепнула Элла, взяв его за локоть. — Я не собираюсь нырять за тобой в декабре.

— Нырять за мной — достойный поступок для легенд о Библиотеке, — ответил он вполголоса. — Но я постараюсь не испытывать твою доброту.

Задание прозрачно: на Зале Порталов загорелся герб с золотым львом и надписью «S.P.Q.V.» — Венеция, конец XVI века. По сигналу Архива, в частной коллекции у палаццо Контарини хранился перстень дожа — не столько власть, сколько подпись эпохи. Он считался потерянным, но на самом деле был похищен — и его исчезновение меняло хронологию ряда указов, расползаясь по документам, как чернила в воде. Верните. Осторожно. Без шума.

Шум был повсюду. Площадь Сан-Марко вздыхала музыкой: скрипки, флейты, лёгкие барабаны. В масках, плащах, с перьями и драгоценными камнями — толпа текла, как река. У Кафе Флориан под навесами сияли канделябры; за аркадами — густая тень и тихий смех.

— Цель — бал у Контарини-делла-Скала, — сказал Артём, сверяясь с выгравированной на запястье картой-линзой, свет которой скрывала перчатка. — Перстень должен быть в кабинете над залом с фреской Тинторетто, спрятан в секретном отделении бюро.

— Кто сказал? — приподняла бровь Элла.

— Он сам, — кивнул Артём на едва заметный знак Библиотеки, проступивший на камне, как влажное пятно. — В этом городе стены разговаривают, если знать язык.

— Замечательно, — фыркнула Элла. — Главное, чтобы дверные петли не начали декламировать сонеты, когда мы полезем в шкаф.

Они вошли в палаццо, где мраморная лестница закручивалась в спираль, а с потолка свисали стеклянные гроздья Мурано. Зал был полон цвета: рубиновый, лазуритовый, янтарный. Фигуры в масках, как живые картины, кружились в менуэтах. На стене напротив — гигантское полотно: Венера и Марс, луки, стрелы, тонкие намёки, которые Италия никогда не скрывала.

— Танцуем, — сказала Элла так, словно сообщала пароль.

— Мы же спешим, — возразил Артём.

— Для проникновения нам нужен второй этаж, — её пальцы невесомо легли ему на плечо. — А туда ведёт лестница за оркестром, и её перекрывают гвардейцы. Гвардейцы пропускают только тех, кто «своих». Мы станцуем один тур — и я специально наступлю на ногу лорду в павлиньих перьях. Гвардейцы отвлекутся. Ты пройдёшь.

— Ты бесстыдна, — восхищённо прошептал он.

— Профессионально бесстыдна, — поправила она. — И держи корпус, профессор. Музыка пошла.

Они вошли в танец. Его ладонь легла ей на талию — осторожно, с удивлением, как будто он касался редкой рукописи. Её пальцы сомкнулись на его руках уверенно, как на рукояти клинка. Они двигались плавно, и Артём вдруг понял, что Элла танцует так же, как дерётся: экономно, точно, с идеальной геометрией пространства, в каждом повороте — скрытый расчёт.

Музыка взметнулась — и всё произошло почти как она и обещала. Элла совершенно случайно наступила на перо павлиньего хвоста аристократа, разлетелись искры ругани и перьев, гвардейцы заметались. Артём скользнул к лестнице и растворился в сумраке.

Наверху было тише. Кабинет Контарини встретил запахом чернил, тёплого дерева и вина. На стене — Тинторетто: святой Георгий, тёмные лошади, небесная вспышка. Бюро — тяжёлое, с бронзовыми накладками, сложной резьбой — будто само было головоломкой.

— Секретное отделение… — прошептал Артём, проводя по кромке ящика. Тёплые волокна под пальцами, износ указывает на… — Он нажал на узор в резном аканте — щёлкнуло. Внутри — бархатная коробочка, перехваченная золотой нитью.

Перстень был одинок и прекрасен: массивная печатка с львом Святого Марка, лапа с Евангелием, эмаль высшей пробы; камень — дымчатый кварц, в котором будто застыла венецианская мгла. Артём на мгновение задержал взгляд — история шевельнулась у него под кожей.

— Пора домой, — сказал он сам себе и обернулся к двери.

Снизу донёсся шум. Голоса. Чужой смех — резкий, хищный. Элла.

Он сунул перстень в потайной карман камзола, бесшумно отступил и… столкнулся с человеком в маске баутта, белая с чёрной отделкой. Тот двигался профессионально — охранник. Пистоль-фитиль в руке, плащ откинут.

— Signore, — мягко сказал охранник. — Гости не гуляют одни.

Артём улыбнулся тем самым рассеянным учёным, который умеет так убедительно казаться безобидным, что компьютеры дают ему администраторский доступ. Однако в пальцах уже лежала крошечная игла — устройство Библиотеки, запах эфирных масел и двухсекундная дрёма. Щелчок — охранник качнулся и сел на ковёр, как послушный ребёнок.

