Безжалостный хаос

Глава 22

Прошла неделя, и я стою на пороге его дома, где Коннор высадил меня несколько часов назад. Он, наконец, подъезжает к подъездной дорожке, спуская тормоза. На долю секунды я задумываюсь, потому ли это, что он увидел меня, или потому, что он просто мудак.

Но когда он ставит машину на парковку и даже не удосуживается закрыть дверь, медленно подходя ко мне, я понимаю, что он определенно видит меня.

И я понимаю, что, возможно, это была ошибка.

Может быть, все эти игнорируемые телефонные звонки, мои прятки в своей комнате, когда он приходил в дом, сообщения, которые я удаляла, не читая… может быть, мне не следовало возвращаться.

Я встаю на ноги, делаю шаг назад к его огромному крыльцу и тянусь к колонне у себя за спиной, чтобы устоять.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — он держит ключи в сжатых в кулак руках, и я вижу, что на них и на его запястьях, чуть ниже черной футболки, что-то блестит.

Что-то красное.

— Ч-что это? — я заставляю себя спросить, слова Сид возвращаются ко мне.

Будь осторожна с Мавериком. У него всегда кровь на руках. Уходи, пока еще можешь.

Он не отводит от меня взгляда.

— Может, это остатки того траха, который ты притащила домой на прошлой неделе, Элла, — он сплевывает на землю. — Кстати, как там Марк? Он хорошо тебя оттрахал?

— Ты бы не…

Он закрывает пространство между нами и хватает меня за руку, дергая меня вперед.

— Ты понятия не имеешь, что бы я сделал или не сделал, малышка. Так что не испытывай меня на прочность.

На мгновение я снова с мамой. На мгновение она кричит на меня, что я разрушила ее жизнь. Что мой постоянный голод стоит ей слишком много денег. Что я неблагодарная. Ленивая. А после Шейна — шлюха. Что я украла у нее единственный шанс на счастье. На мгновение, я ребенок и заслуживаю этого.

На одно мгновение.

Но потом я слышу, как Маверик говорит: — Я хочу трахнуть тебя в задницу, и момент проходит.

Я не из тех, кем меня называла мама. И я определенно не гребаный ребенок.

Я выдергиваю руку из его хватки с такой силой, что он действительно отпускает ее, и я вижу вспышку удивления на его лице.

— Что бы я не сделала с Марком, ты заслуживала худшего. Ты заслужил, чтобы я сделала это на твоих глазах, — я делаю шаг вперед, приближаясь к его лицу, но держа руки по бокам. Я боюсь, что причиню ему боль, если не сделаю этого, и я не уверена, насколько жестоко это может быть. — Ты заслужил, чтобы больше никогда не слышать обо мне. Ты заслуживал того, чтобы узнать, счастлива ли я в итоге с кем-то другим. С кем-то, кто может знать, как сказать что-то хорошее и иметь это в виду. Кто может знать, как открыться мне! Поговорить со мной…

— Потому что ты — королева общения, да, детка?

— рассказать мне, чем ты занимаешься, когда меня нет. Чем занимаются твои странные друзья. Где ты работаешь. Почему ты заперся в офисе и почему ты всегда злишься…

— Ты хочешь меня, Элла?

Что?

— Ты хочешь меня?

Остальная часть моей тирады вылетает у меня изо рта, и я почти смущена. Мне почти стыдно, что я так много сказала тому, кто дал мне так мало себя. Тому, кто поимел меня одним из худших способов.

Я делаю шаг назад и скрещиваю руки.

— Что? — это все, что я могу сказать.

— Ты хочешь меня? — спрашивает он в третий раз. — Ты хочешь меня или тебе просто нужен кто-то?

Я качаю головой.

— Я не знаю, что…

— Ты просто хочешь кого-то, кто будет иметь тебя? Вытащит тебя из того места, где ты была? Забрал тебя от твоей мамы? Кормил тебя? Трахал тебя? — он подходит ближе, и я отступаю. — Любил тебя?

Нет. Нет, это совсем не то. Он понятия не имеет, что он…

— Ничего страшного, детка, — шепчет он, и в его словах нет злобы. Никакого гнева. Он не прикасается ко мне, но подходит еще ближе, его голубые глаза смотрят на меня.

