Артём+ Элла= приключения по эпохам.

Глава 19.

Глава 19

Сначала это был шёпот.

— Чувствуешь? — Элла остановилась на полпути к тренировочному кругу. На её коже побежали мурашки, как перед ударом молнии.

Артём поднял голову от консолей слежения. Индикаторы пульсировали разноцветной рябью, строки с данными перескакивали на другие языки — греческий сменялся славянской вязью, потом вкраплениями французской канцелярии XVI века.

— Не просто «сбой». Это — перекрёстное наложение временных веток. Идёт расслоение слоёв доступа, — он пытался звучать спокойно, но голос всё равно вздрагивал от восторга и страха. — Если сейчас прорвёт главный коридор, портал может открыть сразу три эпохи.

— Три? Прекрасно, — Элла проверила застёжки на тактическом ремне, сдвинула к виску прядь. — Значит, будет веселее.

Пол под ногами дрогнул. Из соседнего зала потянуло горячим сухим ветром — запах пыли, камня и ладана. В ту же секунду из противоположной арки дохнуло влажной прохладой и солью. Свет в куполе рассёкся, как вода о нос корабля, и посреди галереи раскрылась трещина-радужка: песчаная барханная кромка Египта врастала в чернёный паркет Кремлёвских палат, а поверх этого — мягкое золотое сияние Версаля. Песок просыпался в отшлифованный мрамор, на коврах разгорались солнца, тени колонн расползались, как чернила.

— За мной, — сказал Артём. — К ядру.

Они бежали узким проходом, где стены были увешаны картами эпох: контуры берегов менялись прямо на глазах, море то наступало, то отступало. В одном из окон-оконец внезапно промелькнула фигура в рваном кафтане — смеющийся парень с пороховой мортирой на плече. Он подмигнул и пропал, как блик на воде.

— С каждым разом картина устойчивей, — выговорил Артём, — значит, источник близко. Надо добраться до Сводной залы.

— На ходу переводишь: «там будет жарко», — усмехнулась Элла и, уже без улыбки, добавила: — Прижмись ко мне, если начнёт рвать пол. Я держу лучше.

Пол и правда рванул — пласт мрамора ушёл вниз, открыв под ними ступени из красного кирпича. Они спрыгнули почти одновременно: Артём почувствовал, как крепко, по-воински, Элла сжала его запястье. «Держит» — он уловил в этом хвате не только силу, но и то странное спокойствие, которое источала она, когда мир крошился.

Сводная зала встретила их сумасшедшим коллажем. В центре плавал, как медуза, шар ядра — грани светились, внутри клубилась темнота со звёздной пылью. К залу сходились коридоры-порталы: из одного вышагивали черногривые конные в мехах, за ними — клочья метели; из другого вальсировали шелка и веера, разметав аромат мускуса и пудры; третий выплёвывал горячий песок и шёлковые тени колонн.

И — люди. Точнее, их призраки. Через зал, не замечая друг друга, скользили переливчатые тени: грек в хитоне с острой маской комедианта, русская дьячиха в душе с толщиной летописной книги под мышкой, красавица в пастушеском платье с маленькой собачкой. Они переливались, сменялись, стирались.

— Если пересечение закрепится, — выдохнул Артём, — слои зафиксируются. Мы получим не разовую утечку, а постоянный «сквозняк» времени.

— Значит, нельзя позволить ветрам гулять, — коротко заключила Элла. — Скажи, что нужно делать — я прикрою.

— Мне — к ядру. Тебе — сдержать потоки. Удержи входы хотя бы по два с каждой стороны. Я инициирую синхронизацию и поставлю временной ключ.

— Временной ключ — это красиво звучит, — она скривила губы. — Где он?

— У нас, — неожиданно мягко ответил он и встретил её взгляд. — В нашей связке. Я не смогу завершить привязку без синхронного сигнала от… тебя.

— Говори проще, профессор.

— Нужны одинаковые частоты. Сердца. Дыхание. Мы — пара доступа. Ты — сила, я — шифр. Только вместе.