— Прости, друг, — шепнул Артём. — Итальянское барокко подождёт.

Он вернулся в зал. Элла стояла у колонны, облокотившись спиной, и что-то лукаво объясняла двум гвардейцам на идеально лёгкой смеси итальянского и венециано. Увидев Артёма, она вспыхнула очами поверх маски: «Есть?» — спросил её взгляд. Он едва заметно кивнул.

— Синьоры, — сказала Элла, — у вашего друга из павлиньих перьев сломаны мораль и каблук. Его нужды срочны, а мои — ещё срочнее.

— Синьора, — начал один, но она уже взяла Артёма под руку.

Они вышли к лоджии, где ночной воздух был густ и холоден. Ниже проплывала чёрная гондола, и гондольер поднял глаза. Под широкополой шляпой сверкнули цепкие зрачки.

— Не нравится мне это, — сказала Элла тихо. — Слева снизу — двое.

— С перстнем? — так же тихо.

— С перстнем.

Всё произошло быстро: гондола ткнулась к пристани, из тени выпрыгнули двое в плащах — клинки, шёпот, запах рыбы и железа. Элла отбила первый выпад так, словно чеканила монету: звонко и точно, выгнула корпус, подсечка — и плащ упал в воду тяжёлым мешком. Второму Артём подставил перила, словно листок каталога — и локтём в солнечное сплетение; воздух у противника вышел, как из мехов кузнеца.

— Сударь профессор, — усмехнулась Элла, — вы читаете бой как рукопись.

— Иногда рукописи кусаются, — ответил он, сгибая пальцы — кровь, доля секунды на щепотку боли. — Уходим.

Они растворились в толпе масок, слившись с музыкой. У дверей Артём накрыл Эллину ладонь своей — секунду дольше, чем требовал этикет.

— Ты пахнешь муранским стеклом и порохом, — произнёс он невпопад.

— А ты — чернилами и… — она наклонилась ближе, шепнула у самого уха: — любопытством.

Они не поцеловались. Музыка вспыхнула вновь, и маски, как реки, захлестнули их, унося к выходу — к порталу, к лестнице Библиотеки, к свету, от которого начиналась следующая история.

Глава 8

Кайр шипел жаром, как раскалённая сковорода. Пыль вилась лёгкими спиралями над дорогами, муэдзины расшивали воздух звонкими нитями азана, а над всем этим стояло твёрдое, немигающее солнце. Сезон хамсина — горячий ветер с пустыни приносил запах песка, камня и финиковой косточки.

Артём вытер пот со лба тыльной стороной ладони. На нём была светлая рубашка с закатанными рукавами, узкий жилет цвета верблюжьей кожи и широкие льняные брюки, подпоясанные кожаным ремнём с потайным кармашком. На голове — фетровая шляпа с мягкими полями: «чтоб не сгорел наш профессор», — сказала Элла, надевая ему её на входе в портал.

Сама она была в песочного цвета брючном костюме, удивительно лаконичном и при этом обалденно сидящем: приталенный жакет, закрытая белая блуза, крепкие ботинки, волосы собраны, на переносице — круглые солнечные очки. В руках — кожаная сумка, в которой щёлкали застёжки от тяжёлых предметов.

— Если кто спросит, — сказала Элла сухо, — мы из Лондона. Благотворительный фонд для поддержки раскопок. Ты — мистер Кларк, я — мисс Блейк. Улыбайся меньше, говори увереннее.

— Я всегда говорю уверенно, — возмутился Артём, но улыбку спрятал.

Они шли по площадке раскопа, где палатки, как белые паруса, трепетали над песком. Люди в пробковых шлемах, бедуины в галабеях, дощатые ящики, кисточки, лопаточки. В воздухе — смесь пота, табака и старой ткани.

Задание было коротким, но щекотливым: в лагере, где работала экспедиция, в сейфе лежал поддельный ушабти — погребальная фигурка с проклятием-«шуткой» от неизвестного «доброжелателя». Если её внесут в реестр и отправят в Каирский музей, через пару лет ложная заметка заведёт следователей в тупик, и настоящую связку ушабти из гробницы вторичного захоронения можно будет тихо вынести. Нужно поменять местами: фальшивку — уничтожить, настоящую — вернуть в ящик с кремнёвыми осколками, откуда её выкрали.

— Сначала — знакомство, — сказал Артём. — Потом — вечерний обход. Ночью — замена.

— И палатка, — невинно добавила Элла.

— Какая палатка?

— Одна на двоих, профессор. Бюджет фонда — суровая штука.

Он поперхнулся ничем. И понял, что покраснел.

Их привёл к администратору молодой египтянин с внимательными глазами. В шатре, где висели карты и планы, их встретил мистер Хьюз — англичанин с морщинистым лицом и рукой, замотанной бинтом.