Я хочу отвернуться. Я хочу сказать ему, что он сумасшедший. Я хочу сказать ему, что дело в нем и в том, что он сделал со мной, а не в…

— Это нормально — хотеть быть любимой, Элла, — он протягивает руку и убирает прядь волос с моего лица. Я помню, что на его коже кровь, но я не могу пошевелиться. Я не могу говорить, даже когда он берет меня за подбородок. — С тобой все в порядке. Ничего плохого.

Я думаю о том, как он сказал о видах секса, которыми мы занимаемся. О том, чего я хотела от него. Мне вдруг становится жарко, тепло во всем теле.

— Нет, — удается мне сказать. Дело не в этом. Я не в отчаянии. Я знаю, что такое любовь. Я не голодаю. Я не…

Он наклоняется, прижимается своими губами к моим.

— Все хорошо, детка, — заверяет он меня, и мое сердце разрывается, и я думаю, что оно может треснуть. Я думаю, что он может разбить его, и я думаю…

Я думаю…

— Я тоже хочу этого. Но я был с девушками. Я гнался за кайфом. И до сих пор гоняюсь. Я все еще искал. До тебя.

По моей щеке течет слеза, и он смахивает ее большим пальцем.

— Пока не появилась ты и не разрушила весь мой мир под глупо красивой луной. Я был так зол, а ты была так готова и… — он сглатывает, отводит глаза, но не отпускает меня. — И я был в ужасе.

Еще больше слез застилают мне глаза, и я крепче прижимаю руки к груди, губы дрожат.

— Мне было так страшно, и я снова почувствовал себя ребенком, — он встречает мой взгляд, проводя большим пальцем взад-вперед по моей щеке. — Я чувствовал себя глупым ребенком, потому что любовь не настоящая, и она не случается так быстро, и люди, которых я люблю… Я всегда причиняю им боль.

Я думаю о девушке. Я думаю о той ночи, когда я сказала ему нет, а он не захотел слушать…

Его рука уходит с моего лица, и мой живот скручивается в узел. Он снова отводит взгляд, и я не могу этого вынести.

Не могу, потому что он прав. Мне действительно кто-то нужен. Мне нужен кто-то. Вот почему я поцеловала Коннора. Почему я попала в объятия Маверика в первую очередь.

Но он также не прав.

Я хотела, чтобы это был он.

С того момента, как он повалил меня на землю, мое безумное сердце хотело его.

— Я также причинил тебе боль. И у меня нет хорошего оправдания. Я не знаю, о чем ты думала, когда была в том сарае, но у тебя были все основания думать об этом. Все причины думать, что я тебе не подхожу. Я не подхожу.

Нет. Он подходит. Ты подходишь. Но я не могу говорить.

— Я не подхожу тебе, Элла, и, возможно, никогда не подойду.

Он все еще не смотрит на меня. Нет. Эта неделя была несчастной. Позволь мне вернуться. Отпустить.

— Я ужасный человек, — наконец-то он снова смотрит на меня. — Я ужасный человек, я делал ужасные вещи и буду продолжать их делать, Элла.

Нет.

Он снова тянется ко мне, его рука лежит на моей шее. В его глазах мольба, но он ни о чем не просит. Я затаила дыхание, надеясь, что он попросит.

— Но я хочу тебя. Мне жаль, что я причинил тебе боль, и мне жаль, что я столько всего от тебя скрывал, но я только пытался защитить тебя. И с Челси, и со всем остальным…

Я напрягаюсь при ее имени, но молчу, надеясь.

— Ты была права. Я пытался заставить тебя уйти, — он сглатывает, подходит ближе, прижимается лбом к моему. — Но эта неделя была дерьмовой, и не было никакого печенья, и…

Я не могу сдержаться. Я выдыхаю легкий смех, мой желудок сам собой развязывается.

— И больше никого не было. И не будет. Больше не будет. Нет, если ты… если ты хочешь попробовать это снова.

Я сглатываю, обхватываю его рукой за спину, и его глаза закрываются, облегчение видно на его идеальном лице.

— Ты расскажешь мне все?

Он кивает, глаза все еще закрыты.

— Да.