Её глаза блеснули теплее, чем пламя факелов, которые внезапно вспыхнули вдоль стены Версаля.

— Обещаю повторить, если выживем, — отбросил он и шагнул к ядру.

Потоки сомкнулись на Элле с трёх сторон. Из «русского» коридора, стругом скользящего к залу, выплеснулась стража — пузатые кии с железными шишками на концах, сапоги, глухое «стой!». Из «египетского» — порыв жаркого воздуха, в котором мерцали узоры песчаного шторма, точно письма бога Тота. «Французский» зал вздрогнул и развернул к ней залп вееров: за кружевами прятались тонкие иглы, как шпильки для шляп, и они, как саранча, полетели в её сторону.

Элла не отступила. Её тело расцвело привычными движениями — гибкая дуга уклонов, резкие рубки предплечьями, шаги по дуге, как по лезвию. Она перехватила одно копьё, отбила второе древком в пол, повернулась в вихре, и иглы вонзились в деревянный стол, защёлкали, как дождь по крыше. Ей было жарко, на губах солоноватый привкус воздуха — неизбежный вкус боя. Где-то на периферии она слышала ровный счёт своего дыхания и более срывающийся — Артёма, у ядра.

Артём ритмично водил руками по сегментам сферы, чувствуя, как кончики пальцев покалывает — ядро отзывалось, как кошка на знакомый голос. Параметры перескакивали, языки менялись, но постепенно синхронизировались в его голове, словно уступая памяти. Нужно было выстроить «связку»: три эпохи, три опорных маяка. Он выбрал простые, как детские колыбельные, формулы: для Египта — имя и дыхание, для Франции — маска и истинное лицо, для Москвы — печать и слово. Пальцы ходили по граням — три, семь, одиннадцать.

— На счёт «три» — дышим, как я говорил, — крикнул он, не оборачиваясь. — Раз — вдох. Два — задержка. Три — выдох длинный. И держи меня в голове. Наш звук.

— Я держу тебя не только в голове, — отозвалась Элла и, отбив удар, на полдоли секунды поймала его взгляд через сверкание сфер. Этот взгляд был теплее всех ламп в зале.

Они начали дышать вместе. Мир вокруг всё ещё кричал — Версаль шуршал шёлками и сплетнями, Египет гремел песком, Москва гудела хриплыми командами. Но внутри их двоих ритм стал ровным: вдох — раз, пауза — два, выдох — три… На второй цикл Элла почувствовала, как её мышцы, ещё секунду назад налитые «боевой» сталью, вдруг начали работать мягче, точнее. На третий — как будто невидимые нити протянулись от её груди к его ладоням на сфере.

— Ещё, — прохрипел Артём, — держись за меня.

— Да уже держусь, — она рассмеялась — коротко, горячо. — Ты даже не представляешь, как.

Один из киёв чиркнул ей по плечу — кожа вспыхнула болью, как росчерк. Элла обернулась, взяла противника на «крюк», срезала ему опору и швырнула в гущу игл — те рассыпались, как серебряный дождь. Она почувствовала, как возле шеи, там, где обычно пульсирует жилка, что-то вибрирует в унисон с его пальцами на ядре. «Наш звук», эхом повторила она в себе.

Сфера дрогнула и «распахнулась» — внутренняя темнота слепанула звёздной вспышкой. От центра разошлись три тонких луча — молочные, почти прозрачные. Они упали на входы, как на струны. Вздохи эпох смешались — и… стали музыкой. Песчаный шум превратился в шорох шёлка, тяжелые шаги стрельцов — в дробь менуэта, звон французских шпилек — в сухой стук костяных счёт на столе дьяка.

— Работает, — выдохнул Артём. — Давай финал. Ключ.

— Говори «ключ», как будто это поцелуй, — откликнулась она, всё ещё отражая — теперь уже ленивее — редкие всплески. В её голосе появился лёгкий смешок: адреналин иссякал, оставляя после себя шаловливое тепло.

— Ключ, — он улыбнулся, не отрывая пальцев. — Наш.