— Лондон? Прекрасно, — сказал он. — Запишем. Ваш вклад — вон туда, бумажки — сюда. И пожалуйста, не курите около папируса. — Он указал на стол, где под стеклом лежал лоскут тонкой, хрупкой аварии времени.

Артём наклонился. Пальцы зачесались — не трогать нельзя, но он слышал: «Смотри, не лапай». Он ловил глазами штрихи демотики, скользящие пиктограммы, пятна времени.

— У вас кровь учёного, — заметил Хьюз, — по запаху узнаю. Мы рады любому уму. Но ваши бумаги — завтра утром. Сейчас — послеобеденный перерыв. Песок подпекает мозги.

Палатка действительно была одна. Две раскладушки, один ковёр, один сундук, тёмно-синяя прохладная тень. Элла сняла жакет и осталась в белой майке; мышцы спины под загорелой кожей двигались, как струны.

— Не пялься, — сказала она беззлобно, застёгивая волосы на булавки. — Ты тоже хорош.

— Это объективное наблюдение, — проворчал он.

— Запомни его. Позже пригодится.

Сумерки спустились быстро, как полог. Пустыня пела — тонко, на грани слуха. Лагерь замолк, только у огня потрескивали разговоры. Они ждали, пока дежурный обойдёт круг. Тень шатров легла мягкими треугольниками.

— Готов? — шёпотом спросила Элла.

— Рождён готовым, — ответил он и добавил, словно извиняясь: — Просто очень волнуюсь.

Сейф стоял в административной палатке. Замок — несложный, но с ловушкой: сброс при неправильном наборе портил верхний слой бумаг — на это и рассчитывал «доброжелатель». Элла работала тонкими инструментами быстро и аккуратно; Артём подхватывал документы, складывал по порядку, глазом отмечая «до/после», чтобы вернуть всё идеально.

Внутри сейфа — два лотка: один с бирками, второй — с мелкими артефактами. Фальшивый ушабти лежал в полотняном мешке. Холодный, зелёноватый, слишком гладкий для настоящего фаянса, с линиями, выведенными не тростью и пигментом, а машиной.

— Видишь? — прошептал Артём. — На изломе — стеклянная крошка, не кварц. Подделка отличная, но современная.

— Второй где?

— В ящике с кремнёвым сколом. В мастерской. — Он кивнул в сторону ночной тени.

Они скользнули меж палаток. Небо было как чёрный бархат, усыпанный солью. В мастерской пахло клеем и камнем. Ящик нашёлся быстро — второй ушабти лежал на дне, завёрнутый в старую тряпицу, как стыдливый.

— Красавчик, — шепнула Элла. — Домой хочешь?

Они обменяли. Фальшивку — завернули в свинцовую «пелену» Архива — материал, что искажает химические и визуальные анализы, лишая предмет призрачной жизни. Настоящего — уложили в сейф, в лоток, под бирку, где он должен был лежать по списку.

— Ещё займусь бумажной «наладкой», — сказал Артём, выравнивая отчёты. — И…

Снаружи — шаги. Голоса. Элла мгновенно потянула Артёма под стол — и он ощутил её дыхание совсем близко, тёплое, ровное. Ладонь коснулась ладони. Пульс, как барабан.

— Я… — начал он.

— Тише, профессор, — шепнула она в его скулу. — Когда мы выберемся — будешь говорить.

Они не дышали. В палатку вошёл Хьюз с кем-то, роняя шёпот об отчётах. Смотрели ли они в их сторону? Время вытянулось, как тонкая нить золота. Наконец — хлопок полога, шаги ушли.

— Пошли, — сказала Элла. — И не урони меня на выходе.

Они бежали на цыпочках, смеясь уже во тьме, беззвучно. В палатке рухнули на раскладушки, на секунду забыв, кто где. Пустыня дышала теплом.

— Мы живы, — тихо сказал Артём. — И сделали так, что и история жива.

— Главное — не забыть, что мы сами тоже живые, — ответила Элла, повернувшись к нему. — И иногда… слишком живые.

Он смотрел на её лицо в полумраке — сильные скулы, излом бровей, улыбка, которая всегда тонко обижала опасность. Его рука сама нашла её кисть. Она не отдёрнула.

— Элла…

— Спи, профессор, — мягко сказала она. — Завтра нас ждёт «спасибо» от мистера Хьюза, корица в кофе и новая дверь в Библиотеке. А ещё — твой идиотский галстук, который ты обязательно наденешь, потому что считаешь, что цивилизация держится на галстуках.

— Она держится на правильных ссылках, — пробормотал он и улыбнулся.

— А ещё — на правильных людях, — ответила она и выключила свет.

Ночь пустыни, тёплая и разомкнутая, обняла их. В одной палатке. На двух раскладушках, которые почему-то стояли подозрительно близко. Между ними — тонкая нить, натянутая как струна. Они ещё не перешагнули её. Но оба уже знали: перешагнут. Когда будут готовы. Когда Библиотека сама перевернёт страницу.