— И ты будешь мне доверять?

Он снова кивает.

— Я не причиню тебе вреда, Мави, — шепчу я, прижимаясь головой к его груди. — Я не причиню тебе вреда твоими секретами, — прижимаюсь к нему, когда он обхватывает меня обеими руками. — Ты никогда не обижал меня своими. Ты в безопасности, понимаешь? — я понимаю, что говорю и с собой тоже. — Мы в безопасности.

Он целует меня в макушку.

— Да, — бормочет он. — И пока ты снова не сбежишь с другим мужчиной, все остальные тоже в безопасности от меня.

Я смеюсь, несмотря на себя, и он тоже смеется, часть нашего гнева тает.

— Мне так жаль, Элла. Но я собираюсь повзрослеть, ясно? Я вырасту, и я заберу тебя с собой, малышка.

Я не хочу идти туда, куда ты не пойдёшь, даже если ты заберешь меня прямо в ад.

— Ты трахал свою сестру?

— Да.

— Ты жалеешь об этом?

— Очевидно.

— Ты бы сделал это снова?

Он молчит мгновение, как будто обдумывает вопрос. Затем он говорит: — Хочешь знать, насколько я ебанутый?

Я киваю, затаив дыхание.

— Вот правда: я бы сделал это снова, потому что мне это было нужно. Мне нужно было отвлечься, и она была этим.

Я смотрю вниз на его руки на моих босых ногах, он поглаживает большим пальцем свод стопы.

— Она была… — он прерывается, а я не могу поднять глаза. Я не хочу видеть, как он думает об этом. О ней.

Сид. Жена Люцифера. Он спал с ней. Его сестра. Есть и другие вещи, которые я должна услышать. Другие, более важные вещи, гораздо более зловещие, чем ошибочный инцест, но… Я думаю о взгляде Люцифера на Сид. Его рука по-хозяйски обхватила ее плечо, когда мы встретились в баре. Я думаю о том, как они с Мавериком спорили. Как это дало Сид стимул сказать — К черту, встать и танцевать. Я думаю о кругах под ее глазами.

Думаю о том, что только что сказал Маверик. Что она несчастна. Как и мать Маверика. Как и все женщины в 6. Его родную сестру, Бруклин, как он сказал, ее звали, выгнали из дома за то, что она спала с Атласом. Маверик сказал мне, что ему не нравится, что она была с тем человеком из бара, Джеремаей Рейном, который, очевидно, руководит каким-то преступным синдикатом.

Но он считает, что Джеремайя может быть менее опасен, чем 6. Это о чем-то говорит, учитывая, что Джеремайя выглядел полным психопатом за те несколько минут, что я выдержала в его компании. И не только это, но он был горячим психопатом.

Я позволила ему поцеловать себя.

А 6… Я не хочу об этом думать. Я не знаю, как мне представить себе оккультное общество, которое дергает за ниточки политиков и педофилов.

Но ничего из этого не занимает мой мозг в данный момент, в постели Маверика. За последний час, что он объяснял мне все это здесь, наверху, я не могу перестать думать о нем и… Сид.

— Она была всем, чего я хотел, — признается он вслух.

Я напрягаюсь, сжимая в руках темно-серые простыни, не двигаясь с места, опираясь на подушки у своей спины. Солнце проникает в его комнату через стену окон за диваном и маленький столик в его спальне, графин с янтарной жидкостью, кажется, светится от солнца.

— И я не имею в виду, что я любил ее, — объясняет он, но я знаю, что это не по моей реакции. Он говорит так, как будто формулирует это впервые. — Просто… она была грязной.

Я поднимаю глаза и наконец встречаю его взгляд. В лучах зимнего солнца, заливающего эту комнату, его глаза кажутся такими светлыми, такими бледно-голубыми, почти белыми. Я не могу отвести от него взгляд.

— Она была грязной и неправильной, и я грязный и неправильный. Я знал, что она позволит мне делать то, что я хочу, и я не буду чувствовать себя виноватым за это.

— Ты ударил ее? — я не знаю, почему я спрашиваю об этом, но как только я спрашиваю, мое лицо теплеет, особенно когда его губы кривятся в ухмылке.