Слово будто вставили в замочную скважину. Сфера запела — низко, лакированно, как виолончель. Лучи утолщились и втянулись в ядро, складываясь в знак — не букву и не знак зодиака, но нечто древнее и знакомое, как изгиб ладони, приложенной к щеке. Свет сменился на тёплый янтарь. Порталы перестали «ветрить» и стали гладкими, как вода у борта.

В тишине, наступившей неожиданно, было слышно, как падает игла. Та самая, французская, наконец оторвавшаяся от ковра и докатившаяся до плинтуса.

Элла медленно опустила чужое копьё, которое так и держала в локтевом сгибе, и вдохнула — глубоко, свободно. Боль в плече отзывалась тупым жаром. Артём уже подходил — быстрым шагом, с глазами, в которых кипела смесь облегчения и… чего-то, от чего у неё заколотилось сердце.

— Дай руку, — он проверил её порез — пальцы дрожали, но были уверенными. — Не глубоко. Перевяжем в перевязочной. И да… — он вдруг засмеялся, разряжая остатки напряжения: — Ты правда собиралась поцеловать меня «на посту»?

— Смотря как часто ты будешь так говорить, — она прищурилась. — «Сила и шифр», да? Повторишь ещё — и я вообще забуду, что вокруг работаю.

Он едва слышно:

Они стояли в мягком янтарном свете ядра — близко, слишком близко для «просто партнёров». Пальцы Артёма, задержавшись у её ключицы, невольно погладили кожу. Элла не отстранилась. Наоборот — положила ладонь на его шею, туда, где бился пульс.

— Мы справились, профессор, — сказала она тихо. — Но это был только приступ. Где-то есть причина.

— Источник, — кивнул он, скользнув взглядом к сфере. На её поверхности поплыл новый узор — вовсе не из трёх веток, а из одной, но глубокой, как морская впадина. Вспышка — и на мгновение в свете прочертилась форма раковины: спираль, как у морского уха, перламутровая, древняя.

— Видишь? — Артём поднял взгляд. — Подсказка. Она ведёт к Эгейскому морю. Афродита.

— Афродита подходит, — хмыкнула Элла. — Богиня любви — и идеальный повод для командировки «по личным делам».

— По служебным, — возразил он — слишком быстро, слишком невинно. И покраснел.

— Конечно, — согласилась она сладко. — «Служебным».

Он и сам рассмеялся — и уже без слов поймался на то, что его рука скользнула к её талии, будто проверяя, «держится ли» она всё ещё так же крепко.

В этот момент воздух рядом с ядром чуть заметно рябнул, словно от лёгкого сквозняка. На секунду, не больше, перед ними встал силуэт — высокий, тонкий, с лицом, которое трудно было разглядеть. Время, кажется, оставило на нём слишком много пятен. Но голос прозвучал ясно:

— Не задерживайтесь. Библиотека умеет благодарить, но она и требует. Ключ — в сердце, дверь — на берегу. Вода помнит всё.

— Кто… — начал Артём.

Силуэт растаял, будто его стерли мягким ластиком.

Элла передёрнула плечами, улыбнулась косо:

— Я всегда хотел тебя рядом, — вырвалось у него раньше, чем он успел облечь мысль в более нейтральную форму.

Она моргнула, и на миг в её лице не осталось привычной брони. Только чистое «слышу». Потом кивнула — коротко, почти незаметно.

— Тогда пойдём к воде, профессор, — сказала она. — Пока море не передумало делиться секретами.

Свет в зале окончательно выровнялся, порталы уснули ледяным спокойствием ручной глади. Где-то далеко, под куполом, хрустнул старый лак на раме картины — и в этой трещине, как в новой ноте, было обещание: следующий шаг — к берегу, где пена складывается в спирали, а имя богини произносится шёпотом и смехом.

Они вышли из Сводной залы плечом к плечу. Их шаги звучали одинаково. Их дыхание шло в одном ритме. А внутри — будто кто-то наконец поставил в правильную прорезь тот самый «ключ», о котором он говорил.