Он продолжает растирать мои ноги и качает головой.

— Нет. Я же сказал тебе, я делал это только с тобой.

— Тогда что это было? Что ты с ней делал? — я думаю о той девушке здесь, думаю о том, что он собирался с ней сделать.

Он прекращает свой нежный массаж моей ноги, другую руку он закладывает за голову. Его пресс напрягается, когда он выгибает шею назад, растягиваясь. И морщится. Порез, который я ему нанесла, зажил, превратившись в неровную красную линию.

Я думаю о ранах на его спине. Мы еще не добрались до них.

Он выдыхает и снова встречает мой взгляд.

— Мы не должны говорить об этом, Элла.

— Все в порядке, — заверяю я его. — После этого я расскажу тебе обо всех грязных вещах, которые мы с Коном делали в сарае для морских свинок…

Он ущипнул меня за ногу.

— Я же просил тебя не говорить о нем.

— Это нечестно.

Он закатывает глаза.

— Ты была единственной, кто настаивал на этом.

Правда. Я прочищаю горло, пытаясь вернуться в нужное русло. Чтобы двигаться дальше.

— Значит, твой отец просто… позволил отцу Люцифера продать Сид?

Он не может встретиться с моим взглядом, когда отвечает: — Да.

— Но ты все еще… один из них?

Несвятые. 6. Странные имена, я пока не чувствую себя комфортно.

Его глаза становятся сердитыми, когда он смотрит на меня из-под ресниц.

— Я же сказал тебе. Я не могу уйти. Ты должна это понять.

— Но Люцифер убил своего отца, ты сказал…

Он смеется.

— Ты говоришь это так спокойно, Элла. Я не думаю, что ты действительно понимаешь это, — он проводит рукой по волосам. — Не то чтобы я ожидал, что ты поймешь, — бормочет он себе под нос.

Я сажусь прямее, складывая руки.

— Что, черт возьми, это значит?

Он фыркает.

— Не будь дурой, Элла. Даже мне трудно разобраться в этом, а я в этом родился. Ты знаешь об этом только ночь, — он вздыхает, упираясь головой в изголовье кровати и глядя в потолок. — Это все так хреново. Я даже не знаю худшего из преступлений моего отца.

— Девушка в подвале, — говорю я, — Риа.

Он закрывает глаза, его рука на моей ноге напряжена.

— Где она?

— Хотел бы я знать, — он нахмуривает брови, глаза все еще закрыты. — Вообще-то, нет. Я рад, что не знаю.

— Что с ней будет? — мои слова тихие, хотя я не чувствую страха. Он прав. Это все так… невероятно. Культ, стоящий миллиарды, и этот красивый, сломленный мальчик — его часть? Думаю, последняя часть — самая правдоподобная из всего этого.

Его голос хриплый, когда он отвечает мне: — Я не знаю.

— А со мной? — спрашиваю я. — Что произойдет, когда все это закончится?

Его глаза открываются, и он наклоняет подбородок, чтобы посмотреть на меня.

— Ты моя.

Я пожимаю плечами.

— Пока.

Он двигается так быстро, что я не успеваю среагировать, когда он опускает меня вниз, так что я лежу на спине, прижав меня к себе руками по обе стороны моей головы, его грудь прижимается к моей, когда он наклоняется и говорит мне в рот.

— Прости, малышка, — говорит он, но в его голосе нет ни капли сожаления, — теперь ты тоже в этом участвуешь. Я никогда не смогу тебя отпустить.

Я ухмыляюсь ему.

— Мне всего девятнадцать, — поддразниваю я его, проводя пальцами по твердым мышцам его плеч. — Я еще ребенок. Что, если я захочу уйти? Я едва знаю тебя.

Его глаза темнеют.

— Нужно было подумать об этом, прежде чем позволить мне трахнуть тебя в лесу и обращаться с тобой как с маленькой шлюхой, которой ты и являешься, — он прижимает свои бедра ко мне, и я вдыхаю, желая, чтобы он был внутри меня.

— Ты обращаешься с каждой девушкой, которую трахаешь, как с маленькой шлюхой?

Он сглатывает.

— Да, но это другое.

Я провожу пальцем по его руке, по его татуировкам.

— Как это?

— Я больше никогда их не захочу, — он зарывается лицом в мою шею, целует и посасывает меня. Я закрываю глаза и выгибаю спину. — Но ты… Элла… Я никогда никого не хотел так, как тебя.

— Даже Сид?

Его зубы погружаются глубже в мою шею, и я вскрикиваю, впиваясь ногтями в его спину. Он задыхается, его рот отрывается от меня, когда он двигает головой, чтобы посмотреть на меня.

— Мы не будем сейчас говорить о Сид.

— Я хотела бы, — я провожу пальцами по его ранам, плоть все еще шершавая под моими кончиками пальцев. И мне кажется, что… есть еще раны. Внезапно я хочу увидеть все это. Я хочу посмотреть еще раз, но знаю, что сейчас он меня не отпустит.

Хотя, если я продолжу говорить о его сестре, может, он встанет.

Не знаю, почему я нахожу это таким захватывающим, знать эту извращенную часть его. Но это так.

— Это из-за нее ты причинил себе боль?

Это предположение, но я искала. Увидев, как выглядят следы от кнута, что они могут сделать с чьей-то спиной.

Вот как выглядят эти.

Он прижимает свой лоб к моему.

— Мы не будем говорить об этом. Или о ней.

— Ты чувствуешь себя виноватым за то, что трахнул ее, Мави?

— Элла.

Но я чувствую это, его член все сильнее упирается в меня.

— Ты когда-нибудь ревновал? Ревнуешь, что твой брат завел себе маленькую грязную шлюху, а тебе пришлось ее отпустить? Ревнуешь к тому, что они могут делать, даже сейчас?

— Прекрати, — шепчет он мне в губы, его глаза закрыты.

— Ты злишься, что она была твоей сестрой, а не его? — я надавливаю, проводя кончиками пальцев вверх и вниз по его спине, чувствуя, как подергиваются его мышцы. — Ты когда-нибудь захочешь трахнуть ее снова, и не потому что она горячая, а потому что она твоя сестра, и это заставляет тебя хотеть ее еще больше?

— Элла, заткнись, — но он тяжело дышит, его руки вцепились в простыни рядом с моей головой. Я обхватываю его ногами, нуждаясь в нем. Жажду его и всех его демонов.

— Что она позволила тебе сделать с ней, Маверик? — мои губы касаются его губ, но его глаза все еще закрыты, его брови нахмурены, как будто ему больно. — Ты злишься на Люцифера, потому что он смог ее обрюхатить, а ты не…

Его глаза распахиваются, и он обхватывает мое горло рукой, сжимая так сильно, что я не могу дышать.

— Заткнись, Элла. Заткнись, блядь.

Я ухмыляюсь ему, хотя мои глаза слезятся, когда он протягивает руку между нами и стягивает свои боксеры, которые были на мне. Он стягивает шорты с бедер, и я чувствую его член, твердый и толстый, на своей коже.

Он прижимается своими губами к моим, ослабляя хватку на моем горле, и кусает меня, посасывая мою нижнюю губу.

— Ты хотел этого? — шепчу я, мои руки тянутся к его лицу. — Ты хотел быть тем, кто спасет ее? Ты не смог спасти своего настоящего брата, поэтому ты хотел быть тем, кто войдет в нее…

— Ты глупая девчонка, — он хватает меня за лицо, его пальцы впиваются в мою щеку так сильно, что кожа царапается о мои коренные зубы. — Ты понятия не имеешь…

— Продолжай рассказывать мне свои секреты, Маверик, — перебиваю я, обхватывая его лицо, как он обхватывает мое. — Расскажи мне все, от чего у тебя так болит голова.

Его челюсть стиснута. Я вижу и чувствую это под своими пальцами, впивающимися в него.

— Хочешь знать, от чего мне плохо, Элла? — дразнит он меня, сжимая мои губы, когда он поднимает мою голову, положив руку мне под подбородок и прижимаясь своим лбом к моему.

Я медленно киваю головой, мое лицо болит от его хватки.

— То, что делает меня больным, не имеет ничего общего с ней, — он ухмыляется, его глаза буравят меня. — И это имеет отношение к тебе, прямо сейчас. Прямо сейчас я хочу сделать тебе больно. Я хочу заставить тебя плакать, — его хватка крепнет, как будто он подчеркивает свою точку зрения. — Я хочу, чтобы ты кричала на меня, просила остановиться, пока я трахаю тебя, прижав лицом к матрасу. Я хочу ударить тебя так сильно, что ты не сможешь говорить. Я хочу, чтобы у тебя были синяки, Элла, и не только на теле, — он неистово целует меня, и я бью себя по бедрам, нуждаясь в нем, но он не дает мне этого, хотя я знаю, что он возбужден так же, как и я. — Я хочу, чтобы на твоем лице были синяки от моих рук, и я хочу, чтобы ты сопротивлялась мне.

Он тянется между нами, вводит себя в меня, толкаясь так сильно, что я чувствую боль раньше, чем удовольствие. Он не отпускает мое лицо, не опускает мою голову, пока он входит в меня медленно, но достаточно сильно, чтобы заставить меня прикусить внутреннюю сторону щеки.

— Я хочу, чтобы ты сопротивлялась мне, плакала, чтобы ты ясно дала понять, что не хочешь этого.

Мои руки тянутся к его груди, мои груди подпрыгивают под его футболкой, когда он снова врезается в меня, толкая все мое тело.

— И от чего у меня голова идет кругом, так это от того, что я не собираюсь останавливаться.

Я бьюсь об него, пока он трахает меня, и на его лице появляется улыбка от моих тщетных попыток снять его с меня, хотя я не хочу, чтобы он останавливался.

Я тоже этого хочу.

Мне тоже плохо.

— Я не собираюсь останавливаться, и ты знаешь, что это такое, не так ли?

Он отпускает мое лицо, затем прижимает ладонь к моей щеке, поворачивает мою шею в сторону, пока трахает меня, говоря мне на ухо.

— Это преступление, Элла. Это гребаное уголовное преступление, и мне все равно, потому что ты никому не расскажешь.

Он выходит из меня, переворачивает меня и просовывает руку под мои бедра, поднимая их так, что я встаю на четвереньки.

Его грудь прижимается к моей спине, пока он продолжает говорить, но его пальцы… они… там. Там, где я не хочу его видеть.

Я напрягаюсь, трясу головой и пытаюсь оттолкнуться от него.

— Нет, Маверик, я же сказала тебе…

— Да, мне плевать, что ты мне сказала, Элла, — его большой палец обводит тугое отверстие, и я прикусываю губу, все еще качая головой, не двигаясь. Потому что он этого не сделает. Но потом он вводит два пальца в мою киску, бормоча о том, какая я мокрая, когда он смазывает мою влагу об мою задницу, помогая большому пальцу проникнуть внутрь меня.

— Мне похуй, и ты не скажешь ни слова, Элла, и знаешь почему? — его большой палец внутри меня, и он обжигает.

Я закрываю глаза, каждый мускул моего тела напрягается, когда он еще сильнее вжимается в меня. Его губы касаются моего уха.

— Отвечай мне, когда я задаю тебе гребаный вопрос. Ты знаешь, почему?

Я сглатываю, преодолевая сухость в горле.

— Нет, Маверик.

— Потому что ты, блядь, никогда меня не бросишь. Теперь мы с тобой, детка, и это значит, что я могу делать с тобой все, что захочу, когда захочу, — он толкается в меня, входит и выходит. Он кусает мочку моего уха, и я шиплю, но эта мгновенная боль позволяет ему просунуть в меня еще один палец.

— Маверик…

— Шшш, — мягко говорит он. — Просто расслабься, хорошо, детка? — его тон стал мягче, как будто он переключил выключатель. Я знаю, что это потому, что он хочет, чтобы я делала то, что он хочет, но даже несмотря на это, я расслабляюсь. — Расслабься, и будет только немного больно.

Я делаю дрожащий вдох. Выдыхаю.

— Хорошая девочка, — пробормотал он, его пальцы медленно двигались внутри и снаружи меня. — Ты так хороша в этом, Элла.

Я заставляю себя разжать челюсти, живот, бедра. Я заставляю себя почти обмякнуть, но все еще удерживаю свое тело на четвереньках.

— Каждая дырочка твоего тела — моя, Элла, — шепчет он, целуя мою шею. — Каждый дюйм тебя, — его грудь быстро поднимается и опускается на моей спине, его твердый член упирается в мое бедро, когда он быстрее двигает пальцами.

— Ты только для меня, — его рот находит мое плечо, и он нежно кусает меня. Затем он вытаскивает пальцы, и что-то другое, что-то гораздо большее, прижимается ко мне, и я снова напрягаюсь.

— Нет, нет, нет, — ругает он меня. Его рука находит мою собственную, и он прижимается к ней, удерживая себя, но и давая мне успокоиться. — Расслабься для меня, красотка.

Красотка.

Я смачиваю губы, стараюсь делать то, что он просит.

— У тебя так хорошо получается.

Он вводит меня в себя, и я задыхаюсь, мышцы снова напрягаются. Он отпускает себя, медленно вдавливаясь в меня со стоном, и его рука проникает под меня, его пальцы на моем клиторе.

Я снова расслабляюсь, прижимаюсь головой к изголовью, пока он кружит меня и проникает в меня все глубже.

— У тебя так хорошо получается., детка. Ты такая красивая, ты знаешь это? — он прижимается губами к моему плечу, и я расслабляюсь еще больше, хныча.

— Боже, какие маленькие звуки ты издаешь, — он снова стонет, а потом входит полностью, и я прикусываю губу, но из моего рта все равно вырывается вздох, почти задушенный звук.

Его рука перемещается с моей руки на мое горло. Он использует меня как рычаг, вставляя себя в меня и вынимая из меня, и даже когда он опускает руку с моего клитора, чтобы сохранить равновесие, это приятно.

Я никогда не знала, что это может быть так приятно.

Моя голова откинута вверх, волосы спускаются по спине, и в этот момент, с закрытыми глазами, он внутри меня, его рука нащупывает мое горло, я чувствую себя любимой. И я знаю, даже в этот момент, что это самый извращенный вид любви. Та, от которой моя мама, если бы ей было не наплевать, если бы она была кем-то другим, кем-то, кому не все равно, это был бы тот вид любви, от которого она меня предостерегала.

Если бы мой отец был где-то там, он был бы в ужасе.

Но мне все равно.

Это мое. И независимо от того, говорит ли Маверик об этом или нет, признается ли он в этом, я знаю, что он что-то чувствует ко мне.

Он стонет, прижимаясь ко мне.

— Блядь, Элла, ты такая охуенно тугая, — он двигается быстрее, и это так приятно, что я не знаю, почему я боялась этого. Его.

Его большой палец тянется к моей нижней губе, и он поворачивает мою голову так, что я смотрю на него.

— Ты, блядь, моя, — шепчет он. — Ты понимаешь?

Я киваю.

— Скажи мне, — его голос становится более настойчивым, когда он входит в меня, его дыхание на мгновение перехватывает в горле. — Скажи мне, что бы ни случилось, ты моя, Элла.

Он проводит большим пальцем по моим губам, и я высовываю язык и облизываю его.

— Я твоя, — говорю я ему против его пальца. — Я всегда буду твоей.

— Черт, Элла, — он прижимается лбом к моей шее, поворачивая мою голову назад. Он толкает меня вниз, так что моя грудь оказывается на кровати, моя задница поднимается в воздух, когда он кончает, изливаясь в меня, одной рукой обхватывая мою задницу.

Он падает на меня сверху, и я опускаю бедра на кровать.

— Черт, как же хорошо ты чувствуешься.

Его грудь вспотела, и она прилипает к его футболке, которая все еще на мне. Его рука перекинута через меня, он соскальзывает с моей спины, чтобы я могла дышать, и медленно выходит из меня. Он притягивает меня ближе к себе, одной ногой обхватывая мои бедра.

— Я люблю тебя, — шепчу я, мои глаза закрыты, мое тело насыщено. Мой разум бредит.

Он прижимает поцелуй к моей голове и не отстраняется в течение долгих мгновений. Но он не говорит этого в ответ, и моя грудь сжимается, что-то колет за глазами.

Я сглатываю, отворачиваюсь от него.

Он прижимает меня ближе, и мы остаемся так на несколько часов.